Текст книги "Сто сорок писем Василия Белова"

Письмо четырнадцатое

Христос Воскресе, дорогой Толя!

Поздравляю с великим праздником тебя и твою родню и всех твоих друзей (простим в этот день и недругов).

Ждал тебя в Малом зале, но ты где-то застрял. Все ли благополучно? Дело было двенадцатого.

В продолжение беседы со спикером (о хлопотах приватизационных) предлагаю вместе с Распутиным, мною и Хайрюзовым такие фамилии: Энгвер Н.Н., Шашвиашвили И. – больше никого не оказалось. Я предлагал Голику, но он говорит, не надо (сам, говорит, все сделаю, то есть другими силами). Меня тоже можешь не включать, так как дочь хлопочет сама и не безуспешно.

Далее. Ты помнишь, что просил Селезнев? О Петровской академии и спонсоре моей книги? Сделай, что по силам, ну хотя бы поговори с Валентином Сергеевичем Павловым. Да и на книгу рассказов моих ты сулил найти доброхота…

Обнимаю. Теперь я приду уже в мае.

Белов.

13-го страстная пятница.

Поклон и поздравления Сергею Владимировичу (Горохову). Жалко портить карточку со старой Вологдой.

На конверте стоит дата отправки письма из Вологды – 17 апреля 2001 года.

До написания письма мы встретились в Москве. Белов попросил меня организовать встречу с председателем Государственной Думы Геннадием Селезневым. Вопрос касался личных дел, потому он боялся, что самостоятельно, без депутатской поддержки, ему не попасть на прием. Для пущей важности Белов написал записку Селезневу: «Дорогой Геннадий Николаевич! Убедительно прошу пятиминутную встречу по поводу Петровской академии (может, и менее пяти минут), в удобное для Вас время. Белов. 22 марта 2001 г.».

Я передал записку Селезневу. Тот безоговорочно принял нас в своем большом рабочем кабинете. Раньше мы здесь уже бывали, горячо обсуждали процедуру возможного импичмента Ельцину. Оппозиционные фракции, запустившие процесс отставки президента, подбирали грамотных экспертов, широко известных обществу, тех, кто не побоялся бы аргументировано доказать вину Ельцина за расстрел парламента, за развязанную войну в Чечне, за реформы, обворовавшие народ. Кандидатуру Василия Белова внесли Бабурин и Рыжков. Я поддержал и доложил о такой инициативе Селезневу. Тот попросил меня прийти с Беловым к нему на консультацию. В тот день мы долго обсуждали положение дел в стране, забастовки, задержки с зарплатой, коррупцию чиновников. Озвучили и тезисы предстоящего выступления писателя-эксперта. Но, к сожалению, Белов перед походом в Думу попал в больницу и зашел на трибуну парламента недолечившимся, плохо себя чувствующим. Хотя попытка Жириновского сорвать его доклад обернулась провалом. Председателю ЛДПР, видите ли, не понравился писательский призыв к смене Конституции. Однако Белов не стушевался, высказал весомые аргументы за отставку Ельцина. После окончания заседания Думы Геннадий Селезнев отозвал меня в сторону и сделал выговор: «Зачем вы привели больного Василия Ивановича?». Правды ради надо сказать, что вначале я, а затем коллега Николай Харитонов звонили Белову и просили его отменить выступление, но тот наотрез отказался нас слушать.

И вот мы снова в знакомом помпезном кабинете спикера парламента. Селезнев улыбчив, говорлив, то и дело подливает писателю чай.

Василий Иванович засыпает спикера вопросами. Порой, не дождавшись ответа, продолжает пытать. В зоне его интересов в начале – беды общероссийские, правительственные, а затем – сугубо личные. Селезнев подолгу молчал, все время внимательно слушал писателя, а когда ему нравились мысли собеседника, то он слегка обнимал его за плечи.

Мне удалось некоторые детали разговора запомнить.

– Боязливый пошел у вас депутат, – наседал писатель. – Перестал уважать свое предназначение. Чтобы уважать себя, мало презирать других. Надо сражаться за свои убеждения и отстаивать их. Не позволять правительству унижать себя и не поступаться чувством собственного достоинства ради мелких выгод. Каждый депутат должен прийти к мысли: уж если он избрался, значит, включен в борьбу. Нужно сделать выбор. Либо ты с теми, кто являет собой патриотический, созидательный потенциал общества, либо ты в лагере русофобов и представляешь собой разрушительную силу. Третьего не дано. Сегодня России объявлена, как пишет Грешневиков в своей книге, информационная война. А войну выигрывают, как мне представляется, люди с истинно цельным внутренним миром. Если все их силы и свойства личности востребованы до конца, то они побеждают.

Второй диалог коснулся писательского труда.

– Долг писателя, – Белов говорил уже тихим, спокойным голосом, – заботиться об охране нравственной среды. Нынче многие писатели строчат свои романы не оттого, что хотят выразить свое сокровенное, а потому, что им кажется, будто они умеют писать и сей легкий труд дает большие деньги. Но это не так. Меня сегодня не печатают и не дают гонораров. Вот пообещала Петровская академия наук издать книгу, да что-то молчит. Может, вы, Геннадий Николаевич, узнаете там, в Питере, в чем дело?! Окажите содействие. Заодно помогите с приватизацией квартир, мы с Валей Распутиным давно сдали все полагающиеся документы, но чиновники затягивают дело, грозят выкинуть на улицу. У меня дочь там живет, работает в Кремле в музее, да и я сам часто приезжаю с женой в Москву, то по работе, то за лечением.

Селезнев записал все просьбы Белова на календарный лист, лежащий на письменном столе. Посоветовал представить ему общее письмо от всех бывших депутатов СССР и РСФСР, которые остались жить в столице, и тогда он переговорит с президентом… При этом спикер подчеркнул, что письмо должны подписать в первую очередь экс-депутаты с нерусскими фамилиями. Белов удивился, почему недостаточно их фамилий. Пояснение Селезнева повергло и меня, и Белова в замешательство. Оказывается, в администрации Президента к русским писателям относятся, мягко говоря, плохо. Фамилии Белов и Распутин лишь отпугнут чиновников. Лучше сделать так, чтобы письмо подписали такие депутаты, как Шашвиашвили, Голик, Энгвер. С таким пожеланием мы и вышли из кабинета Селезнева.

Через месяц мне пришлось самому звонить в Петровскую академию. Селезнев хоть и обещал Белову походатайствовать об издании его книги, но не сделал этого. С бывшим министром финансов СССР, премьер-министром СССР Валентином Павловым я не связывался, у меня не было ни телефона, ни желания его разыскивать. Надежда была на питерских ученых. Но «академики» отказались печать очерки и статьи Белова, сославшись на отсутствие денег. И тогда я принял решение: издать эту публицистику самостоятельно, за собственный счет.

Письмо пятнадцатое

Дорогой господин Грешневиков, опять я по тебе тужу и скучаю и терпеливо жду твоего спонсора (какое мерзкое словечко!).

Если зайдет Жданов, уговоритесь распространить мою статью (прилагаю) всему депутатскому корпусу. Если потребуется визит к Селезневу – сходим и к нему. Бог даст… Дело архиважное, как говаривал Ильич.

Еще прошу тебя хотя бы узнать, когда будете обсуждать права Человека (писателя), я вот инвалид II группы, а все еще ломлю, вкалываю, ишачу (подбери сам еще с десяток синонимов). Словом, никто нам, грешным, не хочет оплачивать даже больничные листы, потому я их и не беру, когда лежу в больнице.

Все, пока. Привет Сергею Владимировичу (Горохову).

Белов.

Апрель 2001 г.

Вместе с письмом в конверте лежала вологодская газета «Красный Север» с большой статьей Белова «Древо зла». Вышла она 25 апреля 2001 года.

Совместный визит к председателю Государственной Думы Геннадию Селезневу за разрешением распространить статью писателя среди депутатов не потребовался. Он и так дал добро… Пробежал глазами по тексту, выхватил взволновавший его кусок, прочел мне вслух:

«Но вот появились у народа подвижники, как академик Федор Углов, новосибирские профессора, такие совестливые борцы против змия, как Владимир Жданов. Деятели православной культуры, науки и экономики, искусства сомкнули ряды на основе православного христианства. Наши враги, конечно, сразу почувствовали опасность… Всколыхнулись все сатанинские силы, завопили все бесы, вплоть до Евтушенко: «Как? Новый год – и без шампанского? Долой их всех, красно-коричневых заступников нравственности!». Все газетчики, все телевизионные оракулы просто взвились, завопили и завизжали. Дивно ли то, что о «сухом законе» 16-го года, во время войны, до сих пор мало кто знает? А если и знает, то не верит, что народ вводил этот закон повсеместно…

Уже при Горбачеве либеральная шпана превосходно знала, что Россия, обольщенная и покоренная бесами, нехотя прослужившая им лет сорок, может в любую минуту очнуться. Дьявольская задача была в том, чтобы не дать ей отрезветь. Ведь, очнувшись, народ снова будет служить Богу. Скрытые троцкисты и их новые последователи потому и подсунули народу горбачевский указ 1985 года. Народ уже открывал глаза на троцкистскую революцию, на масонов и мировой заговор против России. Не дать отрезветь до конца! Не позволить самим русским распоряжаться своей судьбой! Своей верой! Своими идеалами! И явилась тут так называемая перестройка. В этом был смысл и самого Горбачева, и его указа по борьбе с пьянством…».

Читал Селезнев неторопливо, делая короткие паузы… Закончив цитату, задал мне вопрос:

– Неужели Василий Иванович не пьет?

– Давно не выпивает, – ответил твердо я, зная, что, сидя в компаниях, он не притрагивался к бокалу с вином.

– Ну, а вы-то выпиваете?

– Сейчас немного выпиваю. Но еще недавно пять лет держал «сухой закон», даже возглавлял в районе трезвенническое движение. Ничего, живой, как видите. Кстати, развязать и выпить пришлось тогда, когда стал депутатом, принимал полномочия члена Верховного Совета от коллеги-земляка, архиепископа Платона.

– Народ в массе своей против «сухого закона».

– Может, и против. Только статья-то не об этом, не про «сухой закон», а о том, что пьяным народом легче управлять.

– Ладно, распространяй статью…

Вскоре я передал наш разговор Белову. Тот не стал сердиться, по привычке гневаться, лишь рассмеялся. Меня это порадовало, и я не преминул спросить его о поэте Евтушенко. В тексте статьи он назван бесом.

– Какой же он бес? – недоуменно вопрошал я. – Талантливый поэт. Одна песня «Хотят ли русские войны» чего стоит! Яркая личность.

– Недолюбливаю таких, – отозвался горячо Белов. – Стукач он… А личность, безусловно, яркая. Характер сильный, волевой. Но его сила направлена мимо людей. Однако любая сила, лишенная человечности, рано или поздно выливается в бессилие. Ранняя поэзия у него заслуживает внимания. А как только он сбежал в Америку, так перестал что-либо серьезное писать. У него потеряна связь с народом… А если у поэта нет связи с народом, нищенские знания людей, ограниченность собственного опыта, то что значимого он может написать?

Спорить я не стал. Тем более, никогда не считал себя поклонником творчества Евтушенко. Мне всегда ближе по духу были стихи Рубцова. Задела меня лишь фраза писателя, что Евтушенко в литературной среде называли стукачом и провокатором. Через год в столичном издательстве «Молодая гвардия» вышла изумительная книга мемуаров великого русского композитора Георгия Свиридова «Музыка как судьба», и в ней я нашел не только добрые отзывы о творческом и гражданском пути Василия Белова, но и колкие реплики в адрес Евтушенко. Свиридов пригвоздил известного поэта одной фразой, сказав о том, о чем год назад поведал мне Белов. Высказанная характеристика оказалась весьма нелестной: «Роман Евтушенко – «Зубатовщина». Литературный сексот, провокатор, которому, в силу особенностей его службы, разрешено говорить иногда некоторые «вольности»». Под «Зубатовщиной» композитор имел в виду роман «Ягодные места».

Российская патриотическая пресса в 2001 году опубликовала несколько острых и злободневных статей Василия Белова. Неизменными темами стали защита русского языка, традиций, крестьянского образа жизни. Безусловно, все эти материалы непригодны были для либеральной прессы. Невозможно представить, что газеты «Известия» или «Московский комсомолец», разрушающие своей политикой русскую деревню, вдруг подадут голос в ее защиту и предадут огласке протест Белова.

После раздачи депутатам статьи писателя в защиту трезвого образа жизни я еще одну его статью предложил их вниманию. Размножил на ксероксе и раздал материал, опубликованный в газете «Русский Вестник» под названием «Предложение Минфину и современным думцам». В нем Белов рассуждал о том, какие портреты знаменитых людей необходимо печатать на деньгах. Тему подсказал знакомый художник из Екатеринбурга. Белову она показалась важной, и он изложил ее в газетных заметках.

Осудив в статье опасные сепаратистские намерения губернатора Росселя издать на Урале собственные деньги, Белов предложил Минфину:

«Добавил бы я к этим фамилиям еще и знаменитых защитников Отечества – Суворова, Ушакова, Скобелева, Нахимова. Вспомнил бы общеизвестных общественно-политических деятелей. Вспомнил и запечатлел бы на всех гривенниках, на всех рублях, червонцах, сотенных и полусотенных, и тысячных. Авось после этого и экономика сдвинется с мертвой точки! Авось бы после этого не понадобилось нырять в реформаторскую зловонную жижу. А его величество рубль утер бы нос любой золотой валюте и валютишке, коль нельзя обойтись без денег совсем. И тогда не понадобится топить свои космические станции, поднимать из морских пучин подводные лодки, собирать по крупицам черные ящики рухнувших самолетов…».

Эти философские мысли и рассуждения еще раз служат подтверждением тому, что для писателя-патриота нет важных и неважных тем. Из статьи следует, что писатель был в курсе всего происходящего в стране.

Белов в письме поинтересовался судьбой законопроекта «О творческих союзах», в котором должны были быть прописаны права и обязанности членов творческих союзов, в том числе и писателей. Я показывал Белову сырой вариант документа. В нем остро нуждались и писатели, и художники, безжалостно брошенные ельцинскими чиновниками в стихию дикого бандитского рынка. Выжить там было трудно. Но правительство всячески тормозило принятие данного законопроекта. Странная атмосфера возникала вокруг документа… Чем чаще и громче мы, депутаты, в том числе и я, выступали за продвижение и принятие закона, тем туманнее становилась его судьба.

Письмо шестнадцатое

Дорогой Анатолий Николаевич!

Поздравляю с 9 Мая – Днем Победы и сообщаю, что связаться с В.С. Павловым я хотел как раз с твоей помощью, впрочем, вот его телефоны:

– домашний.

– рабочий.

И тот, и другой на автоответчике, поэтому лучше послать факс. (Как всегда бастует ручка на самом важном). Сделай милость, пошли, сославшись на спикера, а я по приезде найду адрес и схожу к В. С. Павлову.

Что касается Петровской академии, то я и сам не знаю, как с ней связываться, знаю лишь, что ее возглавляет Майборода, но я потерял его карточку. Знаю лишь телефон автора предисловия – Нелепина Рональда Аполлоновича – 465-22-92 (его адрес: Санкт-Петербург, г. Пушкин, у л. Конюшенная, д. 13, кв. 15. П. индекс 196600).

Что касается предложения Волкова, то я пока воздержусь, так как не хочу путаницы в жанрах. Одно дело – рассказы, другое дело – воспоминания. Давай пока тормознем, сделать бы дело с Павловым и Петровской академией!

Что касается твоей книги, то, грешен, руки еще не дошли. Прилагаю письмо Алексея Рыжова о тебе.

Обнимаю. Пока!

Приеду дней через десяток.

Белов. 5 мая 2001 г.

Моя попытка уклониться от разговора с бывшим министром финансов СССР, премьер-министром СССР Валентином Павловым натолкнулась на протест Белова. Ему не удалось «пробить» автоответчик этого сановного чиновника, проведшего несправедливую денежную реформу, и писатель решил связаться с ним через меня. Но автоответчик одинаково отталкивал и тех, кто звонил из Вологды, и тех, кто звонил из Москвы. Дважды я попытался связаться с Павловым, но, потерпев неудачу, звонить перестал. Вскоре стало известно от Белова, что ему через пару недель удалось отыскать экс-министра, но помощи от него он не получил.

Бесполезным оказался и выход на сотрудников Петровской академии… Там тоже пожалели денег на книгу Белова. Зато неожиданной новостью прозвучало признание профессора Санкт-Петербургского государственного университета Рональда Нелепина. Однажды, будучи в гостях в деревне у кинооператора Анатолия Заболоцкого, я узнал от него, как главный чиновник в Союзе писателей России Валерий Ганичев дал указание рассыпать в типографии набор трилогии Белова. Набрано было уже 90 страниц. Вместо Белова в питерской типографии отпечатали самого Ганичева. Заболоцкий, узнав о такой провокации, поехал в Санкт-Петербург, встретился с Нелепиным и попытался поднять тревогу… Однако Белов запретил ему хлопотать за его книгу, и тем более ругаться с Ганичевым. И вот сам Нелепин подтвердил мне в разговоре по телефону, что сказанное Заболоцким соответствует действительности. Тогда я спросил Белова: «Неужели вы простили Ганичева?». Он ответил: «Достаточно того, что он знает про то, что мне известна эта история. Живу без особого уважения к нему, и про это ему тоже известно».

До того, как решиться на издание публицистической книги Белова у себя на родине, в издательстве Сергея Хомутова «Рыбинское подворье», я переговорил в Москве с редактором и директором издательства «Русский мир» Вячеславом Волковым. Будучи искренним поклонником творчества Василия Ивановича, он предложил свой проект издания, но тот отказался от него. Не понравилось размещение под одной обложкой и художественных рассказов, и публицистических статей. Белов видел в этом некую путаницу жанров. Наверное, он был прав. Это была не просто прихоть большого писателя, а его профессиональный подход как к оформлению книги, так и к содержанию. На подобную путаницу жанров он указывал и мне, когда знакомился с той или иной моей книгой.

К предложению редактора Вячеслава Волкова я относился иначе, чем Белов. Все-таки издательство Волкова выпустило в свет не одну книгу классиков современности – Владимира Солоухина, Валентина Распутина, Юрия Казакова, Анатолия Онегова. Писатель Александр Солженицын доверил ему право издавать книги лауреатов Солженицынской премии. Какие законы существуют в искусстве книгоиздания он знал блестяще. Потому даже публицистика философа Панарина или поэзия Евтушенко вышли в строгом соответствии с этими законами.

Когда ожидания Белова, что в издании книги ему помогут Павлов или Петровская академия, пропали окончательно, он остановился на моем предложении напечататься в «Рыбинском подворье».

Пересланное письмо писателя из Кировской области Алексея Михайловича Рыжова порадовало меня теплым отзывом о моей новой книге «И свяжет зодчий нить времен». Она вышла в этом же 2001 году в «Рыбинском подворье». Первым ее прочитал не Белов, а Рыжов. Василию Ивановичу пришлось тоже находить время для чтения. Книга документальная, состоит из очерков про то, как стараниями и подвижническим трудом ярославского реставратора Александра Рыбникова спасены уникальные памятники древнерусского зодчества.

С Алексеем Рыжовым я был знаком заочно. Дружеские отношения с ним помог наладить другой писатель, замечательный натуралист, ведущий на всесоюзном радио знаменитую передачу «Школа юннатов», Анатолий Онегов. Именно от него я узнал, что Рыжов работает директором лесхоза, а в свободное время пишет книги, которые посвящены, конечно же, матушке-природе. Названия их говорят сами за себя: «Просека», «Исповедь», «Сохатый». Благодаря Белову, наши отношения лишь окрепли.

Рыжов жаждал вытащить и меня, и Белова к себе в гости. Чтобы как-то отреагировать на предложение кировского подвижника, Василий Иванович и переадресовал его письмо мне.

Рыжов писал:

«Дорогой Василий Иванович и дражайшая супруга Ваша Ольга Сергеевна!

Искренне и сердечно поздравляем мы вас с великим праздником россиян – Днем победы!

Конечно, не след бы так жить победителям, быть всюду униженными и оскорбленными, но, видимо, Крест Господень возложен на нас неимоверной тяжести за грехи наши…

Однако не будем гневить Бога разными сетованиями на судьбу свою. Ведь есть же кто живет и сложнее, и хуже нас. Надо научиться благодарить Бога за любую маленькую светлинку, маленькую благодать его, ибо истинно счастлив лишь тот человек, который умеет обходиться самым малым в жизни.

С А.Н. Грешневиковым переписка продолжается. Какой он умница, какой молодец, что делает великое дело возрождения духовности на Руси! Прислал он мне книгу «И свяжет зодчий нить времен». Я залпом прочитал ее. Книга и написана ярко, со знанием предмета, и оформлена отлично, но, главное, она возрождает Русский Дух, что для меня превыше всего!

Вторично Вам пишу обеспокоенный Вашим молчанием – здоровы ли Вы, не проявилась ли в Вашем здоровье какая-то новая болячка (тьфу-тьфу!). Вы России еще долго (лет 20–35!) нужны крепким, здоровым, энергичным, работоспособным, веселым!

Меня не покидает (может быть, иллюзорная мысль), что Вы с Грешневиковым А.Н. или с В.Г. Распутиным побываете в моей деревенской глуши, где нет ни заводов, ни химии, не было и Чернобыля, даже английский ящур к нам не доходил.

Может, сделать так: Крупин, Костров, Шуртаков и Вы, Распутин и Грешневиков – сможете вместе – вот было бы здорово! А езда по железке до ст. Шахунья Горьковской ж/д от Москвы все по прямой – 10 часов. А тут я встречу на авто.

Интересного в мире все Вы видели много, но ведь были у меня в гостях Крупин, Шуртаков, Костров, Старшинов – и ничего. Им понравились наши, еще не испорченные люди. Давайте подумаем! Ведь дней наших не так уж и много осталось. Напишите мне: как Вы там?

Еще раз с великим праздником Победы! Ваш Алексей Рыжов и Любаша».

Сколько бы я ни планировал и ни готовил поездку в кировскую лесную глушь, Белов всякий раз откладывал путешествие на потом. Это «потом» так и не позволило нам увидеться с Рыжовым.