Текст книги "Духов день"

Неожиданно, пока она шла переулками к Старой пожарной каланче, к пестрой по случаю праздника площади и думала о Бенно, ее вдруг охватило огромное чувство счастья, она почувствовала себя несказанно счастливой в своих мыслях о нем, неистовой мощи волна эмоций внезапно нахлынула на нее, она едва удержалась на ногах, хотя кругом ничего не происходило, она всего лишь шла по тихим мирным переулкам. Люди всегда стремятся к счастью, заключают браки, рожают детей, существует целая программа семейной идиллии, но она никогда не понимала и не принимала этой программы, ее родители постоянно упрекали ее в этом. Счастье пришло к ней сейчас, в этом переулке, только что, без всякого объяснения и причины, и у нее нет сил выдержать его, оно, того гляди, ее раздавит. Надо как-то защитить себя. Она почувствовала, как внутри ее всколыхнулись слезы, абсурд какой-то, слезы бешеной ярости и отчаянного счастья, она попыталась судорожно подавить их, остановившись для этого под табличкой на углу дома. Как же называется этот переулок? Да-да, это сейчас жизненно важно для нее – знать, как называется этот переулок, ах, вот что, теперь я знаю, черт бы его побрал. Оказывается, это Зерновой переулок. Что за странное название, Зерновой переулок, какое-то необычное, нет, минуточку, ничего странного… Внезапно ей стало не по себе, она прислонилась к стене дома, ее тело сотрясали судороги, и она зарыдала без всякой на то причины. Боже мой, что с вами, спросил проходивший мимо местный житель, веттераусец, как они себя здесь называют.

Ничего, сказала она, ничего. Это… это нельзя описать. Простите, опять спросил он. Катя засмеялась. Он должен ее извинить, с ней действительно ничего не случилось. Ничего такого, чему можно было бы дать внятное объяснение. У нее и настроение, между прочим, не такое уж плохое. Она не испытывает никакой печали. Ну, это, конечно, все очень странно, сказал веттераусец. Сегодня все какие-то странные. Не в обиду будь сказано! Он только спросил ее, потому что она плакала. До свиданья. Катя еще немного постояла у стены, рассматривая звездное небо. Она действительно вела себя странно. Если бы ее видел Бенно. Она, между прочим, стоит сейчас здесь без всякого дела точно так же, как обычно стоит он. А вот это наверху Плеяды. Ну ладно, сказала она себе, я хотя бы забыла всю неприятную историю с Хальберштадтом и не буду больше думать про эту гадкую персону. Постояв еще немного, она пошла дальше. На площади звучала музыка, там все шло своим чередом, все веселились и, дав себе волю, праздновали Троицу, повсюду горели пестрые фонарики, в воздухе уже чувствовалась прохлада. Она еще раз оглянулась и убедилась в том, что окончательно избавилась от Хальберштадта. В основном это все были молодые люди, веселившиеся на площади, на подиуме играла рок-группа, музыканты исполняли старые шлягеры и современные хиты, неизменно вызывая всеобщий восторг. Только совсем с краешку сидело несколько пожилых людей, они чокались кружками, неодобрительно качали головами и выражали характерными жестами общее свое мнение относительно неуемно шумной молодежи. Она спросила себя, а ей-то здесь как быть. Попробовать сесть одной за стол, так это наверняка ненадолго, кто-нибудь обязательно подсядет и начнет приставать к ней с разговорами, а ей сейчас этого совсем не хочется. Вернуться на постоялый двор у нее тоже желания не было. Может, лучше пойти туда, в тот трактир, где поселилась ее бабушка, в «Липу», как они тут говорят. Правда, она опять встретит там Хальберштадта, но ведь можно сесть от него подальше, за другой столик, и посмотреть газеты. Бабушка ее ненавидит, потому что Катя для нее как вечный упрек. Не имея возможности доказать неискренность своей бабушки, она тем не менее априори считает ее неискренней, это происходит непроизвольно, и она ничего не может с собой поделать, это как неоспоримая данность, не вызывающая ни сомнений, ни мыслей. И бабушка чувствует это, а следовательно, ненавидит ее и потому на людях необычайно приветлива с ней. Кроме того, она жуткая интриганка. Все ее козни и происки и были как раз тем, что Бенно прежде всего заметил в ней. Поэтому она, Катя, давно привыкла держаться по отношению к бабушке совершенно пассивно, только чтобы не оказаться впутанной в одну из ее махинаций. Она не вкладывает вслепую денег и не депонирует неизвестно где ценные бумаги, или что там они еще делают. Она не хочет иметь ничего общего с деньгами своей бабушки. И вообще придерживается мнения, что у семейства Мор и госпожи Адомайт денег и без того достаточно. Для них деньги скоро уже станут самоцелью. Деньгами можно заниматься бесконечно, и возникает даже какая-то идиотская, почти метафизическая уверенность в том, будто делаешь нечто полезное, рациональное и даже жизненно важное. Впрочем, все эти мысли о деньгах и о бабушке, которые вдруг захватили ее, вовсе не столь необходимы сейчас, а кроме того, на все можно посмотреть и другими глазами, и прежде всего, если уж на то пошло, у нее вообще нет никакой необходимости уметь правильно разбираться в этих вещах. И зачем это нужно – уметь правильно разбираться в них? Тогда почему же все люди обязательно хотят уметь это делать? Ну вот, теперь она уже точно, как Бенно, забралась в заоблачные выси философских понятий и пытается оттуда их ниспровергать. Она настолько развеселилась от этой мысли, что неожиданно громко засмеялась. Вид у нее наверняка был преидиотский, стоит одна и громко смеется, но ей это вдруг стало совершенно безразличным, она сейчас покинет эту площадь, пойдет и сядет в «Липе». Тут ей вдруг почему-то пришло на ум словечко приют, и она снова громко рассмеялась, оно показалось ей таким симпатичным, ведь можно также сказать и ласковый приют. Как это прекрасно, что вы опять смеетесь, сказал все тот же веттераусец, повстречавшийся ей раньше в Зерновом переулке. Он шел от стойки, в руках у него была тарелочка с кружочками соленой редьки. Ах, соленая редька, здесь ее тоже едят, спросила она, радуясь. Нет, сказал веттераусец, у нас это скорее мода, знаете ли, на все баварское. Катя тут же сказала ему, что там, в Зерновом переулке, она точно так же могла бы смеяться, вместо того чтобы плакать, просто так все получилось по чистой случайности, она никогда не сможет ему этого объяснить. Веттераусец тоже засмеялся и сказал, она и не должна ему ничего объяснять. Но скажите, пожалуйста, спросил он вдруг крайне изумленно, откуда вы знаете, что это был Зерновой переулок? Вы же не местная.

Она всплеснула руками и снова рассмеялась, сказав, что и это чистая случайность, не имеющая объяснений. Иногда читаешь уличные таблички, а иногда нет. Эта мысль показалась ей тоже очень забавной и смешной. Веттераусец снова пожелал ей удачно провести вечер и повернулся к ней спиной. Одну минуточку, сказала она. Неожиданно ей расхотелось идти в «Липу», а что, если сесть и поболтать с кем-нибудь здесь, например с этим местным парнем, совершенно спонтанный разговор, причем па любую тему. Новый знакомый тут же предложил ей пройти с ним к их общему столу. Так она оказалась в кругу большой компании, он представил ей всех сидящих за столом, но Катя Мор не запомнила ни одной фамилии, да она и не очень внимательно вслушивалась, когда он их называл, она только заметила, что за столом еще сидела девушка-турчанка. Общий разговор показался ей малоинтересным, и вскоре Катя вновь погрузилась в свое странное состояние, тем более что у всех за столом были какие-то непонятные ей разногласия между собой. Что касается девушки-турчанки, то, с одной стороны, она была весьма отзывчива и приветлива с ней как с гостьей, с другой, быстро впадала в дурное настроение и становилась сердитой и даже злой, что оставалось для нее, Кати, совершенно непонятным, почему она так себя вела. А веттераусец из Зернового переулка в противоположность любезным манерам, продемонстрированным ей там, держался сейчас довольно агрессивно по отношению к некоторым из присутствующих. Ей здесь он, собственно, совсем не уделял никакого внимания. Она задумалась, почему он обращается к ней на «вы». Этот веттераусец ненамного старше ее, ему на вид девятнадцать-двадцать, тем не менее он упорно говорит ей «вы». Может, здесь так принято. Наконец он все же повернулся к гостье и поговорил с ней чуточку дольше. Она сказала ему во время разговора, что вовсе не обязательно обращаться к ней на «вы», здесь за столом так никто не разговаривает. Он это нарочно делает, сказал один из сидящих за столом. Он всегда с приезжими девчонками разговаривает на «вы». Ему это кажется чем-то особенным. Бьет на эффект. Девчонки… что ты хочешь этим сказать, что за странное слово, Отреагировал веттераусец из Зернового переулка. Тот другой: но ты же сам без конца твердишь о девчонках. С одной стороны, на языке у него одни только девчонки, с другой, он разговаривает с ними на «вы», по меньшей мере смешно, если не сказать глупо, ха-ха-ха. Говоривший был, очевидно, сильно выпивши, один из тех, с кем веттераусец из Зернового переулка спорил особенно резко. Веттераусец сделал в сторону Кати извиняющийся жест. Ему очень неприятно, сказал он. Не следовало приглашать ее сюда. Она: она сама его об этом попросила, так что все о'кей. Он: нет, все-таки не надо было приглашать ее за этот стол. Здесь все уже перепились. И они не знают ее, Катю. Она понимает, что он хочет сказать, это вроде как завышенные требования к ним, так ведь? Другой: ха-ха, ну ты даешь. Вот артист! Выворачиваешь все наизнанку, но так, чтобы, конечно, в свою пользу. Не верьте, милая барышня, ни одному его слову, он переваливает на других все, чем грешит сам. Поверьте мне, нет, вы поверьте обязательно. Говоривший засмеялся как-то совершенно неестественно, он действительно был сильно пьян. Турчанка все время смотрела в их сторону с ненавистью. Вы все здесь пьяны до противности, сказал веттераусец из Зернового переулка. И мне надоели ваши бесконечные взбрыки и оскорбительные претензии. К тому же это не очень-то гостеприимно по отношению к нашей гостье. Твоей гостье, твоей, крикнул все тот же пьяный голос. Возможно, все за этим столом (за исключением турчанки) действительно были пьяны. Ну, хорошо, хорошо, сказала Катя, ей кажется, ей здесь не место, она лучше пойдет. Кроме того, она очень устала и ощутила это вдруг сейчас, честное слово, сказала она, хотя на самом деле никакой усталости не чувствовала. Но ситуация, так резко менявшаяся за короткое время, и особенно та, в которой она очутилась сейчас, была ей крайне неприятна, откуда ей знать, что за дела связывают собравшихся тут за столом людей. Нет, ни в коем случае, вы останетесь с нами, сказал подвыпивший веттераусец. И, пожалуйста, пусть у вас не складывается впечатление, что мы негостеприимны. Кто-то другой из присутствующих сказал: германцы никогда не отличались особой гостеприимностью, значит, и мы в Веттерау не исключение. Подвыпивший: почему это германцы негостеприимны? Я вот сейчас закажу для дамы пиво и буду очень даже гостеприимным. Тот другой: жители южных стран, вот кто по-настоящему гостеприимен. А германцы и норманны – это как всегда – того и гляди, жди от них угрозы. Корни этого лежат в разбросанных по стране, далеко отстоящих друг от друга хуторов и поместий, их ведь надо было защищать. Несколько человек так и прыснули за столом, услышав такое объяснение, и все тут же призвали турчанку высказать свое мнение. По поводу чего, спросила она. Ну, действительно ли жители южных стран гостеприимнее немцев. Да, это, конечно, так, сказала она. Турки гостеприимнее, она может говорить только за них. Однако их гостеприимство очень утомительно. Ей кажется, что немцы будут чувствовать себя не в своей тарелке от такого обилия гостеприимства, во всяком случае большинство из них. Точно, сказал подвыпивший, южане гостеприимны, но утомительны в общении, а немец хоть и не так гостеприимен… или, может, он тоже утомителен? Турчанка сказала, она не находит немцев утомительными. Даже напротив. Здесь никто не покушается на покой и свободу другого человека. Она имеет в виду самих немцев. Им просто ни до кого нет дела. А у турков все иначе, они утомляют других. Веттераусец из Зернового переулка сказал, все это муть, так вообще нельзя говорить. Что значит – турки утомительны? Настоящий немец никогда такого не скажет. Турчанка: вы просто не всегда все говорите. Когда она в Турции гостит в семье у бабушки с дедушкой, так уже на второй день у нее начинается головная боль. Она должна беспрерывно есть разные восточные сладости, все проявляют о ней заботу, расспрашивают ее о друзьях, постоянно читают нотации, родители этого больше не делают, но ее родители давно уже живут в Германии. Тот другой: он как-то был в Неаполе в одной семье, так у него тоже за каждым обедом появлялась головная боль, там говорили все сразу, без конца трещал телефон, и разговор постоянно вертелся вокруг знаков зодиака, а когда он сказал, что он Близнец, то все со знанием дела засмеялись и посмотрели на него испытующим взглядом, это уже само по себе было просто невыносимо. Он думает, что Гюнес права. Немцы недоверчивы, они дорожат своим покоем и потому уважительно относятся к покою других. Если кто-то пришел к немцам в гости, то на шумное веселье пусть не рассчитывает. Говорят обычно мало. Немцы вообще говорят немного. Тот другой: чепуха. Они говорят без конца. Ничуть не меньше других. У них тут недавно был гость из Польши, сменивший свое местожительство, так его отец говорил без остановки. Поляк был совершенно сбит с толку. Он не понимал ни слова, а его отец говорил и говорил и никак не мог остановиться. Может, он, конечно, думал, что обязан развлекать гостя, но мне кажется, он только довел поляка до нервного срыва. Точно, сказала девушка по имени Гюнес, в Турции тоже так. Они хотят развлечь вас и думают, что ведут себя очень вежливо, а на самом деле только действуют вам на нервы. Чистое наказание с этой вежливостью. Турки всегда очень вежливы. Они могут иногда говорить из вежливости по полдня, она уже проходила через это, порой это невозможно выдержать. Подвыпивший очень заинтересованно спросил, а знает ли она турецкий? Она: ну а как же, конечно, знает. Ее родители разговаривают по-турецки. Но она уже не может говорить так хорошо, как ее родители. Он: ты знаешь настоящий турецкий? Ему это кажется чрезвычайно экзотичным. Ну тогда скажи нам что-нибудь по-турецки!

Турчанка очень смутилась, но тотчас же проявила вежливость и произнесла какую-то турецкую фразу. Фраза была очень короткой. Он: и что это значит? Турчанка ухмыльнулась. Она этого сказать не может. Он: это почему же? Вот теперь он непременно хочет знать, что это значило. Гюнес, улыбаясь и заметно волнуясь, не глядя на говорившего, а уперев взгляд в край стола, перевела фразу. У веттераусца из Зернового переулка настроение от этого разговора и упражнений в переводе с каждой минутой портилось все больше и больше, наконец он сказал, все это идиотизм, дальше уже ехать некуда. Турки, немцы, что это за тема такая? Они в самом деле оставят у гостьи плохое впечатление о себе. Девушка по имени Гюнес тут же поглядела на него презрительно и с ненавистью. Впечатление, вот как, сказала она, значит, они должны произвести на нее впечатление. А тот другой опять сказал, пусть она лучше еще что-нибудь по-турецки скажет, это так прекрасно звучит. Гюнес тут же улыбнулась и снова повернулась к пьяному говорящему, пытавшемуся ухаживать за ней. Складывалось такое впечатление, что и она по какой-то непонятной причине тоже пытается весьма демонстративно флиртовать с пьяным ухажером. Ну ладно, сказал веттераусец из Зернового переулка, с меня хватит. Он думает, сказал он Кате, будет лучше, если он проводит ее домой. С этими здесь, как он поглядит, в данный момент вообще ни о чем путном нельзя говорить. И когда оба уже собрались встать, турчанка вдруг очень вежливо и приветливо сказала Кате Мор, нет, останьтесь еще, ну пожалуйста. Во всем этом ничего такого не было, ну правда. Катю это опять сильно озадачило, и она вопросительно посмотрела на турчанку. Послушай, сказала она девушке, ей очень жаль, но, если говорить честно, она вообще уже ничего не понимает в том, что здесь происходит. Пусть она на нее не сердится, но ее это, собственно, и не интересует. Она лучше пойдет, может, тогда они все здесь успокоятся. Тот другой тем временем, не теряя ни минуты, без конца болтал с турчанкой и все просил ее сказать еще что-нибудь по-турецки, какую-нибудь фразу, при этом он смачно хлопнул своего соседа по ляжке и восторженно произнес: это звучит так эротично, нет, в самом деле, такая эротика, а как она при этом краснеет. Но турецкая девушка Гюнес уже вовсе не прислушивалась к этому разговору, и тут неожиданно случилось нечто еще более странное. Она ни с того ни с сего накинулась вдруг на веттераусца из Зернового переулка и начала с ненавистью кричать на него. Несколько раз было произнесено имя Ута, причем она, Катя, вообще не знала, о какой такой Уте идет речь, ведь за столом других девушек не было. Этот спор так и остался для нее полной загадкой. Турчанка заняла явно враждебную позицию и обрушила на голову веттераусца полные гнева турецкие слова – само собой разумеется, никто их не понимал. При этом она окидывала его сверху донизу презрительными взглядами и энергично жестикулировала. Новоявленный ухажер с восторгом хлопал в ладоши и громко ликовал. Веттераусец из Зернового переулка, напротив, сощурился, посмотрел на турчанку и не сказал ни слова. Катя Мор поднялась и решительно сказала, она лучше пойдет одна. Не надо ее провожать. Веттераусец поднял кверху руки в знак послушания и только пожал еще плечами. В тот же миг Катин след простыл. Она прямым ходом направилась в «Липу» и опять вдруг отчетливо и ясно подумала о Бенно. Бенно, говорят все, понять нельзя. Вот она всегда его понимает. Зато всех остальных она понимает все меньше и меньше. Вот этих веттераусцев, например, она вообще отказывается понимать. Турчанка, правда, произвела на нее приятное впечатление, хотя она и не может объяснить чем. И с чего это она вдруг так агрессивно накинулась на веттераусца из Зернового переулка? Но Катя вскоре отбросила эти посторонние мысли, и чем ближе подходила к «Липе», тем отчетливее видела перед глазами Бенно, словно он сейчас выйдет и встретит ее. Такое ясное видение сильно смутило ее, поскольку ему не было никакого объяснения, возможно, сказала она себе, я тоже уже стала истеричной… Перепалка за столом на площади продолжалась еще какое-то время, причем Визнер все больше впадал в роль невинно пострадавшего, которому беспричинно бросают в лицо упреки. Он даже не понимает, какое ее, Гюнес, дело до Уты. Все это как-то представлено в ложном свете, он, впрочем, давно уже не имеет ничего общего с Утой, а по поводу этой девушки и в самом деле нет никаких оснований волноваться, он даже не знаком с ней и не знает, кто она такая и откуда приехала, она сама заговорила с ним там на площади, где пиво разливают, когда он нес порцию соленой редьки, до этого он никогда ее не видел. И, кроме того, ему очень хотелось бы знать, по какому такому праву она, Гюнес, требует от него отчета в личных делах. Он случайно подошел сюда с девушкой, которую впервые увидел буквально за две минуты до того, а она устраняет ему тут сцену, вызванную ее необоснованной ревностью. Что ты тут всем доказываешь, Ута приходила к тебе только вчера, вмешался тот, кто был сильно пьян, с дьявольской интонацией и визгливыми нотками в голосе. Визнер: пусть он оставит Уту в покое, до этого никому нет дела. И никого не касается, что происходит между ним и Утой. Да, она была у него вчера, ну и что, о чем это говорит? Что все это значит, хотел бы он поточнее знать, напустился он на того, кто был сильно пьян. Что это доказывает, если Ута заходила к нему вчера?

Говоривший поднял в защиту руки. Ну ладно, ладно, сдаюсь, я не хотел сказать ничего такого, он что, уже и шуток не понимает? Визнер снова сел. Что же ему, запрещать, что ли, Уте навещать его? Ута к нему привязалась. Они и сами знают, как это трудно – положить конец всем отношениям. Он знает Уту уже много лет, боже мой, с женщинами всегда так. Тот, кто был пьян, громко рассмеялся и сказал, здесь каждому известно, зачем Ута приходила к нему вчера. Она явилась к нему, потому что незадолго до этого он намеревался подраться с Кёбингером, из ревности, что тот увез Уту на своем мотоцикле. На своей «хонде». Гюнес, ничего не понимая, беспомощно смотрела то на одного, то на другого. Кто такой Кёбингер, спросила она. Визнер: вот пусть он тебе все и расскажет! Ну давай, попроси, чтобы он тебе рассказал! Только выслушай уж все до конца и постарайся в это поверить! Тут каждый рассказывает, что ему вздумается. Он пришел сюда, чтобы выпить пива, а они тут устроили над ним судилище, полный мрак, его уже тошнит от всего. Он больше не хочет здесь оставаться. Повернувшись к Гюнес, он сказал, а тебя я вообще не понимаю. Она тоже, сказала она, теперь она уже совсем его не понимает. Ну, вот и отлично, сказал он и тут же ушел. Покинув площадь, он посмотрел на часы и отправился в «Липу», потому что в него вдруг неожиданно вселилась мысль, что он должен найти южака. Собственно, он даже вспомнил сейчас, что тот еще в Нижнем Церковном переулке сказал, что пойдет в «Липу» и будет его там ждать. Да, так оно и было, на южака вдруг внезапно что-то нашло, и он в эйфории воскликнул, что пойдет в «Липу» и будет там его ждать. Ах, какая досада, подумал по дороге Визнер, какая глупая встреча произошла у него с этой девушкой на площади. Этого следовало ожидать. Ну а как он мог поступить по-другому? По сути, эта Катя предоставила ему две чудесные возможности так ненавязчиво, как только можно желать, вступить с ней в разговор. Сначала в Зерновом переулке, где любой тут же подошел бы к ней, ну как же можно оставить плачущую девушку одну, так порядочные молодые люди не поступают, и потому ситуация для желанной встречи была идеальной. А потом она сама захотела, чтобы он взял ее с собой за их стол, что же ему, по-вашему, надо было сказать «нет»? Это, конечно, бросило бы на него в корне ложный свет, но, что бы там ни было, следует всегда казаться максимально естественным и никогда не показывать, даже частично, что ты питаешь определенные намерения. А он их питает. Да-да, он это ясно осознает, он питает намерения. И что дальше? Что это значит? А почему бы ему не питать намерений? Так любой делает. Только никто не признается в этом. А вот он, Визнер, признался. Нет, Визнер, пет, сказал он себе, и настроение его опять переменилось. Как это все противно, о чем ты думаешь. И что это за намерения такие? Я вообще не питаю никаких намерений. Я, между прочим, и с девушкой-то встретился совершенно случайно в этом Зерновом переулке. Да там любой бы с ней заговорил. Визнера охватили вдруг сплошь романтические, невольно навеянные поэтическим воображением мысли, которые трудно было выразить словами, и, полный восторга, он принялся глазеть на звездное небо. Блуждая в мечтательном настроении по переулкам, он вдруг столкнулся с южаком. Визнер посмотрел на него отсутствующим взглядом. Еще чуть-чуть, и он сбил бы его с ног на углу переулка. Черт побери, откуда он здесь взялся, задал он себе вопрос, издав одновременно от неожиданности возглас удивления. Ну, спросил южак-гессенец, встретил ты свою девушку? Визнер, нервно: какую еще девушку? Южак: ту, которую ты ждал в Нижнем Церковном переулке под окнами покойного. Может, речь идет о родственнице Адомайта? Визнер сказал, насколько он припоминает, южак действительно говорил там что-то о какой-то девушке, да-да. Но потом он так внезапно и как-то очень странно сменил тему разговора, что он даже не сумел ему возразить, потому что он, конечно, никакой девушки не ждал, это не в его стиле – околачиваться в переулке и ждать таким образом девушку, он не из таких. Он просто размышлял, потому и бродил по переулкам, а почему он оказался именно в Нижнем Церковном переулке, так это чистая случайность. А вот что ему действительно кажется странным, так это то, что они оба без конца встречаются друг с другом. Если попытаться объяснить это только одной случайностью, то как бы понятие случай не подверглось слишком большой нагрузке. Южно-гессенец: предположительно они постоянно встречаются оттого, что у них одни и те же пути и цели. Визнер в задумчивости поглядел на южака. Что он теперь имеет в виду с одними и теми же путями и целями? Говорит ли он это просто так, или у него на примете что-то конкретное? Может, он в конце концов встретил девушку и теперь тоже бегает за ней все это время? Да нет, Визнер, ты что, ты же не бегаешь за девушкой, ты просто встретил ее случайно. Да, вот именно, девушку он встретил случайно, но только не южака. А самое идиотское во всем этом, что я даже не могу его ни о чем спросить, этого проклятого гессенца, потому что как только я спрошу его про ту самую девушку, то, возможно, обращу тем самым его внимание на нее. И тогда он будет знать, что я питаю намерения относительно той девушки, и может при случайной встрече с ней выдать ей мои намерения, а тогда уж о естественности придется забыть. Проклятие! И почему этот тип заговорил о путях и целях? И о том, что они у них одни и те же?

Визнер на мгновение весь сконцентрировался и стал обдумывать, что ему сейчас лучше всего предпринять, чтобы помешать чужаку встретиться с Катей Мор, по крайней мере сегодня вечером. Он попросил его минутку подождать и направился к телефонной будке, чтобы позвонить своему другу Буцериусу. Пока он разговаривал, он наблюдал за стоявшим на одном месте южаком. У того был несчастный вид. Его тело двигалось взад и вперед, он словно раскачивался, как это иногда делают евреи. Можно было подумать, он видит на много миль вперед и даже сквозь стены домов, на которые смотрел, они для него как будто не существовали, правда, можно было еще представить, что он смотрит сквозь стены вовнутрь самих домов, а может, просто на кромку тротуара или на фонарь и становится от этого только еще печальнее. Но вот он взглянул на телефонную будку и улыбнулся. Визнер, не прерывая разговора, улыбнулся в ответ, но показался сам себе при этом полным идиотом, даже скривился от бешенства. Он только что подробно описал Буцериусу, что делает южак, стоя в переулке. Сейчас он все еще улыбается, сказал он. Возможно, чужак-гессенец во всем следует одному и тому же определенному плану и таким образом терзает его, подумал он. А возможно, у него, Визнера, просто нервы взвинчены и он весь сам не свой из-за этой девушки. Ему нельзя о ней думать, вот сейчас у него сразу пошли круги перед глазами. Нет, этого ты даже Буцериусу не расскажешь, сказал он себе, продолжая разговаривать с ним. Девушка как девушка. А уши словно ватой заложило. Что за комичная сцена, подумал он. Сам он стоит в телефонной будке, перед ним этот идиот в переулке, а на него вдруг напал приступ дикой влюбленности. Послушай, сказал он, выходя из телефонной будки, раз уж мы тут заговорили о путях и целях, Буцериус сказал, у него там собрались сейчас несколько наших знакомых и потому на площадь он не пойдет, но мы можем прийти к нему, это не больше четверти часа ходу. Вот теперь он опять смотрит на меня так, подумал Визнер, как будто изучает мое лицо, прочесывает мои мысли и взвешивает, зачем я предложил ему это. Грандиозная идея, сказал наконец южногессенец, и Визнер снова ничего не понял, что в ней такого грандиозного. Но если так, тогда эта девушка тут вовсе ни при чем и сама по себе не так много значит, девчонки вообще не в счет, не в них вовсе дело, это самый правильный подход к проблеме, и с этими мыслями он отправился вместе с южаком в путь, в сторону окраины. Южногессенец шел всю дорогу молча рядом с ним. Придя на место, он не нарушил своего молчания, странным образом он даже не поздоровался с собравшимися там людьми. Сначала он молча подпирал стену сарая и смотрел на огонь, потом все-таки подсел к костру, но так за все время и не произнес ни слова, Визнер, однако, не испытывал от этого никаких неудобств. Во дворе у Буцериуса собралось человек пятнадцать. Тут же стояло несколько ящиков пива, Петер Лаймер, бывший однокашник, пригнал сюда свою машину, открыл дверцы и запустил на полную мощность магнитолу с гремевшей оттуда техномузыкой. Подходили все новые люди, даже влюбленные парочки. Визнер наконец-то опять почувствовал себя в привычной для него роли независимого человека и с легкостью вступал в любые разговоры. И опять начал восторженно рассказывать о предстоящем путешествии. Все это время чужак-гессенец молча сидел на бревне и неотступно глядел на огонь. Визнер немножко сердился на него, потому что тот опять выглядел не так, как все, и, сидя в уединении на бревне, глядел на языки пламени, не произнося ни слова, всем на пафосе, одним словом, полная противоположность присутствующим. И если кто-то из девушек заговаривал с ним, он приветливо улыбался и даже коротко отвечал, нет, ничего не произошло, он просто сидит тут, и все, смотрит на огонь, и больше ничего, ему так нравится. И опять бил на эффект, очевидно, этот южак ни минуты не может прожить без того, чтобы не производить на кого-то особого впечатления. Правда, Визнер потом забыл про него, а когда хватился, его уже нигде не было. Визнер немного поискал его, но никто не мог сказать, где он и когда ушел. Черт, сказал Визнер, он тут прочно застрял у Буцериуса во дворе, а девушка гуляет тем временем по городу. Следующим глотком пива Визнер смыл эту мысль. Как раз возник небольшой, но ожесточенный спор, потому что одни хотели слушать техно-музыку и танцевать под нее, другим же это мешало общаться. Тем не менее все же воспользовались магнитолой Лаймера и запустили «техно» так громко, что кругом задрожали стены. У огня обжимались парочки. Буцериус уехал в город за сигаретами. На какое-то время появилась Гюнес, но даже не обратила на Визнера никакого внимания, немного потанцевала и снова ушла в сопровождении того, кто был сильно пьян. Визнер остался к этому совершенно равнодушен. Таких случаев, как с Гюнес, миллион на дню. Типичные половушки, всего на несколько ночей. Он даже с какой-то агрессивностью вдруг подумал, а задница у турчанки ничего, аппетитная, факт. И целуется она хорошо. Да, не хуже других. Он имел полную возможность, но теперь с турчанкой покончено. Он вдруг изменился, ему этого больше не надо, и он даже не хочет этого. Ута ведь тоже не такая. С Утой он уже доказал, что относился ко всему гораздо серьезнее и основательнее, думал не только о том, чтобы сидеть вот так и обжиматься у костра. Он все время чего-то искал, да, и вот теперь он нашел, и только потому, что не находил этого раньше, и в Уте тоже нет, с ним и происходили все эти случаи с девчонками, например с той же Гюнес. Ну-ну, сказал он себе, не надо только быть теперь несправедливым к Гюнес. Это был честный договор, ни у нее, ни у меня нет проблем с прошлым. Это было… просто ошибкой. Да, в жизни так много ошибок.