Текст книги "Все арестованы!"

Глава 7
Наследство с душком

…Приближался день Люцифера Непьющего. Грустный семейный праздник, когда нельзя выпить ни капли пива, нельзя вообще продавать любой алкоголь, а его изготовление в домашних условиях строго наказывается. Положено пить сок, кофе, кокаиновую пепси и петь тихие семейные песенки о давних временах. Уличные гулянья не проводятся, походы в гости не поощряются, хотя бы один день в году все обязаны провести под собственной крышей в сентиментальной грусти и печали. Такое тоже нужно, обычаи на пустом месте не возникают…

У нас в стране почти все религиозные праздники посвящены Люциферу. В начале мая празднуется Люцифер Придержитель, потом Люцифер в Горе Скорбящим Постоянство, а день Люцифера Приблатнённого в середине лета отмечается так же, как День основания паризуанской полиции. Говорят, именно в те тёплые летние деньки тогдашнему мэру Парижска отдавило хвост проезжающей мимо графской каретой. Мэр безуспешно звал на помощь, но никто не откликнулся, а возница, обернувшись, еще и обхамил его, нахлёстывая лошадей. Тем же вечером в мэрии был торжественно подписан указ о задержании нарушителей порядка, регулировании правил дорожного движения и защите честных граждан от произвола властей любого уровня!

Именно эти функции и приняла на себя новорождённая паризуанская полиция. В фойе нашей академии до сих пор висит знаменитая картина, изображающая уважаемого чёрта в платье мэра, дующего на собственный хвост, и отъезжающую вдаль карету, которой прохожие бессильно грозили кулаками. Три волоска с того самого хвоста до сих пор хранятся как святые реликвии в кафедральном соборе Люцифера Приблатнённого. Лично я, как полицейский, скептически отношусь к их идентификации, но туристам такие вещи нравятся…

В участке на тот период было мало работы, поэтому Флевретти отпросился на долгий полдник. Он даже не пытался скрывать, что собирается использовать это время для встречи с очередной интернет-знакомой. Что ж, почему бы и нет? Всё равно особо делать нечего. Надеюсь только, что она не окажется, как в прошлый раз, толстым пожилым чёртом, пишущим из тюрьмы в Самсибаре, а потому, естественно, не явившимся на встречу. У капрала тогда был двухдневный стресс. Впрочем, он редко так надолго огорчается…

Жерар вообще ушел ещё до обеда. В участке оставались только мы с Чунгачмунком. Индеец явно начинал томиться от бездействия, поэтому я попросил его перебрать заявления, оставшиеся еще от Хмеллоуина. Это была огромная кипа бумаг, сваленная в мусорную корзину. Я сам давно хотел заняться ею, но всё время как-то руки не доходили. Индеец приступил к делу с терпеливой надеждой, что выкопает что-то стоящее. Но я в этом сомневался, попросив его разве что откладывать самые забавные жалобы для коллекции шефа.

Поэтому, когда раздался скрип двери, означавший приход посетителя, я понял, что заняться им придётся мне. Через две минуты шарканья по коридору в комнату вошла маленькая сухонькая старушка. Я приподнялся, приветствуя её:

– Сержант Брадзинский, чем могу помочь, мадам?

– Кому мадам, а кому не дам, – озорно подмигнула старушка, кокетливо покачала седым хвостом и продолжила: – Сынок, ты бы сразу позвал Жерарчика, дело у меня к нему.

– Комиссара Базиликуса сейчас нет на месте, но вы можете всё рассказать мне. Что у вас случилось? – спросил я, пододвигая ей стул.

– Да? А не слишком ли ты молод? – Она подумала, прежде чем сесть, но, видимо, решила, что выбора у неё особого нет, дело серьёзное, и опустилась на стул.

– У меня умерла кошка, сынок, и я подозреваю, что её смерть была насильственной.

– Понятно. Вы хотите, чтобы мы это расследовали.

– Да. Вы должны найти её убийц.

– Убийц? По-вашему, их было несколько? – Я достал бумагу, ручку и начал записывать.

– Они могли быть в сговоре.

– Расскажите, как её убили? Ножевые или огнестрельные раны, удушение, утопление, сожжение, погребение заживо?

К концу перечисления старушка схватилась за сердце.

– Нет, её просто отравили!

– А-а-а… – Я откинулся в кресле. – Может, она всего лишь съела что-то не то?

– Так я и знала, что вы не поверите. Но вы обязаны расследовать её смерть! Она была честной гражданкой, молодой, здоровой, привлекательной. Пройдите по вашей базе данных, хоть у кого спросите – мою Саманту ни разу не привлекали!

– Саманту? Странное имя для кошки.

– Тебя не спросили, – рассердилась старуха. – Я назвала её в честь моей любимой героини из сериала «Кекс в большом городе».

– О, тогда другое дело. – Изображая полное понимание, я постучал ручкой по бумаге. – Вы хотите, чтобы мы выехали на место преступления?

– Конечно. Я огородила его веточками.

– А где находится тело? Возможно, потребуется вскрытие.

– НИ-ЗА-ЧТО! Я не позволю вам надругаться над телом моей красавицы после её смерти.

Мысль о том, как я, выкопав труп, надругиваюсь над телом кошки, вызвала рвотный позыв. Неужели у меня сегодня такое выражение лица, что бедная женщина сочла меня способным на подобное извращение? Хорошо хоть Эльвира так не считает. Или у неё плохое зрение.

– Ты о чём-то задумался, сынок? – Голос старушки вернул меня к действительности.

– Да. То есть нет. Пожалуй, мне стоит посоветоваться с комиссаром, – неуверенно протянул я.

Вообще-то, по нашему законодательству, кошки такие же члены общества, как и все остальные. Просто они не платят налогов. Однако из этого не следует, что полиция не обязана расследовать их смерть, если она была криминальной. Но в реальности никто этим не занимается, кошки слишком независимы и сами решают свои вопросы, они живут диаспорами или поодиночке, и мы в их дела не вмешиваемся, пока они не нарушают законов. А кошки нарушают их постоянно…

– О чём посоветоваться? Я так и знала, что тебе это не по зубам, сынок. Мне нужен Жерарчик, и я отсюда никуда не уйду, пока он не придёт.

– Но он сегодня не вернётся. У него срочные дела вне участка. Может быть, вам заглянуть к нему домой? Мы можем дать вам адрес.

– Блестящая Бляха, а я могу помочь уважаемой скво? – подал голос доселе вежливо молчавший вождь. – В наших лесах я лучше всех читаю следы и разбираюсь в повадках животных.

К моему изумлению, старушка подумала, пожевала нижнюю губу и неожиданно согласилась. После истории с Чистенькой Вдовушкой Чмунк действительно стал очень популярен среди женской части населения Мокрых Псов.

– Хорошо, осмотри место преступления и по возможности тело кошки. Буду ждать твоего возвращения и доклада. А я пока заведу новое дело. Ваше полное имя, фамилия и адрес, мадам?

Та просияла. Безвременно умершая кошка, кроме всего прочего, оказалась её официальной компаньонкой, и старушка наследовала её имущество – два коврика, корзинку, где она спала, и почти новый домик-этажерку со столбиком-когтеточкой. Конечно, для полиции наследник – первый подозреваемый, даже если он приходит с заявлением об убийстве наследодателя, но я подумал, что, пожалуй, не в этом случае. Особенно меня смутила когтеточка. Столбик, обёрнутый войлоком. Уж если по крайней мере и свершилось убийство, то уж точно не ради обладания этим предметом мебели…

Чунгачмунк вернулся через час. Я даже не успел толком придумать название для новой папки.

– Ну, есть что-нибудь? Или старушка всё выдумала? Всё-таки такой стресс, потеряла любимую кошку…

– Нет, старший брат, хотя я не уверен, но думаю, что старая скво говорила правду – её кошку отравили.

– Рассказывай, – попросил я, всё равно заняться было нечем.

– Следов почти нет, Мадемуазель Саманта, как называет её старая скво, что-то съела. Она нашла её утром на своей лужайке, уже окоченевшую. Я посмотрел это место и всё вокруг – ничего. А от кошки слышен только запах. Она пахнет необычно для трупа зверя, умершего своей смертью. Так пахнут те, кто был чем-то отравлен.

– Но чем?

– Не знаю. Я говорил с соседями. Они всё отрицают. И они не лгут.

Больше он ничего не мог объяснить, и, возможно, смерть этой кошки так и вошла бы в список нераскрытых дел полицейского участка Мокрых Псов, если бы не то, что случилось на следующий день. А событие поистине было неординарным, как ни одно выбивающимся из нашей повседневной рутины.

Всё началось, когда я ранним утром с пластиковым стаканчиком капучино подходил к участку и на какой-то момент просто замер в недоумении – а туда ли я иду? Вокруг нашего маленького здания суетилась толпа народа, репортёры, фотографы, телевидение, видеокамеры, смешные пушистые микрофоны на длинных ручках и слаженный шум голосов, громко скандирующих:

– Жерар, Жерар, Жерар!

Дьявольская сила, что же тут происходит? Что, собственно, такого натворил мой непосредственный начальник, чтобы ещё до начала рабочего дня вызвать столь дикий ажиотаж? Неужели кого-то убил? Впрочем, нет, преступление, совершённое шефом полиции, довольно заурядное событие, а здесь нечто большее…

– Сержант Брадзинский? – Ко мне вдруг бросились два помятых чёрта с местного радио. – Как вы можете прокомментировать это событие?

– Прошу прощения…

– Сержант! Сержант Брадзинский! – Пока я протискивался к дверям, на меня навалились уже со всех сторон. – Что вы можете сказать по этому поводу? Останется ли комиссар Базиликус на своём посту? Кто заменит его в случае ухода с должности? Правда ли, что он любит пончики? Почему вы не хотите удовлетворить конституционное право наших граждан на свободу получения информации?

Я сжал зубы и тупо двигался вперёд. Теперь уже отпали последние сомнения в том, что в участке произошло нечто странное и наш шеф в беде. Дверь в отделение была заперта. Я постучал. Изнутри кто-то прильнул к дверному глазку.

– Флевретти, открывай, свои!

– А, сержант, – облегчённо раздалось из участка. – Открываю, но будь осторожен, смотри, чтобы эти акулы не вломились следом…

Я боком, кое-как, рискуя оторвать все пуговицы, протиснулся в узкую щель между дверью и косяком, втянув живот. Двух рвущихся за мной корреспондентов с фотокамерами наголо пришлось бесцеремонно выпихнуть коленом. Да, вот такое у нас отношение к прессе. До сих пор не могу себе поверить, что моя любимая девушка – журналистка. И кстати, почему её нет среди пёстрой толпы газетчиков? Уж Эльвира-то в сборе горячих фактов всегда на шаг впереди любого другого труженика пера.

– О, Ирджи! Опаздываешь… – с лёгким упрёком приветствовала она меня, помахивая рукой из кабинета шефа.

Всё, теперь я окончательно ничего не понимаю.

Капрал вновь накрепко запер дверь, для верности прижав её стулом, и вместе со мной прошествовал к скромно накрытому столу – ого, икра, шампанское, активированный уголь, пончики! У нас ещё и праздник?!

– Опоздавший говорит тост! – сразу же подсуетился Флевретти, собственноручно наливая мне бокал пенистого алкоголя.

– Держи хвост пистолетом! – ни к кому особенно не обращаясь, громко прокричал я и выпил до дна. Все разразились шумными аплодисментами.

Поскольку вводить в курс дела меня явно никто не собирался, я просто подсел поближе к Эльвире и, делая вид, что набираю эсэмэску, навострил уши. Буквально через пять минут шумной болтовни всей честной компании ситуация полностью прояснилась. Тут, оказывается, такое дело-о-о…

Наш комиссар получил огромное наследство от внезапно умершей дальней тётушки и в связи со свалившимся на его голову богатством намерен не дожидаться пенсии, а уйти на покой, купив себе остров где-нибудь в экзотических странах. Событие, что и говорить, незаурядное… Что ж удивляться толпе журналистов за дверями и ящику шампанского в кабинете шефа?.. Случись такое со мной, я бы тоже ушёл в загул на рабочем месте, прямо с утра и дня на два-три…

– Тётя Каролина всегда была белой вороной в родне, – от души болтал размякший Жерар, а непьянеющая Эльвира не выпускала из рук диктофон. – Никогда не выходила замуж, но меняла мужчин как перчатки. Нигде не работала, но всегда жила на широкую ногу. Никто не знает точных размеров её богатства, но она была ВИП-клиентом десятка крупнейших банков страны. Родила троих детей и от всех троих отказалась ещё в роддоме, но жутко любила племянников и племянниц. Завещание составила очень давно, и официально оно до сих пор не обнародовано.

– Но вы уже празднуете? – осторожно заметил я. – Не сочтите за скептицизм, шеф, однако вдруг там указано не ваше имя?

– Там вообще нет имени, – с улыбкой подтвердил Жерар. – Тётя оставила всё старейшему наследнику рода. Её поверенный позвонил мне аж в два часа ночи сообщить горькую весть о её кончине и о том, что он одним глазком уже заглянул в текст.

– А причина смерти?

– Ирджи, как тебе не стыдно? – укорила меня Эльвира. – У комиссара такое горе…

– И такая радость, – добавил Флевретти.

– …а ты пристаёшь с бестактными вопросами! – строго закончила журналистка, сурово посмотрев на меня, а капрала щёлкнув по носу, чтоб не лез, когда не просят.

– Ничего страшного, – благодушно успокоил всех комиссар Базиликус. – Смерть констатировал мой дальний кузен, молодой студент-медик. Тётя Каролина всегда страдала симпатией к смазливым мальчикам и, говорят, даже позволяла ему делать себе уколы в мягкое место. Так вот, он как раз должен был принести ей очередное лекарство вечером. Звонил в дверь, никто не ответил. Парнишка встревожился, поднял на ноги соседей и вызвал «Скорую». Та, как всегда, приехала с опозданием на полтора-два часа, и медики практически сразу подтвердили неутешительный диагноз – смерть. И теперь я прямой наследник моей экстравагантной тётушки. Как с этим всем жить, ума не приложу…

Сначала я думал, что это мне одному кажется, что наш шеф зарывается. Но, обернувшись к Эльвире, понял, её тоже воротит от этой хвастливой болтовни. Но старина Жерар не унимался:

– Это ведь, наверное, значит «прощай, жирные пончики, прощай, дешёвый кофе, прощай, работа, и даже прощай, пенсия». Зачем она мне теперь? Придётся учиться жить богатым. Брадзинский, вы не в курсе, какие у них причуды? Не хотелось бы выбиваться из нового круга общения. Хотя, разумеется, я никогда не забуду вас, мои добрые верные подчинённые. И вы не забывайте вашего старого доброго Жерара. Простого комиссара полиции, которого никоим образом не изменили бешеные деньги, рухнувшие на его бедную голову. Капрал, вы не знаете, где прикупить хорошую виллу на море? Лучше, наверное, сразу с островом…

Не знаю, кто как, а мне на миг захотелось утопить самодовольного старикана в его же шампанском. Судя по нервно сжавшимся пальцам капрала, он подумал об удушении, а Эльвира, сдвинув брови, явно прикидывала вес диктофона в руке – убьёт с одного раза или нет…

– Я буду присылать вам открытки на Хмеллоуин и Грязный Понедельник, – ничего не замечая, продолжал разглагольствовать шеф. – А вы будете приезжать ко мне погостить в отпуск? Конечно, на нашу полицейскую зарплату нелегко оплатить самолёт в оба конца… Зато вам не надо будет платить за жильё, уж какие-нибудь хибары на острове непременно останутся. Днём можно прокормиться рыбалкой и сбором ягод, а вечером – милости прошу ко мне на виллу побаловаться рюмочкой элитного алкоголя…

Мы трое переглянулись, уже больше не ужасаясь собственным мыслям. Если сейчас этот толстый хвастун не заткнётся…

– Главное, не приезжайте все сразу, это будет утомительно. И предупреждайте меня (тьфу, то есть моего секретаря!) примерно за полгода. Лучше в письменной форме, стандартный бланк заявления на визу, чтобы я успел прочесть, ознакомиться, принять решение и поставить резолюцию. И не надо меня благодарить, мы же друзья, старые добрые друзья по службе. Просто одному из нас повезло чуть больше, чем остальным…

Шефа спас телефонный звонок. Когда мы вскочили с места и, не сговариваясь, начали (засучивать рукава, собираясь задушить его коллективно, и чёрт с ней, судимостью за групповое убийство), Базиликус предупреждающе поднял вверх указательный палец, показывая, что звонок важный.

– Да, это я. Да… Конечно, могу. Она умерла не… но… Да, как прямой наследник, я… Что?! Не может быть! Мне же сказали, что это обычное… не обычное? И что теперь? Да. Разумеется, я дам делу официальный ход. Но вы точно уверены… да. Понимаю. Но как же…

– Шеф, если это звонил месье Шабли из морга, то ему можно верить, он настоящий специалист, – радостно начал Флевретти, но осёкся, когда Жерар отложил телефон и бессильно откинулся в кресле. Его лицо было бледней, чем у вампира. Но, судя по тем обрывкам разговора, что все мы тут могли слышать, причина такого перепада настроения могла быть лишь одна.

– Ваша тётя умерла не от сердечного приступа? Значит, в морге специалисты констатировали смерть от отравления? Получается, что раз вы единственный наследник, то автоматически вы же и первый…

– Подозреваемый, – восхищённо завершила мою речь едва не прыгающая на одной ножке Эльвира. – Дьявол задери мне юбку, какой материал! Это же бомба на три статьи во всех газетах!!! Я вас обожаю, комиссар!

Один миг – и её словно ветром сдуло.

– Так это что, наш отдых на экзотическом острове накрылся? – на всякий случай уточнил капрал, не дождался ответа и ушёл к себе, прихватив недопитую бутылку шампанского и нераспечатанную коробку томатного сока. Мы с шефом остались наедине.

– Выпейте. – Я быстро достал из шкафчика с вещдоками початую бутылку коньяка. – Выпейте, вам надо, иначе сердечный приступ будет уже у вас.

– Брадзинский…

– Да, комиссар.

– Будет расследование?

– Не знаю, вы ведь говорили с патологоанатомом.

– Он уже отослал документы в мэрию и окружной отдел. Говорит, что это его профессиональный долг… – Жерар махом выпил полчашки коньяка, закашлялся, но его одутловатые щёки сразу порозовели. – Проклятые бюрократы! Это он специально, чтоб досадить мне, чужое богатство всегда вызывает зависть. Вы должны мне помочь!

– Надеюсь, ничего противозаконного?

Базиликус стукнул кулаком по столу и вперил в меня грозно полыхающий взгляд:

– Вы забываетесь, сержант! Я не настолько потерял голову, чтобы забыть о своём служебном долге и непорочном имени! На кону моя честь!

– Понимаю, шеф…

– Вот именно! Пока ещё я ваш шеф и непосредственный начальник, приказываю немедленно выяснить всё об этой странной смерти и провести открытое расследование так, чтобы все знали – я не вмешиваюсь в ваши действия! Но если моя драгоценная тётя Каролина умерла не своей смертью, вы обязаны найти и представить суду преступника, кем бы он ни являлся!

– Совсем «кем бы ни являлся»?

– Да! Даже если это была моя ненаглядная супруга! Мы все под подозрением – и я, и она, и её психованная мамаша… На последнюю, кстати, вам стоило бы обратить особое внимание, она ведьма.

– Профессия? – Я уже достал блокнот.

– Характер, – чуть остыв, признал комиссар. – Но всё равно отработайте любые версии, задействуйте все силы, но дайте отчёт по этому делу сегодня же, до конца рабочего дня! Что вы сидите, сержант? Выпивки больше не будет, за работу!

Я кивнул, захлопывая блокнот. Кое-какие мысли уже были…

– С чего начнёте, Брадзинский?

– С морга и заключения врача, – решил я, вставая с кресла.

Базиликус вытер набежавшую слезу и помахал мне вслед. Выйдя из кабинета шефа, я в первую очередь заглянул в комнату капрала. И очень вовремя, кстати! Флевретти быстро строчил на своей странице в «Однокамерниках» очередной пост о великой потере наследства комиссаром полиции из Мокрых Псов.

– Это недостойный поступок, капрал! – Я вовремя нажал на клавишу «Backspace», стирая всё, что он успел набрать. – Стыдно, друг мой, к тому же по этому факту назначено официальное расследование. Так что шеф вполне может оказаться и невиновен.

– Так я об этом и писал, Ирджи! – обиженно вскинулся мой сослуживец. – Я хочу привлечь общественное внимание до того, как твоя Эльвира растрезвонит всему миру про то, что тётушка умерла не своей смертью!

– Во-первых, не смей говорить о ней в таком тоне. Во-вторых, не строй из себя блогера-правдолюба, а лучше займись своими прямыми обязанностями.

– Какими, например?

– Например, возьми метлу и очисти территорию участка от посторонних граждан!

– А можно?! – Флевретти не сразу поверил, что я разрешаю ему разогнать всю прессу.

– Под мою личную ответственность, – кивнул я. Счастливый капрал оправил мундир, взял наше штатное помело наперевес, как крестьянин вилы, и выбежал из участка с боевым кличем новоогородских мятежников: «За-ши-бу-у!!!»

На всякий случай я ещё раз проверил его папку «Отправленные записки на волю», но ничего более криминального, чем рассылка по тысяча четыреста восьмидесяти двум адресам своих интимных фото, не обнаружил. Видимо, капрал бил наугад по большим площадям в надежде, что хоть кто-то да откликнется…

Я сам вышел через чёрный ход. Там тоже сидели в засаде тёртые журналисты, но всего двое, с ними я справился без труда. Пусть потом подают в суд, если будет желание, но, как правило, представители прессы сами знали, где у них рыльце в пушку, и о претензиях в плане членовредительства заявлений не подавали. Надеюсь, и сейчас не подадут, тем более что машину «Скорой помощи» я пообещал им вызвать.

До морга придётся добираться пешком, не хватало мне ещё, чтобы все таксисты обсуждали, куда и зачем я поехал! В последнее время развелось столько любопытствующих, что скоро их придётся просто отстреливать. И ведь в принципе, если подать в правительство правильно составленный запрос на право отстрела журналистов, – нам вряд ли откажут. Уж кто-кто, а наши судьи постоянно подвергаются нападкам прессы, так что сами охотно возьмутся за ружьё…

С этими неконституционными мыслями я и спешил в морг, но понял, что переоценил свои силы. А ещё вернее, новые ботинки, купленные вчера по случаю на распродаже. Я точно набью кучу мозолей, поэтому, чтобы не терять времени, тормознул частную машину.

– Куда, офицер?

– В морг.

– Решили покончить самоубийством? – дежурно пошутил молодой кучерявый бес, судя по баклажанно обрисованному носу, явно арабских кровей. Я так же дежурно улыбнулся ему, откинув полу плаща и демонстрируя служебные наручники. Парень оценил и оставшуюся часть пути вёз меня молча.

Серые двери морга встретили, как всегда, гостеприимно. Тощий сатир в чёрном халате отдыхал на скамейке в коридоре, полируя носовым платком расширяющуюся лысину и не выпуская из зубов вечно дымящийся окурок.

– Злобный день, месье Шабли!

– Злобный, злобный, сержант Брадзинский. Вы не поверите, как я рад вас видеть.

– Не поверю, – подтвердил я, поскольку точно знал, что этот циник полицию вообще в грош не ставит, а приятельствует лишь с Жераром, да и то на почве одноимённой любви к креплёной алкогольной продукции.

– И правильно, сержант.

Главный патологоанатом, ехидно щурясь, пригласил меня в свой кабинет. От пробирки чистого спирта я, разумеется, отказался, от крепкого чая, заваренного в пустом черепе горгулии, – тоже. А вот от чашечки кофе с веточкой полыни и щепоткой пепла из крематория уже не смог. Так, как его готовят в морге, вы не попробуете уже нигде!

– Что привело вас на этот раз?

– Месье Шабли, я…

– Можно просто «док», – снисходительно позволил он.

Я кивнул:

– Хорошо, док. Итак, вы наверняка в курсе, что у нашего комиссара могут быть серьёзные проблемы после вашего звонка.

– Ну, Брадзинский, вы же должны понимать, что я лишь исполняю свой гражданский долг! – Старый сатир многозначительно оттопырил нагрудный карман халата и холодно подмигнул мне.

– Разумеется, и вы, несомненно, правы, – делая вид, что не понимаю его намёков, поклонился я. – Комиссар Базиликус также настаивает на исключительно официальном расследовании фактов, приведших к смерти мадам Каролины. Вы не могли бы вкратце рассказать мне, отчего всё-таки она умерла?

– Перенасыщение крови аллицином, – равнодушно буркнул сатир, поняв, что взятку слупить никак не получится.

– И что это значит?

– Ну, в простонародье – отравление чесноком.

– Понятно. – Невольно поёжившись, я сделал пометку в блокноте. – Но каким образом чеснок попал в тело несчастной? Мой шеф категорически отрицает все контакты с усопшей за последние десять лет.

– Не знаю, не знаю… Быть может, вас это несколько шокирует, но мы, врачи, профессионалы без комплексов. Вы хотите знать, каким образом аллицин проник в кровь жертвы?

– Да, естественно.

– А вот и нет, как раз таки противоестественно! – неожиданно повысил голос месье Шабли. – Старуха получила убойный заряд чеснока через задний проход! Подобное зверство не встречалось в нашей стране даже во времена дикого Средневековья, когда медицина была бессильна отличить обычный лунатизм от одержимости святым духом! Представляете, сколько невинных чертей и чертовок было сожжено на кострах в те мрачные годы?

– Но… – так и не понял я, пытаясь отогнать от себя жуткое видение летящей головки чеснока, которой выстрелили пожилой даме прямо в… – Ничего не понимаю. Как чеснок мог попасть в этот… в проход?! Это же противоестественно!

– Так именно об этом я вам и говорю! – хлопнул по столу сатир, и все колбочки с пробирками согласно звякнули ему в тон. – Это было изощрённое, таинственное и непонятное убийство!

– А этот, её лечащий врач?

– Племянник? Не помню его имени, но неважно. Да, он действительно учится в медицинском колледже, но, сколько мне известно, она позволяла ему лишь делать себе уколы. Если бы аллицин попал в кровь через шприц, то я первым бы указал полиции на виновника смерти мадам Каролины! А так, увы, ищите не знаю где…

– Вы могли бы мне выписать официальный документ, подтверждающий причину её смерти?

– Да легко, хоть левой ногой! – Нимало не стесняясь меня, месье Шабли скинул резиновые тапочки, стянул вонючий носок и, сунув авторучку меж раздвоенного копыта левой ноги, за две минуты написал мне долгий и подробный отчёт о флюидах чеснока, повлекших безвременную смерть уважаемой мадам Каролины.

Если не париться в особо научных аспектах, то вкратце мне было выдано полное медицинское обоснование как самого аллицина, так и его действия на организм стандартной чертовки плюс пара десятков моментов для общего развития. Итак…

«В луковицах чеснока содержится 35–42 % сухих веществ, в том числе 6,0–7,9 % белков, 7,0–28 % витамина С (в листьях – до 80 %), 0,5 % сахаров, 20–27 % полисахаридов.

Вкус и запах чеснока обусловлены наличием эфирного масла (0,23–0,74 %), в котором содержится аллицин и другие органические соединения сульфидной группы (фитонциды).

Аллицин – эфирное масло чеснока, органическое вещество, которое является сильнейшим антиоксидантом, то есть избавляет клетки от свободных радикалов. В то же время это вещество является сильнодействующим ядом, который способен убивать микробов, раковые и здоровые клетки. Аллицин представляет собой сложную смесь летучих безазотистых ароматических соединений, состоящих в основном из полисульфидов, обладающих жгучим запахом. Помимо стерилизующего (противомикробного) действия, аллицин обладает раздражающим, сокогонным и отхаркивающим эффектом…»

– А зачем мне всё это?

– Ну вы же наверняка захотите знать реальную причину смерти мадам Каролины. Да что я говорю, ведь именно ради этого вы и пришли. Так вот, я как врач и более того, как патологоанатом, напоминаю, что летальная доза аллицина при внутривенном введении мышам составляет шестьдесят миллиграммов на килограмм, при подкожном – сто двадцать миллиграммов на килограмм. Высокая токсичность аллицина и неустойчивость препарата делают невозможным его применение в современной медицине.

– Прошу прощения, месье Шабли, – окончательно запутался я. – Если речь идёт о некой выжимке аллицина из обычного чеснока, то сколько же его надо было для того, чтобы убить женщину?

– Хм… Попробуем прикинуть, если чисто математически, то в процентном соотношении в чесноке ноль двадцать три – ноль семьдесят четыре сотых процента аллицина, следовательно, в пересчёте на сто миллиграммов ноль двадцать три – ноль семьдесят четыре сотых миллиграмма. Э-э, вы следите за моими расчётами? То есть, условно говоря, берём массу средней чертовки восьмидесяти лет за семьдесят килограммов. Тогда, сделав теоретическое допущение, что в прямой кишке было хорошее всасывание аллицина, приравняем его к подкожной инъекции, при которой смертельная доза для мышей – сто двадцать миллиграммов на килограмм. Умножив сто двадцать миллиграммов на семьдесят килограммов, получим восемь тысяч четыреста миллиграммов, то есть восемь и четыре десятых грамма.

– И что это значит?

– Одна свеча, милейший, – пояснил сатир. – Всего одной анальной свечи, насыщенной восемью и четырьмя десятыми грамма аллицина, было более чем достаточно, чтобы вызвать анафилактический шок и наступившую вслед за ним остановку сердца.

Не буду врать, что мне в тот же момент всё стало кристально ясно. Но, получив штамп и печать, я сложил лист бумаги вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака и, с удовольствием допив кофе одним глотком, почти по-приятельски попрощался с патологоанатомом. Что ж, по крайней мере, со счетов можно было смело списать версию о том, что месье Шабли чисто из зависти или ещё по каким-либо личным мотивам желает неприятностей на голову своего же старого приятеля комиссара Жерара. Это гарантированно не катит. Всё глубже и сложнее…

Вторым пунктом надо было найти племянника шефа. Я позвонил в участок и попросил Флевретти выяснить его имя и адрес. Капрал перезвонил через минуту:

– Записывай, имя – Перси Тату. Адрес: квартал Артнуар, улица Моди, дом шестнадцать, квартира четыре.

Поблагодарив товарища, я вскочил на подножку проезжающего мимо маршрутного автобуса и направился по указанному адресу. Автобусы у нас ходят очень редко, мне просто повезло, что так совпало. Сев в самом конце салона у окошка, я стал думать. Ехать со всеми остановками не менее получаса, этот маршрут проходил через весь город, поэтому я надеялся, что успею прийти к каким-то выводам.

Итак, что мы имеем. Пожилая женщина внезапно умерла от отравления аллицином, который, возможно, был добыт из чеснока. Нужно выяснить, откуда его ещё берут. Узнать, покупала ли она чеснок. В домашних условиях такую чесночную свечку не сделаешь. Женщина была больной, и понятно, что убийца рассчитывал, что вскрытия не будет, все решат, что она умерла от множества тяжёлых недугов, которыми страдала. Теперь, у кого ещё был мотив, кроме Жерара? Могла ли это быть месть или ошибочная надежда на наследство? Нужно будет присмотреться к её племяннику. Он её родственник, и она ему доверяла, раз уж позволяла делать уколы. К тому же, скорее всего, он был последний, кого она видела перед смертью.

Потом надо будет осмотреть дом мадам Каролины. Вдруг там найдётся что-нибудь, что сможет натолкнуть на другую версию о произошедшем. Следует выяснить круг её знакомств, узнать, кто к ней ещё приходил, кроме племянника. Но пока получается, что именно он знал о её жизни больше, чем кто бы то ни было. Явный подозреваемый? Такое редко бывает…