Текст книги "Князь"

– Зря стараешься, ангел, – прошипел Мортус, с крайней осторожностью сражаясь неподалеку с Зигфридом и Кайном, в руках которого тускло поблескивал кинжал из ртутного серебра. – Та нестерпимая боль, которую испытывает существо, подвергшееся заклинанию Сильвестра, погружает скелетов им созданных в такую ярость, что они, в свою очередь, готовы бездумно рвать в клочья любое существо, в котором еще теплится жизнь. А зомби, возвращаясь с того света, собранными из кусков чужой плоти испытывают столь сильный шок, что он полностью лишает их собственной воли. До сих пор из всех, кто подвергся этому заклинанию, лишь я сохранил волю и разум. Все остальные беспрекословно подчиняются мне.

Сказав это, пылающий тьмой скелет Мортуса повернулся к застывшему Люциферу и, кивая в сторону Мефистофеля, приказал: «Уничтожь его!». Люцифер коротко вздрогнул, словно очнувшись, его глаза, до того пустые и белесые, налились кровью и он ринулся в атаку. Но Мефистофель лишь оборонялся.

В то же время сестры демоницы подали знак некромантам и Кайн бросил им кинжал. Увидев это, Мортус осмелел и обрушил шквал атак на вампира и лича, а те, лишившись единственного оружия способного его сразить, оказались вынуждены полностью сосредоточиться на обороне. Зато Люсиль и Мефала, с виду прекрасные, но внушавшие страх в бою, получив кинжал, легко разделались с птицей грома.

Мефистофель тем временем продолжал отражать атаки Люцифера и не позволял себе наносить ответные.

– Ошибаешься, – обращаясь к Мортусу, сказал он. – Сильвестр рассказывал мне о том, как напуган был после воскрешения Тецкатлипок, которого ты хладнокровно убил после совершенного тобою же гнусного предательства, но Сильвестру удалось его успокоить и привести в чувства. Бес не только избавился от страха и не стал кровожадным монстром, он полностью вернул себе волю и стал самим собой, каким был до смерти. Люцифер, – обратился теперь к брату Мефистофель, – я верю, что и ты сможешь это сделать.

И архангел развел в стороны руки, открывая грудь под удар брата. Надеялся ли Мефистофель на то, что Люцифер остановит свой выпад или жертвой своей хотел образумить брата, было неясно, однако взоры всех противников в тот миг, тянувшийся казалось целую вечность, устремились на эту пару. И когда стало ясно, что удар Люцифер уже не остановит, его мечу света преградила путь, вооруженная кинжалом из ртутного серебра, рука Мефалы.

Одна из двух сестер королев демонов, казавшаяся легкомысленной и дерзкой, но являвшаяся одним из самых древних и могущественных существ в мире, она, словно фурия, набросилась на Люцифера и оттеснила его от оторопевшего от такого вмешательства Мефистофеля. Впрочем, Люцифер похоже оторопел не меньше, кровавая пелена вдруг спала с его глаз и он почти не сопротивлялся, лишь отражая мечом молниеносные выпады демоницы. Мефала продолжала теснить павшего ангела до самого края Эдема, самозабвенно осыпая его ударами кинжала и не обращая внимания на крики пытавшихся остановить ее Люсиль и Мефистофеля, но… добравшись до обрыва, Люцифер и Мефала стали слишком близко друг к другу и она напоролась на клинок света.

Две фигуры, падшего архангела и королевы демонов, как одно существо сорвались с края Эдема и повергли всех, там находившихся, в состояние глубокого шока. Первым оправился испытавший наименьшее потрясение Мортус. Воспользовавшись ситуацией он атаковал Кайна и Зигфрида и с ужасными ранами поверг их наземь. Тогда на гнусного предателя и убийцу обрушили всю свою ярость брат и сестра павших – Люсиль и Мефистофель, но Мортус, прекрасно понимая, что кинжал из ртутного серебра упал вместе с Мефалой, даже не трудился отражать атаки архангела и королевы демонов: они не причиняли ему никакого вреда. Скоро Мортус поверг и этих двух противников, но, когда клубящийся тьмой скелет собирался окончательно разделаться с ними, за его спиной выросла тень.

Павший ангел Люцифер на гнилых и окровавленных крыльях возвышался над Мортусом, а в руках его лежало бездыханное тело Мефалы. Мортус обернулся, не чувствуя угрозы, но Люцифер вынул из хладных рук мертвой демоницы кинжал из ртутного серебра и с чувством скорби, но не из-за того, что собирался сделать, а из-за того, что не смог предотвратить, вонзил его в самый центр грудной клетки Мортуса.

Один за другим Кайн, Зигфрид, Люсиль и Мефистофель стали приходить в себя. Увидев тело сестры, Люсиль бросилась к нему и, опустившись рядом, со слезами на глазах прижала к себе. Несколькими мгновениями позже она заметила потерянно стоявшего неподалеку Люцифера и метнулась в его сторону, собираясь сделать с ним нечто, чего еще сама не придумала, но непременно жестокое и мучительное, однако тот, в знак траура опустился перед скорбящей сестрой на колено, а Мефистофель отвел ее в сторону и прижал к себе. Зигфрид подошел к мучимому страшным чувством вины Люциферу, взял из его ослабших рук кинжал и тихо, чтобы не нарушить горе Люсиль, сказал:

– Нужно помочь остальным. Самых сильных врагов мы одолели… не без тяжелых потерь к сожалению, – добавил он, с глубоким сожалением глядя на тело Мефалы. – Но без кинжала нашим союзникам не справиться и с самым слабым противником.

Однако они забыли о самом страшном из своих врагов и тот не преминул о себе напомнить. Над южным краем небесного города медленно поднялась голова, а затем и все туловище громадного дракона. Кайн и Зигфрид отступили было немного назад, но Люсиль, освободившись от объятий Мефистофеля, молча подошла к королю-личу, забрала у него кинжал и решительно двинулась на древнего монстра.

– Его не сразить кинжалом! Куда ты? – попытался остановить ее Зигфрид, но она только отмахнулась.

– Отправлю эту зверюгу в ад, – грозно, но еще со следами слез горести в голосе, сказала Люсиль. – Сестре на потеху.

Люцифер, движимый желанием искупить вину двинулся за ней, а за ним все же выступили вперед и остальные.

– Что-ж, – проговорил Зигфрид, – так или иначе дракону нужно дать бой. Ни улететь от него, ни скрыться мы не можем.

Но не успела отважная пятерка подняться в воздух и приготовиться к смертельной битве с древним чудовищем, как все небо вдруг разорвало тонкими серебряными нитями. И случилось чудо.

Глава XXX

Незадолго до разразившейся над Халиф-ар-Садом битвы, далеко на Мидгарде, в брошенной тремя ведьмами и задуваемой холодными ветрами пещере на вершине одной из гор Дусданда, возле слабого костра сидели братья Таларские. Они находились там с тех самых пор как разговаривали с Пистис, Элпис и Агапэ, и ни разу оттуда не выходили. Себастьян и Сильвестр обладали достаточным могуществом, чтобы не нуждаться ни в воде ни в пище, ни во сне, да и огонь в костре могли поддерживать вечно. Как боги восседали они в пещере на вершине горы, не особо тревожась о судьбах простых смертных. Впрочем, не совсем так. Судьбы смертных их не тревожили лишь постольку, поскольку все их помыслы были направлены на то, чтобы понять, как уничтожить легионы бессмертных.

Почти все это время два брата со сложной судьбой не разговаривали друг с другом. Лишь однажды Себастьян сделал одну, впрочем слабую, попытку.

– Если тебя это утешит, Силва, – сказал он; и Сильвестр вздрогнул: так громко и неожиданно прозвучал голос Себастьяна в давно молчавшей пещере, – можешь считать меня разбитым. Мортус восстал против меня и нежить больше не подчиняется мне. Все чего я добивался вышло не так, как я хотел, но и того я теперь лишен. Я разбит, раздавлен и не имею абсолютно никакого понятия, что делать и как жить дальше.

– А Фауст скоро проснется, – после некоторой паузы все же поддержал разговор Сильвестр, но не удержался и недовольным, жестким сарказмом продемонстрировал презрение к брату. – Стало быть носитель порядка разбит, а носитель хаоса скоро исчезнет… Что-ж, дело за малым: осталось всего лишь уничтожить несколько десятков тысяч живых мертвецов расползшихся по всему миру.

После этого в пещере вновь надолго воцарилась тишина и братья Таларские ничем ее не нарушали. День за днем проводили они в абсолютном молчании, даже не вздыхая. Порой они вообще не двигались, подобно статуям уставившись недвижимыми глазами с не мигающими веками на яркое пламя слабенького костра. Дни проносились мимо братьев как часы, а может быть минуты, но вокруг так ничего и не менялось, пока, наконец, в неизменное постоянство внутри пещеры не забрел случайный зомби.

Труп какого-то крестьянина, воскрешенный с помощью заклинания Сильвестра, заслонил собою кусочек света, лившийся снаружи через вход в пещеру, и, тем самым, привлек к себе внимание братьев. Это был самый обычный зомби: он не понимал кто или что он такое, где и зачем он находится; его просто взяли и насильно вырвали из небытия, налепили на его останки клочки чужой плоти и, вдохнув подобие жизни, бросили в умирающий мир. Напуганного, безвольного и потерянного. Даже неуязвимый и бессмертный благодаря заклинанию, этот крестьянин казался настолько незлобивым, не жестоким, да и попросту жалким, что сразу становилось ясно почему он не сражается сейчас на Сандаане, Ньердлунде или где-нибудь еще. Даже простые беженцы, наткнись он на них, легко смогли бы улизнуть от этого недоразумения.

Себастьян щелкнул пальцами и зомби, не успев сделать и пары шагов вглубь пещеры, истлел на глазах.

– Ты не сможешь убить его, – бесцветным тоном заметил Сильвестр. И действительно, из кучки пепла на каменном полу пещеры уже складывались очертания обещавшего вот-вот восстановиться зомби.

– Зато могу переместить в какую-нибудь скалу среди моря, – ответил Себастьян, потирая пальцы перед новым щелчком. – Или каменный мешок в недрах земли. И замуровать там на целые тысячелетия.

– Не стоит, – остановил его Сильвестр. – Этот крестьянин стал таким по нашей вине. Возьми мой меч и подари ему покой, а впрочем… Переместить, ты сказал?

Себастьян озадаченно кивнул, а Сильвестра очевидно посетила некая важная мысль.

– Возьми мой меч, – повторил с некоторой долей возбуждения Сильвестр.

Себастьян, которым начало овладевать любопытство, послушно взял меч из ртутного серебра, а Сильвестр засучил рукав и обнажил свою покалеченную руку.

– Когда я скажу, уколи меня мечом в эту руку!

Себастьян снова молча кивнул. Получив согласие, Сильвестр закрыл глаза и представил как рука его становится ватной и в ней словно роятся мурашки, затем, когда рука уже почти не чувствовалась, он представил как она начинает размываться, заполняя собою все большее пространство внутри пещеры, пока наконец не достигла поднявшегося с пола зомби.

«Давай!» – услышал в своей голове Себастьян, хотя отчетливо видел, что губы Сильвестра не шевелились. Но команда повторилась и он уколол остаток руки брата мечом из ртутного серебра.

Перед мысленным взором Сильвестра предстала белая комната с непонятной мебелью, которую он однажды уже видел, когда храмовники проводили над ним ритуал экзорцизма. В комнате что-то запищало и над лежавшим без движений Сильвестром склонились две фигуры: рыжая девушка, до боли напоминающая Адалинду, и человек средних лет в тонком белоснежном одеянии.

«Пожалуй не стоит ему после столь долгого сна так резко просыпаться», – словно из под воды донеслись до сознания Сильвестра слова этого человека. – «Колите транквилизатор, но постепенно уменьшайте дозу, затем переходите на менее действенные успокоительные». «Хорошо, доктор», – так же глухо прозвучал ответ рыжей девушки. Потом она наклонилась над Сильвестром, улыбаясь похлопала его по груди, и сказала: «Потерпите немного, Фауст, скоро вы к нам вернетесь».

Сильвестр очнулся на холодном полу пещеры. За все время его отключки Себастьян не сводил с него глаз и, заметив, что брат пришел в себя, спросил:

– Что это было?

Сильвестр поднялся и огляделся по сторонам. У входа в пещеру неподвижно лежал зомби.

– Кажется я знаю как истребить легионы нежити, – отозвался Сильвестр.

***

– Помнишь как я переместил рибхукшан Селенвуда из дусдандского перевала под Эджхолд? – спросил Сильвестр брата и, когда тот утвердительно кивнул, продолжил. – В тот день я словно бы растворился, стал бесплотным, размытым, но зато находился повсюду в огромном радиусе и будто проник собою каждого из своих союзников. Я стал их частью, а все они вкупе составляли часть меня. Стоило мне после этого только пожелать оказаться в другом месте и вместе со мной туда переместились все остальные. Нечто подобное я проделал сейчас с этим зомби. Рукой своей я полностью пропитал его и, слегка уколов мне руку, ты в то же время насмерть пронзил и его. Так можно сразить всю нежить в мире разом.

Себастьян внимательно выслушал Сильвестра и весьма скептически усмехнулся.

– Помнится в тот раз мне доложили, что после своего фокуса ты едва совсем не исчез из этого мира, а ведь пространство, в котором ты тогда «растворился» ничто, по сравнению с географией присутствия нежити. Да и количество перемещенных в тот раз войнов не сравнить с количеством ныне существующей нежити. Теперь тебе придется охватить весь мир, заглянуть в самые потаенные его уголки и коснуться каждого мертвеца в мире. Это невозможно!

– С тех пор я стал сильнее, – возразил Сильвестр, – и ты отдашь мне осколок.

– Кроме того, сомневаюсь, что на сей раз будет достаточно простого укола в руку, – задумчиво продолжал Себастьян, взглядом указывая на безжизненного зомби и пропустив было слова Сильвестра мимо ушей, но вовремя спохватившись. – Постой, что ты сказал?

– На сей раз ты поразишь меня насмерть, – ответил Сильвестр на первую часть слов брата. – Ты слышал дочерей судьбы: они сказали, что один из нас должен умереть для достижения великой цели и сказали, что это будешь не ты… – Сильвестр усмехнулся, – вариантов остается немного. И да, ты не ослышался, мне потребуется осколок порядка.

Себастьян, с сомнением посмотрев на брата, немного отступил.

– Послушай! – обратился к брату Сильвестр, видя его недоверие и нерешительность. – В одиночку я смогу очистить от полчищ мертвых разве-что Мидгард, но с помощью осколка порядка я охвачу весь мир. Разумеется это лишь предположение и до конца быть уверенными в успехе мы не можем, но ты сам сказал: разбит… раздавлен… Тебе больше ни к чему этот осколок, ну а я… Я и все мои силы – есть Фауст; когда он проснется, я лишусь сил и, вероятно, жизни, однако до тех пор у меня есть шанс воспользоваться ими, чтобы исправить наши с тобой общие ошибки. Спустись с горы и посмотри, что мы сотворили с наследием нашего отца и всем миром, если не помнишь этого, но поторопись и решайся!

Себастьян размышлял не долго и спускаться с горы ему не потребовалось. Он прекрасно помнил, во что превратил земли родного Мидгарда и творцом какой чудовищной угрозы миру стал. Он приблизился к Сильвестру на то расстояние, на которое немногим ранее отступил, и протянул брату руку с крепко сжатым в ней осколком.

– Мы ведь не выживем после претворения в жизнь этой затеи, верно? – сказал он, разжимая ладонь и переводя взгляд с соскальзывавшего в руку Сильвестра осколка на его глаза. – По крайней мере у меня такое чувство. А впрочем, ради чего нам теперь жить? Хоть умереть попытаемся с пользой.

– Бей, когда я скажу, брат, – сказал Сильвестр, вместо ответа крепко пожимая руку Себастьяна поверх запястья.

И Сильвестр вновь растворился в пространстве. На сей раз полностью и через осколок порядка. Тело Сильвестра потеряло плотность, затем стало нечетким и расплывчатым, немногим позже его размыло вовсе и оно превратилось в нечто, напоминающее сильно сконцентрированную массу необычайно тонкого и легкого вещества, в рассеянном виде способного заполнить собой огромное пространство. Однако, густое облако этого вещества не рассеялось, а наоборот, стало быстро втягиваться в древний артефакт, повисший в воздухе посреди пещеры.

До сих пор бывший абсолютно прозрачным, осколок порядка помутнел и стал лучиться мягким серебряным светом, усиливавшимся по мере поглощения осколком вещества, а когда все оно оказалось внутри его и он упал на пол пещеры, на осколок нельзя было смотреть без рези в глазах. Однако сила сияния продолжала нарастать и, наконец, достигнув своего пика, сияние это взорвалось, погрузив пещеру и пространство на много миль вокруг нее в волну плотного серебряного света.

Когда волна света немного рассеялась, Себастьян посмотрел на лежавший на полу осколок порядка и увидел как тот пульсирует во все стороны все новыми и новыми, но более слабыми, волнами света, да и волны были скорее не волнами, а пучками тонких серебряных нитей.

Себастьян вышел из пещеры и взглянул на небо. Мириады нитей, едва заметных, да и то лишь тогда, когда от них отражался свет, устремлялись вдаль во всех направлениях, и Себастьян понял, что все это – его брат.

– Получилось, – прошептал он с прорвавшимся в голосе чувством гордости. – Остается надеятся на то, что хватит сил завершить начатое.

Себастьян вернулся в пещеру и стал ждать. Серебрянные нити, тем временем, с невероятной скоростью пронзали небо, ныряли вниз к земле, пронзали стены заброшенных и разрушенных строении, толщу гор и вод, освещали самые темные уголки мира, повсюду обнаруживая нежить и наполняя ее своим сиянием. Хаотичная сеть тонких серебряных нитей в считанные минуты оплела весь мир своей паутиной и не упустила ни одного живого мертвеца. Дракон над Халиф-ар-Садом и Эдемом стал одним из последних существ, которых пропитала сущность Сильвестра.

«Бей!», – наконец услышал Себастьян его голос у себя в голове.

Себастьян занес над головою меч и что было сил ударил по осколку порядка. И этот удар, удар клинком выкованным из ртутного серебра достиг каждого существа нежити в мире. Разом, все как один, где бы они ни находились, живые мертвецы, под час уже занесшие руку для смертельного удара, рухнули, чтобы уже не подняться. Пал даже громадный дракон. И все это длилось лишь миг.

Выполнив свою задачу, Сильвестр и вся его сила, вместе с силой осколка порядка, почти мгновенно вернулась туда, откуда была распространена. Но скорость, с которой это произошло, и сила, которая была в этом задействована, вызвали необычайно страшный взрыв в месте своего возвращения.

«Получилось?», – мысленно вопросил Себастьян, когда древний артефакт разорвался в клочья под давлением вернувшейся в него силы и раздался разрушительный взрыв.

«Мы сделали это, брат!», – прозвучал ответ Сильвестра в момент, предшествующий их смерти.

Кайн, Зигфрид, Мефистофель, Люсиль, все защитники Эдема и жители Сандаана еще не успели оправиться от чудесного избавления и приступить к празднованию победы, а далеко на Мидгарде, под обломками брошенной тремя ведьмами и задуваемой холодными ветрами пещеры, на вершине одной из гор Дусданда, возле слабого, но неугасаемого, костра и разбросанных повсюду кусочков осколка порядка, уже бездыханные, лежали трупы братьев Таларских.

***

Фауст проснулся. Долгое время он не мог пошевелиться: все его тело сильно затекло и вызывало неприятные ощущения при одной лишь мысли о движении; даже глаза его какое-то время оставались прикрыты тяжелыми веками. Он не знал где он? Жив ли? Но одно ему было совершенно ясно: он уже не в холодных горах Дусданда.

Наконец, тяжелые веки поддались его усилию, задрожали и он смог открыть глаза. И первое что увидел перед собою Фауст было красивое лицо склонившейся над ним рыжеволосой девушки на фоне ровного белого потолка и слепящего света яркой лампы.

– Адалинда! – удивился Фауст, с трудом выдавливая это имя из еще не вполне слушавшихся голосовых связок. – Я умер и попал в рай?

Откуда-то сбоку послышался короткий сдержанный смешок.

– Смотри-ка, – раздался оттуда-же мужской голос. – Столько лет провел в коме, а проснулся и туда же: кадрить молоденьких медсестер.

Девушка смущенно улыбнулась.

– Меня зовут Светлана, господин Фауст, – сказала она. – Я медсестра, а вы в больнице. Вы помните, что с вами произошло?

Фауст не ответил. Перед глазами пронесся взрыв в пещере. Он еще путал свою реальность с реальностью Сильвестра, однако постепенно сознание его прояснялось. Он приподнялся на локтях, что удалось ему не без усилии и всего лишь на секунду, но прежде чем рухнуть обратно на больничную подушку, успел сообразить, что находится в больнице при медицинском институте; по всей видимости в палате для коматозников.

– В вашей карте написано, что вы сами погрузили себя в кому, – не дождавшись ответа Фауста, произнес все тот же голос сбоку, как оказалось принадлежавший врачу, приблизившемуся к Фаусту и просветившему ему зрачки маленьким фонариком. – Мы с сестрой так долго наблюдали вас, что позволили себе навести о вас справки и выяснили, что вы занимались изучением сновидений и их практическим применением. Это так?

– Верно, – подтвердил Фауст, начиная проводить четкую грань, разделявшую его истинные воспоминания и то, что на самом деле ими не являлось.

– Ну так что, помните что вам снилось? – спросил врач, очевидно ничего серьезного своим осмотром не обнаружив.

– Еще как! – усмехнулся Фауст, прокручивая в голове события приключившиеся в его сновидении с Сильвестром. – Будто только-что вышел из кинотеатра: так свежо и ярко впечатление.

– Ну что-ж, когда-нибудь непременно расскажете, – сказал врач, быстро что-то начеркав в медицинской карте Фауста и направившись к двери палаты. – А пока, извините, меня ждут другие пациенты?

– А я совсем не прочь послушать, – улыбнулась Светлана, меняя Фаусту капельницу с физраствором.

Как оказалось, доктор назначил Фаусту довольно длительное восстановительное лечение в амбулатории и продолжительный курс реабилитации, так что, пока Фауст набирал утраченный за годы неподвижного лежания в больничной постели вес и заново учился ходить, он успел записать свое удивительное сновидение в тетрадь и попутно поведать его содержание благодарной слушательнице.

Вообще, за время лечения Фауст и Светлана очень сблизились, а записей в тетради накопилось на целую книгу. Вот только книга эта долгое время не была издана. Дело в том, что Фауст считал ее не завершенной: уж больно конец был безрадостным и скомканным. И лишь через двадцать лет, когда Фауст и Светла уже давно и счастливо жили в браке, ему, наконец, приснился сон, позволивший закончить начатую книгу.

***

С тех пор как легионы нежити пали, в мире Сильвестра прошло много времени и на местах упокоения мертвецов успели прорасти леса и появиться оазисы, однако уцелевшие во Второй Великой Вражде народы начали свое возрождения вместе и с самого центра мира.

Во сне Фауст увидел восстановленный Талар, утопающий в лучах летнего солнца, и неподвижно зависшую над ним громаду Эдема. Множество людей и гномов суетились на оживленных улицах обоих городов, издали похожих вместе на песочные часы, а оборотни, вампиры, ведьмы и многие другие представители так называемой нечисти, в лучших традициях старого Талара, не скрываясь, жили среди них.

Ангелы и демоны тоже, как в стародавние времена, стали жить вместе, а на хрустальном троне в башне света Эдема гордо восседали правитель ангелов и королева демонов. Мефистофель и Люсиль, некогда соединенные общим горем, а ныне общим счастьем в виде трех прекрасных детей – шестикрылых серафим, – витавших рядом с венценосными родителями, в полном согласии правили небесным городом и двумя воссоединившимися народами.

В зеленых парках, выросших на местах погребений жертв Таларской битвы, престарелые Алвис, Арнлейф и Гладолий рассказывали молодым рибхукшанам, сикомэ, ыркам и новому поколению истинных эльфов об эпохе Второй Великой Вражды, а над ними возвышались заново отстроенные башни, в которых была создана новая гильдия и академия магов, где волшебники разных школ и народов, вместе с некромантами, занимались исследованиями под дружным руководством Жофэра и Зигфрида.

Там же была организованна и новая библиотека. В нее свезли уцелевшие книги со всех земель мира, кроме так и не объявившегося острова Эа, что, несомненно, стало большой утратой. Зато три ведьмы – Пистис, Элпис и Агапэ – принесли в библиотеку последнюю из уцелевших книгу-привратник старого Талара, с тех пор называемую книгой судеб и дополненную ранее неизвестной историей об искупительной жертве братьев Таларских.

Действительно, долгое время о причастности Сильвестра и Себастьяна к чудесному избавлению от нашествия нежити всего-лишь догадывались, зато теперь, спустя годы, их историю знал каждый. И стар, и млад знал, кому обязан своей жизнью, а многим следующим поколениям об этом будет еще долго напоминать, возведенная высоко в горах Дусданда, исполинская статуя, прислонившихся спина к спине, братьев Таларских.

Пройдут года, народы вновь разойдутся по миру и заселят далекие континенты, забудутся боль и страх, угаснет горечь утрат, но имена Сильвестра и Себастьяна Таларских, как до них Кроноса и Тифуса, будут помнить вечно.

***

Фауст проснулся, осторожно, чтобы не разбудить Светлану, встал с постели, зажег свет в соседней комнате и завершил свою книгу. Затем он вернулся в спальню, поцеловал жену и, прежде чем снова заснуть, улыбнулся пронесшейся в его сознании мысли о том, что Сильвестр и Адалинда после смерти все же воссоединились в нем – Фаусте – и Светлане.