Текст книги "Империя Четырех Сторон"

Тринадцать. Двое над пустыней

– Мы так и не нашли то, что собирались найти в машине. Что мы будем делать с его сердцем?

– Это ценный трофей. И это важная жертва.

– Да, мой вождь, я это понимаю. Но время идет, и мы не успеем положить его в чашу у подножия святилища.

– Да, ты прав. Ты должен вернуться в лагерь. Дай-ка мне подумать. А знаешь что?

– Что, мой вождь?

– Контейнер – ведь это тоже сосуд?

– Ну, в некотором смысле.

– И чаша это сосуд, да?

– Да, конечно.

– Значит, оно уже в чаше.

– Но, вождь, а как же святилище?

– Строго говоря, с философской точки зрения мы с тобой и есть святилище, пока мы храним верность нашим традициям.

– Значит, жертва уже принесена?

– Нет, парень, нет. Для того, чтобы завершить церемонию, мы должны найти масло и немного маиса.

– Оливковое пойдет? У меня есть немного.

– Конечно. И даже консервированный маис пойдет.

– А кто будет готовить сердце? Вы?

– Нет, в этом нет необходимости. Приземлимся возле вон того поселка. Там есть отличная таверна. Хозяйка умеет готовить не хуже меня.

– А она не спросит, откуда сердце?

– Нет, ни за что не спросит. А ты молодец, парень. Еще немного, и сам возьмешься за дело.

– Но мне кажется, мы испортили обычай.

– Ты это о чем?

– Вы же сами говорили: сначала костер, потом сердце. А у нас что вышло? Сначала достали сердце, потом сожгли автомобиль. Мы не одурманили жертву, и он чувствовал все до конца.

– Послушай, иногда можно нарушить порядок. У нас не было времени его соблюдать. Но поверь, мы обязательно будем придерживаться регламента в следующий раз.

Четырнадцать. Конец географии

Он уже плохо помнил, откуда он пришел и куда идет. На его теле было такое множество ран, порезов и нарывов, что отдельные болевые эпицентры уже не напоминали о себе, а боль охватила все его естество. Видимо, сознание само по себе научилось управлять болью. Оно отключило ее сигналы от мозга, и он просто шел вперед. Боль погасла так, как гаснет экран у мобильного телефона, если разряжается батарейка. Хотя и с погасшим экраном аппарат еще может принять один звонок.

Воспоминания о проделанном маршруте оставили его, а вот раны вполне могли бы стать открытой книгой для опытного хирурга-травматолога: он сразу бы рассказал, на что, где, как и когда натыкался путник. Впрочем, даже доктор не смог бы определить замысловатую траекторию движения этого человека в порванном оранжевом комбинезоне и с почерневшей футболкой на голове вместо шляпы.

Пластиковая бутылка все еще была с ним, хотя жидкости в ней оставалось мало. Да и не была это чистая вода из питьевой канистры. Пресная – да, но не чистая. Он набирал ее по дороге, время от времени находя ручьи, полные листьев, осыпавшейся коры и водомерок, скользящих на тонких лапках по поверхности жизненно важной субстанции. И он набирал эту субстанцию, сначала разгоняя насекомых и вылавливая мелкую деревянную труху, но на третий или четвертый раз перестал делать и это.

Пока он шел по пустыне, он мечтал о лесной тени. Солнце немилосердно жгло его плечи. Он снимал футболку с головы и прятался в комбинезон. Но очень скоро вся грудь и спина под оранжевой тканью покрывались пóтом, и он начинал думать, что так вода из организма уходит быстрее. Он снова стягивал с себя верх комбинезона и повязывал рукава на поясе. Так было легче. Но солнце немилосердно пекло, сжигая кожу на затылке и медленно сводя с ума. Он смотрел вперед, и ему начинало казаться, что перед его глазами сворачивается пространство: линия горизонта переставала быть прямой, ее концы сворачивались поближе друг другу и закрывали солнце вереницей каменных ландшафтов. Хотелось спрятаться от яркой точки посреди видимого поля зрения, но это не получалось, и тогда он пробовал нырнуть в нее, прыгнуть в центр неба, образованный камнями, солнцем и согнутым горизонтом. А когда он падал на острые, как зубы зверя, камни, разрывая локоть или бедро до мышцы, то сознание молчало, и только мощная воля – только она! – подсказывала, что он просто сходит с ума. «Надо встать», – командовала она. И он вставал. Следующее видение, которое возникало в его сознании, это стена хвойного леса. Он видел ее уже давно, несколько часов. Когда горизонт после очередного прыжка в центр неба снова распрямился, он заметил, что вместо камней на него пиками нацелились высокие сосны. «Иди в лес», – подсказывала ему воля. А сам он, вступая с ней в диалог, пытался отшутиться: «Гуляй лесом!» Грубо, но верно. И, главное, заставляет идти вперед.

Некоторое время спустя он оказался под кронами деревьев. И это был не мираж. Ему повезло, что воля вела его в нужном направлении. Только пройти нужно было вовсе не десяток шагов, а в тысячу раз больше. А может, и в десять тысяч раз. И вода, расчерченная следами водомерок, оказалась здесь тогда, когда он без нее уже не мог выдержать.

Стало легче. Правда, ненадолго. К ранам и ожогам добавились комариные укусы. Он яростно расчесывал зудящие участки кожи, до крови, и его тело покрывалось красной рябью точек запекшейся крови. Но зуд не проходил, и тогда он принимался срывать грязными длинными ногтями бурую корку на ранах. Они вскоре превратились в гнойники, и если его палец случайно прикасался ко вздувшейся коже, она рвалась, и из разрывов выползала вязкая зеленоватая субстанция. Он шел очень долго, но если бы его спросили, что он ест в пути, он не мог бы сказать ничего. Он просто не помнил, что именно приходилось ему есть, находя пищу под мохнатыми стволами тропических растений. Но инстинкт и логика подсказывали ему, как можно выжить, и когда логика сказала, что больше не будет участвовать в его спасении, тогда один лишь инстинкт остался на его стороне. Он-то и вывел его к реке. В ней отражалось небо, и облака, и две восьмидесятиметровые стены леса по обеим сторонам величественного течения. Впрочем, в реальности деревья были в два раза ниже, это водная гладь и ясный день зеркально удваивали их высоту, но не их великолепие. Разве можно увеличить совершенство?

Первым делом он напился речной воды. И понял, что устал бесконечно. Он не знал куда идти, и не мог больше идти. «Вот он, конец географии», – смутно улыбнулось его сознание его инстинкту, и тот напоследок сумел найти в зарослях старую, брошенную кем-то много лет тому назад лодку. Ее борта готовы были трухой рассыпаться под слабыми пальцами, но дно оказалось достаточно крепким. Он лег на него лицом вверх, но сначала оттолкнул лодку от берега. Течение мягко подхватило суденышко и бережно понесло его на восток. А может, ему показалось, что на восток, ведь все ориентиры были потеряны. Лодка вскоре оказалась на середине реки, и небо словно остановилось над ним. Он не чувствовал и малейшего покачивания волн, а белое облако пушистыми хлопьями нависло прямо над ним. И он догадался, что облако и лодка просто движутся в одном направлении с одинаковой скоростью. Эта догадка успокоила его, и он уснул глубоким, почти коматозным сном, без боли и сновидений. Старые доски становились влажными и теплыми, как лоно женщины. Как утроба матери.

Река называлась Мадре-де-Дьос. Она словно собиралась защитить его. И доставить к людям.

Отсюда начиналась заросшая лесами, неизведанная земля, которая не признавала границ, начерченных на карте людьми. Белые пришельцы называли ее Амазония, хотя у нее было и другое имя, настоящее. Его произносили только те, кто жил здесь из поколения в поколение, еще до прихода белых. «Пусть будет Амазония», – улыбались они каждому пришельцу, который наивно думал, что здесь он свой.

Первыми лодку увидели рыбаки. Ее вынесло на середину реки, очень широкой в том месте, где ловили рыбу индейцы. Лодку заметили не сразу. Да и, признаться, поначалу ловить ее никому из рыбаков не хотелось. А какой смысл гоняться за старой посудиной, оторвавшейся от причала? Сразу видно: старая бесхозная лодка. Так бы и унесло ее в Амазонку, а потом, пожалуй, и еще дальше, в океан.

Рыбаки сидели в своих узких лодках. Сами по себе эти суденышки не представляли ничего любопытного, кроме того, что были чуть новее той, которую несло по течению. Но вот на корме каждой красовались отличные моторы. Узкая клиновидная форма позволяла разгонять лодки до приличной скорости.

– Как-то тяжело она идет, – сказал пожилой индеец, самый старый из всех рыбаков. – Может, груженая?

Их было трое. Они тихо переговаривались, а их лодки время от времени постукивали бортами одна о другую. Услышав предположение старика, двое младших решили поспорить, кто первый домчит до середины реки.

– Кто выиграет, тот получит приз, а? – крикнул самый младший, заводя мотор.

– А какой приз-то? – спросил возможный соперник. И тоже запустил двигатель.

– То, что найдем в лодке. По рукам?

Через мгновение обе посудины, как две стрелы, помчались по реке, задрав свои острые носы.

Со своего места старик увидел, как две лодки достигли цели почти одновременно. И оба рыбака потянули к себе старую лодку, один за правый борт, а другой за левый. И тут же, заглянув внутрь, ахнули и отпустили добычу.

– Что там, парни? – крикнул старый рыбак.

– Тут человек!

– Живой?!

– Непонятно!

Тогда старик завел мотор своей лодки и направился к двум своим напарникам, хотя в этом и не было необходимости. Самый младший рыбак зацепил старую лодку багром и неспешно, малым ходом, поплыл в сторону берега. Его товарищ плелся за ним.

– Вот так улов!

Человек в лодке был весь в бурых пятнах засохшей крови. Лохмотья одежды едва прикрывали его израненное тело. Судя по чертам лица, он явно был не из местных, сколько времени человек провел в этой лодке, как и когда он в нее попал, было неясно.

Старик положил руку ему на ключицу. Пульс не прощупывался. Тогда старый рыбак плюнул на ладонь и растер ее другой, чтобы поверхность была влажной. Он поднес ладонь ко рту найденного человека как можно ниже, но не касаясь губ, и вот почувствовал легкое, совсем слабое движение воздуха.

– Он дышит, он жив! – сказал радостно старик. – А теперь, ребята, заводим наши крейсера и вперед!

– Куда вперед, дядя? – недоуменно спросил младший из рыбаков. Старик не приходился ему дядей, просто в тех местах так называют старших. Иногда уважительно, а иногда и насмешливо. На сей раз никто смеяться не собирался.

– Куда-куда? – передразнил молодого старик. – Куда не ходят поезда!!! А мы ходим. Нужен Пуэрто-Мальдонадо. Там есть госпиталь, гостиница. И все остальное, что может понадобиться нашему новому другу. Теперь он наш друг!

– Си, он наш друг, амиго!

До Пуэрто-Мальдонадо, большого города, стоявшего на реке Мадре-де-Дьос, было не меньше четырех часов пути. Это при обычных обстоятельствах. Сейчас же рыбакам приходилось спешить. Речь шла о спасении человека. Рыбаки чувствовали, что с этим несчастным связана какая-то тайна, и желание узнать ее тоже добавляло немного скорости остроносым лодкам.

Через два часа после того, как рыбаки нашли странного человека, между кронами деревьев они увидели разноцветные крыши домов. А еще через четверть часа три рыбацкие лодки уже швартовались возле плавучих домов, не дававших быстро подойти к узкому городскому причалу. Хозяйки, развешивающие белье, готовившие нехитрые обеды, а заодно и переругивающиеся с такими же соседками, глазели на то, как мужчины пытались добраться до деревянной пристани.

– Понаставили тут, – ворчал старый рыбак, – места им мало.

Он был прав. Места на причале в Пуэрто-Мальдонадо не хватало. Город аккуратно отвоевывал себе пространство у реки и у джунглей. За причалом уже стоял старый джип, от руки расписанный граффити разных цветов. Как только на телефоне старого рыбака появилась индикация мобильной сети, он тут же позвонил в местную больницу. Но, к сожалению, в больнице машины не оказалось, и главврач попросил своего брата съездить в порт и забрать раненого. А брат главврача в этот момент был занят очень важным делом: он был на приеме у местного парикмахера. Бритье для него было чем-то вроде священного ритуала, важного акта, который никак нельзя было пропустить. И это было вполне объяснимо. Брат главврача отрастил роскошные усы, за формой и размером которых он тщательно следил, а потому доверял подрезать их только одному парикмахеру в городе. Ну, и, конечно, кроме усов, нужно было держать в порядке и окрестности, вовремя стричь и подбривать их. В итоге, брат эскулапа попросил смотаться в порт своего соседа. А у соседа не оказалось машины, и тот не придумал ничего лучше, как пойти в ближайшую гостиницу и попросить одну из машин, на которых здесь возят туристов в джунгли и на рыбалку. Все в этой расписной, как русская матрешка, машине было прекрасно, кроме одного. О чем старый рыбак не преминул сказать соседу брата столь уважаемого человека, коим был главврач.

– Здесь сиденья не откидываются! Они же приварены! – зарычал старик на водителя.

– Да, но места вполне хватает для пятерых, – промямлил тот.

– Пятерых здоровых, осел! А нам надо положить вот его. Я уже не говорю, что мы несем раненого на руках. Где носилки?!

– Ну я же не «скорая помощь», – нашелся что ответить сосед.

– Не скорая он помощь! – проворчал рыбак. – Ладно, ребята, поехали в госпиталь. Трогай!

Всего этого Вадим не слышал. И не помнил, что ему разжимали челюсти деревянной дощечкой, как это делают эпилептикам, а затем в образовавшуюся щель по капле заливали соленую воду. Соль, говорят врачи, удерживает воду в организме, и это то, что нужно было Вадиму в первую очередь. С него сняли комбинезон и обработали раны. Их было так много, что несложная процедура продолжалась дольше, чем хирургическая операция. Впрочем, некоторые глубокие порезы пришлось сшивать. Врач ввел раненому противошоковый препарат – это на тот случай, если бы пациент пришел в сознание от боли. Но, видимо, это была перестраховка, и боль до сознания Вадима еще не доходила, не могла дойти. Разум, до поры до времени, отсекал чувства. И включил сознание только на следующий день.

– Как вас зовут? – спросила его медсестра, как только Вадим открыл глаза.

Доктор, стоявший рядом, покрутил пальцем у виска:

– Ты сумасшедшая, да? Или из полиции? Зачем спрашиваешь имя? Сначала убедись, что у него все рефлексы в порядке.

– В порядке, доктор, – сказал Вадим по-испански. – У меня теперь все рефлексы в полном порядке.

Медсестра, немолодая, но все еще красивая креолка, в которой возраст еще не уничтожил следы привлекательности, вышла из палаты, вильнув напоследок бедрами. У этих южных женщин, с примесью негритянской крови, самой выдающейся частью тела была именно задняя. «Попа, как полочка», – отметил Вадим и подумал про себя, что реакции у него, действительно, приходят в норму. За медсестрой, вильнувшей, как рыбацкая лодка, кормой, выскочил и доктор. Невооруженным взглядом было видно, кто в этом дуэте играет первую скрипку, а кто только подыгрывает.

– У него нет документов, мы не знаем, кто он и откуда, мы не знаем, почему он так изранен! – услышал Вадим женский голос из-за двери.

– Ты можешь говорить не так громко! – яростно зашептал в ответ мужской.

– Мне все равно, – сказала креолка. – Но я не хочу, чтобы в твоей больнице появилась полиция и распугала пациентов. Это наш бизнес, наш хлеб!

Мужской голос ее успокоил:

– Хорошо, хорошо, мы выясним все сами.

Удивительно, что иногда достаточно послушать короткий диалог, чтобы понять, что к чему. Пациенту стало ясно – осматривал его главврач, ему помогала медсестра, она же его жена или верная спутница жизни. И, по совместительству, реальная хозяйка положения в той клинике, где ему предстояло залечивать раны.

Вадим решил, что говорить о себе пока не будет. Сначала ему нужно было выяснить, сколько времени прошло с того момента, когда он избежал смерти, столь похожей на жертвоприношение. Потом – и это было самое важное – что случилось с гонкой, кто выиграл ралли. Понятное дело, все закончилось без него. Но история о погибшем экипаже должна была облететь весь мир. Ведь где-то в интернете он прочитал сообщение о том, что сто восемьдесят восемь стран сообщают о новостях на трассе.

Полицейским о новом пациенте не сообщили. Хотя главврач и его жена-креолка хорошо понимали, что однажды они узнают о странном пациенте. От кого? Да хотя бы от рыбаков, которые его сюда привезли. Или от этого соседа («вот идиот, брат, нашел, кого просить!»), человека явно недалекого. Но с соседом удалось быстро разобраться: не в его интересах лишний раз встречаться с полицией. А рыбаки могли проговориться. И обязательно проговорятся, ввернут красивый рассказ в разговоре со своими товарищами-собутыльниками. Повезло, правда, что они тут же умотали на свой промысел. А там, понятное дело, ни мобильной связи, ни телеграфа, ни интернета нет. Так что пару недель на лечение и выяснение обстоятельств у медицинского тандема было. Но в первые дни в больничной палате на вопрос о том, откуда он, Вадим отвечал: «Не помню». В истории болезни пришлось большими буквами написать «Амнезия» и ждать, пока у пациента наступит просветление памяти.

Он попросил в палату телевизор, газеты и компьютер. В третьей просьбе ему отказали. Слишком дорого оказалось протянуть интернет в палату, а тем более, устанавливать wi-fi порт на этаже. Но и газет было достаточно, чтобы узнать новости о гонке. Ее пришлось закончить досрочно. На предпоследнем этапе некая подпольная группа, называвшаяся «Революционный фронт имени Манко Юпанки» пообещала устроить мощный теракт, если символ неоколониализма – а именно так революционеры обозвали всемирную гонку – не прекратит свое существование, а развлекающиеся в Андах миллионеры не перестанут загрязнять чистейший воздух латиноамериканских просторов своими машинами. О том, что это нешуточные угрозы, стало ясно после того, как спасатели нашли остов обгоревшего автомобиля и в нем тело одного из гонщиков. Вернее то, что от него осталось. Речь шла об украинском автомобиле и его пилоте. А где находится штурман, гражданин Боливии, ни пресса, ни полиция не знает. Ну, а согласно итогам соревнований, победителем признали американца Робби Горовица.

В другой газете Вадим нашел свою фотографию, а под ней интервью Стампы, наткнувшегося на обгоревший болид в каньоне реки. Много было в этом интервью о профессионализме гонщика и бескорыстии того, кто о нем рассказывал. Мол, Стампа помогал поднимать украинскую команду, потому что ему, как профессионалу, очень понравились эти самоотверженные ребята из Восточной Европы.

Вадим слегка улыбнулся, читая это. В интервью ни слова не было о тех высоких гонорарах, которые получал от команды франко-итальянский альтруист.

В третьей газете выздоравливающий пациент провинциальной клиники обнаружил выдержки из технического отчета о состоянии его машины. Комиссары нашли колесо в нескольких километрах от автомобиля, и сразу же возник вопрос о том, кто его прикручивал. Местная полиция арестовала было Бубенчика и прочих механиков. Но вскоре отпустила, поскольку было установлено, что последний раз гайки закручивались, – и, вероятно, раскручивались! – инструментами, которых не было в командной «техничке». Установить это было довольно просто, по следам металла, оставшимся на болтах. Вадим прочитал фразу несколько раз, чтобы понять ее смысл. И наконец понял – кто-то специально ослабил болты. И это основная версия гибели украинского экипажа.

Штурман экипажа – о нем сообщалось только, что он являлся гражданином Боливии, – находился в розыске. «Это значит, – догадался Вадим, – что тело Эспинозы или то, что от него осталось, они приняли за мое. И это, откровенно говоря, странно».

Судя по тому, что в теленовостях ничего не говорили о террористах, из-за которых пришлось прекратить гонку, история эта уже не являлась «хэдлайном», так что нетрудно было сообразить – времени прошло немало. Нарисованный компьютером календарик, который обычно появляется за спиной у ведущего новостей, помог определить, что без памяти Вадим продержался три недели. Правда, врачи, эта веселая семейная парочка эскулапов, считали, что память к нему все еще не возвращается. Хорошо еще, что они не интересовались спортом вообще и гонками в частности, а то непременно догадались бы, кто он. Тем более, гонщик сообщил, что вспомнил свое имя: Вад.

– Бад? – произнесла креолка-медсестра. И украинец вспомнил, что почти так же называл его старый друг Норман: Бадын. Так очень часто в испанском языке звук «v» превращается в твердый «b», а вместо «m», оказывается, удобнее выговаривать «n», и Вадим никогда не поправлял своего друга.

– Хороший прогностический признак, – сказал главврач. – Он уже вспоминает свое имя.

Через неделю Вадима собирались выписать из больницы. Но вот куда? – это был вопрос, который главврач задал вслух.

– У меня есть идея, – сказала его жена. – Он ведь иностранец?

– Tú eres un extranjero, si? – немного фамильярно спросила креолка, обратившись к Вадиму, и ее красивые бедра слегка качнулись из стороны в сторону.

– Si, señora, – Вадим сохранил вежливую субординацию.

– T’eres un extranjero más inteligente? – продолжала свой опрос-допрос женщина.

– Un inteligente, si, – кивнул Вадим, при этом подумав, что она слизывает звуки, как помаду со своих надменных губ, и что слово «más», то есть «более», к понятию «интеллигентный» не очень подходит. «Ну, да ладно», – улыбнулся он про себя.

– Иностранец-интеллигент, – говорила креолка мужу. – Таких в нашем городе двое. Сэм Уильямс да еще этот.

– Сэм Уильямс, да, – согласился главврач с женой. – Но при чем тут наш Бад?

Женщина покрутила рукой у виска. Это было привычное движение, которое в разговорах с мужем креолка использовала порой по несколько сот раз в день.

– Ты не понимаешь, да? Так я тебе объясню. Его надо выписывать. Но ему некуда идти. У него нет денег, нет и документов.

– А-а-а, – сказал главврач. – А почему ты думаешь, что Уильямс согласится принять к себе в дом такого бесперспективного постояльца?

На что жена только усмехнулась.

– Пусть только попробует не принять. Тогда я позвоню в Нью-Йорк твоей сестре и попрошу ее сообщить в Службу внутренних доходов Соединенных Штатов о том, что гражданин США Сэмюэль Уильямс зарабатывает на жизнь, показывая туристам джунгли Амазонии, а также издает под чужим именем книжки, при этом уклоняясь от уплаты налогов на родине. И поверь, твоя сестра мне не откажет.

При всей непередаваемой прелести маленьких затерянных городков, жизнь в этих оплотах провинциальной сплоченности имеет единственный, но весьма существенный недостаток: здесь каждый знает все обо всех, и все знают все о каждом. И некоему Сэму Уильямсу, знакомство с которым для Вадима становилось неизбежным, еще предстояло это осознать.