Текст книги "Империя Четырех Сторон"

«Мы стоим на пороге, – сказал Франсиско, – за которым нас ждут богатство и слава. Шагнув за него, мы разделим славу на всех и наполним наши карманы золотом. Никто не останется обделенным, я вам обещаю. Мы рискуем умереть, это правда. А те, кто сейчас остановится и примет решение возвращаться назад, останутся в живых. Но они никогда не добудут себе ни славы, ни денег. Решать вам и только вам». После этих слов лишь несколько солдат решили вернуться назад, в Панаму, где была основная база испанцев. Большинство, даже те, кто грозился вызвать пожилого командора на поединок, решили остаться с ним. И он не обманул ни одного человека из славной когорты своих суровых и жестоких спутников. Они держали в руках славу и слушали звон золота, пожалуй, самую веселую мелодию из тех, которые знали конкистадоры.

Все шло так, как хотел Писарро. Но мысль о монахе, отказавшемся от своей части вознаграждения, не давала ему покоя. Почему он вспомнил о святости церкви именно сейчас, когда решалась судьба инкского короля Атауальпы? Это неспроста. Это знак. Опытный командир должен уметь их читать и даже видеть между строк то, к чему, казалось бы, эти знаки не имеют отношения.

Брат Висенте, тот самый, кто заманил Атауальпу в руки конкистадоров, считал, что совершил неправедный поступок. Согрешил, иными словами. Сейчас он искупает вину перед своей болезненной совестью, отказываясь от вознаграждения. Да, такой человек в его конкисте пока был один – среди двух сотен ни в чем не сомневающихся авантюристов. Но, возможно, вслед за ним появится еще один святоша. И еще. И еще. Когда сомневающихся будет большинство, тогда императора дикарей придется отпустить. И вся их немногочисленная экспедиция погибнет под мощными ударами тысяч и тысяч солдат, которые вновь встанут под знамена Великого Инки. «Каков же вывод?» – не удержался от вопроса к самому себе Писарро. Ответ он уже знал заранее. Человека по имени Атауальпа ни в коем случае нельзя отпускать на волю. И нельзя соглашаться на заманчивые посулы императора, даже если он говорил правду и где-то в джунглях у него припасены несметные сокровища. И даже если эти сокровища в сотни, тысячи раз больше, чем те, которые удалось собрать в Кахамарке, не стоило давать волю своей алчности. Сейчас риск не был оправдан. Вместо того чтобы сохранить часть, можно было потерять все. Теперь Франсиско знал, что делать. И знал, как остановить свое падение в пропасть под названием «алчность». Он сделает то, что задумал.

Пятнадцать. Выкуп и манускрипт

Сэмюэль Уильямс числился профессором сразу в нескольких университетах Соединенных Штатов Америки. Его главной специализацией была история и археология, но когда наука перестала приносить много денег, он переквалифицировался в специалиста в области оценки старинных документов. А с тех пор, как с началом мирового кризиса обрушился и рынок антиквариата, Сэм Уильямс, будучи довольно предприимчивым человеком, нашел себя и в профессии туристического гида, в которой он оказался востребованным и конкурентоспособным именно благодаря хорошему знанию истории. Но не только.

Он мог бы убедить любого, что свобода может быть слишком навязчивой. Особенно американская. Родина не давала покоя профессору даже вдали от родных пенатов. В самый неподходящий момент она напоминала о себе письмецом в желтом плотном конверте с гербом налоговой службы. Сэм Уильямс давно и безуспешно пытался порвать связи с родиной. Но эти попытки носили – как бы это помягче сказать? – односторонний характер. Америка настигала профессора в любой точке мира с одной только целью: заставить уплатить налоги. Причем, налоговая служба непостижимым образом узнавала все детали о финансовом состоянии гражданина Уильямса, Сэмюэля: она знала где, в какой стране он находится и что делает. Профессору впору бы отказаться от американского гражданства, но паспорт с грозным орлом на обложке служил надежным пропуском во многие двери, закрытые для выходцев из других стран. К тому же американские туристы, в большом количестве зачастившие в Пуэрто-Мальдонадо в поисках приключений, предпочитали работать с американскими гидами и бывало даже просили показать Сэма его паспорт. Так что налоги были своеобразной оплатой за услуги и бонусы, от которых Сэм не хотел отказываться.

Туристы приносили стабильный и порой немалый доход. Сопровождая в джунгли Амазонии небольшие группы, Уильямс успел насмотреться на разных персонажей занимательной пьесы под названием «жизнь». Моложавые работники офисов, упорно не признающие, что «немного лишнего веса» не дает им возможности адекватно и быстро реагировать на всякую опасную живность, встречающуюся тут и там в зеленых зарослях. Худощавые и желчные пенсионеры, желающие получить всю полноту эмоций и удовольствия за каждый доллар, вложенный в экзотический отпуск. Веселые и слегка пьяные нувориши с европейских окраин, без колебаний разбрасывающие вокруг себя огромные деньги, скупающие все самое дорогое и бесполезное и в то же время готовые торговаться до последнего сентаво за сущую ерунду. Эту публику профессор недолюбливал. Но не в его положении было перебирать клиентами. Ему нужны были деньги, поскольку в его голове зрели честолюбивые и тайные планы. А какие именно, в этом городке, Пуэрто-Мальдонадо, не знал никто.

Когда Сэму сказали, что его дом собираются превратить в лазарет и поселить в нем человека с частичной амнезией, профессор хотел было возмутиться. Далее все происходило по сценарию, написанному женой главврача госпиталя. Праведный гнев Уильямса охладило упоминание о налоговой службе. Как все-таки легко напугать этих американцев!

Они не боятся ни приключений, ни опасных путешествий, но тут же становятся очень покладистыми, услышав зловещее название конторы налогов и сборов. Им всем кажется, что налоговый инспектор висит у них на хвосте. И так может продолжаться всю жизнь. Профессор Уильямс в этом смысле не был исключением из универсального всеамериканского правила, тем более, что его опасения были вполне оправданы, судя по описанным в международной прессе случаям. Вот только недавно Уильямс наткнулся в интернете на историю о том, как у главы Международного банка реконструкции и развития обнаружился целый шлейф из неоплаченных налоговых счетов, и за это чиновника посадили в тюрьму во имя торжества справедливости и финансовой дисциплины. Финансиста сумели было вытащить адвокаты. Но вскоре уважаемый банкир снова оказался за решеткой, правда, по обвинению в домогательстве горничной в парижском отеле, где за ним был забронирован именной номер.

На требования главврача и его второй половины, этих наглецов из городского госпиталя, Уильямс согласился не сразу, но согласившись, ни разу не пожалел об этом. Бад, как назвал себя странный пациент, не был похож на нуворишей из Восточной Европы, куда, услышав его акцент, мысленно поселил его Сэмюэль. То, что его гость состоятельный человек, Сэм понял довольно быстро. Ну, во-первых, он был образован. А на Востоке роскошь хорошего образования была доступна лишь богатым. Так себе представлял профессор, и, в общем-то, он был не так уж далек от истины. Во-вторых, в Баде ощущалось присутствие спокойной силы – верный признак богатого человека. Уильямс часто замечал, что человек, обладающий внутренней силой и уверенностью, не может быть бедным. Он не может позволить себе влачить нищенское существование по причине своей силы. Это был вполне естественный механизм, которым управляли законы природы, а эти законы американец уважал больше, чем те, которые были написаны людьми. Итак, Сэм Уильямс, профессор и беглец от налоговой системы, сумел рассмотреть в своем госте то, что пропустили мимо глаз другие.

Но только не она, Кристина. О, эта тихая девушка, эта странная красавица во влажной тропической глубинке напоминала жемчужину на редком ожерелье, которое случайно порвалось и отпустило перламутровое зерно на волю. Но воля оказалась не слишком приятной, и жемчужина свалилась в грязь. Редкие прохожие замечали ее, восхищались, но поднять так и не пытались. Так бывает, когда добропорядочный человек замечает потерянную драгоценность и проходит мимо, побаиваясь общественного мнения: мол, другие люди или, еще хуже, полицейские могут подумать, что он хочет присвоить чужую вещь. Кристина была настолько красива, что любой потенциальный ухажер от пятнадцати до пятидесяти понимал, что природа не дала ему ни прав, ни шансов когда-нибудь назвать ее своей.

Вообще-то ее звали не Кристина, а Кирсти. Скандинавское имя ей дал отец, аптекарь из Лимы, закончивший мединститут в Осло. Там у него был бурный роман с высокой белокурой и до прозрачности белокожей преподавательницей гистологии. Ее звали Кирсти. Перуанский студент был остроумен и, возможно, именно поэтому приглянулся статной норвежке. Она задорно смеялась, когда он говорил ей, что ее кожа настолько светла и прозрачна, что под ней видны голубые прожилки вен, и, значит, в некоторых случаях она может использовать себя в качестве учебного пособия во время семинаров и лекций. Вернувшись домой, студент завел себе дело, а вместе с ним и благоверную спутницу, таких же, как и он сам, перуанских кровей. Вскоре у них родилась дочка, которая ничем не напоминала светловолосую норвежку. У девочки была слегка смуглая, словно натертая ореховым маслом, кожа и густые, черные как смоль волосы. Отец сам любил расчесывать непослушные проволочки ее волос. Похожим было только чувство безграничной любви, которое отец испытывал к дочери и которое он когда-то испытывал к высокой скандинавке. Жена, типичная перуанская домохозяйка, предложила аптекарю выбрать имя. Он, не задумываясь, произнес «Кирсти», и жене это имя понравилось. Она догадывалась о северных приключениях своего мужа, но при этом перуанка была мудрой женщиной и не задавала тех вопросов, ответ на которые не совпадал с ее ожиданиями.

Красавица по имени Кирсти работала ассистентом травматолога в Пуэрто-Мальдонадо. Свою работу Кирсти очень любила. В самом начале своей провинциальной карьеры она пыталась поправлять коллег, называвших ее Кристиной вместо Кирсти. Но вскоре она поняла, что это бесполезно – слишком неудобным оказалось скандинавское имя для весьма консервативных обитателей Амазонии.

«Почему она оказалась здесь?» – эта тема долгое время возглавляла хит-парад местных сплетен. Когда Кирсти-Кристину спрашивали о ее прошлом, она лишь мило улыбалась или отшучивалась остроумными, но бессодержательными фразами. Опираясь на них, было сложно выстроить связную картину прежней жизни девушки. Но сплетницы (и, по совместительству, завистницы) смогли это сделать. По их версии, девушку бросил богатый наркоторговец, и она решила спрятаться от суеты столичной жизни, от неудавшейся любви и тоски здесь, на окраине амазонских лесов.

На самом деле все было гораздо прозаичнее. Заниженная самооценка не позволила Кирсти найти место в столице после медицинского факультета, который она закончила по настоянию отца, а продолжать семейный аптекарский бизнес она не хотела, сославшись на отсутствие необходимого опыта. Набираться его она приехала сюда. Амазонская действительность оказалась достойным продолжением ее нехитрой истории. Вот, например, ее должность – хотя она и называлась довольно громко: «ассистент специалиста», фактически девушке приходилось делать работу медсестры и даже обычной технички, убирая палату после выписавшихся рыбаков, мало следивших за своей внешностью и не злоупотреблявших гигиеной.

Но этот человек, потерявший память, был совсем другим. Он, как и она, не рассказывал о своем прошлом. Но девушка лучше врачей понимала, что у Бада нет никакой амнезии. Как и у нее самой. Разница только в том, что она хочет переписать свою историю, а он свою – забыть. И, кстати, несмотря на свой ужасный акцент, он был здесь единственным, кто правильно произносил ее настоящее имя: Кирстин.

Она часто приходила в его палату. Сначала приносила кое-какие медикаменты, потом, зацепившись за его маловразумительный ответ на ее незначительный вопрос, Кирсти вступила в долгую дискуссию по поводу охраны окружающей среды. Она доказывала, что мир без автомобилей – это единственный способ спасения человечества. Он утверждал, что человечество слишком тщеславно и слишком лениво, чтобы отказаться от скорости передвижения. Это не был роман, но оба они были друг другу интересны.

Главврач поддерживал их взаимный интерес, надеясь на определенную выгоду от этих отношений. Профессор Сэм Уильямс выдвинул условие – за больным будет ухаживать не он, а медсестра. Но любая сотрудница больницы попросила бы дополнительную оплату за сверхурочную работу. «Любая, кроме Кристины», – догадался эскулап, и тут же предложил ей сопроводить Бада к нему.

К тому времени она уже знала, что загадочный пациент родился в далекой стране с красивым названием Украина. Вадим решил слегка приоткрыть перед ней завесу своего прошлого, а она, в свою очередь, рассказала об этом Сэму. Конечно, попросив на то разрешения у Вадима. Но профессор к вопросу о происхождении своего гостя не проявил большого интереса.

– Ва-дим, Ва-дим, – терпеливо учила она профессора правильно произносить имя гостя. Она и сама едва научилась делать это, после того, как испытала угрызения совести, услышав от Бада «Кирсти» вместо привычного «Кристина». Сэм тоже старался. Он повторял неудобное сочетание длинных гласных и протяжных согласных. Но в конце концов признал:

– Да, Бад – это неправильно. Но удобно. Не правда ли, Бадди?

Вадим, которому и было адресовано это «buddy», то есть «дружище», очень быстро обнаружил себя в состоянии приятельских отношений с Сэмом. Профессор, хотя и был старше на пару десятков лет, выглядел подтянутым и моложавым. А после больницы, даже самой лучшей, человек, как известно, чувствует себя немного состарившимся, что немедленно отражается на его внешности. Вадим и Сэм могли сойти за ровесников, и даже однокашников. И лишь легкое, едва уловимое, менторское высокомерие иногда сквозило в беседах гостя и хозяина. А что еще можно ждать от человека, закончившего один из лучших университетов Америки и успевшего чему-то научить там новых студентов? Профессор – он и в джунглях профессор.

Вадим прижился в доме у Сэма. Если и было место на свете, которое точно соответствовало понятию «между небом и землей», то оно находилось здесь. Дом Сэма находился на окраине Пуэрто-Мальдонадо. Не в лесу и не в городе, не бунгало, но и не особняк. Внутри контролируемый хаос холостяцкого мира, но, с другой стороны, Уильямс примерно раз в месяц приглашал к себе горничную, чтобы после ее ухода тут же оставить липкую окружность от стакана виски на идеально отполированной поверхности журнального столика. Окружность недолго оставалась на виду, так как профессор набрасывал сверху кипу своих рукописей, а потом ругал природу и человечество, когда обнаруживал на них темные следы непонятного происхождения.

Необходимость вызывать горничную исчезла вместе с появлением Кирсти-Кристины. Хозяин прилагал немало сил, чтобы правильно называть Вадима по имени, и методом проб и ошибок нащупал компромисс, то есть обращался к гостю «Бадди». В случае с Кирсти он был менее усерден, и вариантов скандинавского имени появилось множество. Все они были мужские: от древнеперсидского Кир до англосаксонского Крис. Черноволосая красавица совсем не обижалась. А однажды она сказала ему:

– Давайте я у вас уберу.

Уборка заняла несколько дней. Сэм, подавив в себе зачатки недовольства, и сам присоединился к процессу, в результате чего комната, напоминавшая склад макулатуры, стала напоминать то, чем она, в сущности, и являлась – библиотеку. Вадим с удовольствием бродил вдоль высоких полок с книжными корешками и время от времени задавал профессору вопросы.

– О, у вас так много книг по истории инков. Вы специалист по ибероамериканским цивилизациям?

– О, у вас так много интересных слов в лексиконе, Бадди! – передразнивал его профессор. – «Иберо… американским»! Вы говорите, как слишком умный студент!

Но вскоре Сэм, убедившись в остроте ума своего гостя, перестал так грубо иронизировать. Диалоги с Вадимом давали пищу для ума, а монологи питали профессорское тщеславие: Бадди умел слушать долгие лекции.

– Инки это самый больной вопрос современной исторической науки, дружище, – пояснял профессор. – И вот почему. Ни об одной исчезнувшей цивилизации наука не собрала такого огромного количества фактов, как об Империи Инков. И, в то же время, ни об одной местной культуре мы не знаем столь немного, сколько нам известно о Тавантинсуйу. Все факты, собранные и обработанные учеными, не создают цельной картины, а наоборот, противоречат сами себе. Вот, например, тезис о том, что в Империи Инков не было письма, а люди пользовались системой записи знаков, известной как кипу, узелковые шифры. Но в то же время фольклор и официальная историография империи были сложны и точны, чего вряд ли можно было добиться с помощью веревочек и узелочков разных цветов. Не хватает какого-то ключевого звена, объясняющего этот феномен. С другой стороны, мы четко знаем, что, несмотря на человеческие жертвоприношения, инки жестко запрещали каннибализм. Но имеются сведения о ритуальном поедании человеческой плоти в разных частях Тавантинсуйу, так они называли свое государство.

– Однажды я это уже слышал… – пробормотал Вадим.

– Что вы сказали? – переспросил Уильямс.

– Да так, ничего… Навеяло воспоминания…

– Ну да ладно, – профессор продолжил рассказ. – И знаете, что интересно? То, что потомки жителей империи, говорящие на языке кечуа, очень хорошо знакомы с ее историей и фольклором. Даже сегодня! Сегодня, Бадди, когда прошли сотни лет после ее исчезновения! Может, индейцы скрывают свои письмена? Скажите, вы их от меня скрываете?!

Шутливый вопрос был адресован Кирсти. Она, старательно отмывая на кухне посуду от остатков завтрака, заслушалась, вошла в гостиную и прислонилась к двери, продолжая держать в одной руке чашку, а в другой – влажную губку для мытья посуды. Кирсти, с ее черными волосами и широкими скулами, словно всем своим перуанским видом напомнила мужчинам в комнате, что они на этой земле пришельцы. И после вопроса зависла пауза.

– Да садитесь же! Слушать меня интереснее, чем мыть чашку, – попытался разрядить обстановку профессор. Девушка отставила чашку в сторону и села на диван, рядом с книжными полками.

– Меня невероятно волнуют тайны этой империи! А они остаются закрытыми для нас. Помните Хирама Бингхема, нашедшего Мачу-Пикчу?

И профессор взял с полки книгу, на обложке которой красовался черный портрет человека в шляпе. Этакого Индианы Джонса, с классическими, почти арийскими чертами лица и авантюрным блеском в глазах.

– Здесь описаны почти все находки, сделанные в городе Мачу-Пикчу. А их немало, почти сорок тысяч. И ни одна из них не дает ответ на вопрос, кто же его построил. И главное, для чего. Есть только предположения. Одни считают, что здесь была казна, другие – святилище. Хирам Бингхем доказывал, что это был специализированный роддом, где появлялись на свет Девы Солнца, будущие наложницы императора. Как бы то ни было, здесь хватает места и для казны, и для роддома.

Уильямс стал перелистывать перед глазами Вадима и Кирстин страницы с фотографиями заброшенного города.

– Бингхем нашел здесь сто семьдесят три захоронения, в основном, женские. В гробнице «Верховной жрицы», как назвал ее американец, он обнаружил скелет женщины и останки собаки. При этом – ни одного украшения, ни в могилах, ни в домах. А где вы видели женщин без украшений? А, Крис?

Девушка лишь слегка подняла черную бровь. Многим мужчинам в этот момент захотелось бы бросить к ее ногам все золото мира. А заодно и серебро. Но профессора в этот момент интересовало богатство, которое исчезло много веков тому назад.

– У инков было много золота. Они действовали, как коммунисты: отрицали частную собственность и, одновременно, собирали золото в секретных хранилищах. Перед тем, как одного из правителей Тавантинсуйу казнили, он попытался откупиться от палачей-конкистадоров. И предложил им наполнить свою камеру золотом снизу доверху, на высоту поднятой руки. А к этому добавить еще три такие комнаты с серебром.

– Я что-то читал об этом. Как звали императора? – переспросил Вадим.

– Атауальпа, дружище, – сказал Сэм. – И он сумел откупиться от конкистадоров. Вернее, свою часть обещания он выполнил. А те свою не выполнили. Такие дела, Вадим.

«Он правильно называет меня по имени, – мысленно усмехнулся гонщик. – Значит, волнуется. Не свихнулся ли гостеприимный хозяин на почве сокровищ древних инков?»

– Послушайте, а сколько мог бы стоить выкуп Атауальпы в современных ценах? – спросил Вадим.

Сейчас Сэм удивительно напоминал сумасшедшего профессора из какого-то старого фильма. Его настолько удивил вопрос, что глаза его округлились, отчего беглый ученый стал еще больше похож на пациента лечебницы для душевнобольных. Вадим рефлекторно отодвинулся от него на малозаметные несколько сантиметров.

– Ну, что ж, давайте считать, – сказал хозяин дома.

И занялся забавной арифметикой:

– Всего конкистадоры получили 1 262 682 песо золота. Это известно благодаря точным записям, которые велись кем-то из ближайшего окружения Писарро, а потом перепроверялись служителями церкви, которые, как очевидно, были самыми грамотными людьми среди сброда авантюристов, известного под названием «конкиста». Песо – надеюсь, вы знаете – это не деньги, а мера веса, принятая в то время в Испании. Ну, и, соответственно, в колониях.

Вадим кивнул в знак понимания и согласия.

– Идем дальше, – продолжал ученый, листая свои записи. – Песо как мера весов составляла четыре с половиной грамма. Умножив одно число на другое, мы получаем 5993 килограмма золота. Почти шесть тонн этого проклятого металла, из-за которого в нашем мире пролилось столько крови. И проливается по сей день.

– Да, впечатляет, – проговорил Вадим, задумавшись над цифрами, словно продолжал вести в уме арифметический подсчет. – Но в этой цифре нет ничего фантастического. Золотые запасы некоторых стран гораздо больше этого выкупа.

– Не торопитесь с выводами. Там было еще и серебро. Причем, его собралось в два раза больше, чем золота. Правда… – и тут забавный профессор скривился в ухмылке, отчего стал еще забавнее, – …правда, Атауальпа обещал Писарро, что серебра будет больше, чем золота, в три раза. Но разве это так важно, когда нужно разделить пятьдесят тысяч марко серебра на двести соучастников пленения монарха. А пятьдесят тысяч марко это… это…

Ученый, послюнявив большой и указательный пальцы, перелистывал свои записи и вел разговор, казалось, не с гостем, а с самим собой.

– Так-так, у них в руках оказалось… А сколько у них оказалось? Пятьдесят? Не-ет, пятьдесят две. Вот, пятьдесят две тысячи двести девять марко серебра. Ого! Пррродолжим!.. Марко это… это… примерно 230 грамм. Если, конечно, считать вес в этих ваших европейских граммах-килограммах-тоннах… что, впрочем, мы и так делаем. Так и будем делать впредь! Умножаем марко на эти двести тридцать. И в итоге получаем двенадцать тонн!!!

Профессор оторвался от своих бумажек и взглянул на гостя. В его глазах сверкал азарт и триумф, как будто он был одним из тех двухсот испанских солдат, деливших столь заманчивый приз.

– Шесть тонн золота и двенадцать тонн серебра, мой друг. А это, я вам скажу… Это будет…

И тут Вадим сумел раньше гостеприимного хозяина проявить коммерческую жилку, которая позволяла ему зарабатывать деньги на рискованные проекты.

– Я уже подсчитал, – сказал он вполголоса. – Это будет семь миллиардов долларов в ценах прошлого года.

Оба замолчали, вслушиваясь, как эхо повторяет: «семь»… «миллиардов»… «долларов»… Впрочем, эхо звучало только в их воображении. Иначе откуда бы оно появилось в захламленной хижине беглеца от цивилизации?

Молчание прервал Вадим:

– И все равно не впечатляет.

Профессор сердито уперся кулаками в пояс:

– То есть как «не впечатляет»? Это же миллиарды. Миллиарды долларов!!!

– Я же говорю, – улыбнулся Вадим, – это даже не годовой бюджет… ну, скажем, Украины. Слышали о такой стране?

– Видел на карте, – профессор не оценил сарказма. А может, его и вовсе не было в словах этого весьма интересного гостя. – Слышал… А знаете что?

– Что? – снисходительно произнес Вадим.

– Ведь инкский вождь сказал, что выкуп, который он отдает, это всего лишь песчинка по сравнению с горой того золота, которое остается под его контролем. И это зафиксировали сразу несколько человек, включая командора Франсиско Писарро. Песчинка!!!

– И где же тогда гора? – задал профессору резонный вопрос гость. – Почему ее никто и никогда не видел? Где остальное богатство?

Профессор внимательно – очень внимательно! – и немного грустно посмотрел Вадиму в глаза. Странного противника американской цивилизации волновали не деньги, а тайна. Нераскрытые тайны запечатывают так же надежно, как и моряки – свои послания в бутылки. И потом они качаются на волнах истории, пока наконец не подберет их случайная рука человека, мало смыслящего в тайнах. Не умеющего хранить чужие и создавать свои. Но бутылка, которая была у него в руках, явно была приоткрыта.

– Вы когда-нибудь слышали о «Манускрипте 512»?

– Никогда. Что это за манускрипт?

– Его называют самым большим мифом бразильской истории. Хотя при этом ни один из бразильских историков – да и не только бразильских – не усомнился в его подлинности. Дело не в документе, а в том, что в нем изложено.

– То есть из ваших слов следует, что документ подлинный, но его содержание фальшивка?

– Давайте-ка я начну с самого начала. В начале девятнадцатого века Бразилия стала независимой страной. Мало того, новые власти Бразилии решили объявить ее империей. А империи нужно было найти исторические аргументы для собственного величия. Или придумать их. Сотни новоиспеченных историков – или уж не знаю, как их назвать – перелопачивали тонны документов в старых архивах, оставшихся от португальцев, и после долгих лет кропотливой работы один из них нашел старое, изъеденное крысами и плесенью письмо. Судя по дате, письмо было написано в 1754 году человеком, не лишенным дара писательства. Это был отлично написанный отчет об экспедиции в глубь джунглей Амазонки, напоминавший скорее захватывающий рассказ, чем официальный документ. И форма обращения к адресату не оставляла сомнений, что между ним и человеком, написавшим отчет, были весьма доверительные и, я бы сказал, дружеские отношения. Несомненно, адресат был большим колониальным чиновником, как и то, что этот чиновник ценил мнение автора письма и верил всему, что тот рассказывал. И, похоже, в те далекие колониальные времена верил ему только он, потому что никто более не писал о странном открытии. Если, конечно, это открытие имело место в реальности. В общем, писавший был командиром группы бандейрантов – так португальцы называли людей, которых колониальная администрация нанимала с целью исследований труднодоступных регионов. Как звали автора письма, неизвестно. Есть несколько версий, но пока они не подтвердились. Да это и не слишком важно. Ясно одно: командир бандейрантов возглавлял экспедицию, десять лет бродившую по джунглям в поисках золотых и серебряных рудников, принадлежавших индейцам. Или в надежде найти месторождения золота.

К сожалению, время не пощадило документ. Но его уцелевшие части описывают удивительное путешествие бандейрантов настолько детально и поэтично, что однажды прочитав первую строчку, уже не отпускаешь его, пока не дочитаешь до последней. Этот неизвестный командир был наверняка харизматичным и талантливым человеком. Представьте себе: десять лет среди джунглей, в окружении диких животных или же – что намного опаснее – враждебно настроенных племен.

Ни золота, ни серебра они не нашли, иначе бы имена участников этой группы бандейрантов были бы вписаны золотыми буквами в историю португальских колоний. Но, если верить автору письма, отчаянные искатели приключений и сокровищ увидели нечто гораздо более ценное, чем россыпи драгоценностей. Они шли, изможденные влажным климатом, духотой, постоянными нападениями индейцев, отсутствием достаточного количества пищи и воды. В общем, в походе их сопровождали все прелести средневекового экстремального туризма. Этакий квест, в конце которого их должен был ожидать дорогой приз. И этот приз поистине был уникален.

Однажды, после нескольких лет странствий, они увидели нечто напоминавшее въезд в город. Это были парадные ворота, вроде Триумфальной арки в Париже. Но, в отличие от французской, эта арка состояла из трех перекрытий. Три свода, как в классических римских триумфальных воротах, взятых за образец творцами французской арки. Казалось бы, что тут удивительного? Территория Бразилии частично входила в состав Тавантинсуйу, Империи Инков, а инки умели строить города. Странным было то, что эти ворота стояли посреди джунглей, и зеленые заросли уже начали обвивать колонны, поддерживающие три арки. Бандейранты направились прямо к ним. Они заметили, что ведущая к арке дорога вымощена камнем. Это был вход в город.

Но вошли они в него не сразу. Для того, чтобы подойти к арке, разведчикам-португальцам понадобилось сначала преодолеть препятствие – форсировать небольшую реку. Это оказалось непростым делом, ведь берега реки были илистыми, заболоченными и сплошь покрытыми колючим и жестким кустарником, способным разорвать кожу острыми и прочными, как гвозди, колючками. Но желание попасть в неизвестный город было гораздо сильнее боли, и, к тому же, за время долгих странствий бандейранты научились преодолевать куда более серьезные преграды. В конце концов, они перебрались на тот берег, где возвышалась арка. Когда путники подошли к ней поближе, они смогли рассмотреть странные знаки над центральным сектором тройных ворот. Лидер бандейрантов попросил дать ему лист бумаги или пергамента и тщательно перерисовал эти знаки с соблюдением пропорций и даже интервалов между ними. Он был уверен, что эти загадочные символы не что иное, как письмена, и вполне возможно, что в них содержалось название города в джунглях. Но лично я думаю, что над аркой было написано стандартное приветствие, которое вы повсеместно встречаете, въезжая в более-менее значительный населенный пункт. Ведь правда же, и у нас в стране, и у вас на въезде в большие города часто стоят либо стелы, либо арки из камня и металла, на которых высечены разные месседжи, смысл которых определяется одним словом. Или, максимум, двумя. В зависимости от языка, на котором говорят люди в той местности.