Текст книги "Империя Четырех Сторон"

Dieciocho. La llave perdida

Лазутчики напали внезапно, тихо и незаметно. Как они узнали, где находится Пайкикин, никто из строителей города не мог догадаться. «Впрочем, – вспоминал потом Оторонко, – тот старый кипукамайок в лесу, похоже, нес зашифрованное местоположение города, так что о тайнике они знали еще до того, как его построили».

Собственно, тайник начали строить только с момента прибытия Чинчи. Это он своим гениальным разумом смог охватить масштабы строительства, которое пришлось вести кучке людей в лесу заповедном. Годы, прошли долгие годы, пока тайник был готов. И это было исполинское сооружение, в которое вместился золотой лес и многое другое из тех сокровищ, которыми обладала Тавантинсуйу до прихода испанцев. Поистине уплаченное им в качестве выкупа Атауальпы золото было лишь песчинкой по сравнению с горой богатства, спрятанного здесь.

Правда, в лесу оно было бесполезным. Его закрывали до лучших времен. До того часа, когда империя снова восстанет из пепла. Когда придет это время, никто не знал. Возможно, через сто лет. А возможно, и через тысячу. Новая столица будет ждать своих жителей с нетерпением. И для нового царя будет уготовано место в новом храме с куполом. А купол этот искусно сделан так, чтобы только царь мог разгадать, как он построен. Но раз придется долго ждать, вход в хранилище нужно надежно закрыть, да так, чтобы открыть его мог только тот, кто обладает особым знанием.

Чинча долго ломал голову, как это сделать. И этот гений грубого камня добился своего.

Очень сложно было догадаться, где находится дверь в хранилище. И гораздо сложнее ее открыть. Без ключа это сделать невозможно.

Чинча думал, что самую большую опасность представляют люди Солнца. Они обладают тем уровнем знания, который им помог преодолеть восточный океан, подчинить себе огромную империю и наверняка поможет дойти до этого места. И поэтому решил спрятать ключ там, где его меньше всего будут искать. Единственный, кто смог бы выполнить эту благородную задачу, был Оторонко, человек-ягуар. В свободное от строительства время Чинча с наслаждением и любопытством наблюдал, как Оторонко давал уроки воинского искусства остальным солдатам, отправленным в леса Великой Реки охранять сокровища.

Он дрался так, словно танцевал. Он садился вприсядку и легко, как пружина, вскакивал. И в ногах его тоже были спрятаны пружины, распрямлявшиеся страшными точными ударами прямо в грудь или в плечо его учеников.

Он, вращаясь на месте, столь искусно выстраивал свои подсечки, что никто из соперников не мог удержаться на ногах. А его ноги, то левая, то правая, то потом снова левая, выписывали петли, и попав в эти петли, противник ложился на землю, как стреноженное животное.

А если кто-нибудь хотел схватить человека-ягуара в охапку, Оторонко уходил от захвата, вращаясь на руках и ногах вверх-вниз, как колесо водяной мельницы.

Он больше не хотел вспоминать о том, что намеревался оставить архитектора в быстрой реке и забрать его женщину, Окльо. Но когда вопреки желанию вспоминал, ему становилось очень стыдно. И стыд этот усиливался, когда он глядел на свою женщину, из местного племени. Он ее не любил. Он с ней мало говорил. Но она платила ему верностью. Преданность Оторонко ценил и уважал.

Он так и не разобрался, почему люди леса решили прислуживать солдатам императора. У них было мало общего. Язык их, чудной и примитивный, выучить было невозможно. У них не было понятия времени. Все, о чем они говорили, происходило здесь и сейчас. Ни вчера, ни завтра для них не существовало. Они не умели считать. Все, что добывали охотой, делили поровну между собой. Они, правда, знали число «один». Но все, что было больше единицы, называли словом «несколько», если предметов было меньше четырех. Или говорили «много» – когда того, что они хотели измерить, было больше четырех. Ну о чем с такими людьми можно говорить?

Но простые воины не мастера разговаривать. Они завели здесь себе жен, построили плетеные круглые хижины на противоположном берегу реки и воспитывали, как могли и умели, детишек, так не любивших учить язык отцов.

Детвору еле удалось спрятать в лес, когда «невидимые» напали на Пайкикин. Случилось это через семь лет после того, как архитектор придумал свой тайник. Он стал чем-то вроде временного вождя для странной общины в джунглях. И несмотря на то что распорядился воздвигнуть памятник императору на центральной площади пустого города, его помощники из числа солдат постарались придать фигуре черты сходства с самим главным строителем.

О том, что в империи существует целая каста лазутчиков, Чинче рассказала Окльо. Они подчинялись только Инке. Нигде в официальных записях о них не упоминалось, чтобы не нарушить закон «не лги, не ленись, не воруй»: ведь «молчать» не значит «обманывать» – такой способ не нарушать закон придумал еще Пачакути. Теперь эти люди остались без хозяина и почему-то ищут то место, где находится тайник. Они бесстрашны, бессердечны и упорны. Чинча с удивлением выслушал историю про касту «невидимых» и сначала не поверил рассказанному, а точнее, высказал сомнение, что Окльо правильно поняла все то, что иносказательно пытался ей пересказать отец.

– Знаешь, как скрепляют преданность хозяину и друг другу «невидимые»? – в ответ произнесла она. – Едят поверженных врагов. А впрочем, я тебе об этом уже рассказывала.

Историю о лазутчиках он выслушал один раз. Потом второй. И, согласившись с Окльо, решил спрятать ключ. Довести до конца это сложное дело мог только один из них – Оторонко, человек-ягуар.

Нужно было спрятать ключ там, где ни один испанец, или любой другой заокеанский человек Солнца, его не найдет. Придумать такое место, где им и в голову не придет искать реликвию Тавантинсуйу. А искать они будут здесь, пока у них и тех, кто придет вслед за ними, хватит сил. Значит, ключ нужно спрятать там, откуда они пришли. И Оторонко должен попасть туда.

Прощаясь с ним, Чинча повторил ему то, что когда-то услышал от Вильяк Умы, великого служителя Кориканчи. Почти слово в слово. Но он ничего не сказал о его способностях, которые, честно говоря, и помогли выбрать Оторонко на роль спасителя города Пайкикин.

И тут архитектора осенила догадка. Он понял, что именно открытие им точки Солнца и было причиной того, что он оказался здесь и построил Пайкикин. Случайные, рассыпанные, как зерна из прохудившегося мешка, события его жизни оказались узелками, крепко связанными один с другим линией его судьбы. Ничего не происходит из ничего. Одно следует за другим. Прошлое, минуя настоящее, течет в будущее. Он сам вошел в эту реку много лет назад, он выбрал для себя эту судьбу и теперь передает ее своему верному другу, смелому Оторонко. Более смелому, чем он.

Архитектор и солдат обнялись у тройных ворот, у подножия которых еще можно было разглядеть обломки больших валунов и мелкие осколки – весь тот строительный мусор, который лень убирать строителям после завершения грандиозной стройки. Но они уберут. Здесь, в Пайкикин, лень была вне закона. Так есть и так всегда будет. Чинча взглянул наверх. Над воротами виднелась вырубленная в камне надпись: «Возвращайся, здесь ждут тебя». Он улыбнулся. Как, однако, правильно он поступил, что открыл солдатам тайну письменных знаков. Как правильно он сделал, что послушался Окльо. Она, помнится, сказала: «Не нужно прятать даже самое малое знание от людей. Не знающие многого не ведают, где проходит грань между добром и злом». Он выучил письмена и заставил своих солдат их выучить. И тогда стало заметно, что их жизнь в лесу приобрела новый смысл. Он был уверен, что теперь они построят новую страну, красивую, могучую, счастливую. Если только их не найдут «невидимые». Или как там их называет Окльо?

– Прочти еще раз то, что написано на воротах, – сказал это, когда он заметил в глазах у друга влажный блеск. – Здесь тебя будут ждать.

– Хорошо, – улыбнулся человек-ягуар. Обычно он редко улыбался. А сейчас улыбнулся. Видно, понимал, что его дорога – это путь в один конец.

Чинча тоже это понимал.

– Мы обязательно встретимся, друг. В этом мире или в другом. В прошлом или в будущем. Не знаю как, но я это чувствую.

Оторонко едва не заплакал. Время, испытания и невзгоды, кажется, не смогли превратить в камень его сердце.

– Ну, иди, – сказал архитектор. – Плот ожидает тебя.

Оторонко спустился по каменной дороге вниз к реке. На деревянном плоту стояли двое лесных людей, в зеленых юбках из листьев и с огромными веслами в руках. Если на то была нужда, веслами можно было отталкиваться от дна, чтобы соскочить с песчаной мели. За спинами у коричневых моряков болтались невероятно длинные духовые трубки.

«Если Оторонко обернется, – подумал внезапно строитель, – мы увидимся в этой жизни».

Человек-ягуар встал на плот. Плоскодонное суденышко отчалило от пристани и направилось к противоположной стороне реки. Оторонко смотрел на берег перед собой. Не оборачиваясь.

«Не в этой», – усмехнулся Чинча.

А через несколько дней пришли «невидимые». Река не остановила их. Но как они через нее перебрались, было неясно. Солдаты на воротах внимательно наблюдали за бурной поверхностью реки, но так и не заметили ничего, что давало понять о том, что грядет сражение. Да и сражением тихую бойню назвать было нельзя. Двое солдат на воротах без единого крика упали на камни, окропив их кровью из страшных ран на горле. Затем своими кривыми бронзовыми ножами лазутчики перебили вторую линию охраны на входе в дом, предназначенный для архитектора. Но дом стоял пустой. И только когда «невидимые» в тихой ярости вышли оттуда, их заметили солдаты. Они бросились на них, размахивая пращами. Солдаты так и не поняли, что лазутчики были лучше организованы, вооружены и обучены. Схватка была короткой и беспощадной. Солдаты сначала почувствовали острую боль, как от укуса ядовитых насекомых. А потом, парализованные, рухнули наземь. Дыхание покидало воинов Великого Инки. Лазутчики, как и люди леса, умели обращаться с духовыми трубками.

Быстро очистив город от солдат, «невидимые» легко сообразили, что здесь искать нечего. Город был незаселенной новостройкой. И тут же бросились рыскать по окрестным зарослям в поисках деревни строителей. Они нашли ее еще до того, как солнце заглянуло за горизонт.

Небольшие плетеные домишки тоже стояли пустыми. Но в них были следы жизни. То там то сям теплые угли в очаге, остатки обеда, посуда, одежда.

Людей тоже нашли. В центре этого одинокого поселка расчистили место для большого костра. Сложили его из стен сломанных домов. Сколотили из дерева помост, на котором стоял высокий человек в длинной белой накидке. В каждой его руке блестел бронзовый нож с орнаментами из хищных зверей, вцепившихся друг в друга.

Теперь «невидимых» можно было рассмотреть. Обычные люди. Разного роста. Не богатырского сложения. По их лицам невозможно было понять, радуются ли они победе в этой короткой войне. Или же ждут чего-то еще.

Один из них отделился от толпы соратников и зашел в хижину, где, связанный, сидел Чинча.

– Ничего не говоришь, – сказал он полувопросительно.

Архитектор молчал. Он смотрел на вошедшего. Пытался вспомнить, где он видел этого человека. Понял, что человек ему незнаком. Но осталось чувство того, что однажды он уже ощущал присутствие незнакомца.

Человек постоял напротив архитектора, а потом подошел к нему вплотную. Деловито ощупал лицо. «Эх, мне бы развязать веревки!» – Чинча захотел вцепиться в незнакомца зубами, когда тот своими жесткими, как ствол дерева, пальцами оттянул чуть вниз его веки.

Он все-таки вспомнил! Пленник «невидимых» прикрыл глаза. Он не мог сказать себе так, как обычно говорят люди, освежая неверную память: «Где-то я его видел». Он вспомнил царапающее касание жестких пальцев. Это было с ним однажды, в столице увядающей империи. Слепые стены домов, серая холодная ночь и звездное небо, обещавшее спасенную жизнь. Звезды, казалось, последний раз глядели в его глаза, переполненные острой болью. Эти руки хотели лишить Чинчу зрения.

– Ты не хочешь говорить, – сказал «невидимый». – Ты не хочешь спасти империю.

И тут Чинча заговорил:

– Я ее уже спас. А вы разрушили.

– Нет! – в ярости закричал незнакомец с корявыми пальцами. – Мы нашли человека, который возглавит империю!

– Его имя?

– Писарро! – выдохнул «невидимый».

Чинча криво усмехнулся:

– Человек, убивший императора и империю, собирается стать ее хозяином.

Незнакомец наклонился к Чинче, и тот уловил в его дыхании запах свежих листьев. Видимо, победители лесной битвы чем-то поднимали свой боевой дух. Архитектор услышал слова, смешанные с ароматом травы:

– Атауальпа, Уаскар, Писарро… Разве важно, кого и как будут звать подданные? С Писарро мы расширим наши пределы до океана. И даже далеко за океан.

– На предательстве страну не построить, – ехидно парировал Чинча. – Вы же друг друга сожрете!

Незнакомец внимательно посмотрел Чинче в лицо. Глаза в глаза. В зрачках «невидимого» полыхал огонь.

– Где тайник? – схватил он архитектора за горло. А когда ничего не услышал в ответ, то приказал остальным:

– Ведите его на помост.

И Чинча снова увидел солнце. Оно сегодня было добрым, не слепило глаза, не выжимало влагу из усталых тел. Красноватый свет пробивался через ветви подступавшего к деревне леса. И за зелеными листьями угадывался новый каменный город, тоже окрашенный светом в багровые тона. А если подняться на помост, догадался архитектор, то можно увидеть остроконечные дома, на которые он с солдатами так и не успел положить кровлю.

Земля вокруг помоста превратилась в грязь. Если вглядеться, то можно рассмотреть, что грязь, как и город, и солнце над городом, была красного цвета. И Чинча понял, почему это было так. Площадь посреди деревни была усеяна мертвыми телами. Обезглавленными, с отрубленными конечностями, со страшными ранами, из которых вытекала кровь. Она медленным ручьем ползла вниз, с помоста, на котором человек в длинном балахоне произносил несвязно громкую речь. И размахивал бронзовыми ножами. А у его ног лежала жертва. Чинча не мог разглядеть, был ли это один из его солдат или же «человек леса», попавшийся в руки врагов. Кто это? Рассмотреть не удалось даже после того, как Чинча, подталкиваемый охранниками, поднялся на помост, потому что палач столкнул тяжелой ногой мертвое тело вниз. Он успел заметить, что у человека в длинной накидке не только руки были в пятнах крови, но и губы. А когда он кричал или улыбался, то губы приоткрывали и красноватые десна. Так бывает, когда кулак разбивает лицо. Но это своя кровь. А этот палач явно испробовал, какова на вкус чужая. И теперь глухо бормотал слова древних песен. Он был не просто палач. «Жрец-убийца, – понял архитектор. – Я думал, таких уже нет».

У многих «невидимых» вокруг губ был красный ореол. А в ушах у архитектора стояли звуки, с которыми нож разрезает плоть. И насыщаются несытые челюсти.

Чинча увидел деревянную колоду, пропитанную чужой кровью. Он понял, что сейчас его положат на нее.

Фернандо Кортес де Монрой, испанский конкистадор, завоевавший Мексику и уничтоживший государство ацтеков. Именно его пример толкнул честолюбца Франсиско Писарро на завоевание Тавантинсуйу и поиск несметных сокровищ правителей Страны Четырех Провинций

– Развяжи мне руки. Прошу тебя, – сказал он палачу. Тот вопросительно взглянул на главного «невидимого», того самого, который пытался говорить с Чинчей в хижине.

– Развяжи его, Змей, это ведь последняя просьба, – так сказал предводитель. И тот, кого назвали Змеем, послушался.

Архитектор неторопливо растер затекшие запястья с багровыми следами веревки. Улыбнулся. Он уже не слышал то, что говорили ему кровавые захватчики. Его глаза ловили другие образы. Но время от времени в поле зрения попадали говорящие рты, и он решил послушать наконец, что они говорят. Времени у него теперь было много. Несколько секунд, растянутых до размеров вечности. Последней реальности, которая ему была суждена.

– Это тебе памятник поставили, архитектор? – спросил главарь «невидимых». – Знаю, что тебе. А ты должен знать, что я догадался обо всем. Тайник под ним!!! Правильно?

Чинча сквозь улыбку сказал:

– Если там не найдешь ничего, обещаешь монумент поставить на место?

Лицо «невидимого» почернело от злости.

– Обещаю! – сказал он и тут же крикнул: – А ты чего застыл, как зачарованный? Делай, что делаешь!

Это было адресовано человеку по имени Змей, и тот снова взялся за свои ножи.

А Чинча лежал на плахе и смотрел перед собой. Его взгляд продвигался вперед, сквозь толпу «невидимых», сквозь лежащих на земле друзей, сквозь листья зеленого леса, и остановился, когда встретился с глазами, смотревшими на него. Это были раскосые детские глаза, полные отчаяния и слез. Они горячими ручьями стекали вниз, по щекам, а потом и по пальцам женской руки, крепко зажавшей мальчишеские губы, чтобы ни один враг не смог услышать крик отчаяния.

– Смотри! – шептала женщина. – Смотри и запоминай!

– И вы смотрите и запоминайте, – сказала она старшим детям и их матерям. Всем, кого она так быстро успела спрятать в густых зарослях.

Девятнадцать. Светлый путь

– Ты сволочь, лжец, убийца… Ты сломал мне жизнь… Ты отнял у меня всех тех, кого я полюбил… И ты не понимаешь, что ты убил моего лучшего друга! У меня был друг. Больше, чем просто друг. Брат! Его звали Норман. А ты убил его. Ты убил себя, потому что ты теперь – это не ты!

Вадим устал колотить человека, которого он не просто меньше всего ожидал здесь увидеть. Он вообще не ожидал его увидеть никогда. Но вот увидел.

И он говорил это, прислонившись спиной к железной запыленной станине от какого-то старого станка, вместо которого на ней, как на столешнице, стоял древний компьютер.

Впрочем, здесь, под круглым куполом здания непонятного назначения, этот компьютер смотрелся так же футуристично, как летающая тарелка на Печерских холмах – если бы она там приземлилась. Необъяснимая нереальность ситуации подчеркивалась тем, что само древнее здание находилось в гуще джунглей, в сердце Амазонии. А руки Вадима с наслаждением прошлись по лицу и спине вопившего от боли человека, которого полиция уже давно вычеркнула из списка живых. «Какая-то матрешечная абсурдность! – подумал Вадим. – Видишь абсурд. Заглядываешь внутрь. А внутри абсурда еще больше!» В висках продолжало стучать – то ли от прилива крови, то ли от звука работающего генератора.

Норман, которого увидел Вадим в Амазонии, отличался от прежнего Нормана только тем, что на нем, вместо джинсов и футболки, была надета длинная просторная холщовая рубаха до пят. Ну и разве что под глазами появились большие мешки.

– У тебя почки не в порядке, – сказал Вадим словно между прочим.

– Это от воды. Вода здесь плохая, – ответил Норман, утирая кровь под крючковатым индейским носом.

Вадим встал и снова сел на пол. События этих дней отобрали у него много физических и душевных сил.

– Почему ты здесь? – спросил он Нормана.

– Почему ты здесь? – эхом отозвался боливиец.

«Почему я здесь? – спросил себя Вадим и не смог найти иного ответа, кроме очевидного: – Судьба!» Но Норман словно услышал его мысленный вопрос и предложил другой ответ.

– У тебя не было другого пути.

– С тех пор, как мы встретились в Санта-Крус?

– Да. С тех пор, как мы встретились… в Киеве.

«С тех пор прошло много лет, полжизни, или около того», – подумал Вадим и настроился на долгий рассказ. Он устал махать кулаками и готов был слушать. Кажется, что Норман, дожидаясь этого момента, подставлял лицо под удары своего старого друга.

Боливиец произнес:

– Я буду говорить. Постарайся не прерывать меня вопросами. Но если хочешь уточнить что-либо важное, спрашивай.

И продолжил:

– Я всегда знал, что это место существует. Знал еще до того, как в мои руки попала старая фотография. Из-за нее я попал сюда. Из-за того человека, который выкрал ее буквально из моих рук, в тот вечер, когда мы с тобой говорили о каннибалах. Они и по сей день существуют. Те, кто верит, что сила и ум врага переходит к ним с чужой плотью. «Невидимые», каста лазутчиков, присягнувших на верность великому императору и год за годом, столетие за столетием, ожидающих следующего.

«Бред какой-то», – подумал Вадим. Но решил слушать дальше.

Норман медленно, без остановки, продолжал:

– Они чем-то похожи на средневековых японских самураев и одновременно на хашишинов – хладнокровных персидских убийц. У них есть свой кодекс чести. Его главный пункт – доводить до конца любое дело, даже если на выполнение уйдут годы. Или столетия, не важно. Они передают по наследству свои навыки, свои цели и задачи, своих врагов. Если враг спасся – это не значит, что рука хашишина не встретит его в темноте. Им всегда нужен хозяин. Верховный вождь. Император. И они готовы сделать правителем любого, кого считают сильным человеком.

– Правителем какой части Нового Света? – поинтересовался Вадим с трудно скрываемой иронией в голосе.

– Правителем всего мира, – ничуть не смутившись, парировал Норман. – И после Атауальпы, о котором ты много знаешь, они, как мне удалось узнать, хотели сделать императором заклятого врага индейцев, разрушителя Империи Четырех Сторон, командора Франсиско Писарро.

– Эта версия слишком фантастическая! – пробормотал Вадим.

– Не более фантастическая, чем купол в сельве. Согласись, что это так. У них был взаимный договор: Писарро оставляет за ними неограниченные права, а их возможности растут по мере того, как растет власть славного командора. Они хорошо знали свое черное дело. Их руками совершались страшные вещи, но в Тавантинсуйу о них не знал никто. Кроме Великого Инки и еще максимум двух человек. Я думаю, Писарро собирался привести их в Испанию и там расправиться с королем. Но построить экономику только на убийствах невозможно. И командор решил: во что бы то ни стало найти сокровищницу империи. Найти Пайкикин.

– Как ты сказал? Пайкикин?

– Да, со временем правильное название этого места исказилось до «Пайтити». Но, должен признать, «Пайтити» звучит более изящно. Концепция «невидимых» и Писарро была простой. Они планировали финансовую интервенцию. А проще говоря, хотели купить королевские престолы во враждебных Испании государствах. И это только на первом этапе создания мировой империи. Конечно же, «невидимые» всего лишь использовали Писарро. Их собственная конечная цель непонятна никому. Они до сих пор стремятся создать мировую империю, и уже в наше время практикуют каннибальские ритуалы. Только представь. Каста убийц, ставшая частью процесса экономической глобализации, продолжает размахивать своими бронзовыми ножами и поглощать человеческую плоть. Средневековая дикость остается частью их образа жизни и идеологии. И если бы это было не так, они не скрывали бы факт своего существования! Я так думаю.

Норман перевел дыхание, сбившееся от справедливого гнева, и продолжил:

– Добро и зло – это две стороны одной медали. Темная сторона и дорога сил света это как два параллельных шоссе, проложенных в одном направлении. И это понимал Великий Пачакути. Именно он отдал распоряжение своему главному жрецу найти отчаянных и фанатичных людей, готовых отстаивать принципы «не лги, не ленись, не воруй». А его последователь, Верховный жрец, которого мы называем Вильяк Ума, создал секретную группу, задача которой была защитить остатки Тавантинсуйу от «невидимых» и от испанцев одновременно.

– Послушай, Норман, – возмутился Вадим, – если то, что ты говоришь, правда, значит, ты мне лгал? Помнишь, как ты нес мне эту ересь в кафе: «Писарро как положительный герой мировой истории», «преступление может быть позитивным фактором» и прочую чушь?! Ты врал!

– Ты все же перебиваешь меня своими вопросами. Нет, не врал. Я искренне верил во все это. В то утро еще верил… До того самого момента, пока не вернулся домой… А потом увидел фотографию… Но я хочу вернуться к тому, что было за много лет до того, как мы с тобой встретились в Киеве, я хочу рассказать тебе о том пути, который я выбрал.

– И путь этот, конечно, светлый? – ухмыльнулся Вадим.

Норман с удивлением взглянул на друга.

– Вот как? Ты и об этом знаешь? Тогда мне проще будет тебе рассказывать. Ты успел заметить, что город остался недостроенным. Кто-то помешал сделать это. Я думаю, что здесь были «невидимые», и они учинили бойню, перерезав строителей, охранников и остальных, тех, кто должен был стать населением Пайкикин. Но были и живые. Дети. Они выросли и создали братство тех, кто хочет идти по освещенной стороне дороги. Из поколения в поколение они передавали тайну о Пайтити. А когда, с течением времени, хранить ее стало труднее, часть этих людей решила остаться здесь, а часть вернулась в города, захваченные испанцами, – для того, чтобы выследить «невидимых». И с этим делом они справились отлично. И по сей день их задача – защищать сокровищницу разрушенной Империи.

Вадим вспомнил, как Норман беспощадно критиковал Тавантинсуйу, называя государственное устройство Империи Инков самой опасной диктатурой древности. И не преминул напомнить об этом собеседнику.

– Так ты врал, притворялся? – спросил украинец.

Норман ни капельки не смутился:

– Нисколько. Это была диктатура. Изначально, до прихода к власти Атауальпы, страна была идеально задумана. Но тот, кто забрал у людей возможность читать, тот, кто сделал письмена самым большим государственным секретом, обрек страну на поражение. Это понимаем сейчас мы, сторонники светлого пути. Это понимали и наши предшественники, создавшие Пайкикин. Но «невидимые» оказались сильнее нас. И умнее. Ведь сейчас ты не сможешь определить и отличить скрытую диктатуру от постиндустриального общества, а демократия оказывается лишь надежной ширмой для власти нескольких глубоко аморальных и кровавых персон. «Невидимым» удалось подойти вплотную к созданию новой империи. И для того, чтобы выманить их, мы стали играть не по правилам. Мы создали тайную организацию и назвали ее «Светлый путь». Во всем, что мы делали, присутствовала символика солнца, верховный тотем Тавантинсуйу, и они это знали. Они должны были клюнуть на это. И начать за нами охоту.

У Вадима все смешалось в голове. Он слушал Нормана, и ему захотелось закрыть глаза, а с закрытыми глазами все происходящее может показаться сном. Так легче. Но потом глаза придется открыть и снова погрузиться в реальность.

– Зачем за вами охотиться, Норман? Кому вы нужны со своими играми в ковбоев-индейцев?

– Мы им нужны, потому что мы знаем, где Пайкикин! – крикнул боливиец. – Они – нет! Дети тех, кто не достроил город, перебили тех, кто его нашел в первый раз!

Норман откричался, отдышался…

– И теперь, спустя четыреста лет, мы должны были выследить и остальных, – продолжил он более спокойным тоном. – Вот так и появился фейковый «Светлый путь» – чтобы они не нашли настоящий. Конечно, те, кто брал заложников в Лиме, готовил боевиков и проповедовал коммунизм китайского типа, были смертниками-«камикадзе», но они сами об этом знали. Зато не знали «невидимые». И мы этим пользовались. Этот поддельный «Светлый путь» быстро рос, он действовал в нескольких странах. А в Перу даже контролировал несколько провинций. Правительство этой страны объявило «Светлому пути» настоящую войну, и мы этому радовались, поскольку именно в открытом бою можно определить настоящего противника. Правда, в этой войне погибло много людей.

– Насколько много? – спросил Вадим.

– Очень много. Несколько десятков тысяч. Но настоящий, незаметный «Светлый путь» смог определить всех «невидимых». Во всяком случае, тех, чья задача была снова найти Пайкикин. А теперь о тебе… Когда стало ясно, что боевая организация «Светлого пути» перестала быть нужной, меня отправили к вам, в Киев, чтобы я нашел потомков человека-ягуара. Этот персонаж – полулегендарный воин, в руках которого ключ от Пайкикин. Как выглядит этот ключ, никто не знает. У нас был специалист, который занимался историей связей между Европой и Южной Америкой. Так вот, он обнаружил в варшавских архивах сведения о неком странном воине нетипичной наружности, который присоединился к запорожским казакам, служившим наемниками в войске герцога Бургундского. У него были раскосые глаза – что, впрочем, в ваших местах иногда встречается, – широкие скулы, и крючковатый нос. И очень смуглая кожа. Я, кажется, себя описал, правда? – засмеялся Норман.

Его рассказ продолжался:

– Говорят, что этот странный воин, будучи весьма пожилым человеком, дрался так искусно и необычно, что его новые товарищи по оружию брали у него уроки рукопашного боя. И платили ему за это деньги, сделав его небедным человеком. Мы догадались, что этот воин ушел в украинские степи вместе с казаками. А потом к вам отправили и меня. Это было почти безнадежно, но я нашел след того воина. И смог проследить, как сложилась жизнь у его потомков. Вот здесь, в компьютере, у меня сохранилось что-то вроде генеалогического древа. Давай-ка включим, Вадим, и посмотрим.

Норман смахнул пыль с клавиатуры и оживил свой допотопный компьютер. Тот неохотно просыпался. Его полупроводниковые внутренности долго и недовольно ворчали и трещали. Наконец выпуклый коричневый экран зашипел, и по нему рассыпался белый снег. А еще через минуту снег превратился в синий фон, на котором рассыпались DOSовские буквы.

Приговаривая: «Сейчас найдем», Норман открыл одну из папок, и на экран выползла схема. Деревом тут и не пахло. Какие-то квадратики, кружочки, черточки, написанные от руки имена. На испанском.

– Как ты затащил сюда все это? – спросил Вадим, пока Норман настраивал компьютер.

– О, это не я, – улыбнулся тот. – Думаю, эту технику затащили сюда люди «Светлого пути», лет двадцать назад. Но точных сведений на этот счет у меня нет.

– Тогда зачем тебе все это? Чтобы рисовать генеалогические деревья? Как-то не очень эффективно, дружище, – покачал головой Вадим.

– Очень. Без компьютера я не смог бы вычислить очень важные параметры этого храма.

И Норман отвлекся от истории, перейдя к технике:

– Здесь есть не только компьютер, но и специальный сканнер. Он сканирует внутреннюю поверхность храма, разбивая ее на миллион точек. Любые выпуклости, впадины, округлости и отверстия отражаются в специальной программе для создания трехмерной модели храма. Аппарат не очень современный, в Голливуд его не возьмут. Но и не надо. Мне важна предельная точность данных, и с этим сканнер справляется. А вот для чего мне все это нужно, я тебе скажу позже, после того, как ты взглянешь на экран. Ну как?

Документ, копию которого разглядывал Вадим, был написан от руки. Он хорошо знал почерк своего друга, поэтому быстро понял – генеалогическое древо составлял не только Норман. Были на нем и записи, сделанные рукой, по крайней мере, еще одного человека.