Текст книги "Империя Четырех Сторон"

Девять. Перевернутый грузовик

Гонка подбиралась к Андам. Горы встали синеватой стеной между землей и небом, и если присмотреться, то в ясную безоблачную погоду можно было рассмотреть белые снежные шапки на их вершинах. Порывы западного ветра уже доносили в прохладу и безразличие вечности, и гонщики стали меньше шутить друг с другом. Как будто, взглянув на горы, каждый почувствовал, что бросает вызов чему-то величественному и равнодушному, что всегда выше поражений и побед.

Алеш Дубчек, однофамилец лидера Чехословакии, проигравшего Советской армии «Пражскую весну», был не менее известен у себя на родине, в Чехии, чем любой президент. Президенты выигрывали выборы, чтобы потом их проиграть, а Дубчек с завидным постоянством побеждал в супергонке. Когда объективы камер, размещенные на вертолетах, ловили в облаках пыли и песка колеса его «татры», становилось ясно: именно этот человек делал чешские грузовики знаменитыми.

На гонке назревала сенсация. Дубчек ехал настолько быстро, что оказался в первой десятке гонщиков, причем в абсолютном зачете, что пилотам грузовиков редко удавалось. Алеша даже вызывал судейский комитет, а его машину в очередной раз обследовали спортивные маршалы в поисках технических особенностей и уловок, не соответствующих регламенту. Но все это было напрасно. Никаких нарушений технические комиссары не находили и только разводили руками. Машина оставалась всего лишь машиной. Уникальной делал ее человек.

Вадим был очень недоволен появлением Дубчека среди тех, кто стартует первым.

– Чего тут переживать, – успокаивал его Валерий. – Он проедет, а потом его можно будет обогнать.

– «Татра» – грузовик, – терпеливо объяснял пилот свое раздражение механику. – Все остальные в первой десятке – легковые машины. Он разобьет дорогу так, что мы после него останемся без подвески.

– Да, да, – соглашался Валерий, подумав про себя, что и без помощи Дубчека украинская «мицубиси» каждый вечер приходит с разбитой подвеской.

Выбор блюд на завтраке был, как всегда, обильным. Омлет с мелко нарезанными помидорами, слегка подкопченные сосиски, картофель с луком и целая батарея напитков – от коричневой колы до местных и, кстати, более полезных для здоровья, соков. Под тонким целлофаном, штабелями, как стройматериалы, лежали всевозможные сладости – торты, кексы и французские крендели.

Вадима обилие гастрономических соблазнов не прельщало. Он взял себе легкий салат из цветной капусты и налил в пластиковый стаканчик черный кофе. Кофе был под стать посуде – выглядел таким же искусственным, – но функцию бодрящего утреннего напитка выполнял исправно.

«Он разобьет все трассу», – думал гонщик о Дубчеке, и эта мысль мешала ему сконцентрироваться и собраться перед непростым участком. Впереди ждали высокие дюны, до четырехсот метров высотой, затем короткий марш-бросок по трассе общего назначения, а за ним снова песок, переходящий в феш-феш.

Вадим Нестерчук, украинский автогонщик. Погиб летом 2013 года, когда его машина вышла из строя в пустыне Руб-эль-Хали и он остался без воды. Именно Вадим впервые в истории гонки «Дакар» стартовал под украинским флагом

Вадим выехал на старт примерно в шесть тридцать. До этого пилот успел решить много важных дел. Он смог договориться с организаторами гонки о том, что комиссара боливийской полиции, который решил ехать за гонкой во время своего отпуска и потому считался обычным туристом, возьмут в машину технической поддержки команды. Вадиму пошли навстречу. Как известно, «технички» шли по трассе общего назначения и в суровое внедорожье заезжали крайне редко. Отправив комиссара в шесть, гонщик постарался тут же забыть о нем. Его штурман, обычно веселый и психологически комфортный парень, явно был не в духе. Как выяснилось, у него отекли ноги. Вадим догадывался, почему. Накануне было очень жарко, и второй пилот налегал на энергетические напитки, которые раздавались бесплатно по всему лагерю. Пилот просил своего товарища не хвататься за каждую железную банку с рогатым скотом на гладкой поверхности. Но тот не слушал. И теперь еле передвигал отекшими ногами. «Ничего, доедем», – и эту фразу гонщик старался произнести так, чтобы партнер ее не слышал. Но, впрочем, несмотря на физическое состояние, штурман был настроен на хороший результат.

Три, два, один! Спортивный комиссар на линии старта загнул свои пальцы и махнул рукой. Украинцы браво рванули с места и тут же попали в облако пыли, которое поднял Дубчек. Впереди не видно было ничегошеньки. И только когда машина уходила влево или вправо от основного канала движения, дворники срывали пыль с лобового стекла.

Вадим шел наугад. После каждого движения стеклоочистителей в желтом мареве, которое видел перед собой экипаж, появлялся просвет. Ненадолго, буквально на долю секунды. Но этого было достаточно, чтобы оценить ситуацию впереди. Штурман посоветовал пилоту не торопиться. Вадим еще сильнее нажал педаль газа. На его лице не дрогнул ни один мускул.

«Что за странный человек, – подумал штурман. – Он все делает наперекор, как подросток». Разница между ним и пилотом заключалась в том, что гонщик был боссом, платившим деньги штурману, для которого было достаточно участия в гонке. Просто дойти до конца, хотя бы и в конце списка финалистов. А Вадим, в отличие от человека, делившего с ним кабину машины, страстно желал победы.

Вдруг под днищем раздался удар. Машину подбросило. Как только она приземлилась, ее тут же снова немного оторвало от земли, и она, казалось, поскакала, как скачет футбольный мячик во время игры дворовой команды. Когда подскоки прекратились, и машина остановилась, гонщики переглянулись. На запыленных лицах читалось удивление и надежда, что с автомобилем все в порядке.

– Кажется, поймали камень, – сообщил Вадим и так понятную новость.

Штурман серьезно кивнул.

Пилот вышел из машины и заглянул под днище внедорожника. Картина, которую он увидел, не могла обрадовать. Поворотный рычаг, от которого зависело положение колеса, был заметно погнут посередине. А под ним, как риф, пропоровший днище парусника, расположился огромный валун. Он-то и стал причиной мощного удара. Теперь о скоростной езде не могло быть и речи.

– Ну, что, попробуем завестись? – спросил пилот так, словно от штурмана зависело принятие решения.

Последовал еще один кивок партнера.

Вадим вернулся на свое сиденье и повернул ключ в замке зажигания. Машина грозно рыкнула и перешла на нормальный режим оборотов. Слегка придавив акселератор, Вадим плавно двинул вперед автомобиль. Машина мягко скатилась с камня. Гонщики переглянулись и облегченно засмеялись. И тут же обнаружили еще один позитивный момент, появившийся после непредвиденной ситуации. Пылевое облако развеялось, и дворники бессмысленно ерзали по гладкой поверхности. Стекло было чистым. Перед ними развернулась панорама предгорья.

– Это круче, чем Альпы, – вздохнул штурман, глядя на синие Анды.

– Ну да, – согласился Вадим. – Здесь даже альпинистов называют андинистами.

– Сандинистами? – пошутил штурман.

– Да, только без одной буквы, – усмехнулся пилот.

Ответный смешок застрял в горле у штурмана. На краю видимого желтого пространства он заметил столб дыма. Черные клубы столбом поднимались вместе с нагретым солнцем воздухом. Что-то горело среди безмолвия. И это «что-то» пылало так, как обычно горит топливо.

Несмотря на согнутый рычаг, украинцы старались выжать максимальную скорость из своего внедорожника. Два или три раза машине пришлось выдержать удары камней, правда, судя по звуку, менее крупных, чем тот, который заставил их остановиться. Через час они были на месте. Трасса гонки пересекала обычное шоссе. Дорожное полотно лежало на высокой насыпи, а за ней, похоже, и находился источник огня. Вадим повел машину в лоб по склону и, как только выехал на асфальт, тут же заметил огромный костер.

Горел автомобиль, зарывшись крышей кабины в песок и выставив вверх четыре колеса. Это был грузовик.

– Ты узнаешь машину? – спросил штурман.

– Да, – ответил Вадим сквозь зубы. Он давил на газ. Внедорожник резко соскочил с асфальта и начал спускаться на другую сторону насыпи. – Это Дубчек.

Они подъехали к грузовику и выскочили из своей машины, оставив двери открытыми. Подойти близко к горящему грузовику было невозможно. Жар обжигал обветренные лица.

– Надо вытащить людей! – крикнул Вадим штурману.

Тот стоял с другой стороны пожарища.

– Не надо, – ответил он боссу. – Давай сюда!

Вадим побежал к штурману и, как только обогнул грузовик, тут же заметил три тела, лежащие рядом. Пилот, штурман и механик. Разметав в стороны руки, они, казалось, не подавали признаков жизни. Но вот один из разбившихся чехов шевельнулся и повернул лицо в сторону Вадима. Пилот узнал Алеша Дубчека.

Вадим Нестерчук

– Что случилось? – спросил украинец, наклонившись к чешскому гонщику.

– Да погоди спрашивать! – крикнул штурман. – Надо оттянуть тела.

– Остальные тоже живы, – сказал он, когда пострадавшие оказались на безопасном расстоянии от грузовика.

– Я их вытянул, – проговорил очнувшийся Дубчек на английском.

– Слава Богу, – вырвалось у Вадима. – А сам-то как? Встать можешь?

Алеш попробовал подняться, но тут же застонал от боли:

– Не могу! Что-то не так со спиной.

Вадим покачал головой. Если Алеш получил перелом, то дело обстояло неважно.

– Поймал крышу, – выговорил раненый чех. – Не знаю, как это произошло.

Он перевел дыхание и снова заговорил:

– Ехали быстро. Я выскочил на эту трассу и поехал прямо. Решил махнуть по шоссе. Думал сэкономить время. И вот тебе, сэкономил.

– Не крути головой, – сказал Вадим. – Кто знает, что там у тебя с шеей?

– Думаю, с шеей у него все в порядке, если разговаривает, – заметил штурман.

Они не сразу услышали шум вертолетного двигателя. Мелкими серо-желтыми смерчами закружился вокруг перевернутой машины феш-феш. Неподвижный Дубчек уставился на медиков, десантировавшихся из вертолета местных ВВС, арендованного организаторами гонки. Взгляд словно застыл, зрачки расширились. Вадим подумал, что Алеш теряет сознание. Гибнет на глазах конкурентов. И тогда украинец принялся трясти лежавшего на песке человека за плечи. Алеш повернул голову и улыбнулся: – Я в порядке, дружище.

– Что здесь происходит? – Между чехом и Вадимом, как будто сам собой, образовался микрофон французской съемочной группы. Камера была тут же. Ее объектив, как наглый соглядатай, с любопытством рассматривал место аварии и лица пострадавших. Чех скривился, словно от боли. Он, откровенно говоря, ненавидел, когда оказывался в центре внимания в тот момент, когда был слабым и немощным, когда надежда на победу ускользала от него. Испарялась, как бензин, пролитый на горячий песок.

А Вадим поймал себя на мысли о том, что сейчас ему нравится быть в центре внимания. Он попытался взглянуть на себя со стороны и увидел стройного подтянутого человека неопределенного возраста, в оранжевом комбинезоне, занятого спасением пострадавшего товарища. Вадим представил себе, чтó именно видит французский оператор на мониторе видоискателя. Клубы пыли в лучах белого жестокого солнца. Разбитый грузовик. Жертвы катастрофы, с отрешенными лицами. И сосредоточенные лица их спасителей с припудренными пылью лицами, на которых струйки пота, словно горные реки, прокладывали себе дорогу через пустынный мэйк-ап. Оператор работал быстро и четко, меняя позиции и ракурсы. «Я снова буду в новостях», – подумал украинец не без удовольствия, и тут же принялся отгонять прочь тщеславные мысли. Тщеславие коварный попутчик. Оно похоже на неправильно выставленное зеркало заднего вида, в которое постоянно заглядываешь, чтобы увидеть свое лицо, вместо того, чтобы следить за дорогой. А заглядевшись на себя, можно пропустить удар в задний бампер своей машины.

– Поднимите его и несите, – крикнул журналист, – помогите врачам!

– Кто? Я? – переспросил Вадим и тут же схватился за край носилок, которые крепкие чернокожие санитары уже просунули под стонавшего Алеша. Жесты и движения Вадима были широкими, заметными издалека. Когда чеха наконец пристроили в десантном отделении «медэвака», украинец пожал сопернику руку и после этого обнял его. Оператор снял, как вертолет поднимается вверх. Теплый воздух опасно посвистывал, разрезанный винтами. Как только машина исчезла в облаках пыли, разбавленных лучами жаркого светила, журналисты тут же бросились прочь от перевернутой машины. Через несколько секунд их вертолет, небольшая стрекоза с опознавательными знаками французского телевидения, поднялся из-за шоссейной насыпи. Со стороны Вадима его не было видно, во всяком случае, до момента взлета.

– Отличный кадр! – говорил оператор, просматривая отснятое видео. – Клубы песка, и этот парень в оранжевом. Ну просто кино!

– Это круче, чем кино! – улыбнулся журналист. – Это жизнь.

Вертолет растворился в белесой дымке.

Ocho. El desertor

Империя растянулась на север и юг континента, она за каких-нибудь сто лет выросла из тесной одежки околиц Куско до размеров огромного государства. Так семя, брошенное в землю, впитывает в себя всю ее силу и живительные соки, а потом пускает росток, из которого вырастает дерево. Природе могут понадобиться годы, чтобы мощный ствол начал давать тень усталым путникам, а крона прикрывала их от дождя. Империя служила домом для миллионов людей. Великий Инка Пачакути, как о нем говорили, был не только жестоким воином, но и милостивым правителем, давшим равные права всем народам, если те желали вместе выращивать общий дом и общий сад под названием Тавантинсуйу. Золотой сад в Кориканче был всего лишь символом благополучия и гармонии людей, любивших свободу в виде сознательного выполнения своих обязанностей перед родиной. И только с приходом чужеземцев в высоких металлических шлемах люди почувствовали, что были несвободны. Оказалось, что родина и Великий Инка означают примерно одно и то же. Умирая на поле брани за родину, падая без сил на потрескавшуюся, высохшую без дождя пашню, они думали, что защищают империю и самих себя. Новые хозяева земли объяснили им: родина – это не люди, родина – это император. Чем больше крови упадет на землю, тем легче ее потом возделать. Свободу легче оценить в деньгах, чем с помощью абстрактных эталонов измерения. И это, в конце концов, сработало.

Солдат, которого Чинча встретил на ночной улице, долго искал своего нового хозяина. Воинам не пристало страшиться будущего, но когда солдат понял, что Чинча исчез и, быть может, навсегда, то его охватил страх. Тавантинсуйу распадалась буквально на глазах, и он чувствовал этот распад каждой клеточкой своего крепкого натренированного тела. В ту ночь, когда солдат увидел Чинчу, он размышлял об очевидности неочевидного. Понимание законов мироздания смешалось в его голове с непониманием своей роли в этом меняющемся мире. Архитектор – «архитектор! как это было важно!» – показался ему тем, на кого можно было опереться в новой и непонятной реальности. У солдата, как у нового дома, появился фундамент. Имя ему было – Чинча. И теперь, когда он исчез, исчезла и надежда. Воин почувствовал, что надежный и твердый камень, за который он, повисший на скале безвременья, держался изо всех сил, расшатался и вывалился из своей ниши, и теперь, живой и неживой, они вместе летят в пропасть. Надежда, где ты? Она лишь в том, что пропасть не имеет дна, и впереди у солдата была бесконечность свободного полета.

На полпути между Куско и Кахамаркой он встретил группу простолюдинов в истрепанных накидках. Они шли пешком по направлению к столице, в то время, как солдат возвращался к месту пленения Великого Инки. Вслед за путниками ехал бледнолицый всадник в высоком шлеме и с аркебузой, которую он держал перед собой, положив поперек седла. Воин сразу же смекнул, что испанец конвоирует подданных поверженного императора, и поэтому он не решился заговорить с ними первым.

– Постой, – услышал он, как один из путников позвал его. – Ты кто?

– Я из местной айлью, – слукавил солдат. – Меня послали в Кахамарку, чтобы я посмотрел и рассказал своим о том, что там происходит.

– Можешь спросить меня. Я тебе расскажу все подробно.

Путнику было лет шестьдесят. Его лицо, покрытое сетью мелких морщин, напоминало глиняную стену заброшенного жилища – оно было таким же старым и непроницаемым. Этот человек не понравился солдату, слишком уж бесцеремонно он остановил его на дороге. И в то же время в нем чувствовалась уверенность и сила, а значит, он, несмотря на то, что был человеком малоприятным, вызывал уважение. Даже у первого встречного, каким оказался беглый воин.

– В Кахамарке содержат нашего Инку, плененного и опозоренного, – говорил пожилой наглец, – но наш долг сделать все возможное, чтобы освободить его. Люди Солнца решили, что он должен заплатить выкуп. И вот они снарядили этих людей за золотом в Куско.

К беседовавшим подъехал всадник в металлическом шлеме. Казалось, он хотел слышать, о чем говорят туземцы, хотя это было не так – испанец не понимал ни слова на местном наречии. Всадник был молод и любопытен, он с интересом глазел на все то, что видел в новой стране. В отличие от бывалых воинов, которые составляли костяк отряда Писарро, он не был агрессивно настроенным по отношению к местным жителям. Всадник вслушивался в слова и пытался запоминать их мелодичное звучание.

– Я кипукамайок из Кахамарки, – продолжал суровый старик. – Мне велено взять в Куско столько золота, сколько смогут донести на себе эти люди.

И поднял вверх связку веревок черного и красного цвета, перевязанных в нескольких местах крепкими узелками.

«Кипукамайок, – подумал солдат. – Как я не догадался сразу, что это очень важная персона». Должность кипукамайока, чтеца узелковых записей кипу, была одной из самых важных в империи. Он не водил войско в битвы и не заставлял крестьян выходить на поле после засухи, чтобы отплатить работой сполна за то, что они должны Солнцу и Великому Инке. Но он записывал все доходы и расходы общины. Узелки на его разноцветных веревках, зашифрованные знаки сплетались в абсолютные и относительные величины, и за их причудливой конфигурацией угадывались вес, размер и объем. А также история великого народа. Легенда гласила, что в Тавантинсуйу когда-то, вместе с письмом кипу, существовало и другое, смысл которого был зашифрован в рисунках людей и животных. Отголосок этой легенды отпечатался на узорах, которые украшали накидки воинов и знати. Солдат верил, что в легенде этой есть доля правды, ведь рисунки, которые старухи вплетали в ткань, были похожи один на другой и располагались всегда в одном и том же порядке. Воин не сомневался, что мастерицы действуют так сознательно, подчиняясь тайному плану или приказу, исходившему откуда-то из Кориканчи, Храма Солнца. Солдат был очень проницательным человеком, и его собственный опыт подсказывал ему, что в этой Стране Четырех Сторон ничего просто так не делается, не происходит.

Кипукамайок подозрительно глядел на своего неожиданного собеседника. Всадник пытался сдержать своего строптивого коня, взбивавшего от нетерпения красноватую землю родины.

– Оторонко! – услышал солдат свое имя.

Ему удавалось сохранить свое имя втайне даже от Чинчи. И дело тут не в том, что архитектор мог бы использовать его в своих целях или навредить беглецу, потерявшему веру в императора. Он был родом с Севера. До победы над царством Кито его община считалась пограничной, и многие традиции северян были в ходу у его родственников. Одно из местных преданий гласило, что, кроме тебя, твое настоящее имя должны знать только отец, мать и, возможно, братья и сестры. Северяне верили, что только имя начинает сотрясать воздух, злые невидимые создания, обитающие вокруг, пожирают его, и ты, в конце концов, теряешь желание узнать этот мир получше, а затем внезапно наступает старость и смерть. Солдат не очень хотел столь рано превращаться в старика. Кто знает, может, этот чтец узелков, кипукамайок, лишь выглядит старцем, а на самом деле он молодой человек, потерявший самого себя. И поэтому, услышав свое имя, солдат поначалу себя ничем не обнаружил. Но человек из отряда книгочея продолжал звать его по имени. Воин рассмотрел его и слегка опешил. Уска, родной брат! Это был его брат Уска, вместе с которым они ушли служить в войско императора. Они оба получили имена диких зверей. Оторонко – «Ягуар» и Уска – «Лесной Кот» с детства были неразлучной парой и в драки вступали обязательно вдвоем, спина к спине. Уска знал, что его брат покинул войско самовольно.

– Оторонко, Оторонко, куда же ты пропал из Куско?

Брат, растолкав товарищей, вышел вперед и обнял его.

– Куда же ты пропал, Оторонко? Ты заставил мое сердце тосковать.

Он держал брата в объятиях очень долго. Группа носильщиков молча наблюдала за их встречей. Молчал и старый кипукамайок, а испанский верховой сумел, наконец, заставить своего коня стоять смирно. И тут брат солдата внезапно отстранился от него, не переставая держать Оторонко за плечи. Лицо его нахмурилось.

– Ты стоял в карауле на центральной площади. Ты знал, что идет война.

– Ну, судя по испанцу, – усмехнулся Оторонко, – ты теперь на другой стороне. Как и все эти люди.

– Нет, – печально и немного сердито сказал Уска. – Мы пленники. Война не окончена, она проиграна. Мы сейчас спасаем нашего императора. А что делаешь ты?

– Спасаю нашу империю, – промолвил Оторонко.

Кипукамайок внимательно наблюдал за разговором братьев. Он был не в силах утаить свой гнев, который поднимался в нем, как кипящее молоко в кувшине, поставленном на костер. Его спутники-носильщики, посмотрев в глаза кипукамайоку, испугались и расступились. Счетовод и чтец летописей шагнул вперед и громко выкрикнул:

– Так ты оставил своего командира? Ты совершил преступление, достойное смерти!

Носильщики вздрогнули и отступили от кипукамайока еще на один шаг. Всадник по-прежнему ничего не понимал.

– Да, но я нашел другого командира и повелителя. Более сильного и честного, чем тот, который заставлял меня сторожить пустую площадь посреди столицы.

– Нет! – закричал счетовод. – Нет у солдата другого командира, кроме того, который назначила ему Империя Четырех Сторон. А у командира есть свой командир, это тот, кто стоит на ступень выше. И так до самого Великого Инки. Это понятно?

Носильщики дружно закивали головами. Кивнул и брат солдата, все так же напряженно вглядываясь в лицо беглеца. За считаные мгновения он и нашел, и потерял. Нашел своего пропавшего брата. И тут же потерял его, потому что не мог доверять человеку, предавшему императора.

Кипукамайок поднял руку и указал пальцем на беглого солдата.

– Ты! – выдохнул он резко. – Ты!

Это прозвучало, как приговор. И носильщики правильно поняли его. Они бросились на Оторонко с дикими криками, которые разнеслись эхом по всему окрестному лесу, и даже птицы взметнулись вверх над кронами деревьев, услышав эти вопли. В руках у разъяренных людей Оторонко заметил невесть откуда взявшиеся палки. Но нет! За секунду до того, как подчиненные этого безумного счетовода дотянулись до беглеца, он успел заметить, что в руках у носильщиков часка-чуки. Это было страшное оружие. Длинную рукоять из тяжелой древесины украшала каменная звезда, которая оставляла на теле противника тяжелые раны. Часка-чуки это, по сути, булава, или, точнее, боевой молот. В руках любого солдата такой молот становился грозным оружием. «Солдата, но не простолюдина!» – догадался Оторо. Как только первый носильщик из этого отряда лихо крутанул часка-чуку в руке, дезертир осознал, что перед ним не рабы, а его товарищи по ратному делу, такие же упрямые и беспощадные, каким он сам был еще недавно. Странно было то, что испанец продолжал сидеть в седле, не предпринимая ничего, чтобы остановить грядущую расправу. Или же наоборот – возглавить ее. И только конь под ним снова нервно заплясал, подняв копытом облако пыли.

Первый удар Оторонко отразил весьма удачно. Он был хорошим солдатом и, пока служил в войске Великого Инки, внимательно выслушивал все, что говорили командиры, с точностью повторяя все, что они показывали. А говорили они вот что: если ты вдруг оказался без оружия, и тебе внезапно пришлось принять удар молотом, булавой или просто палкой, уклонись в сторону и прикрой голову так, чтобы оружие скользнуло по мягким тканям руки.

И Оторонко сделал так, как учили его на занятиях. Правой ногой он шагнул чуть в сторону от нападавшего, корпус наклонил вправо, а левую руку поднял под углом над головой. Если бы тяжелый наконечник пришелся по голове, то боль от удара была бы последним ощущением, которое испытал Оторонко. Но рука воина приняла на себя древко боевой булавы. Оружие, не причинив особого вреда, скользнуло по мягким тканям, и когда оно оказалось на уровне плеча, Оторонко неуловимым движением захватил его. Левая рука зажала молот под мышкой, а правая нанесла противнику сокрушительный удар по челюсти. Носильщик, опешив, отпустил свой молот и свалился набок в рыжеватую дорожную пыль. Но дальнейший ход этого сражения все еще был непредсказуем. Соотношения сил сторон были явно не в пользу дезертира.

Он завладел боевым молотом. Но ни один из ударов Оторонко не был точным. И все потому, что ему приходилось отбиваться от явно превосходящих сил противника. Теперь, сражаясь с носильщиками, он, наконец, смог посчитать их количество. Восемь бойцов размахивали оружием, девятый лежал на земле. Десятый, кипукамайок-счетовод, следил за битвой, гневно жестикулируя руками. Одиннадцатый, Уска, брат воина-дезертира, был не в счет. Он присел возле упавшего носильщика, обхватив свою голову руками от отчаяния и полного бессилия. Но был еще и двенадцатый – испанец в металлическом шлеме. Он слегка отрешенно наблюдал за сражением, но было понятно, на чьей стороне он выступит, если решит вмешаться.

Часка-чуки в руках Оторонко летала из стороны в сторону. В первые секунды боя он не пропустил ни одного удара и поэтому все еще оставался жив. Он надеялся, что брат вступится за него, но эта надежда быстро испарилась, смешавшись с диким безумием отчаянных носильщиков и яростью их начальника-кипукамайока.

Испанец знал, что носильщики, которых ему дали для того, чтобы вынести из Куско как можно больше золота, – это бывшие солдаты. А если и не знал, то, несомненно, догадывался. Люди Солнца хорошо изучили местные нравы и быстро поняли, что не в обычаях империи было доверять оружие простолюдинам. От кого защищаться, если в стране нет воров, и местные жители, уходя из дома, никогда не закрывают дверь на замок? Ни одного замка в Тавантинсуйу испанский всадник не видел. Кроме, пожалуй, тех, что навесили сами испанцы.

Солдаты – это совсем другое дело. Они никогда не расставались с оружием, в любой момент готовые выступить в поход. Защищать честь и славу Великого Инки во имя Инти, Солнца, которое особенно ярко светит над вершинами суровых белых хребтов. И Пачакамака, создателя всего земного.

Солдат испанцу дали с тем, чтобы они защищали сокровища. Богатство Земли Четырех Сторон это символ власти. Власть переходит от Инки к людям Солнца. Воины служат новой власти и спасают старую. Все честно. Никто не нарушает клятву верности. Кроме этого дезертира Оторонко, по случайности названного этим прекрасным и гордым именем, которое достоин носить великий воин, а не беглец. Носильщики думали, что они все еще солдаты, а значит, молот правосудия у них никто не отбирал, и этот молот должен наказать преступника. Но преступник не желал подчиняться жестоким законам и сопротивлялся изо всех сил. Вот один из солдат схватился за раненую руку, выпустив оружие. Вот и другой рухнул на землю, получив удар в живот. Но силы Оторонко иссякали в восемь раз быстрее, чем у нападавших. Он сделал одну ошибку, отражая удары, потом другую, а третья уложила его на обе лопатки. И вот, в то мгновение, когда сильная рука занесла над его головой молот, он услышал дикий, душераздирающий крик. Это кричал его брат Уска. От вопля лошадь испанца испугалась и встала на дыбы. Наездник потянул было повод на себя, но сделал это слишком резко. Конь занервничал еще больше и рванул в сторону. Всадник вылетел из седла и оказался на земле. Его начищенный до блеска шлем слетел. И в этот момент животное решило снова встать на четыре ноги. Незащищенная голова оказалась под быстрым копытом. Битва остановилась, кто-то из носильщиков бросился к человеку на земле, но было поздно. Пришелец бился в предсмертных конвульсиях. На голове зияла страшная рана. Кровавые пятна казались не слишком заметными на красноватой земле.

– Беги, брат! – услышал Оторонко, так и не увидев напоследок лицо родного человека. И стремглав бросился в сторону ближайших зарослей. Они больно стегали его по лицу, словно одержимые желанием добить его вслед за носильщиками, но эта боль ничего не значила по сравнению с той, которую Оторонко переживал внутри. Он бежал и бежал вперед, пока не стемнело, и, когда, не заметив мощного корня под ногами, споткнулся и рухнул, то не стал подниматься. Он перевернулся на спину и посмотрел наверх. Небо чернело, и первые звезды заглянули сверху в его глаза, полные слез. Оторонко оплакивал страну, которой не стало. Чинчу, который растворился в хаосе катастрофы. И брата, которого нашел и потерял в течение одного безумного дня.

Правая рука Оторонко по-прежнему сжимала рукоятку молота. А в левой было нечто необычное. Несколько разноцветных веревок, перевязанных узелками. Кипу, узелковый шифр, который был у сердитого кипукамайока, неизвестным образом перекочевал к Оторонко. Возможно, дезертир в пылу битвы перехватил веревки у счетовода и теперь сжимал их, сам не понимая, что держит в руках послание невероятной важности.