Текст книги "Плод воображения"

88. Барский: Чего же больше?

Отдохнуть.

Это было заманчивое предложение.

К тому времени ему уже не казалось, что дьявол много на себя берет и пытается подменить его, истинного и единственного творца, а тем более присвоить себе чужие лавры. Этот дьявол наверняка не страдал тщеславием, поскольку был изначально лишен человеческих свойств, да и лавры выглядели как-то сомнительно. Становилось понятно, что цель у него (если в данном случае вообще можно говорить о цели) – другая.

Барский назвал бы этой целью уничтожение – и не слишком сильно ошибся бы, – но это всего лишь лежало на поверхности. Поскольку ненависть или стремление к господству тоже были чем-то вполне антропоморфным, возникал вопрос: что стояло за попыткой его, Барского, устранения? Неужели какая-то глубинная логика выводила его из игры, сделала пока не убитой, но лишней фигурой в партии, гамбит которой он сам же и разыграл?

Таким образом, вопрос поворачивался несколько другой стороной: если логика дьявольская, то насколько тесно она переплеталась с тайными и явными устремлениями литературного льва… и насколько точно имитировала их? Мысль насчет дьявола-экзистенциалиста поначалу вызвала у Барского ухмылку, а потом он сказал себе: почему бы нет? Этот мог быть кем угодно. И нахвататься чего угодно. Например, из сети. Барский не был уверен, что дьявол не воспользовался для этого каким-нибудь неизвестным ему способом связи.

Неуязвимый виртуальный мошенник занимался подтасовкой смыслов, и соперничать с ним в этом было под силу только другому дьяволу. Хотя почему неуязвимый? Барский всё еще тешил себя иллюзией, что в любой момент может остановить его, отключив компьютер. Впрочем, если совсем откровенно, он подозревал, что программа вышла за пределы породившего ее электронного гнезда, сменила среду обитания с ЧИПов на мозги, вселилась в «креатур» и «хозяев», а также во всех, кто оказался в ее незримой паутине. А весь этот детский сад с картами Таро на экране – для него, для Барского. Тут он живо представил себе выжившего из ума бога в какой-нибудь небесной лечебнице для престарелых, которому персонал подсовывает бесконечную мелодраму – утешительный лживый сериал, – дабы старичок вел себя спокойно и не мешал другим, знающим правду о том, что он натворил, когда был еще в силе…

Перед тем как ответить на вопрос («ЖЕЛАЕТЕ ОТДОХНУТЬ?»), он еще раз обвел взглядом игровое поле. Появилось кое-что новенькое. Дьявол создал «Зону недосягаемости», в которой на данный момент пребывали двое «хозяев» и его же, Барского, «креатура». Он понятия не имел, что это означает. Может быть, и смерть – но вряд ли. В отношении мертвецов использовалась иная терминология.

После визита бывшего боксера Барский ждал очередных гостей, однако в гости к нему пока никто не явился, несмотря на более чем убедительные показатели вероятностей, которыми до сих пор любезно снабжала его программа. Возможно, это был еще один признак того, что он сделался ненужным, примета исподволь сплетенного заговора – но тогда кто был заговорщиком? Персонаж, обозначенный Двойкой Жезлов, так и не добрался до него, хотя, судя по всему, очень хотел. Дама Пантаклей (тут имело место очередное повышение статуса) свернула с первоначального пути, и девяностодвухпроцентная угроза с ее стороны неожиданно сменилась восьмидесятипроцентной лояльностью.

Барский озадаченно погладил свою элегантно подстриженную бородку. Требовалось действие, не укладывающееся ни в какие прогнозы. Убийство он уже совершил; как видно, этого оказалось мало. Чего же больше? Кажется, он догадывался. Еще рановато списывать его со счетов…

Он выбрал ответ «Нет» и нажал «Enter».

Дьявол помедлил ровно секунду… Это было так похоже на человеческое желание поиграть у него на нервах. Барский надеялся, что только похоже.

На экране появилась надпись: «ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ВВЕДИТЕ КОД ДОСТУПА».

Нельзя сказать, что он не предполагал такой возможности, – фильмы о взбунтовавшихся машинах наводили на него тоску последние два десятка лет. Разумеется, кода доступа он не знал. Дьявол закрыл лавочку для посторонних.

Барский подумал: какая ирония! Он укокошил боксера, чтобы помешать ему сделать то, что сейчас сам мог бы сделать с удовольствием. Но не сделает. Потому что еще большее удовольствие ожидало Барского впереди – переиграть дьявола на его же поле. Вот только вопрос, какого дьявола – маленького, поместившегося в ноутбуке, словно джинн в лампе, или того, большого, искушениям которого он поддавался всю свою жизнь? Ответ: желательно обоих. Хотя, надо сказать, в отличие от подавляющего большинства людей дьявол честно соблюдал условия сделки.

89. Параход поет про себя

– Утро, – ответил он.

Мрачный мужчина в длинном черном пальто подошел ближе, и Параход понял, что главная и самая трудная задача на ближайшие пять минут – не достичь взаимопонимания, а не испортить всё позывом к извержению из себя наспех проглоченного завтрака.

Ох черт, вот это была вонь! Она даже заслуживала уважения, потому что свидетельствовала о многолетнем самоотречении. Человек, который так вонял, положил на остальное человечество давно, бескомпромиссно и бесповоротно.

Ну и о чем с таким договариваться?

Однако к любой вони рано или поздно привыкаешь. Когда пять минут истекли, Параход (который, справедливости ради, и сам не благоухал) не без удивления обнаружил, что всё еще дышит, и вознадеялся, что гримаса на его лице с небольшой натяжкой может сойти за улыбку вежливости. Впрочем, очень скоро стало ясно, что для бродяги (слово всплыло само собой) гримасы на лицах не имеют никакого значения. Он был как тот проктолог из анекдота, только видел в других людях (чужих) даже не задницы, а сразу извергаемую этими частями тела субстанцию.

Параход не обольщался на свой счет: в глазах бродяги он тоже относился к этой категории. И мог бы уже валяться с дыркой в голове, если бы не передавал на всех волнах успокаивающую мелодию: «Я хороший, я полезный, я могу помочь тебе защитить твою Малышку». При этом он не имел понятия, кто такая эта Малышка, но вовремя почувствовал, что никого важнее, чем она и Господь, для бродяги в этом мире не существует.

Был ли передаваемый «мотив» правдой? Параход старался – от этого зависела его жизнь. И, похоже, у него получалось – во всяком случае, пока. Если он до сих пор цел, следовательно, бродяга не уловил фальшивых ноток в его беззвучном «пении». А не сфальшивить было трудно – так же трудно, как обмануть ребенка. Пришлось проникнуться – и почти полюбить Малышку. А заодно и Господа.

Иногда Параход казался себе не просто до отвращения хорошим актером, а извращением природы, играющим смертельно опасные для души роли на незримых подмостках театрика, хозяин которого проводит большую часть времени сотней этажей ниже поверхности земли и редко лично присутствует на репетициях, ибо знает, что всё равно заполучит лучших из лучших к себе на веки вечные.

Но это так, в минуты слабости. В минуты силы Параход готовился к худшему.

* * *

Бродяга протиснулся мимо него, осторожно высунулся в щель между створками гаражных ворот и принялся изучать окрестности. Казалось, он использует при этом все органы чувств, включая осязание – по крайней мере, он трогал пальцами воздух.

У Парахода это вызывало что-то вроде профессионального интереса. Пережив газовую атаку, он сумел немного сосредоточиться на женщине, прятавшейся за стеной гаража. Он чуял ее присутствие – возможно, она и была той самой Малышкой. Но не факт. В сдвинутом сознании бродяги ее образ постоянно множился, принимая очень странные формы, что оставляло у Парахода впечатление миражей в пустыне – видений желанных, но недостижимых оазисов, струящихся над безжизненными барханами.

Одно было ясно: такой номер, как с Нестором, здесь не прошел бы. И отсутствие Лады было только на руку. «Хорошо, что не взял ее с собой, – подумал Параход. – Трупов и так достаточно». Особенно с учетом шести свежих, недавно увезенных парнями из команды.

Параход стал свидетелем завершающей стадии трупоуборочной операции. Разумеется, он наблюдал за происходящим скрытно и был готов сделать ноги при первом же намеке на приказ прочесать окрестности. Однако приказа не последовало, и тогда он понял: всё, ребятки спеклись. По большому счету «пастухи» вышли из игры. Теперь они будут только мешать, но ни в коем случае не помогут. Это не вопрос доброй воли – просто они уже не в силах помочь. Руководивший ими крепыш с лицом, напоминавшим увядший помидор, не оставил на месте ночных событий никого из своих людей или хотя бы автоматическую видеокамеру. Для Парахода это послужило сигналом: путь свободен.

Он вышел на дорогу, опустился на одно колено и положил ладонь на пятно высохшей крови. Это была кровь того самого человека, который сопровождал его при пересечении Периметра и которому он советовал уехать из города. Кровь уже-мертвеца. В данном случае Параход не ошибся ни в самой смерти, ни в отпущенном времени, хотя иногда его видения давали сбой и оказывались пустой страшилкой. Зато всякий раз, когда судьба приводила приговор в исполнение, он не чувствовал своей вины, а иначе давно бы свихнулся.

Он хотел знать как можно меньше о будущем и как можно больше – о прошлом. Например, о минувшей ночи – чтобы самому не оказаться в черном пластиковом мешке.

Сначала всё было более или менее ясно – и с домом, окруженным запущенным садом, и с четверыми, приехавшими ночью на двух фургонах и убитыми кем-то, не принадлежавшим ни к команде, ни к числу участников проекта. На дороге не осталось гильз, но Параходу хватило отпечатка ладони на асфальте, чтобы определить: убийца был тем самым существом, которому Лада помешала молиться… и поплатилась за это долгим обмороком. Вопрос, почему существо не забрало у нее пушку, не давал Параходу покоя – до тех пор, пока он не увидел направленный на него ствол в руке бродяги. Кое-что встало на свои места, но не совсем. Он продолжал вынюхивать с упорством служебной собаки.

Кстати, о собаках. Вторая группа прибыла уже на рассвете. Параход увидел фантом рыскающего добермана – того самого, чей растерзанный до неузнаваемости труп с вырванной глоткой позже присоединился к пяти человеческим. Пятым мертвецом, не менее сильно изуродованным, оказался хозяин добермана – этих двоих угораздило двинуться по следу бродяги. Но Параход мог бы поклясться, что убил их не бродяга. Вот тут начинался сплошной туман.

Параход почуял кого-то, кто появился, а затем исчез в духе блаженного Нестора. Или, если угодно, Бульдога (сплошные псы, черт бы их подрал!) Состоялась еще одна схватка со стрельбой. В результате появилось три трупа, из которых в наличии осталось два. Правда, Параход наткнулся на брошенный в кустах велосипед… и на труп очередной собаки – на этот раз неоприходованный, что, впрочем, неудивительно – похоронная команда забирала исключительно своих. Судя по отверстиям, псина сдохла от огнестрельных ранений. Параходу никогда не доводилось видеть столь отвратительную тварь, формально входящую в список «домашних животных», – впору было заподозрить, что в городе начались мутации бродячего племени четвероногих…

После гибели еще одного своего человека и добермана люди из команды больше не дергались. Спешно погрузились в фургоны и свалили. Параход отчего-то был уверен, что они сюда не вернутся. А если вернутся, то лишь для того, чтобы сбросить вакуумный боеприпас. Это, между прочим, не казалось чем-то фантастическим. Параход знал парочку мест, которые, будь его воля, он без малейших колебаний стер бы с лица земли. Тут он был согласен с Дэном Симмонсом: есть места, слишком исполненные зла, чтобы позволить им существовать.

Он не мог ручаться, что у кого-нибудь не возникнет подобных мыслей по поводу города-призрака, однако, ясное дело, предпочел бы совершенно другой исход, тем более с учетом своего присутствия здесь.

Но в его видениях не было бомбардировок, и потому он сидел, терпеливо ждал, стараясь пореже вдыхать запахи многолетних отложений человеческих секреций вкупе с выделениями, и от нечего делать размышлял, обладает ли Господь нюхом. По идее должен, решил Параход, а бродяга вдруг обернулся к нему и прошамкал:

– Ну, давай поговорим.

90. Лада: «Как прикажешь, рыбка»

Расставшись с Параходом, она сделала вид, что направляется к «своей» церкви, но не долго придерживалась этого курса. Как только старый хиппарь скрылся из виду, она присела на скамейку в первом попавшемся скверике и ввела себе лошадиную дозу стимулятора. Стремительно превращаясь в клячу, она уже не видела смысла себя беречь, а оказаться под конец вне игры ей не хотелось. И к тому же было по-прежнему не всё равно, где и как умереть.

Поначалу Лада намеревалась тайком последовать за Параходом, чтобы в случае чего прикрыть его тощую задницу, но очень скоро до нее дошло, что в условия сделки, помимо прочего, входит: а) не путаться под ногами и б) находиться там, где от тебя больше пользы. А самое главное, прикрывать-то было нечем – разве что собственным тщедушным тельцем.

После фиаско в «Эпицентре» она чувствовала себя некой мнимой величиной, существование которой нуждалось в срочном подтверждении. Даже постоянная боль в этом уже не убеждала. Не убеждало ни небо над головой, ни беззаботно щебетавшие птицы, ни чужая кровь на руках. Всё это было словно картинки и звуки из прошлого, не вызывавшие ничего, кроме ощущения утраты. Если бы в ту минуту у нее спросили, что такое жизнь, она впервые не затруднилась бы с ответом: непрерывная утрата.

Ответ вернулся к ней бумерангом – значит, она еще жива. Никакого откровения в этом не было. Вечность в одном мгновении, мир в капле воды – болтовня для не знающих своего срока. Она знала, и потому для нее мир сосредоточился во вполне осязаемом предмете, которым недавно завладел «блаженный». Существовало только одно место, где Лада теоретически могла найти ему замену. Правда, она сильно сомневалась, что достаточно будет попросить, – свидетельством тому являлся труп бывшего боксера. Но это ее не остановило. На самом деле, подсознательно она уже всё решила, хотя сознание любит повыделываться, притворяясь хозяином в доме.

Кривясь от рези в желудке, она заставила себя подняться со скамейки и двинулась в сторону Музея природы.

* * *

Спустя пятнадцать минут она услышала шум двигателя догонявшего ее автомобиля. Первой мыслью было: «Не успела… конец всему… ты свое отгуляла». Теперь придется объяснять, откуда взялся второй браслет, хотя, честно говоря, хватило бы и одного. Не надо было слушать Барского. Труп – это всегда проблемы, даже если всё разыграно как по нотам. Вовремя избавилась бы от обоих браслетов – и затерялась бы в городе бесследно…

Стремление сохранить обретенную напоследок свободу было настолько отчаянным и бескомпромиссным, что, владей сейчас Лада пушкой, без колебаний пустила бы ее в ход. А так она была легкой добычей.

Даже для женщины, управлявшей «ленд ровером». Впрочем, Лада увидела ее далеко не сразу. Она продолжала идти своей дорогой, не оборачиваясь. Машина резко и точно затормозила, едва не задев ее бампером. Она ожидала услышать окрик «пастуха», претензии «хозяина» или даже (чем черт не шутит) вкрадчивый голос Барского, приглашающий «проехаться по делу», – но не услышала ничего, кроме шелеста шин и очень тихого урчания мотора ползущего за ней автомобиля.

Игра в молчанку продолжалась пару минут. Лада остро сожалела о том, что запаслась разным дерьмом, но не озаботилась захватить с собой что-нибудь действительно нужное – например, бейсбольную биту. Настроение у нее сейчас было в самый раз, чтобы пересчитать фары «ровера», а заодно зубы «шутника». Но самым тяжелым предметом, лежавшим у нее в сумке, была связка отмычек, которые она перебирала незаметными движениями пальцев, подыскивая подлиннее и поострее.

Если бы водитель потерял терпение, вылез из машины и приблизился к ней вплотную, у нее появился бы шанс. Даже странно, что ей до сих пор не приходило в голову завладеть каким-нибудь транспортным средством. Это с ее-то кровавым дерьмом! М-да, неплохо бы покататься хотя бы напоследок. Поговорка «в ногах правды нет» сейчас казалась подходящей как никогда…

Однако пока у нее было гораздо больше шансов получить пулю в затылок или удар лебедкой в поясницу, после которого она уже не поднимется. Единственный плюс: подобный исход не внушал ей страха. Пугало другое: что кое-кто ее переживет.

Она ускорила шаг, завидев впереди цепное ограждение, отделявшее проезжую часть улицы от пешеходной. Двигатель «ленд ровера» резко набрал обороты; машина обогнала ее, подрезала и остановилась, перегородив дорогу. Распахнулась дверца со стороны водителя. Лада наконец увидела в проеме женскую фигуру и профиль. На какое-то мгновение ей почудилось, что это пропавшая Елизавета поменяла имидж, а заодно и стиль жизни, но потом сидевшая за рулем повернула голову и стало ясно, что на сцене появилось новое действующее лицо, линию поведения которого предугадать невозможно.

Лада и не пыталась. Она пошла на сближение, зажав в кулаке отмычку.

Незнакомка спокойно наблюдала за ней – ее светло-серые глаза под козырьком бейсболки оставались непроницаемыми, а лицо таким безмятежным, будто она поджидала на стоянке супермаркета подругу для совместного шоппинга.

Но зато, наверное, лицо Лады выражало что-то другое, а может она двигалась слишком быстро – во всяком случае незнакомке это не понравилось. Не меняя расслабленной позы, она правой рукой достала пистолет и уперла его рукоятью в локтевой сгиб левой. Таким образом, ствол оказался красноречиво направлен Ладе в живот. Поскольку та продолжала идти (чтобы остановить ее, требовалось нечто большее, чем просто наставленный ствол, – к тому моменту ей уже очень сильно хотелось уехать отсюда на своих колесах), а расстояние между ними сократилось до пяти-шести метров, незнакомке пришлось выстрелить.

Для начала – в асфальт. Лада не дернулась, хотя пуля срикошетила в шаге от ее кроссовок. У нее имелся кое-какой опыт и не возникло ни тени сомнений в том, что следующий выстрел будет сделан по ногам и при этом незнакомка не промахнется. Лада вполне допускала, что через пару часов или дней вспомнит данный эпизод, как подвернувшийся ей прекрасный способ умереть сравнительно легко и быстро. Однако бросаться навстречу смерти сейчас, когда старые счета не закрыты, было непозволительно рано.

Она остановилась, не сводя глаз со стервы, которая представляла собой еще одну неизвестную величину в здешнем уравнении со многими переменными. «Глок» и «ленд ровер» наводили на мысли о том, что она вряд ли считалась с принятыми правилами игры прежде и не станет делать этого в дальнейшем. Ее молчание было эффективным психологическим оружием, действие которого Лада почувствовала уже через несколько секунд.

Почему-то мы предпочитаем слышать хоть что-нибудь даже от палачей и убийц. Что же нам чудится в бессловесности – бóльшая неотвратимость? большая безнадежность? неумолимость бездушного механизма или хищного зверя? А если молчание вызвано простой причиной – немотой, для жертвы нет никакой разницы. Она знает: есть сила, с которой нельзя договориться.

Вот и Лада сказала себе: лучше бы эта сука материлась. Нестор разговаривал даже с выбитыми зубами. Но «сука» общалась с ней исключительно при помощи жестов. Круговое движение стволом означало: «Обойди машину и садись». Как прикажешь, рыбка. Лишь бы оказаться к тебе поближе…

Лада начала забираться на переднее сиденье и тут же увидела у себя между глаз пистолетное дуло, а на заднем плане – улыбку типа «ну-ну, ты же это не всерьез, правда?» Едва заметное движение пальцами левой руки: «Давай сюда». Пришлось отдать сумку со всем содержимым. С огромным сожалением Лада рассталась с отмычкой – какую-то долю секунды ей казалось, что можно рвануться вперед и успеть воткнуть инструмент куда надо (или куда придется), – однако всепонимающая улыбка незнакомки сообщила: «Не дергайся, всё равно не успеешь, ты мне не так уж нужна, пристрелю не задумываясь».

Просто удивительно, сколько оттенков смысла улавливаешь, когда внимание сосредоточено на выражении лица человека, чьим главным аргументом является ствол и десяток крупнокалиберных пуль, каждая из которых способна вышибить тебе мозги…

Неразговорчивая сучка бросила сумку под свое сиденье и подала Ладе знак: «Пристегнись». Та отлично поняла, чем продиктован такой педантизм. Ремень безопасности сильно ограничивал ее в движениях, но делать было нечего. Дождавшись, пока щелкнул замок, женщина в черном (ее бейсболка, майка, джинсы и ботинки были сплошь беспросветно веселого цвета), но отнюдь не в трауре, рванула с места так, что Ладу придавило к спинке кресла.