Текст книги "Плод воображения"

38. Барский: «Теперь тем более»

Видит бог, он этого не хотел – до определенного момента. Он не собирался стрелять, пока тупорылый потный бык не замахнулся на то, чего не понимал, да и был не в состоянии понять. Такими быков делает слепая природа, и Барский сомневался, что в исходном материале имелось хоть что-нибудь, предназначенное для разумного существа. Он много раз встречал подобных скотов; их всегда большинство, во все времена, – чтобы убедиться в этом, достаточно выйти на улицу. Они не могут ничего создавать и даже просто ценить созданное другими; они рождены, чтобы жрать, гадить и разрушать. После семнадцатого года им внушили опасную иллюзию, что они главные в этой стране; последствия чудовищного эксперимента и поныне расхлебывали такие, как Барский, – а быкам всё было по херу; быки не чувствовали даже трагичности собственного существования. Им хватало травы в стойле и коровы с большим выменем. И теперь, когда один из них сдох от его, Барского, руки, в нем проснулась извечная трусливая рефлексия интеллигента, в чьей генетической памяти каленым железом выжжено: второй сорт, неблагонадежен.

Однако всё очень быстро прошло – этот город и «дух из машины» освободили его. Он преступил табу, и оказалось, что табу – очередная условность, которой отгораживаются от смерти, ибо постоянно переглядываться с костлявой – занятие не из приятных. Но он был уже в таком возрасте, когда многие приятные и неприятные вещи меняются местами. Например, раньше он вряд ли стал бы обыскивать труп, а теперь не испытал даже легкой брезгливости.

Единственным интересным предметом, извлеченным из Гошиных карманов, оказался компакт-диск. Пуля прошла в какой-нибудь паре сантиметров от него. Чуть правее – и информация о четвертой экспедиции, возможно, пропала бы навеки. Но Барский еще ничего не знал об этом. Постукивая ребром диска по ладони, он задумчиво разглядывал мертвеца.

Что-то не складывалось, сколько он ни перебирал разрозненные фрагменты, пытаясь уловить связь между ними. Диск, интерес быка к чужому ноутбуку, намерение разбить его к херам собачьим… Неужели эта сучка Соня каким-то образом пронюхала о программе? Во-первых, верилось с трудом, а во-вторых, с чего он взял, что быком помыкала Соня? Теперь, когда дьявол так перемешал карты, ни в чем нельзя быть уверенным.

А если всё-таки Соня, то кто продал? Кандидатура одна – его закадычный дружок Алик, компьютерный гений. Верить нельзя никому, как говаривал старик Мюллер…

Барский сел за стол лицом к двери, развернул к себе ноутбук, положил рядом пистолет и щелкнул мышью на опции «параметры прогноза». В сводке десятиминутной давности среди прочего значилась вероятность смерти Тройки Мечей, которая составляла тринадцать процентов. А что там насчет смерти Мага? Ничего себе – пятьдесят семь процентов! Выходит, сегодня он дешево отделался.

Он перевел смерть Тройки Мечей в «безальтернативные результаты» и увидел, как с экрана, кувыркаясь, слетела соответствующая карта. Окно «ЖЕЛАЕТЕ ПРОДОЛЖИТЬ?» увеличилось, покрыв собой всё свободное поле и настаивая на однозначном ответе. Барский вслух произнес: «Ну, теперь-то тем более», – и нажал подтверждение.

Дьявол начал передвигать карты. Это слегка напоминало тасовку колоды, но подчинялось не случаю, а выверенным алгоритмам.

Пока складывалась новая комбинация, литературный лев решил выяснить, что за диски берут с собой быки, отправляясь крушить компьютеры. В этом городе не хватало только зомбированных луддитов…

Увиденное настолько потрясло его, что он не слышал шагов в коридоре (которые действительно были очень тихими) и заметил очередного гостя, вернее гостью, только тогда, когда та уже появилась в дверном проеме. Барский дернулся за оружием – поздно.

Близнец того пистолета, что лежал на столе, в женской руке выглядел огромным. Но эта тонкая рука с браслетом держала его вполне компетентно. И не оставалось сомнений: если бы обладательнице пушки захотелось выстрелить, пятьдесят семь процентов предполагаемой на сегодняшнее утро смерти Барского мгновенно превратились бы во все сто.

39. Бродяга утешает Малышку

Малышка выросла!

Он стоял будто громом пораженный. Впервые он видел столь явное, столь очевидное Божье чудо, если, конечно, не считать чудом весь этот мир и, в частности, его, бродяги, преступное прозябание. Но мир существовал слишком давно и от века служил вместилищем других, менее привычных чудес. Как, например, это: Малышка, ставшая взрослой за несколько часов, пока бродяга спал.

Возможно, Господь в славе Своей счел необходимым, наконец, сделать ее взрослой – после того, как она столько лет прожила, не меняясь внешне, заточенная в тесном детском теле, которое давно уже не соответствовало ее разуму и ее желаниям. Теперь-то понятно, почему она спала почти беспробудно, – это была защитная реакция. До поры до времени Малышка пряталась в коконе, словно прекрасная хрупкая бабочка, но когда она всё-таки просыпалась и снисходила до разговора с бродягой, он слышал от нее много мудрых и удивительных вещей.

Теперь он видел ее преображенной и освобожденной из генетической темницы. Она шла по улице, удаляясь от него, и вслед за благоговейным восторгом его снова охватила паника – он мог потерять ее навсегда, лишиться смысла своего жалкого существования и, значит, превратиться во что-то окончательно никчемное, ненужное Богу, брошенное на произвол жестокой судьбы уже без всякой отмазки, без льгот и без снисхождения, которые были дарованы ему, пока он охранял Малышку.

Но кто сказал, что его служба закончилась? Разве он получал от Бога соответствующий приказ? Разве Бог как-нибудь дал понять, что Малышка больше не нуждается в услугах преданного охранника? Ну да, она выросла и выглядит теперь такой самостоятельной и независимой, однако это не означает, что ей никто и ничего не угрожает. И хотя Безлунник вряд ли появится до следующего новолуния (дату наступления которого бродяга уже вычислил), в городе и без него хватало смертельно опасных созданий и враждебных сущностей. Чего стоили, например, эти – новые, чужие, странные, – как их ни назови, они уже начали убивать. Пока только друг друга, и это неплохо, но у бродяги было предчувствие, что вскоре всё изменится к худшему. А были ведь еще свои, старые, почти привычные… Эти тоже кое-что знали о том, как вывести кошмары из тени и сделать их явью. Что тогда говорить о самых худших – отступниках и предателях рода человеческого, согласившихся на переезд?..

Бродягу прошиб холодный пот, несмотря на зимнее пальто до пят, которое он почти никогда не снимал. Это был страх – не за себя, за Малышку. Пока он, кретин, стоит тут, гадая, нужен он ей или нет, она, возможно, идет навстречу своей смерти!

Он сорвался с места и устремился за ней, ускоряя шаг по мере того, как росла его убежденность в необходимости и дальше ее защищать.

Они двигались по солнечной стороне улицы. Она шла, глядя только вперед и отбрасывая на тротуар удивительно плотную тень. Пристроившись за ней и уже почти нагнав, он залюбовался ею сзади – чудесными длинными волосами, фигурой с выраженными зрелыми формами, свободной походкой. Странно, неужели она, спавшая так чутко, сейчас не чувствовала опасности?.. Он вдохнул новый для него аромат женщины – но уже никакая новизна и никакие перемены в облике не могли поколебать уверенности бродяги в том, что это она, его Малышка.

Он протянул руку и осторожно коснулся ее плеча.

Она остановилась, медленно обернулась к нему. Ее ноздри трепетали, словно ей не очень нравился его запах. В глазах с исчезающе маленькими точками зрачков не было радости; на губах не появилось улыбки узнавания. Она как будто не очень обрадовалась встрече со старым другом. Когда он взял ее за руку и потянул за собой, она внезапно открыла рот и начала кричать.

Такое случалось и раньше, только крик был немного иным, беззвучным. Если Малышка капризничала, он не сердился на нее. Терпеливо пережидал, зная, что с этим ничего не поделаешь. Конечно, успокаивал ее, как мог. Он и сейчас успокаивал. Гладил, утешал, пытался обнять. Почему-то она кричала еще громче, билась в истерике, царапала его отросшими коготками. Он сказал себе: ничего страшного, просто Малышка внезапно выросла и еще сама не привыкла к этому. В конце концов ему пришлось взять ее на руки, и вскоре она затихла.

Он медленно двинулся обратно со своей драгоценной ношей. Кажется, она уснула. Ее голова покоилась у него на плече. Какая приятная тяжесть… Сердце бродяги наполнялось нежностью. Всё снова становилось на свои места. Он возвращался домой, и его Малышка была с ним.

40. Розовский выглядывает в окно

Отсылая «креатуру» с глаз долой со словами «мне надо подумать», Розовский пускал пыль в глаза. Хотел показать, что у него всё под контролем. На самом деле, сколько ни думай, игрушки сами собой к нему не вернутся. А чтобы действовать, ему не хватало исходных данных. Он упустил инициативу, вернее, кто-то вырвал ее у него из рук. Он даже не знал точно – кто.

К такому обороту событий он оказался не готов. Считал, что держит бога за бороду, – и вот на тебе. Посреди пустого города он ощущал что-то вроде нехватки кислорода. А питательной смесью для его легких были люди с их страстишками, тайнами, извечной завистью, информационным голодом и тотальной взаимной зависимостью, которая смахивала на новообретенное рабство. Впрочем, подавляющее большинство его соотечественников никогда и не были свободными.

Розовский смотрел на вещи трезво – на «рабовладельца» он не тянул, не так стояли его звезды, и рассчитывать на это не приходилось даже в случае успеха на проекте. Пресловутый миллион – слишком незначительная сумма, чтобы мнить себя кукловодом. А вот роль надсмотрщика за умами была ему в самый раз – так, во всяком случае, Розовскому казалось. К тому имелись множественные предпосылки, объективные и субъективные. В принципе, он уже давно и небезуспешно эту роль исполнял – правда, в ограниченном масштабе. И сейчас, когда до глобальной премьеры оставались, возможно, считаные дни, кто-то пытался его слить. Мысль об этом не давала Розовскому покоя. Да и кому давала бы?

Там, на «большой земле», он уже принял бы контрмеры. Он умел крутиться в человеческом муравейнике, знал все входы и выходы, прекрасно ориентировался, кого и за сколько можно купить. В общем, чувствовал себя как рыба в воде. И кроме того – немаловажная деталь, – там была Машка с ее скептической улыбочкой и многозначительным молчанием, в котором он мог отыскать любые оттенки смысла. А еще – с ее хлыстом, благодаря которому Розовский не забывал, кто он и среди кого находится.

Крайне разреженное здешнее общество лишило его любимых инструментов, имевших принципом действия продажность, неудовлетворенность и прочие человеческие слабости. Тут каждый сражался сам за себя, и манипулировать было нечем – ввиду отсутствия «общественного мнения», с которым Розовский привык обращаться как с личным ночным горшком, наполняя его субстанциями различной консистенции в зависимости от состояния собственной пищеварительной системы.

В общем, он был уныл и некреативен, когда ему взбрело в голову выглянуть из гостиничного окна, выходившего во двор, на открытую стоянку. Он чуть не подавился крепким кофе, чашку с которым держал в руке. Питье было раза в два хуже того, что выдавала его домашняя кофе-машина, и раза в четыре – того, что варила Машка на обычной газовой плите.

Розовский провел себя по свежевыбритой щеке, вспоминая, когда он в последний раз видел эту стоянку. Получалось, что никогда. Ну не смотрел он туда, вниз, а из бара вообще мало что было видно. Розовский открыл окно и выплеснул остатки кофе на асфальт.

Темный внедорожник стоял на парковочном месте номер шестьдесят девять, как следовало из намалеванных на заборе по обе стороны от него чисел 68 и 70. Автомобиль находился в дальнем ряду, и Розовский не взялся бы определить модель наверняка, но был почти уверен, что это «ленд ровер». На «ленд ровере» ездил Бульдог, земля ему пухом (если, конечно, он в земле). Кроме того, Розовский знал, что после исчезновения главного «пастуха» его машину тоже не нашли.

Эти сопоставления заняли долю секунды, и сердце Розовского забилось быстрее. Мелькнувшая мысль о том, что это его «креатура» таким образом понтует, показалась нелепой и была тут же отвергнута, а предположение, что мальчики из «команды» могли попросту не заметить «ленд ровер», пусть даже стоящий где-то на задах, вообще не выдерживало никакой критики.

Он успел еще много чего предположить и развеять в пух и прах, пока выбегал из своего номера и искал выход на стоянку. Одна из дверей оказалась заперта, пришлось тащиться в другое крыло. Там ему повезло больше, и он выскочил в огороженный внутренний двор. Бросил взгляд в сторону въезда. Шлагбаум был поднят, будка дежурного пуста (ну а чего он ожидал – что ему помашет оттуда парень в форменной одежде?).

Приближаясь к автомобилю, Розовский значительно замедлил шаг. Опасаться следовало чего угодно, ведь он и так уже сильно проигрывал по очкам. Он не мог позволить себе ошибиться еще раз, хотя как в данной ситуации понять, что совершаешь ошибку? Ничего не делать – такой вариант, во-первых, не для него, а во-вторых, ничем не лучше любого другого, особенно если речь идет, например, о действии на опережение.

Это был «ленд ровер». Розовский обошел вокруг него. Номера на месте, хотя номеров Бульдога он, конечно, не знал. В замке водительской дверцы торчали ключи. Ну прямо автосалон для гостей города. Если в баке есть бензин, можно проехаться, такой себе тест-драйв… Боковые стекла были тонированы, поэтому в салон он смог заглянуть только через лобовое. Не заметил ничего необычного, впрочем, не поручился бы за то, что на едва различимых задних сиденьях не таится сюрприз.

С них он и предпочел начать. Приоткрыл левую заднюю дверцу. Ничего не произошло. Он никого не побеспокоил. Связанных трупов не было. Пахло в пустом салоне так, как и должно пахнуть в дорогой машине, простоявшей несколько часов под солнцем. Почему-то Розовский был уверен, что ее подогнали сюда ночью, хотя и сидя в баре он вряд ли услышал бы звук работающего двигателя.

Он открыл переднюю дверцу и забрался в водительское кресло. Заводить двигатель не стал – зачем? Ехать ему пока было некуда. Документы на «ленд ровер» лежали рядом с рукояткой переключения скоростей. Он взял их тремя пальцами. Так и есть, машина Бульдога. Еще через минуту, открыв в салоне всё, что открывалось, Розовский обнаружил «глок-17» с полной обоймой, разрешение на ношение оружия, выданное на настоящее имя Бульдога, учредительные бумаги охранного агентства «Всевидящее око» (наличие в списке некоторых фамилий представляло для скандального журналиста несомненный интерес – но не здесь, а там), досье на некоего Шварца Александра Марковича (Розовский пробежал текст по диагонали: диплом ХИРЭ с отличием, работа в Штатах, сотрудничество с ФБР), записываемый компакт-диск без каких-либо обозначений, бинокль, цифровую камеру и, наконец, книгу Сатпрема «Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания».

Этот набор представлялся Розовскому продуманно усеченным. Впрочем, рация и мобильный телефон могли остаться на теле и разделить его участь. Книга как-то выпадала из общего ряда (и неизвестно еще, что записано на диске), но даже Бульдог имел право на духовную жизнь.

Розовский несколько минут размышлял, легонько постукивая пальцами по обтянутому кожей рулевому колесу. Поразмыслить было о чем. В частности, у него имелось подозрение, что ввоз «глоков» в страну запрещен, но тут он мог ошибаться. А вот в том, что предметы и соответствующую информацию ему подсовывали, он почти не сомневался. Оставалось определиться: это спасательный круг или сыр в мышеловке? Не узнаешь, пока не потрогаешь.

Он решил всё-таки потрогать. Разве он не хотел иметь при себе пушку? Конечно, хотел – при условии, что на него не попытаются повесить убийство. Пушка была ему просто жизненно необходима – ведь где-то поблизости ждали своего часа еще как минимум два пистолета, уплывшие у него из-под носа. Бумаги, ключи от машины и диск Розовский рассовал по карманам. Поколебавшись, захватил с собой и книгу – полистать на сон грядущий.

Затем он вылез из «ленд ровера» и первым делом выстрелил в стену, чтобы убедиться в работоспособности «глока» максимально достоверным способом. Австрияк работал как миленький.

Звук выстрела поднял в небо пеструю и шумную тучу окрестных птиц. Глядя на паническую суету безмозглых созданий, Розовский почувствовал, что к нему возвращается внутреннее равновесие. Уже ради одного этого стоило делать вид, что он заглотил наживку.

Правда, при таком подходе возникала маленькая проблемка, состоявшая в том, чтобы вовремя соскочить с крючка.

41. Лада и Барский пьют кофе

– Я вижу, машинка пригодилась?

При звуке ее голоса Барский расслабился и откинулся на спинку стула. Черт, эта женщина способна кого угодно застать врасплох. Одно утешает – недолго ей осталось…

– М-да. И даже раньше, чем я думал.

Лада медленно прошлась по кабинету и остановилась над трупом, разглядывая его.

– Что думаешь делать?

– Пока ничего. Вернее, всё то же, что и раньше.

– Может, уничтожить браслет?

– Нет смысла. То, что он сдох, им уже известно. И где сдох – тоже.

Лада уселась в кресло у камина, где до нее сидел Барский. Надо признать, старик хорошо держится, если учесть, что он оказался по колено в дерьме.

– Тебя повяжут.

– Сомневаюсь. Нас они не тронут, пока всё не закончится. Иначе зачем было заваривать кашу…

– А этот чего хотел? – Она повела подбородком в сторону трупа.

– Не знаю. Мы не беседовали. Он накинулся на меня с ломом. Может, перепутал с Троцким…

– А ты похож.

– На Троцкого?

– Да нет, на идиота. Прострелил бы ему колено, связал, отволок подальше. Там бы и прикончил, если бы к тому времени охота не пропала…

– Детка, ты кое о чем забываешь, – он постучал пальцем по браслету. – Мы тут как окольцованные пташки. Они отслеживают все передвижения.

– Откуда ты знаешь?

Он иронически улыбнулся:

– Если будешь наивной, долго не продержишься.

– Может, они вдобавок и слушают?

Судя по тому, что и как говорил Барский, он не верил в это ни секунды. Его улыбка стала скептической, но вслух он сказал:

– Пусть слушают. Лично мне нечего скрывать.

Она достала сигарету из пачки и прикурила от зажигалки. Барский поморщился и взял со стола свою трубку. Лада пару раз жадно затянулась, потом сказала:

– Ладно. Пистолет оставишь у себя?

– Пока да… если ты не возражаешь. Правда, есть у меня мыслишка подкинуть его кое-кому…

– Например, законному владельцу.

– Например. Как вариант. Но вариантов много. Я должен всё обдумать.

На самом деле ему требовалось время, чтобы переварить информацию, записанную на диске. И в нужном виде вбросить ее в конгломерат, взращенный его личным дьяволом.

– Только не думай слишком долго. Что бы ты ни придумал, хиппарь рано или поздно узнает.

– Смотря чем думать, моя красавица.

– Слава богу, не твоя.

– Да уж, его милость беспредельна. А хиппаря нейтрализуем в любой момент. На это дело можно выставить монаха. Или молодого…

– Слушай меня, Барский, – голос Лады стал холодным как лед. И таким же твердым. – Хиппаря не трогай. Иначе я займусь тобой.

На Барского это не произвело впечатления.

– Не забывайся, детка. Не ты одна здесь с билетом в один конец. Решила поиграть сама за себя? Ну что же, давай, а я посмотрю со стороны, мне даже любопытно.

На это она ничего не сказала. Только тонко улыбалась сквозь сигаретный дым.

Барский решил не искушать судьбу. У него-то, как он считал, был билет на рейс с пересадкой.

Он раскурил трубку и, делая вид, что не занят ничем серьезным, потаскал курсор по уже выстроенному заново распределению вероятностей. Ухмыльнулся про себя. «Никуда ты, стерва, от меня не денешься».

Королева Жезлов неизменно сопровождала Мага на протяжении десятка ключевых эпизодов, спирали которых, словно пружины, выбрасывающие чертиков из табакерок, ввинчивались в ближайшее будущее…

* * *

Лада докурила сигарету и бросила окурок в камин. Долго смотрела, как дымок неуверенно поднимается вверх, словно не знает, куда ему деваться – то ли поплавать в комнате, то ли попытаться пролезть в забитый дымоход. Решился всё-таки… Правильно: дым – к дыму. А прах – к праху.

Она встала, подошла к столу и взяла привезенный Барским электрический чайник. Щелкнула пальцами – писатель молча кивнул и вытащил из своего пайка пару «стиков» с растворимым кофе. У нее скулы сводило – хотелось настоящего, в зернах, и чтобы самой, вручную… Но правильный кофе и кофемолка остались в церкви. Дожидались ее возвращения к могиле иерарха.

Ладно, сойдет и так. Заварив бурду, она протянула чашку Барскому.

Мир был восстановлен. Надолго ли? Этого Лада не знала, но на сегодня с нее точно хватит. Она валилась с ног, и вряд ли ей помогла бы даже ударная доза кофеина. Оставалась еще одна проблема – что делать с трупом, – но это уж пусть писатель сам. Как говорится, любишь кататься…

Наконец она почувствовала, что собралась с силами и что этого запаса, возможно, достанет на обратную дорогу. Не ложиться же здесь, в самом деле. Никто не должен знать, насколько ей погано. Ни одна живая душа. Особенно Барский.

«Билет в один конец». Это он верно подметил. Кстати, интересно, кого еще он имел в виду, когда говорил, что она не одна такая. Во всяком случае, не себя, любимого, – в этом Лада была уверена абсолютно.

– Всё, я пошла, – сказала она, вставая, и направилась к двери.

– Ты будешь у себя?

Она кивнула, не оборачиваясь, хотя сильно сомневалась, что сможет добраться до церкви самостоятельно. Как тут было снова не вспомнить хиппаря…

* * *

Проводив ее взглядом (а хреново тебе, детка, я же вижу…), Барский наконец выдохнул с облегчением. На самом деле курить ему не хотелось, это было так, вынужденное баловство, дымовая завеса, чтобы скрыть истинные чувства. Ему хотелось в парк, на свежий воздух, где не пахнет порохом и бычьим потом, а также смертью внутри сероглазой женщины. Пожалуй, он заслужил небольшую прогулку. Мертвецом он займется позже.

Но мысли крутились безостановочно. И не оставляло легкое беспокойство. С чего бы это? Всё прошло как нельзя удачнее. Лада появилась в самую удобную для него минуту. Диск в дисководе; он балуется пасьянсом; она ни о чем не догадывается. На протяжении этого нелегкого утра он сохранял полный контроль над ситуацией.

Правда, был один момент, когда ему показалось… нет, чепуха. Никакой команды не было; ему почудилось. Никто не советовал ему нажать на спуск. Да и разве можно назвать советом или командой случайное и бессмысленное сочетание слов – что-то вроде «лошадь каблук циан»? Нет, это полная бредятина. Быков он не переносит с детства – и действовал исключительно по собственной воле. Если бы это было не так, если бы он хоть на секунду мог вообразить себя марионеткой…

Тогда чьей, дьявол меня побери?!

Глупость. Глупость и слабость. Старческий маразм. Слуховые галлюцинации.

Ты что-нибудь слышишь сейчас, старый болван? Хоть что-нибудь, кроме собственного дыхания?

То-то же…

Чтобы окончательно изгнать призрак звука из ушей, он открыл «медиа плейер» и включил на воспроизведение своего любимого Чарли Паркера. Сел. Закрыл глаза. Хорошо…

Но музыка всё-таки не помешала ему спустя некоторое время спросить себя: «Интересно, можно ли заболеть игроманией, играя в бога?»