Текст книги "Здесь издалека (сборник)"
Автор книги: Андрей Десницкий
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
Банная ночь
Машина еле тащилась по забитому шоссе, словно превратилась в детский педальный автомобильчик: газ – тормоз, газ – тормоз… Откуда, почему их столько? Ведь суббота, вроде неоткуда. И долго ли еще так тащиться? Наконец, за крышами автомобилей, шедших впереди, мелькнули синие проблески милицейских огней. Авария, все понятно.
Широкий поток Новорижского шоссе превращался в ручеек, по одной, медленно, объезжал две искореженные легковушки, и скорую, и милицию. А с земли как раз медленно поднимали человеческое тело – забинтованное, окровавленное, но, кажется, шевелящееся. А главное, поднимали его так осторожно, как будут только живого. Значит, еще ничего.
– Ох… Митя, видишь, вон там какая сосна?
– Где, где, мама?
– Ну вон же, там…
Молодец Ленка, отвлекает. Нечего ребенку на кровищу эту смотреть, еще наглядится, будет время… Он ведь у них впечатлительный. И тут же мелькнула мелкая, подлая мысль: «ну вот, пробка кончилась, теперь шоссе будет пустым, может, еще и в баньку успеем».
– В баню-то успеем? – Ленка словно прочла его мысли.
– Да наверное, если так и дальше… должны успеть.
– Да, теперь-то быстро поедем. Вот же не приведи Господи…
– Мам, а где сосна? – встрял с заднего сиденья мелкий.
– Да все, проехали уже. А в баню с нами пойдешь?
– Пойду!
Правильно. С малолетства приобщать надо к традициям.
– Пап, а там машина что, сломалась?
– Ага, сломалась.
– А что у нее сломалось?
– Не знаю точно. Наверное, врезалась в другую машину.
– Их теперь будут чинить, да?
– Ага.
– А кто за ремонт заплатит?
Вот современные дети! А что, правильно. Деньги – часть нашей жизни, стесняться тут нечего.
– А за ремонт заплатит страховая компания. Теперь все машины застрахованы, мы платим компании небольшую сумму каждый год, а если авария – она платит за ремонт.
– Здорово! – удовлетворился Митька, – Сказку поставь?
Сунули в магнитофон кассету, и переливчатый, артистический, знакомый по детским пластинкам голос стал рассказывать про Карлика-Носа, потом про Маленького Мука… Долгая дорога, ребенку скучно.
А еще километров через полтораста, где давно уже кончилось роскошное Новорижское-Нуворишское и начались колдобины Тверской области, по одному ряду в каждую сторону – новое развлечение. Военная колонна. И такую поди обгони! И по правилам нельзя, да и в самом деле не втиснуться. Приходится плестись в хвосте с надеждой, что, может, свернут куда… Непривычно, ох как непривычно джипу плестись за грузовиком!
На самом деле Володе и джип был непривычен, куплен всего год назад. И было ему уже пятнадцать лет, и стоил он вовсе не столько, сколько джипу положено, а вот статус поднимал. И на дороге его теперь пропускали легко, словно висел перед ним в воздухе волшебный знак приоритета. Да нет, конечно, не был он крутым, так, мелкий бизнес, просто народ у нас пуганый, привык атрибутику уважать. В прежние годы черная волга, теперь джип, а суть мало изменилась.
– Что, так и придется плестись? – почти ласково, с участием спросила Ленка, и сразу вспомнилась и баня, и ребята, и вот из-за такой колонны… Да что он, в самом деле, сам забыл, на чем едет?
– Нет, погоди. Обочину только найду поудобнее.
Обочина нужна сухая, ровная, надежная, да вот и она. Включил полный привод, мигнул последнему грузовику фарами, взревел движком – и правый обгон по обочине, назло всем правилам, колоннам, дуракам и дорогам! Так только и ездить в России. И солдатики, уныло смотревшие из кузова на дорогу, оживились, стали пальцами тыкать, что-то говорить, да за шумом не слышно. Живо обогнали и последний грузовик, и предпоследний, и еще три, а там и кончилась эта колонна, и обочина не подвела. И начался прямой, без помех, путь к бане!
– Пап, а расскажи, как ты в армии служил?
Он даже поперхнулся, не зная, что ответить. Как об этом рассказать мальцу? А ведь ждет. Сказка давно закончилась, да и надоела, и пейзажи за окном не впечатляют, так что давай, папа… Только что рассказывать? Про будни боевой и политической, про сапоги да мозоли, портянки да бани, другие, солдатские бани? Или вот еще про товарища старшего прапорщика Дерюгина? Ни к чему это. Митьки это уже не должно коснуться, они что-нибудь придумают, уж такие деньги, как в военкомате берут, можно будет наскрести. Не пойдет он в эту рабоче-крестьянскую, крепостную, казенную.
Или придумать чего героического? Да не было ничего такого. Ни самому повоевать не пришлось (в Афганистане), ни воюющих разнимать (в Карабахе очередном), ни даже последствия мирного атома ликвидировать (в Чернобыле). Правда, в части химзащиты, стоявшей в южнорусском городке, где трубил Володя свои семьсот тридцать дней в сапогах, из офицеров и даже прапоров многие как раз с тех последствий вернулись. Да и то ничего, не жаловались, а рассказы были в основном анекдотичные, как колхозники в окрестных селах вишни себе собирали да уезжать никуда не хотели.
– В армии мне снились сны, – неожиданно для себя самого ответил Володя.
– А что, дома не снились, что ли? – недоумевал детенок.
– Дома тоже, но в армии… Знаешь, кто в армии не был, тот не знает, что такое сон. Нам его почти всегда не хватало.
Только как ему расскажешь про сны? Только тот, кто бывал несвободен, знает снам цену. В той кадрированной части в наряд ходили через день, так что привыкли, приспособились «щемить», как они это называли, прямо в наряде и даже на посту в карауле. В ночном штабе дневальный запирал дверь, стелил себе в углу шинель и отдыхал до самой проверки. Вот часовому у знамени приходилось немного сложнее. Стоял он на особой платформе, и если сходил с нее, сразу замыкались контакты и на пульте начальника караула загоралась лампочка. Приходилось подкладывать между контактами маленький зеленый камешек, «пасту ГОИ», которой начищали медные бляхи. А там можно было и на пол ложиться в обнимку с автоматом. Всем, кто бы так ни делал, в самый первый раз снился один и тот же сон: спящего часового застает на посту сам командир части… А потом уже не снились никакие залеты.
А вообще, сновидения – это было главное. Только они давали свободу. И ему, и другим снилось… Он ехал домой, почти каждую ночь, только прямая дорога оказывалась лабиринтом – что-то вставало на пути, и вот он бродил по соседним улицам, не в силах дойти до дому. И тут тяжелый и радостный сон разбивался вдребезги о крик дневального, и между «батальон, подъем» и «строиться, форма одежды номер три» он возвращался в реальность Советской Армии.
– Пап, чего молчишь? А что тебе снилось?
– Мне снилось, как я еду домой.
– Домой очень хотелось, да?
– Ага. И мне, и всем остальным.
– А теперь тебе снится, как ты едешь домой из армии?
– Теперь уже нет. Теперь…
С тех пор, как этот путь состоялся, он уже никогда не снился. Но приходили другие сны: что он снова в армии, не дослужил, оказывается, тогда каких-то дней (на самом деле их и вправду вышло меньше 730-ти, потому что призывали после студенческой сессии, уже в июле). И вот – ряды кроватей под синими казенными одеялами и ряды дней, устремленных к дембелю, почему-то не состоявшемуся. Сначала эти сны походили на настоящую армию, но чем дальше, тем сказочнее они становились, и оставалось только общее ощущение казарменной тоски, тягучей, непонятной, нескончаемой.
– Что теперь, пап?
– Теперь иногда снится, как будто я снова в армии.
– Бедный ты мой… – Ленка погладила его по плечу.
– Да ничего, на самом деле, страшного.
– А мне вот иногда сниться, что я снова в школе экзамен по химии должна сдавать, а я не знаю ничего…
И потом уже, километров через полтораста, когда и Митька задремал на заднем сидении, и та колонна осталась далеко позади, Ленка осторожно спросила его:
– И что, часто так сниться?
– Как «так»?
– Ну, про армию.
– Да нет… не так чтобы часто. Сам не знаю, почему. Знаешь, как будто мне говорят: во всем этом был какой-то смысл, я чему-то научился там, хотя и сам едва ли знаю, чему. Вроде потерянных два года… но был же какой-то смысл!
– Ты мне никогда об этом не рассказывал.
– О снах?
– О них, и вообще об армии. Плохо было?
– Ты знаешь…
И в самом деле, как об этом рассказать?
– Да знаешь, что жаловаться. Не так уж и плохо, были вот, кто действительно попал в Афган, или в стройбат забайкальский, где русских двое парней в роте. Тем да, круто пришлось. А у меня… да в общем, нормально. Как у всех.
– Ты – не все.
– Да в самом деле, Лен, нормально все. Просто – другой мир, другая жизнь. Параллельное пространство. Выпал на два года, потом вернулся, живой и здоровый. Может, чуть более зубастый, так это в жизни не раз пригодилось.
И больше об этом не говорили. Дорога была дальней и отвратительной по качеству, и еще пошел дождь, и приходилось обгонять фуры дальнобойщиков по встречке, брызги веером. В машине было тепло и уютно, играла спокойная ирландская музыка, а впереди ждала база отдыха, старые друзья и баня у озера, которую должен был заказать тот, кто из них приедет первым.
Добрались благополучно. Но первыми, конечно, оказались Смирницкие, а не они – слишком долго возились утром, поздновато выехали, да еще приключения эти по дороге. Серега встретил их прямо у ворот, обнялись, обменялись радостными восклицаниями про рыбалку, про шашлыки, да сколько лет сюда приезжаем, почти что с советских еще времен – все уже, считай, стало ритуалом. Только раньше на поезде-автобусе, да в общем корпусе, да без шашлычков, без бани… Денег тогда не было.
А что, кстати, баня? На сегодня занята. И банщик в этом году какой-то новый, их не знает. Ну ничего, Серега с ним договорился, что в полночь, как попарятся последние клиенты, после официального закрытия, он все приготовит и уйдет. И парься хоть до утра. А малой – что малой, положим спать, он и не проснется. Ничего страшного!
На том и порешили. Замучанный дорогой Митька уснул раньше, чем коснулся головой подушки, так что было время и собраться с толком, и Смирницких подождать на сосновой полянке у главного корпуса. Ясная августовская ночь, напоенная лунным светом, очертания стройных сосен, запах близкой воды и лесных трав.
– Вот оно, счастье! – выдохнул Володя.
– И еще две недели впереди! – отозвалась Ленка.
– Как город надоел…
– Вовка, знаешь, что я думаю… Вот как все-таки здорово, что живем сами по себе, можем поехать, куда хотим, и не нужны эти Багамы, и миллионы эти, просто вот так вот жить – вот это и счастье.
– Ага…
А тут и Смирницкие подошли, отправились к бане. Справа спал сосновый лес, слева за стволами блестела под луной вода, и так сладко было представить, как будут они нырять в этот плещущий свет, прямо из парилки…
У самой двери бани шагнула вышла им навстречу фигура:
– Уж и заждался, ушел почти. Вот и ключи, только завтра, едритьска-сила, поутру верните.
– Какая, говоришь, сила? – усмехнулся Смирницкий.
– Чего? – не понял банщик, – печка нормально протоплена, каменка хороша, сами увидите.
– Да не, я не о том, присказка у тебя забавная.
– А… – кажется, он так и не понял, о чем это, – ну, пошел я, легкого парку.
Парок и вправду был – легкий, но забористый. Протоплено и в самом деле было отлично, и стены добротные, досками обшитые, держали пар, и масла шалфея в воду капнули, когда поддавали, и вениками нахлестались…
А потом можно было лежать на воде, и над тобой плыли звезды, а под тобой озеро дышало своей жизнью, неизменной с ледникового периода, и сказочными были в этом полнолунии стволы сосен, россыпи трав, деревянные мостки и силуэты женщин, выходящих из воды.
Завернутые в простыни, раскрасневшиеся, счастливые, они потягивали за столом пиво, как вдруг Володя спросил у Смирницкого:
– Что там за присказка была, у банщика?
– Какая присказка?
– Ну, ты еще переспросил?
– Не помню… А что?
– Едритьска-сила?
– Ну да. А что?
– Да так, вспомнилось… Сегодня как раз Митька про армию меня расспрашивал.
– Так, пацан, ему и положено. Наша Танюха другим интересуется, все больше с мамой шепчутся. Мне бы вот тоже сына, может, через годик на второй заход пойдем.
– А у нас, – Володя сделал большой-большой глоток и в изнеможении откинулся к стенке, – у нас прапор был, батальонный старшина.
– Батальонный старшина?
– Ну да, часть кадрированная, рот не было, сразу батальон. Так вот, был такой товарищ старший прапорщик Дерюгин. Но все его звали Крамором, хрен его знает, почему. Вот у него такая же присказка была.
Дамы тем временем завели свой какой-то разговор, что-то о моделях и размерах, ну, как положено – мальчики о мальчишеском, девочки о девчачьем. Отдых все-таки.
– А у нас старшина был – хохол, – поддержал разговор Смирницкий.
– Это часто бывает, хозяйственные они. Наш вот русский был. Но не в том дело. Сволочь редкостная.
– Ну, на то и старшина.
– Нет, я не в том смысле. Что он там за порядком смотрел, наряды лепил – это, в общем, должность у него такая. Унижать он нас любил. Даже, знаешь, мог не наказать, а вот перед строем вывести, да как начать… Или вот, встанет батальон на «взлетке», и – досмотр тумбочек. У кого что хранится, да с комментариями. Письма, фотографии, книжки – знаешь, как начнет перед всеми: «вместо бабы своей лучше пасту зубную положите, товарищ солдат! Баба – она, едритьска-сила, гигиене не способствует! Как на случку в увольнение бегать, это вы сразу, едритьска-сила!» Так обосрет перед строем, карточку потом прямо в руки противно брать.
– Ничего себе, – присвистнул Смирницкий, – и что ж, не отпи… не отходили его за такое? – поправился он, оглянувшись на дам. Они уже и прислушиваться стали к мужскому разговору.
– Ну не в открытую же, часть у нас приличная была. Только когда основанная масса дембелей уходила, он отпуск брал, два раза в год. И из города уезжал. Он неженатый был, на родину ездил, куда-то в другую область.
– Ну, тогда понятно. Мужик без бабы, он звереет. Особенно вдали от дома. Он, считай, как вы срочную служил, даром что в казарме не жил. Та же лямка.
– Но, знаешь, один раз, как предыдущий призыв дембельнулся, он потом неделю в очках темных ходил на службу. И шепелявить стал, зубы, видно, тоже пересчитали. У нас ребята были с Дагестана, нормальные, но представления у них свои. Их по матери-то не пошлешь, обидятся, а чтобы вот так перед строем…
– Да… – протянул Смирницкий, – наш хохол и по матери мог, и всяко, и по морде даже заехать, но без дела не унижал. Мы-то мотострелки были, не то, что вы, у нас попроще.
– И знаешь, ты прав насчет лямки. Ему однажды Ванька Новиков так и сказал: «Мы, товарищ старший прапорщик, тут у вас в подчинении два года, а вы вот этой каптерке до пенсии служить будете». Тот, знаешь, осекся даже. Мы думали, он его по стенке размажет, а он так на секунду замолчал, сглотнул, да гаркнул: «Товарищ солдат, почему сапоги не чищены?» И наряда даже не влепил.
– Нечем крыть.
– Ну так. Вот я и подумал: встретить бы его сейчас… Вот просто встретить, Ваньку того же привезти, он же тоже москвич, еще кого-то из ребят. И спросить его: ну как, товарищ старший прапорщик Дерюгин, жизнь твоя прошла? Сколько портянок перемерял? Сколько плащ-палаток наших спер да туристам продал? Не зря прожил, да? А мы вот – кто в бизнесе, кто еще где, но все людьми стали, живем нормально. Один ты в своей каптерке заживо сгнил. Вот это, знаешь, месть почище мордобоя будет.
– А точно, – усмехнулся Смирницкий, – да напишите в часть, узнайте, служит ли еще, или дембель ему вышел, или просто ласты склеил от жизни такой. Да и поезжайте, поприветствуйте товарища.
– Да лень. Ну его. Ребят, кто еще в парилку, по последней, а?
– Я с тобой! – подхватилась Ленка.
А Смирницкие не пошли, напарились уже досыта. Да оно, пожалуй, и к лучшему.
Утром Володя зашел в административный корпус, оформить курсовку (вот ведь тоже дурацкие правила, Советский Союз в миниатюре). Администратор была любезна и приветлива, как всегда, цены были по нынешним временам несерьезные, и только одна мысль не давала покоя…
– Скажите… – вдруг, неожиданно для себя самого, спросил он, когда все дела уже были улажены, – а как фамилия вашего банщика?
– А что, какие-то возникли проблемы?
– Да ну что вы, какие проблемы, банька у вас просто райская, работает он тоже отлично, просто лицо показалось знакомым.
– Да-да-да, работает отлично, не нарадуемся. Сами знаете, на пенсию не проживешь, даже на военную, а мужчина он еще не старый, можно сказать, даже молодой. Исполнительный, порядок поддерживает. Он ведь из армии демобилизовался, или как это теперь называется, служил в других местах, а родом-то отсюда, вот и вернулся домой, к родным.
– А фамилия – Дерюгин?
– Ну точно, а вы откуда знаете? Тут раньше-то полдеревни у нас было Дерюгины, уже сейчас никого почти не осталось, да и деревни той уж и на карте нет, Иван-чаем все поросло, вот три года тому тетка его померла, и он из Дерюгиных последний, он ведь так и не женился… Откуда вы-то знаете?
– Да… – замялся Владимир, говорить ли, нет ли, а потом решил сказать неопределенно, свободы своей не стискивать подробным объяснением: – встречались когда-то давно, помню вот такого товарища старшего прапорщика Дерюгина. Вроде, похож. Подумалось, может, он и есть.
– Вот же какой у нас знаменитый банщик, и в Москве про него знаете! В газетах, наверное, писали? Вы, может, журналист, репортаж про него делали?
– Да нет, что вы, – рассмеялся Володя, про Дерюгина и в газетах! Разве что в журнале «Крокодил», причем в роли самого главного крокодила. Но говорить такого не стал.
– А зря, про него бы надо. Он же у нас герой-ликвидатор, чернобылец. Знаете ведь, человек жизни другим, можно сказать, спасал, а свою-то подпортил, и как. Жена ведь от него ушла, у него после того Чернобыля ни деток уж не было, ни мужского, знаете, начала. Вот она его и бросила, зачем он ей такой. А он с тех пор так и неженатый, жалко вот мужика, да и есть у нас кому, есть…
– Чернобылец, говорите?
– А то! И медаль ему прислали, ликвидаторскую. Он же добровольцем туда, сам заявление писал! Только не умеют ведь у нас беречь своих людей, главное наше богатство…
– Ладно, спасибо.
Володя вышел на крыльцо, закурил. Чернобылец… Ну и что? У них в части половина офицеров и прапорщиков была оттуда, войска-то химические, никто и в голову не брал, что они особые герои. Ну, льготы были положены. Тогда вообще об этом не задумывались. Дежурный по части один раз, шутки ради, счетчик Гейгера принес на дежурство, стал подносить ко всем предметам в дежурке, и стул, на котором он сидел, выдал – сорок пять миллирентген в час! Три фона, втрое выше, чем положено. Обычный стул из магазина, он в Чернобыле не был, но вот те зады, что на него садились день ото дня…
А вот сволочью он был редкостной, товарищ старший прапорщик, это да. Это несомненно. И в морду бы ему дать не мешало.
Да может, совпадение? Лица он в темноте как и не разглядел. Фамилия редкая, но не уникальная, как и присказка та дурацкая. Впрочем, что гадать. Все равно ключи от баньки у него, и надо занести их банщику, вот, при дневном свете и разберемся.
Он отправился к бане, но уже сам не верил в совпадение. Вот теперь – сказать ему все, все что хотелось тогда, да возможности не было. Показать ему, что он – он теперь человек, и всегда им был, а Дерюгин как был нулем и холуем, так им и остался. Наглядно так показать. Доказательно.
– Доброго утра! Ну, как банька?
Дерюгин стоял прямо перед ним – сам вышел навстречу, по своим каким-то делам, и был он постаревший, сморщенный слегка, но все тот же самый Крамор, про которого писали на дальней стене гаража: «Крамор – мраки», и когда смывали эту надпись, она обязательно появлялась вновь.
– Банька? Хороша банька, – в замешательстве ответил Володя, и даже «спасибо» забыл от удивления прибавить. Как бы только начать… Здравия желаю, товарищ старший прапорщик? Получите в рыло, товарищ старый пердун, за все наши унижения? Но нет, это дагестанцы так сделали, он лучше словесно, как и тот их унижал. За всех и за всё. Дагестанцы б встретили, так вообще бы его убили, наверное.
– Ключи-то? – ласково спросил Дерюгин. Он его не узнавал, да и куда было узнать, сколько таких прошло перед ним за годы службы. Ничего, это даже лучше, так эффектнее будет.
– Ключи, да, ключи… – порылся по карманам, достал, так и не решив, с чего бы начать.
– Я уж там побывал, сегодня с утра ведь новые клиенты у меня, прибрался. Венички-то уж как поистрепали!
– Венички?
– Венички, едритьска-сила, – подтвердил банщик, словно печатью удостоверение прихлопнул. Ах, тебе, гад, венички сэкономить захотелось? А шесть сотен вчера на карман получил или нет? Может, отрабатывать неохота? Так ты, Дерюгин, надо мной два года измывался, кончилось то время. Теперь ты будешь за мной пол подметать, ты мне дровишек подкидывать, ты мне, если потребуется, и спинку помассируешь, и пятки почешешь, что тут венички! Ты теперь в дерьме, где и должен быть, и есть на свете справедливость. А я человек, и все мы люди, все твои бывшие рядовые, все чего-то добились, кем-то стали. Один ты, бобыль банный…
Чернобылец-доброволец. Ликвидатор. И та авария на шоссе. Тогда ты проехал мимо. Ты ничем не мог помочь. И в Чернобыле не мог, не тебя туда послали. Какая, в сущности, разница, где он был…
Помолчал, дожевывая травинку, и ответил:
– Ладно, хорошие были венички. И банька отличная. Спасибо, Семеныч! Может, денька через три еще разок, а?
– А то! Постойте… отчество-то мое откуда знаете?
– Да в контору сейчас заходил, так, поинтересовался. Надо же как-то тебя называть!
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.