Электронная библиотека » Андрей Десницкий » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 15 апреля 2014, 11:18


Автор книги: Андрей Десницкий


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Шрифт:
- 100% +

А мимо шло живое настоящее. Две девчонки-подростка на роликах: одна тряхнула челкой, что-то сказала подружке, обе прыснули и проехали мимо. Почему у меня всегда возникает в таких случаях подозрение, что смеются надо мной? Нет, конечно же, над чем-то своим, не над этим же растерянным и невыразительным дядькой у чужого подъезда. И стоял, смотрел зачем-то в их упругие спины в цветастых майках, с маленькими рюкзачками, и у правой торчала во внешнем кармашке початая бутылка колы.

Интересно, почему на роликах по городу катаются в основном девчонки? Или парни просто занимаются этим в каких-то особых местах, на роликодромах, или как у них там это называется? Да, наверное, отрабатывают свои пируэты и подскоки, чтобы потом пофорсить.

А у нас вот не было этого в отношениях, форса совсем не было. Встретились два немного уставших от жизни человека, которым так нужно было остановиться, продохнуть, и не стыдно нам было казаться недотепами.

Впрочем, в самом деле, глупо стоять у подъезда… прогуляться вдоль? И даже перейти на ту сторону, чтобы этот зубр не подумал, что я под его окнами вышагиваю – я ведь так и не видел его окон, дальше прихожей не пустили, но судя по всему, как минимум одна комната выходит сюда. Да, на другую сторону, вот так.

Остановилась машина, серебристая иномарка-капелька, никогда не разбирался в названиях и марках, но судя по всему – дорогая, комфортная. Вынырнула из нее элегантная пара под тридцать, как из рекламного ролика – люди, у которых всё складывается и раскладывается, смотря по обстоятельствам. Светлый летний пиджак, бирюзовое платье с неглубоким вырезом, изящный взмах руки с брелоком, иномарка послушно мигнула огоньками и осталась ждать, а хозяева нырнули в дверь какого-то магазинчика – снасти для рыбалки, надо же. Собираются в отпуск, не иначе. Может, у него эта рыбалка – как у Лени астрал? И будет сидеть бирюзовая дама на берегу, и познакомится с каким-нибудь чудаком вроде меня… А такой ведь и прибьет, не поморщась. Лене нужно тоже быть благодарным, за его-то терпение.

А с Маришкой у нас было общее дело, тот самый проект. Деньги кончились довольно быстро, проели, в конце концов, но строгой отчетности по грантам тогда и в заводе не было. Что написали, то и хорошо, в конце концов, по их германским меркам потрачены были копейки, а результаты в любом случае были небесполезными. И я надеялся, что мы напишем эту книгу вместе, а потом защитим с ней по диссеру, и устроимся работать куда-нибудь в Геттинген или Штутгарт, в университет или научный центр, и вытащим своих супругов, и всё у нас будет как в сказке – за тридевять земель, за тридесять морей.

На самом деле более ценным было другое. Мы называли это словом «выгуливать». Мы вместе уходили, например, с заседания кафедры, и я кипел, по-детски возмущался: ну как же так можно, ну неужели они не видят, что всё разваливают своими руками, кого они набирают в аспирантуру, кого выбирают в ученый совет! И мы гуляли час или полтора по Воробьевым, шли в Нескучный, она выслушивала меня, и соглашалась, и мы вместе высмеивали самоуверенную тупость заведующего, крысиную возню наших милых кафедральных дам. Иной раз можно было бы сойти с ума, если бы не эта пара глаз, которая видела вещи точно так же, как и я.

Вот идут пор другой стороне улицы и квохчут две дамы того самого возраста, предпенсионного… куда делась та девоночья жизнерадостность, то веселье, что катило на роликах? Они ведь тоже были девчонками, эти дамы. Почему им теперь надо постоянно кого-то грызть, даже не за должность, а так, ради удовольствия? На нашей кафедре грызли Маришу, может быть, во многом из-за меня. Бабский коллектив не простит женщине, если на нее так смотрит мужчина. И уже мне надо было выгуливать Маришу, и объяснять ей, какие это всё глупости, впрочем, она и сама всё знала, я мог бы и помолчать. Она же была прирожденным психотерапевтом.

Именно так. Я бы просто не смог без нее. Да что там – я и в самом деле не мог без нее, как без наркотика, и это совсем не походило на подростковую влюбленность. Мне надо было знать, что она будет рядом всегда, когда будет нужно. Может быть, я пережал немного с этим? Ей, наверное, просто надоело приходить на помощь… В общем, этого я от нее и ждал на самом деле, не проекта, нет.

А с проектом, конечно, ничего не вышло. И даже нельзя сказать, что виновата была Марина. Я тоже, в конце концов, переоценил себя, и задачи оказались куда более масштабными, чем думалось сначала. Рабочая гипотеза затрещала под грузом исключений и необъяснимых фактов, и надо было вводить новые и новые параметры. Это было даже красиво и интересно, теория вырисовывалась еще более и глубокая и живая, но всё это требовало материала – систематизированного и классифицированного. Без него все наши выкладки становились просто голословными утверждениями, как в недавней монографии того зубра. В Геттинген с таким не берут.

Наверное, она просто сломалась под этим грузом черной работы. Может быть, ей не хотелось быть второй – но, с другой стороны, она же сама не претендовала ни на что иное… В конце концов, есть лидеры и есть ведомые, это естественно, тут нет ничего обидного. Вот как этот работяга в замызганной ветровке, что идет навстречу, счастливый, с бутылочкой недорогого пивка, не станет никогда ни бизнесменом, ни даже начальником цеха, и это его собственный выбор.

В общем, она просто пропала. Не пришла на кафедру в оговоренное время, но ответила по телефону, что придет завтра, не пришла другой раз, а потом и по телефону ее застать уже было невозможно. Леня трубку не брал никогда, принципиально, а Марина то ли уехала куда-то, то ли просто не хотела никого видеть и слышать. Через две недели я уже и сам перестал ей звонить. Она потом перезвонила как-то раз и другой, поздравила с днем рожденья, говорила вроде бы тепло, но ни словом не обмолвилась о прежнем. Словно ничего и не было. Так и обошлось – вроде не ссорились, а просто разбежались.

Спасибо, что Лиза тогда меня по-настоящему поддержала. Она выслушивала мои гневные отповеди, которые выдал бы я нерадивой сотруднице, если бы она подошла к телефону – а выдавал в пустоту, платяному шкафу или Лизе. А то я и просто сорвался на Лизу без особых причин, потому что было мне хреново, а она поняла и простила, без скандала. Тут уже она меня, по сути, выгуливала, хотя совершенно этого не умела.

Негустой поток людей обтекал, как струя летнего дождя, не оставляя следов в памяти и ничего не меняя в этом мире. Как знать, может быть вот здесь, вот сейчас рядом проходят родные друг другу люди, которым недостает только одного – познакомиться? Как мы с Маринкой. Или на самом деле мы были чужими – и остались ими? Просто сцепились в какой-то момент зубья шестеренки, а человек не на станке выточен, у него все зубчики разные, и число их шестизначное. Вот, иногда совпадают два зубчика, как у нас с Маришей. Провернулись колесики – и всё, вращаются себе дальше, зацепляют других и по другим поводам. И к той комбинации, одной из миллиона, уже не вернуться никогда.

Даже если я увижу ее сейчас, что я ей скажу? Не высказывать же старые обиды, да и хорошего у нас было больше, как ни крути. Сказать, что когда-то я не мог без нее жить, а теперь могу, и вроде бы неплохо получается? Что я написал-таки свой диссер, и она может придти на защиту, выпивать с зубром – ах да, зубр-то как раз не придет… Не придет и она. К чему? Работает, наверное, в каком-нибудь офисе, бумажки перекладывает за свою «полторашку», объем продаж отслеживает.

Нет. Ничего не будет. «Как Леня, как дочка». Да понятно как, в целом неплохо. Ну, и Лиза с Вадькой тоже. Вот, в Евпаторию собираемся, Вадьке путевку достали от универа, ему же надо, и такое еще бывает, хотя редко. Ну, заходите как-нибудь. Чужие люди. Совсем чужие. И лучше даже не знать, что и как сейчас, потому что если беда – уже не помогу, а если мне будет нужна ее помощь – уже не доверюсь. А светских бесед за чаем мне и так хватает в жизни. Нет.


Он уже нырял в метро, бегом спасаясь от очередного наплыва летнего дождя (опять не догадался зонтик захватить), как вдруг из киоска с дисками резануло чем-то до боли родным, бардовским. Барды нынче в моде, и песня была забыто-знакомой – нескольких слов было довольно, чтобы она развернулась там, внутри, в огненный цветок.

Как же там пелось? «Друзья уходят как-то невзначай…» – а дальше? Не помню. Потом: «и мы смеемся с новыми друзьями, а старых вспоминаем по ночам». И еще там точно так было: «и на прощанье стискиваем руки, и руки обещают нам: приду». Не приду, и не придет. Некуда приходить, и незачем. И даже просто некому.

Зато есть отзыв, идиотский, но формально положительный, и оба оппонента только за, и ученый совет наверняка не будет кидать подлянки, и значит, что-то в жизни получилось. А старых вспоминаем по ночам. И пусть. И ладно.

Это было, и спасибо жизни, ей, себе самому, что оно – действительно было, а значит, осталось навсегда.

Любовь накануне референдума

Велик и страшен… А впрочем, нет. Крут и приколен был для Сереги Демина год от Рождества Христова 1991, а от начала перестройки – это смотря как считать. Ходил он на демонстрации, возмущался подавлением свободы слова в Вильнюсе, требовал отмены шестой статьи конституции и всего такого прочего. И славно пригревало уже почти весеннее солнышко, разбрызгивая нестерпимый свой блеск по сугробам на обочинах – ну ничего, вот еще чуть-чуть, и потекут они, и наполнится душный московский воздух щебетом птиц и ароматом цветов.

А теперь, когда надвигался референдум о сохранении СССР, Сереге и вовсе на месте не сиделось. Тут ведь каждый голос был важен. Родственников уже не переубедить, они при Советской власти выросли, а вот друзья-приятели, однокурсники – другое дело. Настроения в целом вполне демократические, только вот гражданской сознательности маловато – могут и вовсе на избирательный участок не пойти, воскресенье ведь, выспаться хочется.

Да и учебы никто пока не отменял. И программы – хоть там перестройка, хоть демократизация, хоть что – программы оставались прежними, да и преподаватели тоже. Первой парой назавтра была, например, история КПСС. Коллоквиум по Февральской и Октябрьской. И преподаватель был такой заматерелый сталинист, на сатира похожий, хоть и хромой (фронтовое ранение), и старый, а девчонок взглядом так и обшаривал. Только спуску в партийных резолюциях никому не давал, даже своим любимицам вроде Машки-толстушки.

Так что лежал себе Серега в постели и читал перед сном «Краткий курс истории ВКП(б)» 38-го года издания. Не то, чтобы у него не было под рукой ничего поновее – классический серый кирпич «Истории КПСС» лежал себе на подоконнике, но… был какой-то особый шик, особый прикол в том, чтобы учить «капээсню» по первоисточникам. Даже не по переизданиям 40-х или 50-х, а именно по первому, тому самому, легендарному… Да не так уж много и изменилось в «кирпиче», если честно. Потолстел он, расплылся в округлых и длинных оборотах речи, исчезла сталинская шершавость языка, суконность формулировок, безвкусность тавтологий, за которыми так и видишь, как рука с трубкой нарезает воздух: во-первых… во-вторых… За ней весь мир и так следит, не дыша – так к чему ей заботиться о стиле?

Читаешь – как наждачкой натираешь стекло, и противно, да не забудешь, не отключишься. Нет, далеко округло-унылому бормотанию «кирпича» до этой суконности Виссарионыча.

«Революционное возмущение петроградских рабочих и солдат переливало через край. 3 (16) июля в Петрограде, в Выборгском районе, стихийно начались демонстрации. Они продолжались весь день. Отдельные демонстрации разрослись в общую грандиозную вооруженную демонстрацию под лозунгом перехода власти к Советам… Несмотря на мирный характер демонстрации, против демонстрантов были выдвинуты реакционные части – юнкерские и офицерские отряды. Улицы Петрограда обильно были политы кровью рабочих и солдат. Для разгрома рабочих были вызваны с фронта наиболее темные, контрреволюционные воинские части.

Меньшевики и эсеры в союзе с буржуазией и белогвардейскими генералами, подавив рабочую и солдатскую демонстрацию, обрушились на большевистскую партию. Помещение редакции “Правды” было разгромлено. “Правда”, “Солдатская правда” и ряд других большевистских газет были закрыты… 7 июля был издан приказ об аресте Ленина… Кончился мирный период революции, ибо в порядок дня был поставлен штык».

А какая самоуверенность в оценках! Заранее задано, кто хорош, кто плох, и не нужно ничего доказывать. Мы вас свергнуть хотим, а вы защищаться осмеливаетесь, части с фронта вызываете. Да еще не нами распропагандированные, а темные, вишь ты. Вы нам газету закрыли, а вот мы вас штыком, и все одно вы виноваты будете. Смешно даже представить себе, чтобы в «боевом восемнадцатом» кто-нибудь там жаловался на закрытие газеты… К стенке не поставили как классово чуждого – дыши да радуйся.

Эх, да какой там штык? Ну, редакцию разогнали, ну приказ об аресте издали. Да так и не арестовали. Поделом, поделом тебе, Керенский… Большевики-то времени не теряли!

Лежит Серега на постели, книжка в руках, лампочка на стене с детства привычная, и светятся там, за стеклом, московские окна. Там пьют чай или водку, ругаются или любят, а тут лежит паренек и пережевывает, переживает то, что случилось с его страной более полувека назад, как будто решается все здесь и сейчас, и от него все зависит.

«Ввиду изменившейся обстановки большевистская партия решила изменить свою тактику. Она перешла в подполье, укрыла своего вождя Ленина в глубоком подпольи и стала готовиться к восстанию, чтобы свергнуть власть буржуазии силой оружия и установить Советскую власть». Просто и конкретно, без сантиментов. Вот они и победили. Упустили, упустили тогда демократы свой шанс! Сейчас бы не упустить.

Да впрочем, тогда ли насовсем упустили? Был же еще, кажется, момент… Всего лишь момент, но был.

«… Контрреволюционный генерал Корнилов прямо требовал “упразднить Комитеты и Советы”. Заговор Корнилова подготовлялся открыто. Чтобы отвлечь от него внимание, заговорщики пустили слух, что большевики в Петрограде подготовляют восстание ко дню полугодовщины революции – 27 августа. Временное правительство во главе с Керенским обрушилось на большевиков, усилило террор против пролетарской партии. Вместе с тем генерал Корнилов собирал войска для того, чтобы двинуть их на Петроград, ликвидировать Советы и создать правительство военной диктатуры».

Вот! Вот оно! Да разве восстание было слухом? Сами же пишут, что уже в июле его готовили!

«…генерал Корнилов собирал войска для того, чтобы двинуть их на Петроград, ликвидировать советы и создать правительство военной диктатуры. О своем контрреволюционном выступлении Корнилов предварительно сговаривался с Керенским. Но в самый момент корниловского выступления Керенский круто изменил фронт, отмежевался от своего союзника. Керенский опасался, что народные массы, поднявшись против корниловщины и разгромив ее, заодно сметут и буржуазное правительство Керенского, если оно не отмежуется теперь же от корниловщины.

25 августа Корнилов двинул на Петроград 3-й конный корпус под командованием генерала Крымова, объявив, что он намерен “спасти родину”. В ответ на корниловское восстание ЦК большевистской партии призвал рабочих и солдат к активному вооруженному отпору контрреволюции. Рабочие быстро начали вооружаться и готовиться к отпору. Красногвардейские отряды в эти дни выросли в несколько раз. Профсоюзы мобилизовали своих членов».

Да, члены профсоюзов против шашек «дикой дивизии». Бред, какой все это бред! И как же люди не видят идиотизма всего этого пустозвонства. Вот хоть та же Иришка…

Ведь яснее ясного было, что смотрит Серега в книгу, а видит – нет, не фигу, конечно, а русую косу девчонки из группы, с которой… с которой, в общем, он сегодня разругался вусмерть. Причем как раз насчет политики партии.

Был такой ясный, уже совсем весенний день, и небо синело, и снег сверкал, а они шли после занятий из своего корпуса к столовой, и он, казалось бы, так убедительно и доходчиво объяснял ей, как надо правильно голосовать на референдуме…

– Как же ты можешь, Сережа! – внезапно остановилась она, и продолжила, словно и не слышала ничего, – это же наша страна!

– Не наша, а коммунистическая! – поправил он ее, – а наша будет новая Россия, освобожденная от большевиков, в союзе с другими свободными народами!

– Какой же ты дурак! – уже почти кричала она, – люди на смерть шли, люди верили в это всю свою жизнь, все отдавали, а ты вот так вот взял – и развалил?

– Да, развалил, если это тюремный барак, так его надо развалить, только потом на его месте можно построить что-то другое…

– Барак, ну какой барак? Ну ты посмотри вокруг, вот это все, университет, дома, троллейбусы, жизнь вообще – это же все наше, советское, родное, с детства, а ты чем хочешь это заменить? Да ну тебя!

Она повернулась, и пошла по аллее, и надо было бы ее догнать… только что тут говорить? Не понимает человек. Никак не понимает. И откуда она только набралась этого пустозвонства? Неужели отсюда? И снова Серега в мрачной сосредоточенности утыкался в жухлые, вялые страницы, словно одолей он их – и вернет девчонку.

«Насмерть перепуганные эсеро-меньшевистские лидеры, в том числе Керенский, искали в эти дни защиты у большевиков, ибо они убедились, что единственная реальная сила в столице, способная разбить Корнилова, – это большевики…

В результате всех этих мер корниловщина была разгромлена… Разгром корниловщины показал, далее, что большевистская партия выросла в решающую силу революции, способную разбить любые происки контрреволюции. Наша партия не была еще правящей партией, но она действовала в дни корниловщины, как настоящая правящая сила, ибо ее указания выполнялись рабочими и солдатами без колебаний.

Борьба с корниловщиной оживила захиревшие было Советы рабочих и солдатских депутатов, освободила их из плена соглашательской политики, вывела их на широкую дорогу революционной борьбы и повернула их в сторону большевистской партии. Влияние большевиков в Советах выросло, как никогда».

Вот теперь уже действительно все, без возврата. Как у них с Иришкой. Если бы Керенский со своими министрами, да и вообще все они, тогда сами понимали, что их ждет! Если бы те же Корнилов и Керенский нашли способ договориться, отстоять – да не свою власть, Россию. Если бы можно было отмотать пленку назад! Чтобы проснуться завтра – и никакого тебе краткого курса ВКП(б), а какая-то совсем другая история совсем другой страны… И Иришка бы тогда…

Засыпает Серега, уронив томик на одеяло, и только краем глаза успевает заметить, как падает в окне звезда – и с чего бы это звездам падать в марте?


Будильник зазвонил вовремя. Только вот встать по нему опять не удалось, и снова мама тормошила его, когда уж совсем опаздывал. А дальше оно и завертелось, как всегда. Отец уже ушел в свое конструкторское бюро, ему на другой конец Москвы добираться, а маме попозже выходить, вот она и поджарила яичницу. Кстати, чего это она так расщедрилась? Ах, ну да, позавчера же в гастрономе за два квартала яйца выбросили, и как раз ей удалось взять соседского ребятенка, и еще Серегина карточка покупателя была с собой, так что три десятка дали. А вот зубная паста, оказалось, уже кончилась, а есть ли она теперь в продаже – кто ж ее знает… Вроде, ни есть ее нельзя, ни пить, так что должна продаваться.

В общем, все как обычно. Собрал сумку, чмокнул маму, выскочил во двор. Прошел, почти пробежал, мимо памятника Тельману, что стоял у самого входа в метро, окинул его привычным взглядом… Надо же, никогда не замечал, чтобы у Тельмана были такие забавные усики, как у Чаплина. Руку свою вознесенную он тоже вроде не совсем так держал – не прямой, а согнутой. А может, просто показалось. Все одно, останавливаться и разглядывать было уж совсем не вовремя.

Так что Серега заскочил в метро, плюхнулся на неожиданно свободное место… Сосед развернул «Огонек» с широкой надписью на обложке, на фоне российского триколора: «Референдум тревоги нашей». Ну да, Коротич дает прикурить партократам, все понятно.

В другое время непременно постарался бы почитать журнал через плечо, он этого номера еще не видел, но сейчас решил не тратить времени. Лучше было полистать еще старый учебник. Коммунистов надо бить их же оружием. Нечего им лозунги демократические кидать, за такое еще и пару поставят, как нечего делать. Надо цитатами из классиков. Правда, про то, как Маркс в личном письме просит Энгельса прислать столько-то там мозельского, потому что бочку рейнского уже всю выпили, Серега так и не рискнул процитировать, но вот из «Государства и революции» как-то привел на семинаре кусочек. Дескать, что касается разрешения сложнейшего вопроса о нравственном устройстве общества, то, как учил Владимир Ильич Ленин, вооруженные рабочие – люди серьезные и никому не позволят обращаться с собой безнравственно. И точка. Вся группа тогда аж дыхание затаила, только Иришка фыркнула.

Ну вот сейчас и почитаем, чтобы во всеоружии… Полусонный Серега достал потрепанную временем книжку, раскрыл, где раскрылось, уткнулся в знакомый, вроде бы, текст:

«Революционное напряжение в столице переливало через край. 3 (16) июля в Петрограде, в Выборгском районе, начались инспирированные большевиками вооруженные демонстрации под лозунгом перехода власти к советам. Большевицкая верхушка надеялась, что народное возмущение соглашательской политикой правительства Керенского, а также меньшевиков и эсеров, на своем гребне вынесет их наверх, к власти. В случае провала демонстраций большевики готовились заявить о стихийности этих выступлений, несмотря на то, что сами они со всей очевидностью готовили вооруженное восстание».

Знакомый текст – тот же самый шрифт, тот же стиль… Но слова! Слова были какие-то не такие. Странно.

«Против мятежников были выдвинуты верные правительству части. Не обошлось без немногочисленных жертв, но в результате порядок был восстановлен. Подавив мятеж, правительство Керенского, наконец, осознало всю губительную опасность большевизма, и обрушилось в союзе с патриотически настроенными силами на саму большевицкую партию. Были, наконец, арестованы ее лидеры – Ульянов, Блюмкин, Джугашвили и другие; при обысках были обнаружены неопровержимые свидетельства их принадлежности к агентуре германского генерального штаба. Специальной следственной комиссией было установлено, что…»

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Театральная. Переход на станции Охотный Ряд и Площадь Единения.

Так, здесь переходить, – Серега встал и начал протискиваться к выходу. Названия станций… Да, что-то не то было и в названиях станций. И уже перед самыми дверьми глаз скользнул по привычному многоцветью схемы метро, выцепив только заголовок: «Схема линий Московского метрополитена имени Корнилова…» Переименовать-то когда успели? И дальше, по красной ветке, где ему как раз ехать: «Охотный ряд – Библиотека им. Корнилова – Тихомировская – Парк Культуры – Врангелевская – Спортивная – Воробьевы горы – Университет…»

Вот это да! Не зря, что ли, падала звездочка?

А толпа, толпа была все та же самая, утренняя московская, хмурая, озабоченная, потрепанная. И так же играли музыканты в длинном переходе, и так же назойливо наставляла неразумных пассажиров дежурная по эскалатору, что проходить нужно слева, стоять справа, не задерживаться…

Скорее, скорее бы в вагон, а там можно будет почитать дальше. Интересное повествование получается.

На красной линии уже сесть не удалось, да и стоя трудно было приткнуться с книжкой. Раскрыл ее, чуть не тыкая в чужую спину, и руки от волнения не могли справиться с пожелтевшей от времени бумагой, так что пару страниц невольно пропустил, про комиссию. Впрочем, неважно. Выводы примерно ясны. Так что, что дальше-то?

«…ко дню полугодовщины революции – 27 августа. Именно в этот день должен был начать свою работу трибунал над лидерами большевицкого мятежа. Вместе с тем генерал Корнилов собирал войска для того, чтобы двинуть их на Петроград, ликвидировать советы и создать, совместно с Керенским, правительство национального спасения. Соглашатель Керенский, предвидя в генерале историческую личность, которая затмит его вместе со всем окружением, долго колебался, однако в последний момент, устрашенный перспективой нового большевицкого восстания, принял предложенные ему условия.

25 августа Корнилов двинул на Петроград 3-й конный корпус под командованием генерала Крымова, объявив, что он намерен спасти Родину. В ответ на военное выступление большевицкие провокаторы и недобитки попытались сформировать отряды “красной гвардии”, однако, лишенные как центрального руководства, так и поддержки народных масс, не смогли ничего противопоставить железной дисциплине и твердой воле воинов Отечества».

Вот оно! Этот сценарий вчера и представлялся ему так ясно, когда…

А может быть, просто кто-то подшутил? Серега взглянул на обложку: тот же самый 1938 год издания, Москва… нет, непохоже, чтобы шутка. Книга явно старая, такую на раз не изготовишь. Вот только название несколько иное… «Краткий курс истории ВПД(к)».

– Простите… – он обратился к соседу справа, хмурому мужчине, – вам знакома эта книга.

Тот присмотрелся к обложке, с удивлением и недоверием взглянул на Серегу, хмуро бросил ему в ответ:

– Ну, слышал.

– А что такое ВПД(к)?

– Слушай, ты чего привязался, а? – неожиданно агрессивно ответил мужик.

– Да нет, я уточнить хотел…

– А то ты сам не знаешь, а? За такие разговорчики знаешь, что бывает?

– Да ничего уже не бывает, – вступилась миловидная женщина слева, – может, товарищ иностранец, интересуется вот. Или, может, амнезия у него, такие случаи по телевизору показывали, в одном кино мексиканском. Нормальный вроде, а ничего не помнит.

– Я смотрю, вы тут все с Лубянкой познакомиться хотите, – буркнул мужик и заторопился к выходу.

– Ну что так бояться, как будто на дворе тридцатые, честное слово! – словно бы обиделась на него дама, – я объясню, что тут трудного? ВПД(к) – это старое название ППЕС. Где-то во время войны поменяли, или сразу после, я не помню точно.

– Чего? – только и смог ответить Серега.

– Ну как! Раньше было Всероссийское Патриотическое Движение (корниловцев). Это еще с революции так пошло. А потом назвали Патриотическая Партия Евразийского Союза. Все очень просто.

– Ага! – навис над дамой волосатый немытый парень, – и долой шестую статью Конституции! Долой руководящую и направляющую!

В этом прозвучало что-то родное и знакомое, только… только причем здесь тогда она, шестая и направляющая?

Дама ничего не ответила, а Серега просто уткнулся в чудодейственную свою книгу в поисках хоть какой-то подсказки:

«Насмерть перепуганные эсеро-меньшевистские лидеры, в том числе Керенский, искали в эти дни защиты у корниловцев, ибо они убедились, что единственная реальная сила в столице, способная разбить большевиков, – это корниловцы.

В результате всех этих мер большевизм был разгромлен… Разгром ульяновского мятежа показал, что патриотическое движение выросло в решающую силу революции, способную отразить любые покушения на российскую государственность. Корниловцы еще не сформировали правящей партии, но они действовали в дни ульяновщины, как настоящая правящая сила, ибо их указания выполнялись благонамеренными гражданами без колебаний…

Борьба с ульяновщиной покончила с поднявшими было голову советами, освободила здоровые элементы центристов из плена соглашательской политики, вывела их на широкую дорогу борьбы за народное счастье и повернула их в сторону патриотически настроенного офицерства. Справедливый смертный приговор за измену, вынесенный военно-полевым трибуналом лидерам большевицкого мятежа 3 сентября…»

– Что, сынок, к семинару готовишься?

Ласковый голос старика, сидевшего прямо перед ним, заставил его оторваться от чтения. Морщинистое волевое лицо, теплый взгляд… Кажется, он только что вошел, не слышал приставаний Сереги насчет всех этих загадочных партий.

– Да, к семинару, – ответил он, – к коллоквиуму, если точнее.

В самом деле, он же поехал на коллоквиум… только теперь не вполне понятно, по какому, собственно, предмету.

– Учи, учи как следует. Мы же всю жизнь с этим, всю войну прошли. Я вот от Курска и до Будапешта, в танке два раза горел. И все с верой, в народ наш, в партию, в корниловские идеалы. Теперь-то у многих молодых ничего святого, а ты, я смотрю…

– А к коммунистам… К коммунистам вы как, дедушка, относитесь? – с замиранием сердца спросил его Серега.

– А как к ним относиться-то? Я уж, сынок, свое с ними отвоевал. Знаешь, чай, Дроздовскую гвардейскую бронетанковую дивизию? Вот я в ней с самого Курска бил этих коммуняк в хвост и гриву, тельмановцев, оккупантов проклятых… Такой у нас с ними разговор был, короткий. Тельманюгенд еще, мальчишки эти, под конец войны с фауст-патронами нас жгли, так их жалели, по морде съездим раза, да и домой отпустим. Ну, а если уж из ротфронтовской дивизии, мы вот под Балатоном как раз с «Мертвой головой» схлестнулись – таких пленных сразу в расход. Там меня, под Балатоном, и задело, когда «пантера» ихняя тридцатьчетверке моей в борт…

– Тельмановцы – это немцы? – перебил его Серега, – с ними воевали?

– А то сам не знаешь! – усмехнулся дед, – ну я знаю, конечно, немцы они тоже разные бывают. Тельманы, как говорится, уходят и приходят, а немецкий народ остается. Помню, была у меня там одна… Впрочем, это к делу не относится, – посуровел он.

– А что Гитлер? – с недоумением переспросил Серега.

– И чему вас только учат! – заскрипел дед, – будто не знаешь сам! Как победили коммунисты на выборах в рейхстаг, стал Тельман канцлером, так товарища Гитлера и в тюрьму. Замучали там его, в Бухенвальде, что ли, уж не помню. И других многих, Рема там, Гесса… соратников-то наших по борьбе, германских патриотов, борцов за народное счастье. И наших-то сколько пожгли, повешали, в сорок первом – сорок втором, оккупанты… Ну ничего, отомстили мы за них. Вот вы и живете теперь.

– Спасибо, дедушка, – автоматом ответил Серега. Ветеранов он уважал, хотя и не очень теперь понимал, что это за такой ветеран и на какой, собственно, войне он побывал.

«Следующая станция – Университет» – возгласил механический женский голос, и пора было выходить.

Уже на платформе достал он свой паспорт, что всегда лежал в кармане, чтобы проверить одну деталь… паспорт был какой-то чужой, иностранный, темно-синий «паспорт гражданина Союза Свободных Республик Евразии». И фотография была его, и даты рождения, и прописка… стоп. Прописка тоже была его, только значилась там вместе площади Э. Тельмана – «площадь А. Гитлера».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 | Следующая
  • 4.7 Оценок: 6

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации