Текст книги "Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР"

Выбранное судно первого класса носило имя "Semiramis". Оно принадлежало греческому судовладельцу и плавало под либерийским флагом, что свидетельствовало о количестве организаций и наций, которые были задействованы в операции. 22 марта судно покинуло порт Пирей, взяв курс на советский порт.»

«24 марта репатриантов начали свозить на поезде в Одессу, куда они прибыли 26 марта. Вечером 26-го стоящий у трапа советский офицер выкликнул их имена, и один за другим они взошли на борт. Их приветствовала делегация французского Красного Креста.

Затем якорь был поднят. Военнопленные, теперь уже бывшие, пребывали в сильном волнении. Но вскоре стало видно, что плен оставил у них открытые раны. С одной стороны, существовало противостояние между пленными и дезертирами, позже тоже помещенными в лагеря, многие из которых тоже захотели вернуться; с другой стороны, между частью солдат и офицерством, а также теми военными, которые во время заключения выполняли какие-то поручения тюремщиков. Вот что говорится в докладе о происходившем на судне, составленном национальным делегатом Бывших Бойцов:

«Заметно было, что физически и морально они в хорошем состоянии. Дисциплина сохранялась при обращении к офицерам, но это не распространялось на товарищеские отношения с теми, кто во время долгого заключения скрывал или прощал возникавшие слабости, а годы спустя восхвалял патриотизм. Эта позиция быстро обозначилась, и два офицера, капитан Асенси и лейтенант Мартин, отделились от остальной группы офицеров»…

«На рассвете в воскресенье 28-го (С. 41) судно покинуло Стамбул. Жорж Бруардель, президент французского Красного Креста, договорился со своим испанским коллегой, чтобы судно сделало остановку во французском порту Марсель, чтобы те бывшие военнопленные, которые не захотят вернуться в Испанию – в частности, дезертиры из Голубой Дивизии, – имели бы возможность попытаться начать новую жизнь в Демократической Европе. Даже организации испанских изгнанников сообщили на судно о своей готовности принять их на французской земле. Но, кажется, только один человек выразил желание принять это предложение. Испанская делегация, после получения инструкций от Правительства, взяла прямой курс на Барселону, без остановки.

Франкистские средства информации организовали пропагандистскую антикоммунистическую кампанию по поводу возвращения тех, кто столько страдал в долгом заключении, хотя это не казалось чем-то нелогичным, пока они оставались заключенными в СССР.

Но кампания была кратковременна. Утаивание началось уже на борту судна. Журналисты телеграфировали свои репортажи о недавно освобожденных, а официальные организации уже имели подготовленных родственников для выражения чувств прибывшим на «Семирамисе».

И в Барселоне ждали многочисленные журналисты и камеры NO-DO[191]191
  Noticiarios y Documentales – новостная служба, снимавшая документальные репортажи, которые показывались перед киносеансами в Испании в 1942–1981 гг.


[Закрыть]. Также с нетерпением ожидали прибытия судна родственники репатриируемых и тысячи любопытных, как из окрестностей Барселоны, так и из разных регионов Испании.

Действительно, в пять часов с четвертью после полудня 2 апреля "Семирамис" вошел в порт, сопровождаемый эскортом маленьких судов с национальными флагами, которые вышли ему навстречу. За несколько часов до этого как в порту, так и на наблюдательных пунктах Монтхуига и Рамблас всё было заполнено людьми с испанскими и фалангистскими флажками. Для военного министра, который руководил возвращением и представлял Франко, этот день также был особым. Генерал Агустин Муньос Грандес был первым командиром Голубой Дивизии.

С корабля спустилось 286 репатриированных, и почти все, кто их ждал, думали, что это только бойцы Голубой Дивизии. Но к 236 военным – включая трех капитанов и четырех лейтенантов – нужно прибавить другие категории. Всего это были 248 участников Испанской Дивизии Добровольцев, 10 работавших в Германии и захваченных советскими, 4 детей войны, 19 моряков, 12 пилотов, 4 гражданских интернированных и 2 неизвестных».

(Для нас продолжает оставаться непонятным, как 286 прибывших превратились в 299 человек. – А.Е.)[192]192
  Если поставить под сомнение цифру 248 (участники Испанской Дивизии Добровольцев), то имеем следующую арифметику: 236 бойцов Голубой Дивизии + 10 из Германии + 4 детей + 19 моряков + 12 пилотов + 4 гражданских + 2 неизвестных = 287 человек, что ближе к привычной цифре. – прим. ред.


[Закрыть].

«Когда репатрианты сошли с корабля, они были окружены родными и друзьями, а также, конечно, журналистами и множеством любопытных. Предполагалось, что затем их на автобусах доставят до церкви Nuestra senora de la Merced, чтобы вознести благодарственную молитву, но по причине значительного скопления народа большинство их них не смогло проехать и прямо направилось (С. 42) в военный Госпиталь, где разместили всех больных.

До того как это произошло, военные и фалангистские иерархи одарили репатриантов сигарами, шоколадом, халвой и деньгами. Большинство вернувшихся хотели прежде всего поужинать вместе со своими домашними и совершить поездку по городу, и многие это сделали.

Еще было рано размышлять над некоторыми вопросами, которые могли их удивить. Режиму было нужно, чтобы церемония встречи была короткой и участие Правительства минимальным. Нельзя было позволить, чтобы радость людей, сражавшихся в немецкой форме, помешала подписанию долгожданного пакта с Соединенными Штатами и Святым престолом годом раньше, и тем более – работе испанской дипломатии по вступлению в ООН, что и произошло годом позже. Таковы, вероятно, причины, по которым не было ни официальной речи по поводу прибытия, ни обращения Франко к вернувшимся, ни последующей аудиенции комиссии, возглавляемой Муньосом Грандесом, во Дворце Эль Пардо.

Но еще оставались в советских лагерях соотечественники. Шесть членов военного персонала оставались в заключении: двое осужденных на 25 лет тюрьмы, один, признанный сумасшедшим, и трое других, о которых было известно, что они находятся в лагере, но неизвестно, в каком. Кроме того, кажется, 19 пилотов и моряков по-прежнему были интернированы в разных местах СССР. Благодаря действиям французского Красного Креста и других организаций в декабре 1954 г. вернутся на борту судна "Крым" другие военнопленные, часть из них – дезертиры, разочаровавшиеся в коммунистическом режиме. Наконец, в течение 1956 и 1957 годов это сделают многие дети войны» (С. 43).

Репатриация испанцев продолжалась и после 1954 г., но сведений об этом крайне мало; многие документы еще не прошли процедуры рассекречивания. Приведем справку на осужденного, подлежащего освобождению и репатриации, – Эвелио Падилью Мартинеса, 1902 года рождения, гражданина Мексики: «Мексиканец, образование высшее юридическое, приговорен в 1936 г. за антисоветскую деятельность к 5 годам лишения свободы, без определенных занятий; осужден Особым совещанием при МГБ СССР 5 марта 1951 г. по ст. 58-6, ч. 5 и 58–10, ч. 1 УК РСФСР к 20 годам лишения свободы… Проживая в СССР, установил связь с сотрудниками мексиканского посольства в Москве, которым передавал шпионскую и клеветническую информацию об СССР, кроме того, среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию. Убыл в Мексику 12 октября 1955 г.»[193]193
  РГВА. ГУПВИ. Ф. 1 – Т. Оп. 6. Д. 16. Л. 219.


[Закрыть].

В октябре 1955 г. через французский Красный Крест были репатриированы еще двое интернированных испанцев. Первый, Фернандес Приэто Артур, – летчик, б/п; в 1940 г. жил в д/о Монино; числится в списке интернированных в лагере в Караганде, представленном 17.02.1948 г. в СОКК и КП Международным Красным крестом из Женевы; передан из лагеря № 159 в лагерь № 186 в Одессе для репатриированных 3 июля 1948 г. Другой – Хуан Боте Гарсия, педагог, врач, с января 1939 г. работал в д/д № 2 (Красновидово), «имел высшее медицинское и педагогическое образование, 5 лет педстажа, преподавал биологию и географию, к работе относился серьезно, но условий и требований советской школы еще не знает». Боязнь критики работы восстановила некоторых испанских учителей против

Боте (Мари Родригес, Аделе Рубио, Либертад Фернандес); в декабре 1939 г. подлежал увольнению из д/д в «Правде», в ноябре 1940 г. переведен из д/д № 1 в «Правде» в д/о Сенеж; видимо, был освобожден от работы в д/д и арестован за антисоветские высказывания; член КПИ (по другим данным – ОСПК[194]194
  Объединенная социалистическая партия Каталонии


[Закрыть]); числится в списке интернированных в лагере в Караганде, представленном 17.02.1948 г. в СОКК и КП Международным Красным крестом из Женевы; обозначен как доктор медицины.

7 января 1956 г. были переданы по акту в Берлине представителю Красного Креста Франции досрочно освобожденные из мест заключения испанцы Каберо Антонио Донато и Пелайо Рафаэль. Каберо Донато, 1914 года рождения, подлежал досрочному освобождению и репатриации в Испанию по Указу от 7 сентября 1955 г., переведен из Дубровлага на сборный пункт на ст. Потьма; в декабре 1955 г. просил перевести его из Потьмы на ст. Быково Люберецкого района для решения личных вопросов, в декабре 1955 г. был направлен в Москву на спецобъект МВД СССР № 14, откуда репатриирован. Пелайо Рафаэль – 1916 года рождения, политэмигрант, затем заключенный интернированный; кинооператор, в феврале 1941 г. подлежал трудоустройству; подлежал досрочному освобождению и репатриации в Испанию по Указу от 7 сентября 1955 г. из Дубровлага на сборный пункт на ст. Потьма; в декабре 1955 г. был направлен в Москву на спецобъект МВД СССР № 14, откуда репатриирован[195]195
  РГВА. ГУПВИ. Ф. 1 е. Оп. 2. Д. 495. Л. 81; Ф. 1-Е. Оп. 8. Д. 10. Л. 8 – 11.


[Закрыть]. Интерес представляют их подлинные прошения на имя министра иностранных дел В.М. Молотова, написанные от руки, видимо, под их диктовку[196]196
  Сохранена орфография и пунктуация подлинника.


[Закрыть]. Приведем одно из них, так как второе почти буквально повторяет первое:

«Его Превосходительству Министру иностранных дел СССР господину Молотову В.М. от испанского гражданина Каверо Антонио.

Заявление.

7/1Х1955 г. указом верховного совета СССР я был амнистирован и как говорилось в Указе подлежу репатриации на родину – в Испанию.

Однако я всё время нахожусь в сборном пункте для репатриации в станции Потьма, и ни кто не может мне объяснить, почему так долго здесь тянется дело моей репатриации.

Убедительно прошу Вашего Превосходительства ускорить, по мере возможности, мою отправку на родину.

Кроме того, так как у меня имеются кое-какие дела личного характера, которые я должен решать в Москве до отъезда на родину, а здесь в станции Потьма я никак не могу добиться никаких результатов, то еще прошу Вашего Превосходительства перевести меня, до моей отправки домой, в пункт, находящийся в станции Быково Люберецкого района М. О.

Прошу не отказать в моей просьбе. С уважением. 8 декабря 55 г. Каверо»[197]197
  РГВА. ГУПВИ. Ф. 1 – т – П. Оп. 8. Д. 10. Л. 16.


[Закрыть]

В январе 1951 г на теплоходе «Крым» среди других был репатриирован под № 52 Мануэль Гомес Сапатеро (включен в список летчиков авиашколы № 6, направленный 21 января 1941 г. в ОК ИККИ Благоевой; работал на Ворошиловградском паровозостроительном заводе; после войны жил в Крыму, его история приведена Урибесом в качестве примера тяжелой жизни там в письме Шаронову от 14 марта 1947 г., женат, жалуется на ревматизм, находится в очень угнетенном состоянии; в 1947 г. арестован за попытку получить визу на выезд из страны), – выписка из акта об этом была направлена в феврале 1957 г. начальнику Тюремного отдела МВД[198]198
  РГВА. ГУПВИ. Ф 1 е. Оп. 2. Д. 491. Л. 189 – 190. ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 43. Д 106 а; РГАСПИ. Ф. 11. Оп. 130. Д. 21.


[Закрыть]. К сожалению, сами материалы СОКК за этот период еще не рассекречены, но, безусловно, речь идет о большой группе репатриируемых испанцев.

Вместо заключения

К сожалению, мы не можем считать наше исследование полностью законченным, прежде всего, как мы уже отмечали, из – за нерассекреченности ряда архивных документов и трудности их поиска. Тем не менее, мы считаем сведения, приведенные в нашей работе, достаточно репрезентативными. Нами собраны конкретные данные о 501 испанском военнопленном, находившемся в лагерях на территории СССР, и о 94 испанцах, освобожденных Советской Армией без отправки в СССР. Кроме того, в нашей базе данных числятся конкретные сведения о 270 интернированных испанцах (считая как тех, кто хотя бы недолгое время находился в лагерях на территории СССР, будучи перемещен с освобождаемых Советской Армией территорий, так и тех, кто волею судеб оказался в этой категории после своего добровольного прибытия в СССР в 1937 – 1939 гг.). По официальным данным РГВА учтено 89 умерших военнопленных испанцев. Нами собраны сведения о смерти в СССР 159 военнопленных и 37 интернированных испанцев. Как можно видеть, эти цифры не сильно отличаются как от советской, так и от испанской статистики и, как нам представляется, более точны, хотя и не являются окончательными. Как мы уже отмечали выше, положение военнопленных и интернированных в системе ГУПВИ всё же отличалось, пусть немного, но в лучшую сторону, от положения российских заключенных в ГУЛАГе.

Наименее изученным вопросом, подлежащим дальнейшему исследованию, представляется нам выяснение судеб испанцев, задержавшихся в СССР после 1954 г. или оставшихся в нашей стране.

Приложение

Пилар Бонет. Долг перед историей

Испанское правительство не интересуют десятки умерших в русских концентрационных лагерях. На основании дел о смерти «El Pais» установила, что в сороковые и в начале пятидесятых годов испанцы находились в 20 лагерях СССР[199]199
  Pilar Bonet. Una deuda con la historia.// El Pais, domingo, 12 de marzo 1995.


[Закрыть]

У Испании есть еще долг перед Второй мировой войной; этой главе истории уже полвека. До сего дня в забвении находятся испанцы, которые, будучи жертвами этой схватки, попали в концентрационные лагеря в СССР и умирали, оставляя безответные просьбы о репатриации; мрачные клинические истории о голоде и туберкулезе и свидетельства о смерти, протокольно записанные на полях газетного листа или на клочке оберточной бумаги.

Среди испанцев, интернированных в лагерях военнопленных в СССР, были люди, прибывшие как захватчики с Голубой Дивизией (1941 – 1944), одни из которых были убеждены, что их крестовый антикоммунистический поход был справедливым, а другие были обязаны этим участием дурным последствиям гражданской войны. Попадались жертвы капризной судьбы, как, например, экипажи торговых судов Испанской Республики, вынужденные из-за победы франкистов остаться в советских портах, и были также такие, кто захвачен был Красной Армией в ее победном ходе по Европе.

Испанцы, выжившие в лагерях, были частично репатриированы после смерти Сталина в марте 1953 года, а частично остались жить в СССР, растворенные в контингенте, названном Дети Войны. Умершие были погребены в могилах, затерянных в далеких местах, обозначенные иногда деревянными столбами и очень редко металлическими пластинами.

Столбы, если они были, очень быстро исчезли, иногда превращаясь в дрова. Кладбища по большей части стали пастбищами для скота, а затем были превращены в парки, мусорные свалки, застроены жилищами или промышленными предприятиями, так что к концу пятидесятых годов не осталось и следа от большинства из них. Но имена многих военнопленных (живых и мертвых) оставались заботливо зафиксированными в Особом Архиве, секретном учреждении, которое было создано в 1946 г. для использования полицейскими, политическими и судебными органами и к которому имели доступ Центральный Комитет КПСС, КГБ и Министерство внутренних дел.

В этом архиве хранились документы, конфискованные как военные трофеи в Германии в конце войны, так же как и бумаги многочисленных нацистских концентрационных лагерей и архивы Гестапо, а также собраны дела военнопленных в СССР.

Открывшийся для публики в 1991 году Особый Архив трансформировался в Центр Хранения Историко-Документальных коллекций, с 1994 года так гласит надпись на двери этого учреждения[200]200
  В настоящее время этот архив является частью Российского государственного военного архива (РГВА) – А.Е.


[Закрыть]. В его обширных хранилищах, в неисследованной части, содержатся сотни тысяч, может быть, миллионы дел, заботливо уложенных на огромные металлические полки.

Через читальные залы Центра прошли отряды исследователей из различных стран. Дания сделала фотокопии всех дел своих военнопленных, Италия смикрофильмировала все документы, относящиеся к ее людям, и Германия, страна происхождения самого многочисленного контингента, создала базу данных.

Официальная Испания до настоящего времени не интересовалась своими гражданами, умершими в лагере. В иные времена обсуждение этой темы с советскими представителями вряд ли было бы удачным. Сегодня это забвение кажется больше плодом небрежности и нечувствительности к собственной истории.

По поручению «El Pais» исследовательница Хосефина Итурраран предприняла первое систематическое изучение военнопленных и интернированных испанцев и в течение трех месяцев работала с документами, которые никакой другой испанец до нее не изучал. Итурраран изучила списки сотен тысяч персон и нашла испанский след в списках 33 кладбищ заключенных, разбросанных по советской географии. В этой статье излагаются первые результаты ее титанического труда, появившаяся часть айсберга, а полное исследование требует много больше того, что мог бы сделать один человек.

Начав с дел умерших, Итурраран смогла установить, что в сороковые годы и в начале пятидесятых испанцы содержались по меньшей мере в 20 советских лагерях. Все эти лагеря принадлежали Управлению по делам военнопленных и интернированных Министерства внутренних дел СССР (НКВД), за исключением лагеря в Норильске, ужасного учреждения, расположенного за Полярным Кругом в Арктике, который был включен в систему знаменитейшего ГУЛАГа (русская аббревиатура Главного управления лагерей заключения).

Система Управления по делам военнопленных и интернированных насчитывала более полутысячи лагерей. Каждый из них имел несколько филиалов, объединенных в единую структуру, которая включала также фабрику или другое предприятие для работы, а также госпиталь. (Лагерь № 27 в Красногорске, например, где были испанцы, имел всего девять отделений).

Официально в Центре Историко-документальных коллекций насчитывалось 452 военнопленных испанца, из которых 382 были освобождены и репатриированы и 70 умерли, согласно Мансуру Мухаметжанову, директору этого учреждения. Эта статистика, однако, не совпадает с другими источниками. В июле 1945 г. официальное советское агентство ТАСС утверждало, что у советских в плену находится 3000 солдат из Голубой Дивизии. И Андрей Громыко, который занимался репатриацией военнопленных, в бытность свою заместителем министра иностранных дел СССР оперировал цифрами в 341 испанца, из которых 70 были осуждены (среди них 64 из Голубой Дивизии) и 271 не были осуждены (среди них 225 военнопленных из Голубой Дивизии).

Цифра в 70 умерших в лагере испанцев сомнительна, если иметь в виду, что Итурраран нашла имена 65 умерших, исследуя только меньшую часть целого (33 кладбища из более чем 500 концентрационных лагерей).

Изученные дела военнопленных выявляют большое разнообразие в биографических траекториях и в отношении участников Голубой Дивизии большое разнообразие мотиваций. Свидетельства дезертиров и лиц, которые декларировали, что вступили в Голубую Дивизию, чтобы перейти на другую сторону, заставляют считать относительной идеологическую компоненту этой захватнической экспедиции.

Астуриец Антолин Индалесио Мерино, сын республиканского военного, расстрелянного франкистами в 1938 г., был из тех, кто присоединился к Голубой Дивизии, «чтобы перейти на сторону Красной Армии», что он осуществил в 1943 г. после трех дней пребывания на фронте под Новгородом, как можно судить по его делу. На допросе он заявил, что сидел в тюрьме в Испании до амнистии 1941 года, которая предусматривала, что он запишется в Иностранный легион. По суждению ответственных лиц в Череповецком лагере, Мерино был дисциплинированным работником, который участвовал в политической жизни, в том числе подписал резолюцию протеста против Правительства Франко и фашизма. В 1945 г. он умер от дистрофии третьей степени.

В Череповце был также Анхель Хулио Лопес, другой дезертир, который умер в 1947 г. от дистрофии и туберкулеза. Извещения о кончине, в которых кроме этих несчастий упоминается истощение, отмечают смерть в Череповце Луиса Виньюэлы, полуграмотного крестьянина; Хуана Баутисты Паскуаля, плотника из Аликанте, и Карлоса Хуана Нарсисо, булочника из Ла Бисбаль (Хирона). Все они попали в плен в Колпино вблизи Ленинграда (сегодня Санкт-Петербурга), где Голубая Дивизия понесла огромные жертвы.

Условия в лагерях были чрезвычайно тяжелые и выносимы лишь людьми с наиболее крепким здоровьем. Кристобаль Санчес Васкес, севильский крестьянин, который был захвачен в плен в ноябре 1941 г. в Новгороде, фигурирует как «пригодный к тяжелой физической работе» в момент своего пленения, но несколько месяцев спустя он умирает от пеллагры в Карагандинском лагере в Казахстане. Туберкулез, убивший Кармело Сантафе, задокументирован в клинической истории, записанной со всеми деталями по-немецки врачом, который, возможно, был другим военнопленным в специальном госпитале в Вологде.

Некоторые дезертиры из Голубой Дивизии просили, чтобы им позволили сражаться против немецкого фашизма. Среди них был Фернандо Бланко Ортега, социалист, который утверждал, что он сражался вместе с Листером и что вместе с другими четырьмя испанцами просил в 1942 г. Долорес Ибаррури вмешаться и подтвердить, что она их знает. Бланко Ортега, чья просьба не была услышана, умер в 1943 г. в лагере в республике Мордовия.

Некоторые военнопленные из Голубой Дивизии продолжали придерживаться враждебной антисоветской позиции и в плену. Таков случай с группой из семи франкистов, осужденных военной тройкой в Одессе в 1948 г. Их преступлением, согласно свидетельствам дела, было «продолжение борьбы против СССР» посредством «саботажа в промышленном производстве» – что означало, что они не выполняли обязательных рабочих норм и устраивали голодные забастовки.

Одному из осужденных инкриминировалось собирание «в лагере» свидетельств, которые составляли государственную тайну, с целью опубликовать их впоследствии вне СССР. Все члены этой группы были осуждены на срок 25 лет, исключая одного, который получил 15 лет, вероятно, за сотрудничество со следствием. В 1954 г. группа была репатриирована Красным Крестом.

Что касается направления в лагерь, то советские власти мало заботились о деталях, вплоть до того, что отдавали приказ (и не один раз) об отправке в заключение нескольких контингентов испанских республиканцев, когда нацистская Германия напала на СССР в 1941 г. Это коснулось экипажей судов в портах Одессы и Мурманска, а также других республиканцев, которые уже несколько лет жили и работали в СССР.

Моряки были людьми уже пожилого возраста, в отличие от тех, кто входил в Голубую Дивизию. Среди них были родившиеся в конце прошлого века или в начале этого, изобиловали галисийцы и баски, согласно сведениям в делах, которые были изучены Итурраран.

26 июня 1941 г., едва прошло пять дней после вторжения, как Лаврентий Берия, генеральный комиссар внутренних дел и безопасности, отдал приказ интернировать испанцев в лагерь Норильска в Сибири. На следующий день в гостинице «Южная» в Одессе была арестована группа членов экипажей кораблей «Cabo Quilates», прибывшего в Мурманск в 1938 г., и «Cabo San Agustin», который причалил в Феодосию на Черном море в 1937 г. Среди них был Хосе Полиан Осаита, парикмахер с «Cabo San Agustin», из Бильбао, который, пройдя Норильск и Караганду, умер вблизи Одессы в 1949 г. У Полиана Осаиты украли золотые часы, которые были его последней собственностью; он показывает на допросе, что «Cabo San Agustin» прибыл в СССР, чтобы погрузить оружие для Республики.

Другой арестованный в гостинице «Южная», Рикардо Перес Фернандес, галисийский моряк, неграмотный и беспартийный, умер в 1949 г. А Сегундо Родригес де ла Фуэнте, который был комиссаром на «Cabo San Agustin», умер в Караганде, причем никто не принял во внимание ни доклад начальника лагеря, который советовал освободить его, ни его собственное письмо министру иностранных дел Вячеславу Молотову. Между своим прибытием в СССР и арестом Родригес де ла Фуэнте работал на фабрике в Ростове и имел разрешение на эмиграцию в Аргентину. Моряк Хосе Диас Рибас из Понтеведры умер в 1948 г. в Одессе, оставив письмо, в котором просил вернуть его на родину, чтобы соединиться со своей женой и тремя детьми, «которые нуждаются в моей помощи и поддержке».

Среди арестованных был Эусебио Понс, химик из Барселоны, который служил в Республиканской армии и обучался на летчика в Кировабаде (Азербайджан). Несмотря на то, что он был награжден Испанской Республикой, Понс пережил двенадцать тяжелых лет в лагерях и тюремных госпиталях, пока не умер в Донецке в августе 1953 г. Советские власти не нашли «никакого компрометирующего материала» против него в течение его пребывания в лагерях.

Доклады начальников лагерей которые просили об освобождении узников за хорошее и дисциплинированное поведение, казалось, не замечались, если они касались испанских военнопленных. так было, например, в случае с Антонио (имя фиктивное по просьбе архива, поскольку нет сведений о его смерти), летчиком, который дезертировал из Голубой Дивизии в 1942 г. В 1947 г. полковник Михайленко из лагеря в Киеве рекомендовал начальнику отдела Министерства внутренних дел Украины репатриировать Антонио за хорошее поведение. Однако в 1948 г. более высокие инстанции решили, что Антонио «должен бесконечно находиться в лагере». Страдая от туберкулеза, Антонио понес несколько наказаний за отказ выполнять некоторые поручения, например, перебирать картошку в погребе при температуре пять градусов, несмотря на шапку, куртку и ватные штаны, которые ему давали.