Текст книги "От прокурора до «контрреволюционера»"

Бутаев, бывший первый секретарь обкома, и Таболов, бывший заместитель начальника краевого земельного управления, последние два года занимавший должность секретаря Правобережного райкома ВКП(б), в 1937 г. были арестованы сотрудниками НКВД и дали показания в том же духе.

О принадлежности Загалова к контрреволюционной организации заявили и другие арестованные, в том числе бывший председатель суда СОАССР Годжиев. Некоторые сказали, что Виссарион Виссарионович в ней состоял аж со второй половины 1920-х годов.

Следствие не стремилось выяснить у допрашиваемых лиц, совершал ли он как член организации какие-либо противоправные действия. Неконкретность и противоречивость получаемых показаний не вызывали смущения у сотрудников госбезопасности.

Так, 54-летняя женщина – член суда Северной Осетии, пояснила, что «не была достаточно знакома с законами, которыми суд должен руководствоваться». Признав себя участницей контрреволюционной правонационалистической организации, об экс-прокуроре автономной республики не вспомнила. Спустя несколько дней уже рассуждала:

– Бывший прокурор Северной Осетии Загалов определенно входил в нашу организацию, и я уверена, что являлся основным руководителем вражеской работы в системе суда и прокуратуры. Он очень хитер, на конкретных фактах его трудно уличить. Свою работу проводил через председателя суда Годжиева, в чем я убедилась исходя из ведения ими в кабинетах друг у друга секретных разговоров. Содержания не слышала, но после этих встреч чувствовалось оживление вражеской работы Годжиева, установки на которую, полагаю, давал Загалов. Последний всегда одобрял карательную политику суда, или, в крайнем случае, давал ей неопределенную оценку.

С ее слов, никаких заданий и установок от него не получала, однако на очередном допросе заявила, что имела с ним контрреволюционную связь.

В феврале 1938 г. Виссариона Виссарионовича ожидали второй официальный допрос и очная ставка с Бутаевым. Загалов подтвердил свои предыдущие показания, но отверг показания иных лиц о своем участии в буржуазно-националистической организации с 1920-х годов и получении от Бутаева практических указаний о контрреволюционной деятельности.

После этого 19 февраля 1938 г. помощником начальника четвертого отдела НКВД по СОАССР составлен протокол объявления обвиняемому об окончании предварительного следствия. На вопрос, чем мог бы дополнить следствие, Виссарион Виссарионович резонно заметил:

– Нечем, поскольку материалы следствия для ознакомления мне не предъявлялись.

Впрочем, сотрудник госбезопасности, не поняв иронию, посчитал излишним ознакомление его с материалами дела и подготовил двухстраничное обвинительное заключение.

Согласно данному документу Загалову вменялось в вину, что с 1925 г., когда он был вовлечен в антисоветскую правонационалистическую террористическую организацию, работая в суде и прокуратуре, вербовал в организацию новых членов и проводил подрывную вредительскую деятельность. Грубо нарушая революционную законность, покровительствовал преступникам – расхитителям социалистической собственности и, наоборот, строго карал за малозначительные проступки, что порождало в массах недовольство советской властью и ВКП(б).

Эти обстоятельства, как полагало следствие, подтверждались признанием обвиняемого и показаниями соучастников.

В отличие от первоначального обвинения в перечне инкриминируемых преступлений не было упоминания о диверсионных актах.

Обвинительное заключение утверждено наркомом внутренних дел СОАССР и помощником Главного прокурора РККА, однако, когда именно это произошло, сказать затруднительно из-за не проставления ими дат. В любом случае до начала июля дело оставалось лежать в республиканском НКВД, которым продолжался сбор доказательств.

В марте 1938 г. один из содержавшихся несколько месяцев под стражей, который в 1920-е годы работал председателем облисполкома Северной Осетии, на очередном допросе вдруг вспомнил, что в 1925 г. лично завербовал Виссариона Виссарионовича в контрреволюционную организацию, хотя ранее утверждал, что тот был завербован другим лицом.

Кроме того, с декабря 1937 по март 1938 г. комиссией в составе заместителя председателя и двух членов Верховного суда СОАССР, а также нового прокурора СОАССР велась работа по проверке правильности вынесенных за последние четыре года судебных решений по уголовным делам.

В итоге появился акт, копия которого помещена в уголовное дело, о неудовлетворительной ситуации в следственно-судебных органах из-за вредительской деятельности врагов народа Загалова, Годжиева, других работников прокуратуры и суда.

Комиссией отмечено, что предварительное следствие и судебное рассмотрение уголовных дел проводились с многочисленными нарушениями законов. Допускались факты занижения квалификации преступлений, в том числе имевших контрреволюционный характер, и вынесения приговоров растратчикам социалистической собственности, злостным хулиганам, иным виновным лицам со слишком мягкими наказаниями. Такая карательная политика не способствовала борьбе с преступностью. В то же время имелись случаи осуждения колхозников и работников сельского актива за малозначительные проступки, в основном за мелкие хищения частного имущества.

По некоторым уголовным делам обвинение не предъявлялось, ознакомление обвиняемых с материалами дел не производилось. Милицией в суд направлялись дела с неутвержденными прокурорами обвинительными заключениями. Народными судами подготовительные заседания не проводились, при участии в процессе государственного обвинителя не приглашался защитник, права подсудимым не разъяснялись, обвинительные заключения и приговоры им не вручались.

В ряде народных судов учет уголовных (как и гражданских) дел не велся, а сами дела не рассматривались годами. Судебные документы составлялись небрежно, не подписывались, не подшивались и не нумеровались, а часть их вовсе отсутствовала. Приговоры не исполнялись. Кассационная коллегия и Пленум суда Северной Осетии не только не обращали внимания на допущенные народными судами грубейшие нарушения, но и допускали еще большее смягчение наказания классовым врагам и уголовным элементам.

По результатам изучения комиссией 2 983 уголовных дел опротестованы приговоры в отношении 33 лиц за мягкостью наказания или в связи с необходимостью квалификации их действий по статье 58.10 УК РСФСР (контрреволюционная агитация). Возбуждены ходатайства о снятии судимостей с 1 081 осужденного, а еще по 292 лицам дела прекращены.

Персональная работа Виссариона Виссарионовича как прокурора автономной республики не проверялась. В чем именно заключалось его вредительство, приведшее, по мнению комиссии, к неудовлетворительным результатам деятельности следственно-судебных органов, не уточнялось.

Вместе с тем в акте указывалось, что в большинстве случаев при рассмотрении дел в суде судьбу обвиняемых решал не народный суд, а представители защиты. Приговоры, выносимые народным судом, зачастую диктовались защитниками, которые являлись контрреволюционным элементом, и в 1937 г. 12 из 17 членов коллегии защитников «изъяты» органами НКВД за вредительскую работу.

В тюрьме Загалов просидел почти год и встретил свой последний день рождения. Ему исполнилось 45 лет.

Подготовительное заседание выездной Военной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР прошло 12 июля 1938 г. в г. Орджоникидзе с участием утвердившего обвинительное заключение помощника Главного прокурора РККА. Определено согласиться с обвинительным заключением, предать Виссариона Виссарионовича суду по статьям 58.2, 58.7, 58.8 и 58.11 УК РСФСР, дело назначить к слушанию в закрытом судебном заседании без участия обвинения, защиты и без вызова свидетелей, подтвердить меру пресечения обвиняемому в виде содержания под стражей.

Ему под расписку вручили копию обвинительного заключения, а на следующий вечер состоялось судебное заседание. Подсудимый признал себя виновным и сказал, что в 1932 г. завербован в контрреволюционную организацию заместителем начальника краевого земельного управления Таболовым, по заданию которого проводил вредительскую работу, но сам никого не вербовал. После этого был оглашен протокол очной ставки с бывшим первым секретарем обкома Бутаевым и подсудимому предоставлено последнее слово. Загалов попросил сохранить ему жизнь, чтобы «смыть с себя это позорное пятно». Суд удалился на совещание, а по возвращению председательствующий огласил приговор. На судебный процесс понадобилось всего пятнадцать минут.

В наспех написанном с исправлениями и вставками приговоре указывалось, что Виссарион Виссарионович с 1925 г. являлся активным участником контрреволюционной, правонационалистической, повстанческой, террористической организации, существовавшей в Северной Осетии и ставившей целью свержение советской власти и реставрацию капитализма. Являлся сторонником вооруженного восстания и террора над руководителями ВКП(б) и советского правительства. Будучи прокурором области, осуществлял большую вредительскую деятельность. Для вызова недовольства трудящихся нарушал революционную законность, покрывая расхитителей социалистической собственности. По его вине лежали без движения уголовные дела в отношении социально чуждых и враждебных элементов, в то же время за незначительные преступления предавались суду колхозники.

Признанный виновным в инкриминируемых преступлениях Загалов приговорен к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего личного имущества. Приговор считался окончательным и незамедлительно приведен в исполнение. Родственникам официальных уведомлений не отправлялось.

В 1956 г. Главной военной прокуратурой по жалобе жены проведена проверка и сделан вывод о необоснованности осуждения. К тому же допрошенные лица охарактеризовали Виссариона Виссарионовича исключительно с положительной стороны, отметили его активное участие в Гражданской войне и приверженность коммунистической партии.

Военная коллегия Верховного суда СССР по заключению прокуратуры 14 апреля 1956 г. признала ложность показаний арестованных, безосновательность сделанной оценки работы прокуратуры с учетом имевшихся недостатков как вредительской и вынесла Определение об отмене приговора по вновь открывшимся обстоятельствам, а также прекращении производством дела за отсутствием состава преступления.

От супруги подробности былого осуждения были утаены. Заместителем председателя Военной коллегии Верховного суда СССР ей письменно сообщено, что Загалов, отбывая наказание, умер 7 марта 1942 г.

В день вынесения приговора в отношении Виссариона Виссарионовича, т. е. 13 июля 1938 г., выездной сессией Военной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР всего осуждены 50 человек к высшей мере наказания, еще шестеро – к заключению в исправительно-трудовых лагерях на срок от 10 до 15 лет. Фактически под лозунгом борьбы с «буржуазными националистами» и их покровителями шла открытая расправа над выдающимися представителями национальной осетинской интеллигенции и партийно-государственными функционерами всех рангов[162]162
  См.: Царикаев А.Т. Представители Северной Осетии в «сталинских расстрельных списках» 1937–1938 гг. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов, 2013. № 1 (27). Ч. 1. С. 197–198.


[Закрыть].

Среди расстрелянных – упомянутые нами Бутаев, Годжиев и Таболов. Последний, якобы завербовавший Загалова в антисоветскую организацию, в судебном заседании виновным себя не признал и от своих предыдущих показаний отказался, ссылаясь на неправильное ведение следствия.

На этом репрессии не закончились, и Виссарион Виссарионович был не единственным работником прокуратуры, обвиненным в участии в правотроцкистской организации Северной Осетии.

А. К. Тавасиев

В застенках НКВД оказался его помощник Аслангирей Кургокович Тавасиев.

Родился 1 февраля 1888 г. в селении Фаснал Дигорского ущелья Владикавказского округа Терской области в крестьянской семье. Отец в основном работал общественным табунщиком – пас овец, но периодически батрачил на дорожном строительстве.

Начальное образование Аслангирей Кургокович получил в двухклассной церковно-приходской школе. Несмотря на большое желание продолжить учебу, сделать этого не удалось из-за крайне тяжелого материального положения семьи. Ему пришлось поступить в качестве переводчика к следователям мировых судей в Алагире и Ардоне. Успешно сдав экзамен на должность учителя начальной школы, несколько лет работал учителем в сельских школах Дигории. После Февральской революции 1917 г. активно включился в революционную и общественную работу, став на некоторое время председателем Галиатского сельсовета[163]163
  Прокуратура Республики Северная Осетия – Алания. История и современность. С. 168.


[Закрыть].

В 1918 г. вступил в партию «Кермен», но вскоре подал заявление о выходе. В 1919 г. служил в партизанском отряде в Дигории и вел борьбу с захватившими Терскую область белогвардейцами, в 1920 г. после восстановления советской власти зачислен кандидатом в ряды большевистской партии. Полноправным ее членом стал спустя четыре года.

Работал председателем ревкома в селении Махческ, одновременно продолжая учительствовать в местной школе. В 1921 г. принимал участие в работе I съезда Советов Дигорского округа Горской республики, где избран ответственным секретарем Президиума Дигорского окружного исполкома. На IV съезде Советов ГССР в 1923 г. избран в состав ЦИК Горской республики. С августа 1924 г. – член главсуда (областного суда) вновь образованной Северо-Осетинской автономной области, с декабря того же года – помощник прокурора области по Дигорскому району, а 29 марта 1927 г. в возрасте 39 лет выдвинут обкомом партии на должность прокурора области[164]164
  Там же.


[Закрыть].

В конце 1928 г. отправился в Москву на шестимесячные Высшие юридические курсы руководящего состава органов юстиции. По возвращении в мае следующего года назначен заместителем прокурора области, а 31 июля 1929 г. вновь стал прокурором области.

Решением бюро обкома партии в сентябре 1930 г. освобожден от должности прокурора области и направлен в Дигорский округ в качестве уполномоченного обкома по вопросу организации переселения части горцев из ущелий на плоскость. С 1931 г. работал председателем вновь образованного на равнине колхоза переселенцев из горных ущелий. В тяжелые годы ему пришлось создавать колхоз на совершенно пустом месте, когда во всем селе был только один трехкомнатный дом, в котором размещались сельсовет, правление колхоза и магазин, а колхозники жили в землянках и шалашах. Трудясь не покладая рук, он смог поставить колхоз на ноги, построить необходимые производственные помещения и добротные дома для колхозников, провести водопровод, благоустроить село и заложить в нем строительство восьмилетней школы. В декабре 1932 г. по предложению прокурора области вернулся в прокуратуру на должность прокурора Дигорского района[165]165
  Там же. С. 169.


[Закрыть].

Его личная жизнь складывалась благополучно. Со своей женой, работавшей учительницей, познакомился в 1921 г. и в следующем году сделал ей предложение. В счастливом браке у них родилось трое детей.

Семья обосновалась в с. Христиановское. Однако в сентябре 1934 г. по решению обкома ВКП(б) он назначен председателем исполкома Ирафского района. С весны 1936 г. опять на прокурорской работе. На этот раз в качестве помощника прокурора Северо-Осетинской автономной области. Стал проживать в г. Орджоникидзе.

В начале июня 1937 г. для Тавасиева прозвенел первый звонок грядущих суровых испытаний. На общем закрытом собрании парторганизации суда и прокуратуры автономной республики присутствовавшими высказаны претензии, что он, хорошо знавший бывшего прокурора СОАССР Загалова, не сумел разоблачить его как врага народа. Любопытно, что тот, хотя и был снят с работы, еще более полутора месяцев оставался на свободе.

Постепенно ширился круг заключенных под стражу работников партийных и советских органов Северной Осетии, обвиненных в участии в правотроцкистской организации. Под давлением сотрудников НКВД они называли фамилии друг друга и иных лиц, якобы вовлеченных в контрреволюционную сеть. В числе прочих Аслангирей Кургокович упоминался неоднократно, однако продолжал пребывать в партийных рядах и работать в областной прокуратуре.

Наступило 17 декабря 1937 г. На заседание парткома суда и прокуратуры автономной республики по требованию нового прокурора СОАССР вынесен вопрос «Разбор контрольного дела товарища Тавасиева».

Докладчик заявил, что Аслангирей Кургокович являлся поставщиком крупного рогатого скота для царской армии, женился на дочери священника и имел связь с врагами народа. Не только не сигнализировал о вредительской работе, проводимой в прокуратуре разоблаченным Виссарионом Виссарионовичем, но и сам допускал ошибки и волокиту по уголовным делам.

Тавасиев дал развернутые пояснения: поставкой крупного рогатого скота занимался в 1916 г. в Ардоне с целью заработка, причем скот у него покупал только один человек; женился на дочери священника против воли последнего; связи ни с ним, ни с другими врагами народа не имел; о вредительстве в прокуратуре не слышал; работал добросовестно, хотя в практической деятельности имели место отдельные ошибки.

Тем не менее было постановлено исключить его из рядов ВКП(б) как отъявленного врага, буржуазного националиста за сокрытие своего социального кулацкого лица, связи с попом и другими разоблаченными врагами, а также вредительскую работу в органах прокуратуры в 1936–1937 гг.

Позднее в декабре 1937 г. на заседании общего партийного собрания парторганизации суда и прокуратуры СОАССР и на заседании бюро Орджоникидзевского городского комитета ВКП(б) решение об исключении Аслангирея Кургоковича из партийных рядов как врага народа поддержано.

Органы государственной безопасности не стали дожидаться последних решений. Помощником начальника четвертого отдела УГБ НКВД по Северо-Осетинской АССР 17 декабря вынесено постановление о привлечении 49-летнего Тавасиева к следствию по тем же статьям, что и Загалова, а именно 58.2, 58.7, 58.8, 58.9, 58.11 УК РСФСР и избрании меры пресечения в виде содержания под стражей в ДПЗ НКВД по СОАССР. Указывалось, что Аслангирей Кургокович являлся участником контрреволюционной повстанческой вредительской организации правых и как член организации вел подрывную работу в народном хозяйстве. Постановление было согласовано с начальником отдела, утверждено наркомом внутренних дел и санкционировано прокурором автономной республики.

В тот же день, когда Тавасиев на заседании парткома суда и прокуратуры подвергся исключению из партии, по ордеру республиканского наркома внутренних дел он задержан, проведены его личный обыск и обыск по месту жительства, изъяты различные документы и переписка, которые, впрочем, следствию пользы не принесли.

Оперуполномоченный четвертого отдела УГБ НКВД по СОАССР 29 декабря вынес постановление о предъявлении обвинения. Перечень инкриминированных статей и то, в чем именно, по мнению следствия, изобличался, соответствовал изложенному в постановлении об избрании меры пресечения. Лишь уточнено, что подрывную работу в народном хозяйстве вел в течение ряда лет.

С данными постановлениями Аслангирей Кургокович знакомился в дни их вынесения, но вину в противоправных деяниях не признавал.

Первоначальный протокол допроса в качестве обвиняемого датирован 20 декабря, хотя к тому времени обвинение ему еще не было предъявлено. Оперуполномоченный настойчиво требовал дать подробные показания об участии в повстанческой вредительской организации:

– Прекратите запирательство. Вы напрасно продолжаете отрицать свою вину и пытаетесь покрывать свою вражескую деятельность несостоятельными объяснениями. Как активный участник контрреволюционной организации изобличаетесь Вашими же единомышленниками.

Тавасиев отвечал, что честно работал, в контрреволюционной организации не состоял, о ее существовании не слышал, от следствия у него тайн нет.

Другие арестованные были сговорчивее, подписывая в 1937–1938 гг. протоколы с измышлениями работников НКВД о разветвленной сети контрреволюционной организации Северной Осетии.

Полученными в ходе предварительного следствия доказательствами выстраивалась следующая картина преступной деятельности Аслангирея Кургоковича.

Будучи председателем исполкома Ирафского района в 1934–1936 гг., входил в руководящий состав районного центра правонационалистической организации и получал практические указания по контрреволюционной работе от первого секретаря обкома ВКП(б) К. С. Бутаева и председателя облисполкома Д. Н. Тогоева. Проводил вербовку кулацкого элемента и давал им задания о проведении разложенческой работы в сельском хозяйстве, заглушал поднимаемый советско-партийным активом вопрос об исключении представителей бывшего дворянско-помещичьего сословия из колхозов.

Вредительски осуществил предоставление колхозам земель на вечное пользование. Так, по одной тысяче гектар посевной площади получили соседние колхозы с численностью работников в пятьсот и пять тысяч человек. В других местах допустил чересполосицу, т. е. земельные участки колхозов располагались полосами вперемежку с чужими участками. Кроме того, завысил задание по заготовке картофеля одному из колхозов, организовал отдаленный убыточный пункт для хранения кукурузы. Все это и многое другое делалось в интересах повстанческой организации для вызова массового недовольства и озлобления колхозников на советскую власть.

Впоследствии вредительская работа проводилась им в должности помощника прокурора СОАССР под руководством прокурора республики Загалова. При участии Тавасиева судом необоснованно возвращались на доследование уголовные дела, смазывалось их политическое значение, неправильно квалифицировались преступные деяния, что компрометировало карательную политику в целом.

В вышеуказанном (в связи с делом Виссариона Виссарионовича) акте комиссии о неудовлетворительной ситуации в следственно-судебных органах значился вывод, что она стала возможной из-за вредительской деятельности в том числе врага народа Аслангирея Кургоковича. Что именно он неправильно сделал, в документе не уточнялось.

О вступлении Тавасиева в контрреволюционную организацию показания допрошенных существенно расходились. Одни не знали или не поясняли источник своей осведомленности. Другие заявляли о трех разных вовлекших его в организацию лицах (в том числе Загалове), но последние в своих показаниях Аслангирея Кургоковича не упоминали. Время вступления его в организацию также называлось разное: 1925, 1930 и 1935 гг.

Тавасиев, в свою очередь, пояснял, что контрреволюционной связи ни с кем не имел. На необходимость сохранения представителей дворянско-помещичьего сословия в колхозах указывал председатель облисполкома, поскольку те встали на трудовой путь. При выдаче актов на вечное пользование землей учитывался объем каждого колхоза, но в некоторых случаях не было возможности предоставления новых земель или ликвидации чересполосицы в силу отсутствия свободных площадей и давнего освоения имевшихся участков конкретными колхозами. Задание на заготовку картофеля колхозы получали с учетом урожайности, а к созданию отдаленного заготовительного пункта для кукурузы отношения не имел. В органах прокуратуры вредительскую работу также не проводил.

В ходе очных ставках был непоколебим.

В тюремных застенках особенно ярко проявились его твердый характер, высокая нравственная чистота и патриотизм. Как вспоминали те, кому пришлось по воле судьбы оказаться с ним в одной камере, его мужественное поведение, глубокая вера в торжество справедливости были для них примером и моральной опорой. Он говорил: «Мы, коммунисты, в этих тяжелых условиях режима – проверяемся, и нельзя допустить распущенность языка, колебания в убеждениях и стойкости»[166]166
  Там же. С. 170.


[Закрыть].

После полуночи 12 февраля 1939 г. начальником второго спецотделения с согласия начальника следственной части УГБ НКВД по СОАССР вынесено постановление об отсутствии достаточных улик по статьям 58.7, 58.8, 58.9 УК РСФСР и переквалификации обвинения на статьи 58.2 и 58.11 УК РСФСР. Таким образом, следствие оставило обвинение в захвате власти в контрреволюционных целях и участии в контрреволюционной организации.

В 1 час 15 минут начался новый допрос обвиняемого:

– Вам предъявляется обвинение в преступлениях по статьям 58.2 и 58.11 УК РСФСР, т. е. активном участии в антисоветской националистической повстанческой организации. Признаете себя виновным в этом? – поинтересовался сотрудник госбезопасности.

– Виновным себя не признаю, так как членом антисоветской националистической повстанческой организации я не был – ответил Аслангирей Кургокович.

– Нет, неправду говорите. Вы являетесь активным участником антисоветской националистической повстанческой организации – уверял допрашивавший.

– Я говорю только правду. Не только активным членом антисоветской организации, но и пассивным врагом советской власти не был – уставшим голосом произнес обвиняемый.

– Как активного участника антисоветской националистической повстанческой организации Вас изобличает ряд членов этой же организации. Требую дать показания по существу – настаивал страж порядка.

– Это просто оговор. Повторяю, никакой контрреволюционной повстанческой работы я никогда не проводил – вынужденно парировал Тавасиев.

– Прекратите запирательство. Вы изобличаетесь в активной повстанческой работе другими обвиняемыми – неугомонно твердил сотрудник.

В обоснование необходимости говорить правду упоминались фамилии арестованных, давших показания в отношении Аслангирея Кургоковича. Последний, продолжая отстаивать свою невиновность, заметил, что из ряда названных лиц двое оговаривают его на личной почве: в отношении одного возбуждал ходатайство о привлечении к уголовной ответственности, а на другого давал санкцию на арест.

В те же сутки Тавасиеву объявлено об окончании предварительного следствия и направлении его дела на судебное рассмотрение. В протоколе об окончании следствия сотрудником НКВД указывалось, что материалы представлены обвиняемому для ознакомления.

Прочитать или сделать собственноручное заявление ему было крайне сложно, так как за длительное пребывание под стражей он почти полностью потерял зрение. К тому же у него было острое малокровие, общий невроз и ревматизм суставов.

После окончания расследования дело почти два месяца оставалось без движения, поскольку было решено направить его в суд совместно с делами по другим 29 участникам контрреволюционной организации, занимавшим в разное время руководящие должности в партийных и советских органах Северной Осетии. Среди них представитель Северной Осетии при ВЦИК; первые секретари обкома, горкома и райкомов ВКП(б); председатель областной партийной контрольной комиссии; председатели облисполкома с заместителями и председатели райисполкомов; руководители областных органов госплана, профсоюза, народного образования и другие.

Несмотря на то что девятнадцать обвиняемых вину в предъявленном обвинении не признали, следствие посчитало, что все они достаточно изобличались показаниями соучастников.

Исполнявшим обязанности начальника следственной части УГБ НКВД по СОАССР 7 апреля составлено единое обвинительное заключение.

В соответствии с ним Аслангирей Кургокович являлся активным участником антисоветской буржуазно-националистической повстанческой организации, созданной в Северной Осетии и действовавшей под руководством правотроцкистского блока. В 1935 г. входил в состав контрреволюционного центра организации в Ирафском районе и руководил всей подрывной повстанческой деятельностью. Будучи помощником прокурора, во вражеских целях извращал карательную политику, умышленно затягивал следствие, смазывал дела на кулацкий элемент.

Обвинительное заключение утверждено наркомом внутренних дел СОАССР 19 апреля и Военным прокурором Северо-Кавказского военного округа 22 июня.

На подготовительном заседании Военного трибунала Северо-Кавказского военного округа 4 июля с участием прокурора 337-й Военной прокуратуры определено согласиться с обвинительным заключением; дела назначить к слушанию в закрытом судебном заседании без участия обвинения и защиты; меру пресечения всем обвиняемым оставить прежнюю, т. е. содержание под стражей.

Судебные заседания проходили в г. Орджоникидзе без участия гособвинения и защиты с 14 по 23 июля, закончившись вынесением обвинительного приговора в отношении 26 человек с мерами наказания от пяти лет лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях до расстрела[167]167
  В отношении других трех подсудимых уголовное дело военным трибуналом возвращено на дополнительное расследование. Еще один содержавшийся под стражей скончался.


[Закрыть]. В частности, к высшей мере наказания приговорен упомянутый нами бывший председатель облисполкома Тогоев, который еще в апреле 1939 г. заявил о своем оговоре Тавасиева, назвав его человеком, преданным советской власти и большевистской партии.

В описательной части приговора указывалось, что подсудимые вовлечены в контрреволюционную буржуазно-националистическую организацию в разное время и разными лицами. Каждый на своем участке работы проводил вражескую подрывную деятельность с целью искусственного создания тех или иных затруднений, вызывая недовольство населения.

Аслангирей Кургокович признан виновным в обоих инкриминированных преступлениях и осужден к тюремному заключению на восемь лет с поражением в правах на четыре года и конфискацией всего личного имущества.

Кассационным определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 22 октября 1939 г. приговор в отношении Тавасиева оставлен в силе за исключением замены тюремного заключения лишением свободы на тот же срок. Обоснований принятого решения не приводилось.

Для отбытия наказания отправлен в один из крупнейших исправительно-трудовых лагерей Советского Союза – Карлаг НКВД СССР, расположенный в Карагандинской области Казахской ССР, где умер в 1943 г.

Судебные решения в отношении Аслангирея Кургоковича отменены в порядке надзора Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 14 сентября 1955 г. Дело о нем прекращено за отсутствием состава преступления.

В 2003 г. Главной военной прокуратурой составлено заключение о его реабилитации, поскольку обвинение основывалось на вымышленных показаниях осужденных по тому же делу лиц, давших их под воздействием применявшихся работниками НКВД незаконных методов ведения следствия.

Видевшая Тавасиева в Карлаге Е. Е. Баракова, также подвергнутая репрессии, вспоминала: «Его трудно было узнать – слепой, горбатый, изможденный старик. А ведь на воле он был высоким, атлетичным мужчиной… Обнял меня, прослезился и сказал, что в моем лице он обнял всю Осетию, всех, кто ему дорог, родную семью… Ослеп он, конечно, не по возрасту, а от перенесенных физических травм… Через месяц услышала о том, что “слепой работник кухни умер”, да и тогда уже он выглядел мертвецом…»[168]168
  Кокаев С.А. Елена Баракова: горянка – прокурор Северной Осетии. Владикавказ: СОГУ, 2004 (Цит. по: Прокуратура Республики Северная Осетия – Алания. История и современность. Владикавказ, 2013. С. 170).


[Закрыть]

Сама Елена Евстафьевна Баракова, урожденная Калоева, родилась в 1899 г. в небольшом с. Байком Заккадонского ущелья Владикавказского округа Терской области в крестьянской семье.