Текст книги "Ловушка для героев"

Глава 16

В мятежную деревню входили с трех сторон. Это лучше всего, если не хочешь потерять половину личного состава. Это как когда берешь в клещи заведомо более сильного противника. Например, после танцев, где он попытался закадрить чужую девчонку. Один подходит с правой стороны и вцепляется в правую руку, другой с левой и хватается за левую, а третий бьет прямым в нос. Без боязни получить сдачи. Или лупит сзади, под коленки, чтобы противник упал и его можно было от души потоптать ногами.

Таким приемом Стив Глэб со своими пацанами завалили немало бугаев, бывших чуть не на две головы выше их. Даже если они были кадетами расположенного поблизости военного училища. А потом с кадетами – гражданских раздолбаев, когда он сам стал учиться в том училище.

Стив знал толк в уличных потасовках. Он умел драться. Жестоко, а если надо, то и подло. Если надо для победы. Когда хочешь остаться цел, о кодексе джентльмена лучше забыть. Дурак тот, кто соглашается не использовать удары ниже пояса при кулачном выяснении отношений. Но трижды дурак, когда верит, что Противник будет этому соглашению следовать.

Стив бил ниже пояса. Сразу. После закрепленной рукопожатием договоренности. Пока не получил разрешенный удар в скулу. Пока еще был способен добить поверженного врага. И поэтому Стив побеждал. Практически всегда. И потому оставался цел, несмотря на то, что за ним тянулись десятки, если не сотни самых жестоких разборок. И в детстве. И в юности. И в колледже, где приходилось отстаивать свое право на привилегии.

Когда Стив получил первое звание и первых, в свое полное командирское распоряжение подчиненных, он перестал задирать заведомо сильных противников. Но стал использовать полученные им в юности приемы кулачных выяснений отношений для достижения в своем подразделении надлежащего уровня воинской дисциплины, чинопочитания и добросовестного отношения к служебным обязанностям. Бил он не всегда, только когда был уверен, что военнослужащий не побежит жаловаться. Когда у того военнослужащего у самого рыльце было в пушку.

Подразделение Стива всегда числилось на хорошем счету. Оно быстрее всех пробегало полосу препятствий, лучше всех стреляло, дольше всех отжималось, ровнее всех держало парадный строй, меньше всех имело дисциплинарных взысканий и чрезвычайных происшествий Правда, из его подразделения бойцы чаще, чем из всех прочих, подавали прошения об увольнении из армии или переводе в другие рода войск. Но это никак не отражалось на боевой выучке и духе оставшихся.

В послужной карточке Стива графа «Взыскания» была всегда самая чистая. Стерильно чистая В отличие от другой, где в верхнем правом углу было написано «Благодарности». И все же, несмотря на его безупречное личное дело и успехи в боевой учебе, командование его не любило и всегда предлагало самые тяжелые и бесперспективные, с точки зрения продвижения по службе, работы.

Стив терпел, но начинал догадываться, что военной карьеры ему не сделать.

Однажды поздно вечером, возвращаясь домой, он встретил командира части, находящегося в изрядном подпитии по поводу дня рождения своей жены. Командир был пьян и был в гражданской одежде, хотя и на территории части.

– Стив Глэб, – сказал командир, взяв его за пуговицу и приблизив его лицо к самому своему лицу. – Вам никогда не получить роты. Можете не надеяться. Никогда! Пока я буду здесь командиром.

– Почему? Сэр? – спросил Стив.

– Потому что вы дерьмо, Стив. Хороший офицер, но дерьмо! Полное дерьмо! И я никогда не подпишу документы на ваше назначение. Но я с удовольствием подпишу ваш рапорт об отставке или о переводе в другую часть. Например, по состоянию здоровья. С удовольствием подпишу! Вы поняли меня, Стив?

– Да, сэр!

– Тогда идите. И, пожалуйста, не попадайтесь мне больше на глаза в такой замечательный день. Иначе меня может стошнить…

– Есть! Сэр!

Командир, покачиваясь и напевая под нос какую-то песню, пошел дальше, а Стив остался стоять. Он стоял недолго. Может быть, секунд сорок. Эти сорок секунд понадобились ему, чтобы понять, что его поставили на место. Грубо и бесцеремонно. Как когда-то на танцах уверенные в своей безнаказанности кадеты хилого на вид местного юношу. Его поставили на место, не думая о последствиях.

Стив прошел вперед десять шагов, свернул за угол, обежал здание и, встав в кустах, стал ожидать перепившего на именинах своей жены командира. Который не мог пройти другой дорогой.

– «Где ты, моя голубка, я буду ждать тебя всю жизнь… – что-то такое невразумительное пел приближающийся командир. Потом он вздохнул, остановился, сошел с дорожки в траву и расстегнул ширинку. – Где ж ты, моя голубка-а-а…»

Стив снял китель, вывернул его наружу, снова надел. И поднял воротник. Теперь он не напоминал офицера. И не напоминал себя.

– Ты кто? – удивленно спросил опорожняющий мочевой пузырь командир, заметив неопределенного вида фигуру, выдвигающуюся из темноты. – А ну встать смирно и доложить, кто ты есть такой…

Стив приблизился. И ударил ногой в место, откуда журча стекала струя. Командир согнулся пополам и упал. Стив бил его долго. Ногами. Пока он не перестал шевелиться. Потом переодел китель, вытер о траву окровавленные носки ботинок и пошел домой.

Командира увезли в госпиталь. По случившемуся инциденту было назначено служебное расследование. Допросили всех офицеров и всех солдат, видевших в тот день командира. Особенно тех, кто встречался с ним незадолго до происшествия.

– Да, – соглашался Стив, – встречался. Около двадцати трех часов ночи. Командир шел со стороны своего дома. Я приветствовал его, и мы разошлись. Больше я ничего добавить не могу.

Нет, никого не видел.

Нет, ничего подозрительного не заметил.

Нет, я был с ним в самых хороших отношениях…

Разрешите идти, сэр?

Расспросы командира тоже ни к чему не привели. Он говорил примерно то же самое, что и его подчиненные. Никого не видел, ничего не заметил, никого не подозреваю.

Дело было закрыто.

Когда командир выписался из госпиталя, первым, кого он вызвал в свой кабинет, был Стив Глэб.

– Послушай меня, сынок, – сказал он. – Я не знаю, кто меня избил. Я ничего не могу доказать, но я знаю, что последним, с кем я разговаривал в тот вечер, был ты. Ты! И еще я знаю, что ты дерьмо! Полное дерьмо! И что тебе никогда не стать ротным.

Пока в этой части буду командиром я! Вы поняли, что я сказал?

– Да! Сэр! – ответил Стив. И, выходя из кабинета, увидел взгляды. Офицеров, ожидавших в вестибюле.

Через два дня Стив Глэб подал рапорт о переводе его во Вьетнам. В качестве добровольца.

Рапорт удовлетворили. После краткосрочных курсов переподготовки он был направлен для продолжения службы в части морской пехоты США. В должности ротного командира.

Еще одна должностная ступенька была преодолена. Неважно, каким образом.

Во Вьетнаме Стив прижился. Там было все просто. Без омрачающих жизнь условностей. Как в его прошлом. В сквере за танцплощадкой. Командование интересовал только результат. Только выполнение поставленных ими конкретных тактических задач в возможно более короткие сроки и с наименьшими потерями в личном составе.

Результат! А не способы его достижения.

И новый ротный этот результат выдавал. Каждый раз. Оплачивая его вполне приемлемыми потерями в живой силе. Что очень устраивало вышестоящее начальство. И за что они всячески поощряли удачливого комроты.

Только никакой удачи здесь не было. Был опыт драки без правил. Без запрещенных приемов. И без оглядки на так называемое мирное население. Которое обычно только мешает проводить военные операции, болтаясь под ногами бойцов и гусеницами техники, создавая ненужную сумятицу на поле боя и позволяя реальному противнику уйти незамеченным или перегруппироваться и ударить по наступающим войскам в самый неподходящий момент в самом неожиданном месте…

Роте Стива мирное население не мешало. Потому что его не было. Потому что оно изымалось из зоны боевых действий еще в самом начале операции.

Совсем изымалось. В принципе. Бойцы роты шли в атаку по стерильно чистому пространству, где им уже Никто не оказывал никакого сопротивления. Оттого и потерь среди личного состава было немного, что никто не мог выстрелить им в спину.

И жалоб в ООН о нарушении разных там международных конвенций и договоренностей, касающихся пребывания войск на территории оккупированного государства, тоже не было. Потому что жаловаться было некому.

Вот и весь секрет удачи. И успеха. Столь нужного всем – и ротному командиру, и его вышестоящему начальству, и президенту страны. Которая воевала в этой далекой азиатской стране.

Главное, чтобы была победа. И чтобы никто не узнал о цене, которая была за нее заплачена.

О той истинной, не парадной цене знал ротный. И еще его бойцы. Непосредственно участвовавшие в деле. Только через них могла просочиться в верха тревожная информация. Только они были по-настоящему опасны. И именно поэтому комроты добивался безоговорочного подчинения бойцов роты лично ему. Их командиру. И добивался всегда. Так как знал очень действенные и опробированные методы воспитания и переубеждения сомневающихся. Правой – в скулу. Или носком ботинка – в пах.

В отличие от изнеженных и избалованных спокойной жизнью тыловиков бойцы передовых частей на лишние зуботычины внимания не обращают. И жалобы на «противозаконные действия, допущенные в отношении них их непосредственным командиром», по первому поводу не катают. До того ли, когда вокруг просвистывают пули и осколки гранат? Причем не всегда летящие с одной только стороны.

А ротный, если и случается ему распускать руки, то исключительно для блага личного состава вверенного ему подразделения. Чтобы лучше пригибались, пробегая опасную зону, быстрее падали, заслышав команду «ложись!», и содержали в порядке оружие, от состояния которого зависит их жизнь во время завтрашнего боя.

Так что претензий к ротному по поводу выходящего за рамки устава обращения не было! И быть не могло! Где найдется дурак, готовый на войне конфликтовать с ближним своим начальством. Тем более в форме действия! Например, посланной в высшие инстанции жалобы. Начальство так или иначе отмажется, а жалобщик на другой день отправится на внеочередное разминирование или на прочесывание особо опасной территории. Где и будет списан в боевые потери. По причине чего его направленная высокому командованию жалоба будет выброшена в корзину.

Ведь тому высокому командованию тоже не хочется лишаться ротного командира, умеющего решать поставленные перед ним тактические задачи. С минимальными потерями в живой силе…

Всех могут против шерсти горячим утюгом прогладить, всех с должностей поснимать и званий и наград лишить. Только не комроты Стива Глэба. По крайней мере, до тех пор, пока он нужен. До тех пор, пока идет война…

Именно в его, Стива Глэба, славную и удачливую во всех отношениях роту был направлен для дальнейшего прохождения службы новый боец. Капрал Джонстон.

– Капрал Джонстон!

– Я! Сэр!

– Почему вы без каски?

– Снял. Сэр!

– Капрал Джонстон!

– Я! Сэр!

– Почему вы сняли каску? И что это у вас вместо каски на голове?

– Но ведь противника поблизости нет. И я не понимаю, зачем…

– Наверное, вы все еще думаете, что вы в Америке? Что за вашу безопасность отвечает стоящий на углу вашей улицы полицейский. И ваша мамочка. И старшая сестрица. И еще, наверное, вы думаете, что ничего тяжелее птичьего дерьма на вашу голову здесь свалиться не может? Что это мы все такие дураки, что, несмотря на жару, не снимаем с затылков эти металлические горшочки.

Так вот вы ошибаетесь. Здесь водятся не одни только райские птички. И роняют они не одно лишь мягкое и безопасное, как поцелуй вашей девушки, дерьмецо. А еще, случается, и пульки. И осколки мин и гранат. И носим мы эти горшочки не смеха ради, а чтобы охранить от проникновения посторонних предметов свои мозги. Надеюсь, вы все поняли, капрал? Все, о чем я тут говорю…

– Да! Сэр! Но я проходил обучение в качестве «зеленого берета». А «зеленым беретам» не пристало снимать головной убор, который…

– Вы имеете в виду эту зеленую кепочку, что у вас на голове? – показал ротный. – Так вот чтобы я ее больше не видел. Вверенные моему попечительству бойцы должны выглядеть одинаково. Как патроны в обойме. А не выделяться подозрительной зеленой кучкой на фоне…

– Но, сэр!..

– Капрал Джонстон!

– Я! Сэр!

– Я не привык высказывать свои пожелания дважды. Я привык, чтобы мои пожелания исполняли со скоростью бегуна на короткую дистанцию, приближающегося к финишной черте. Я считаю до трех. После чего не вижу на вашей макушке этого безобразия, но вижу каску, которую впредь вы не будете снимать даже в сортире, сидя на очке.

Раз!

Два!

Три!

На счет «три» ротный не стал кричать или корить нерадивого солдата. Он сделал то, что посчитал нужным сделать. Он сорвал левой рукой подрывающий ему дисциплину в роте берет, а правым коленом ударил солдата в промежность.

Майкл сложился вдвое и упал лицом в грязь. В стороне засмеялись наблюдающие за забавным происшествием солдаты.

– Капрал Джонстон!

Капрал хватал раскрытыми губами грязь.

– Капрал Джонстон! Не слышу ответа на обращение командира! Капрал Джонстон!

– Я… Сэр!.. – прохрипел капрал, катаясь по луже.

– Надеюсь, вы усвоили этот полезный урок. Надеюсь, в следующий раз вы будете более учтивы со старшим по званию. И не станете оспаривать его приказов? Я вас верно понял? Не слышу!

И ударил капрала носком ботинка в подбородок.

– Я вас верно понял?

– Да…

– Да, сэр?

– Да! Сэр!

– Очень хорошо. А теперь идите и умойтесь. И выстирайте обмундирование. А то на вас неприятно смотреть. Капрал.

Капрал Джонстон поднялся и пошел умываться.

– Ты с ним не очень, – предупредил его солдат, полоскавший руки под соседним краном. – Если хочешь живым остаться.

– Что, так страшно?

– Да нет. Нормально. Как везде. Может быть, даже лучше, чем везде.

– Чем?

– Тем, что потерь меньше. Больше шансов уцелеть. И домой вернуться.

– Почему?

– Потому! Сам увидишь. Если до того он тебя не замордует.

Почему в этой роте потерь было меньше, чем в других, капрал понял через полторы недели. Когда их вывели на боевое дежурство.

Роту погрузили на вертолеты, которые пятьдесят минут мотались над джунглями. Над самыми верхушками деревьев, чтобы раньше времени не засвечиваться перед противником. А потом сбросили десант, зависнув на несколько минут над единственно свободным от растительности руслом небольшого ручья. Прыгали прямо в воду, держа винтовки в вытянутых над головой руках, и сразу бежали на отмель, чтобы освободить место другим.

– Все?

– Все.

– О'кей! – показал ротный пилотам большой палец и несколько раз ткнул им в циферблат часов – мол, не забудьте, обратный рейс через шесть часов!

Вертолеты, рубя жаркий тропический воздух винтами, поднялись, развернулись на обратный курс и ушли на базу. Унося пилотов в царство кондиционеров, запотевшего пива и охлажденного с кубиками льда в стакане виски с содовой.

Сразу стал слышен разноголосый шум джунглей.

– Охранение!

Несколько солдат разбежались в разные стороны, нырнув в прибрежные заросли.

Подошли бойцы передовой разведки, сброшенные здесь накануне вечером.

– Как там обстановка? – спросил ротный.

– Все спокойно. Они никого не ждут.

– Они всегда не ждут. Но всегда встречают, – проворчал ротный и крикнул взводных командиров. – Вначале пойдем одной колонной. Здесь и здесь охранение. Вот тут разделимся на три отряда. Далее будем действовать по обычному плану. Начало операции в шестнадцать часов, без дополнительной команды. Отмена операции – две белых ракеты. Ну или по радиостанции. Все ясно?

– Ясно, сэр!

– Тогда выступаем. Чтобы до вертолетов управиться. А то опять придется всю ночь сухомятку жрать.

Рота втянулась в джунгли.

Шли долго по узкой, извилистой, еле заметной среди густой травы тропинке. Шли, обливаясь потом и проклиная все на этом свете.

– Быстрее, быстрее, – торопили командиры. – Не отставать! Не задерживаться! Что вы плететесь, как сомлевшие после полуденного сна скауты?

Ротный, сидя на корточках в стороне от тропы и отхлебывая из только что вскрытой бутылки холодное пиво, наблюдал проходящую мимо роту. Свою роту.

– Шевелите задницами! – говорил он. – Если не хотите, чтобы их попользовали узкоглазые.

Последнего отставшего от колонны бойца он подгонял чувствительными пинками ботинка чуть пониже поясницы.

– Торопись, сынок! Торопись! Пока твои товарищи без тебя войну не выиграли.

Через четыре часа объявили привал Бойцы спали где стояли.

С головы колонны подошла разведка.

– Ну что, были они?

– Были.

– Сколько?

– Трое. Два пацана и старик.

– С оружием?

– Нет, без оружия. С мотыгами.

– С какими такими мотыгами?

– С обыкновенными.

– Ладно, черт с ними. Тут лучше перебрать, чем недобрать. Где они?

– Двое – на месте. Одного приволокли с собой.

– Тащите его сюда.

Разведчики, подталкивая в спину, подвели старика со связанными за спиной руками. Ротный позвал переводчика.

– Спроси его – он и эти пацаны, что были с ним, нас ждали или просто следили за тропой?

Переводчик что-то сказал. И выслушал торопливый, сбивчивый ответ.

– Он говорит, что они никого не ждали. Что это были его внуки. Что они шли на свое поле и просто сели отдохнуть. А их убили.

– Врет, – возмутились разведчики, – дозор это. Мы за ними несколько минут наблюдали. Никуда они не собирались уходить. А когда мы подошли, пытались убежать. Наверное, чтобы своих предупредить.

– Спроси, в деревне есть партизаны? – потребовал ротный.

Переводчик снова что-то сказал. Старик лихорадочно замотал головой.

– Нет. Их деревня мирная. К ним никогда не приходили партизаны…

– Правильно, зачем им к ним приходить, когда они сами партизаны. Все, – сказал ротный и ударил старика каблуком ботинка в грудь. – Спроси его, где они прячут оружие.

Старик выслушал переводчика и снова замотал головой.

– Врет, – не поверил ротный и ударил старика еще несколько раз ногой в грудь, так что у него пошла изо рта кровь.

– Скажи ему, что, если он не скажет, где они хранят оружие, мы убьем его.

Переводчик повторил фразу по-вьетнамски.

– Он говорит, что оружия нет. И что он старый и поэтому смерти не боится.

– Старый хрен! – выругался ротный и потерял к Старику интерес. – Выступаем через пять минут. Пока они что-нибудь не пронюхали.

Первый взвод…

Второй взвод…

Третий взвод… – определил ротный каждому его задачу.

– А что делать со стариком? – спросили разведчики.

– С командиром вражеского дозора?

– Ну да… Дозора.

– То же, что и со всеми остальными… В мятежную деревню входили с трех сторон. Четвертую оставив свободной. Но с той, четвертой стороны заранее установили пулеметы. И замаскировали их пышной тропической растительностью.

Шли не скрываясь, паля во все, что шевелится. Бросая в хижины и показавшиеся подозрительными отверстия в земле гранаты. Повсюду слышались стрельба, взрывы, крики, лай собак и визг и мычание домашней скотины.

– Второй взвод? Вы там что, спите? – орал в микрофон переносной рации командир роты. – Вы где должны были быть? А вы где? А если они сейчас бросятся туда? Всем скопом. Не бросятся? А вот я посмотрю. И если они по вашей вине…

Вьетнамцы метались между наступающими колоннами, силясь понять, откуда исходит наибольшая угроза. И натыкались везде на одно и то же. На идущих с винтовками наперевес солдат.

Свободным оставался только один путь. Куда все и устремились. Как поток воды, нашедший единственный проход через плотину.

– Тесните их, ребята, тесните. Не давайте уйти в джунгли! – орал, перекрывая гул взрывов, комроты. – И обязательно осматривайте все ямы. Знаю я их. Притаятся, а потом пуляют в спину.

Три взвода сошлись своими флангами в центре деревни.

– Все?

– Все!

– Во втором взводе потери есть?

– Нет.

– В первом?

– Нет. Кроме одного, которого зацепило осколком его же гранаты.

– Тяжело?

– Нет, легко.

– Ладно. После разберемся. Радист! Где ты там? Дай северных. Север? Как там у вас? Готовы? Ну так чего ждете? Пока узкоглазые по щелям попрячутся? Все. Через тридцать секунд начинайте! – И, повернувшись к роте, скомандовал:

– Всем залечь за препятствия! И чтобы пять минут головы не поднимать! Сейчас наши работать начнут. Не хватало еще, чтобы они нас искрошили…

Тридцать секунд истекло. С четвертой стороны деревни слаженно заработали пулеметы. Как швейные машинки.

Ротный присел на корточки и вытянул из внутреннего кармана вторую бутылку пива.

– Теплая уже, – пожаловался он, – чертовы тропики…

Пулеметы работали пять минут. И замолчали.

– Осмотреть здесь все, – приказал комроты, – и чтобы ни одного не пропустить!

Взводы рассыпались и разреженным строем пошли вдоль улиц уже не существующей деревни. Теперь взрывов слышно не было. Теперь раздавались одиночные выстрелы.

– Успеваем, – сказал ротный. – Вертолеты будут только через полтора часа.

Операция была завершена успешно. Даже раньше условленного срока. И опять без потерь со стороны наступавших. Кроме единственного легкораненого, которому даже не потребовалась транспортировка в госпиталь.

Вертолеты пришли через полтора часа. И зависли над деревней. Комроты дал сигнальную ракету. Вертолеты сели. Кроме одного, который на всякий случай барражировал окрестности.

– Ну что, все в порядке? – спросил командир ближнего севшего вертолета.

– В полном!

– Узкоглазые не беспокоили?

– Не беспокоили. Потому что не успели.

– А в седьмой роте потери. Трое убитых и раненые.

– Когда?

– Сегодня днем.

– Воевать надо уметь. Седьмой роте… Взводы пятерками грузились в вертолеты, которые один за другим поднимались над безлюдной деревней. Как большие зеленые стрекозы.

– На южной окраине, со стороны джунглей бегут люди, – доложили по рации с патрульного вертолета.

– Поздно очухались, – сказал ротный и с силой отбросил пустую бутылку в сторону. – Давай на взлет.

Последний вертолет сделал круг над деревней и взял курс на базу. Туда, где в баре работали кондиционеры, а на стойке в запотевших стаканах стояло холодное пиво…