Текст книги "Танец с Хаосом"

Едва-едва удалось увернуться от пулеметной очереди – они, гады, все-таки меня заметили! Повалился на живот, пополз к гусеницам, наткнулся на труп мотоциклиста. Потертый кожаный плащ, знакомая германская каска с «наушниками» и символом – намалеванный черно-бело-красный маленький гербовый щит сбоку. Череп мотоциклиста, как и сама каска, пробит осколком – надо думать, последствия близкого ядерного взрыва. Половина килотонны, не хухры-мухры…

Вот и «Маус». Но что же теперь делать?

Господи, как не везет! Моя высокотехнологичная винтовка засбоила – это оружие предназначено для полиции, служб охраны, а не для боевых действий в условиях ядерной войны! Электромагнитный импульс – и вот эффект: вся электроника полетела! Бесполезное железо! Наверное, у Сергея то же самое, зря надеялся на военные чудеса будущего. Я машинально сдернул с плеча древний МП-38, надежную хлопушку конструктора Эриха Фольмера.

Танк величественно рыкнул и подался назад. Я – за ним. Подполз сбоку, по-обезьяньи цепляясь, вскарабкался на броню. Но ведь нельзя же воевать со здоровенным танком, пусть старым и примитивным, только с помощью автомата? Думай, думай, болван! Время уходит!

Решение пришло само собой. У меня, как и у Сергея, в запасе лежал баллончик с аэрозольным веществом, не пропускающим инфракрасные лучи. Что на этикетке указано? Верно: «Горюче, взрывоопасно!»

Отрывается клочок ткани от комбинезона, обильно поливается аэрозолью. Промокшей тряпочкой обматывается распыляющее устройство. Где зажигалка? Ага, как всегда в правом кармане штанов!

Баллон летит на решетку двигателя «Мауса», я спрыгиваю с брони, направо от танка. Неподалеку слышится стрельба короткими очередями – Сережа работает. Только щелчки выстрелов никак не соотносятся с шипящим звуком, производимым импульсной винтовкой! Ладно, потом разберемся.

На корме танка пошипело, я уж совсем потерял надежду на чудо, однако грозное предупреждение производителя оказалось справедливым: баллон таки взорвался, разбросав тугие струи противного сине-зеленого огня. Двигатель желто вспыхнул.

Снова на броню. Скрипит верхний люк, что перед самым командирским перископом, открывается, по пояс высовывается человек в пилотке и с перемазанным машинным маслом лицом… Но я уже на башне – короткая очередь прямо в грудь и шею, вскрик, хрип, брызги вязкой крови в лицо. Танкист сползает вниз, а я, стискивая рукоять автомата до спазмов в запястье, непрекращающейся очередью палю в темную утробу «Мауса», пока не кончаются патроны. Все. Дело сделано.

Двигатель разгорался все сильнее – пора убираться. Если рванет боезапас – мне каюк, окончательный и бесповоротный. Сергей, значит, возле переднего краулера? А ну, быстро к нему!

* * *

Я едва не получил инфаркт, когда добрался до места главных событий. Бортовой люк громадного транспортера вскрыт, несколько трупов у порога, внутри щелкают выстрелы и колышутся язычки темно-красного пламени. Пожар в кунге, что ли?

Трупы – это полезно. У них можно забрать оружие! Автоматы незнакомой конструкции я не тронул – мало ли… – прихватил достаточно изученный за сегодняшний день «Шмайссер» и, будто в омут, нырнул внутрь краулера. Дьявольщина! Он двухэтажный да еще разделен переборками, словно подводная лодка. Два покойника в германской военной форме справа, один свешивается из люка, ведущего наверх. По металлическому потолку что-то грохочет, словно мебель роняют или играют в кегли снарядными гильзами.

По трапу – наверх. Так и есть. Мой напарник, товарищ, командир – называйте как хотите! – сцепился с одним из членов экипажа. Судя по плетеным, потемневшим погонам – офицером, каковой офицер, навалившись на Сергея сверху, увлеченно пытается всадить ему повыше ключицы начищенный длинный кортик. Эдакий армрестлинг, в котором выигрывает выживший.

Думать долго не пришлось. Я аккуратно подошел сзади, нежно приставил дуло «Шмайссера» к голове супостата и коротко нажал спусковой крючок.

Осечка! Или патроны кончились.

Услышав щелчок, офицер на мгновение отвлекся. Попытался обернуться. И получил свое – удар наотмашь рукоятью автомата в лицо. Сергей перехватывает кортик и всаживает лезвие врагу в низ живота, туда, где аорта раздваивается, а давление крови в этом самом большом сосуде человеческого тела наиболее сильно. Смерть мгновенная. Почти. Так, секунда-две…

– Сам бы справился, – проворчал Сергей, отбрасывая в сторону тело и усаживаясь. – Здоровый, подлец, попался… Как танк?

– Г-горит… – заикнулся я. – Слушай, но… Как ты их всех?

– Как? Ручками! А не твоим поганым оружием! Оно сломалось! Тьфу! Ручками, как почитаемые предки на Куликовом поле!

Для наглядности лейтенант восьмой бригады вытянул свои покрытые кровью и грязью ладони вперед и продемонстрировал.

– В этой машине пусто, – деловито продолжал Сергей. – Предполагаю, пленных содержат в командирском транспортере. Дорога перекрыта и назад, и вперед, никуда не денутся. Помощь если и явится, то не скоро – дорогу мы накрыли бомбой, пока восстановят… Местные будут сидеть, не высовываясь, тем более что от ближайшей и знакомой нам комендатуры даже головешек не осталось. Надо подумать, как бы твоего напарника поаккуратнее извлечь наружу. Между прочим, почему винтовка отказала в самый ответственный момент?

– Электромагнитный импульс от ядерных взрывов, мощная ионизация, – слабо промямлил я, начиная соображать, что Сергей в одиночку положил весь экипаж здоровенного транспортера! Но каким образом? Ну и супермены обитают в этом необычном двадцатом веке! Да одного такого старшего лейтенанта на Гитлера выпусти, никакого Второго Белорусского фронта не нужно: мигом уделает. Голыми руками порвет, в салат покрошит и на стол Верховному Главнокомандующему сервирует. – Машинка нежная, тяжелых воздействий не любит. Микросхемы, все такое…

– Замнем для ясности, – кивнул Сергей. – Я вот к тутошней технике относился ласково, старался не громить, а это значит, что командирскую машину мы запросто вызовем по радио. Радио у нас ламповое, надежное. Если получится – либо заставим их капитулировать, либо обменяем жизнь твоего друга на их жизни. Согласен? На второй подобный штурм сил у нас не хватит…

Я устало кивнул и, конечно, согласился. Адреналинового шторма в крови, подобного сегодняшнему, я не переживал ни разу в жизни. Да, была армия, учения, десантирование на другие планеты – в общем, обычная боевая учеба, как и во всех армиях мира. Но здесь… Чересчур ранимая психика обитателя XXII века оказалась слишком неприспособленной к Войне на Всеобщее Умерщвление. Штурм Ландау вместе с вояками фон Цорна я воспринимал как игру, но эту Ригу, этот мир, эту реальность я принимал как явь, страшную, невозможную, бестолковую явь…

– Ты пойди наружу, – со спокойной ласковостью посоветовал Сергей, – собери наше оружие в доме, где мы прятались. Там много всякого добра осталось, не бросать же? Успокойся. Все в порядке. Все на редкость хорошо. Иди. Только не забывай оглядываться по сторонам, согласен? Я пока поговорю с супостатами, может, чего выторгую.

Я и пошел. Пылевое облако опустилось на землю, и теперь только под подошвами ботинок взметывались невесомые вихорьки. И все равно воздух оставался бурым и неприятным на вкус и запах. Черные облака, поднятые нашими ракетами, сносило ветром на северо-восток, как раз к руслу Гауи, где закрепилась в обороне Красная армия генералиссимуса Жукова. «Ничего, – подумал я, – если у Георгия Константиновича все солдаты такие, как Сергей, то радиоактивные осадки для них – как прокисшее пиво для меня. Неприятно, но употреблять можно…».

Порыскав по несколько видоизменившимся развалинам (ударные волны поработали), я подобрал позабытые в спешке штурма приборы, разломал прикладом терминал управления «Искрой» – нечего оставлять местным обитателям высокие технологии светлого будущего. Не по их уму игрушки. Мой гранатомет, поразивший первый «Тигр», как ни странно, работал – и наведение, и компьютер не пострадали. Справедливо, это же армейская техника, а не полицейская! Она для таких серьезных мужских забав предназначена напрямую.

Вернулся обратно, оглядываясь, как и советовал Сергей. На улице – ни единого движения. Уцелевшие обитатели независимой Латвии скорее всего попрятались по норам, в ожидании нового налета. В стороне Домского собора теперь даже развалин не было видно – очередной порции хамства со стороны свихнувшегося человечества старый храм не пережил, рухнул.

Заметил, что с уцелевшего транспортера за мной следят – поворачивались квадратные окошечки перископов, а вслед за ними и стволы, торчащие из пулеметных гнезд. Да и наплевать! Фрицы должны понимать – положение у них самое что ни на есть аховое. Заперты в узком ущелье улицы, на виду у противника, словно мишень на стрельбище. Только бы Сергей их уговорил! Пусть отдадут Дастина, а потом катятся на все восемь сторон света!

Громыхая уже ненужным обеспечением «операции по спасению Дастина Роу», я ввалился в гигантский транспортер, перешагивая через мертвецов, прошел в кабину. Сергей восседал на драном штурманском кресле и напряженно переговаривался с кем-то по-немецки. Жестом приказал мне сесть и помолчать. Я устроился на залитом засохшей кровью сиденье водителя и тупо глядел на приборную доску – спидометр со стрелочкой, погасшие лампочки, нечто весьма смахивающее на компьютер самого наидревнейшего образца, когда еще только систему DOS придумали…

– Значит, так. – Лейтенант отбросил наушники и повернулся ко мне, взъерошив пятерней белые, припорошенные седой пылью жесткие волосы. – Твой Дастин у них. Тевтоны требуют беспрепятственного прохода к своим. Если получат гарантии – отпустят немедленно.

– Отлично! – просиял я. – Согласен!

– Я не согласен, – угрюмо сдвинул брови Сергей. – Придется поступить по законам военного времени, то есть учинить подлянку. Они его отпускают, вы укрываетесь, а я, разумеется предоставив гарантии, на хрен подрываю транспортер. И плевать, что двигатель на ядерном приводе – движки защищены, взрыва не будет, только дополнительное заражение местности ураном и радиоактивным графитом. Потом бежим на вашу базу. Уж прости, по-иному не могу. Война. Ты против?

– Гранатомет работает, возьми. – Я протянул Сергею длинную узкую трубу, в которой еще оставалось четыре заряда. – Все снаряды можно выпустить одновременно, очередью. Мне плевать, что ты собираешься делать, но мой напарник через пятнадцать минут обязан быть рядом со мной. Потом – гори оно все синим пламенем! Хочу домой!

– Верное решение, – улыбнулся оскалом охотящегося волка Сергей. – Иди, встречай! Я сейчас договорюсь. Главное – не дергайтесь и не бегите. Топайте спокойным шагом до ближайшего укрытия. Едва сховаетесь поглубже, я их угощу гранатами. После окончания нашего вальса – своими ножками, короткими и длинными перебежками, до дома. Там заодно таблеточек покушаем – дозу мы сегодня схватили… э-э… атомную. Живо! Эй, погоди! Ну-ка, сдери во-он с того Ганса майку, нацепи на что-нибудь и используй как белый флаг! Если начнут стрелять и не попадут сразу – закапывайся в асфальт! Усек?

Хотелось возразить, что асфальта на улице Бривибас давно не осталось, но я промолчал и молча выполнил указания командования. Вышел через открытый шлюз, поднял серую дырявую майку над головой, на дуле «Шмайссера», и пошел к затаившемуся в осаде краулеру. Правда, грозную машину осаждали всего двое человек, но это чрезвычайное обстоятельство уже не играло особой роли.

Они не стреляли. Я стоял перед овальной дверью транспортера на расстоянии метров пяти, всей шкурой чувствуя, как меня изнутри рассматривают несколько пар устало-любопытных глаз.

Скрипнули петли.

Дастин несколько неуклюже спрыгнул на обожженную землю. Выглядит вроде бодренько, только ссадина на правой скуле. Медленно пошел в мою сторону, подмигнул. Когда поравнялся со мной, я развернулся и, не ускоряя шага, направил Дастина к уцелевшей бетонной стене.

– Не спеши, – одними губами втолковывал я. – Не спеши! Сейчас что-то вроде перемирия. Едва они почуют неладное – откроют огонь.

– Ясно. – Дастин мелко кивнул. – Думал, ты уже на Четвертом небе бьешь морду святому Бернару, а вот, оказывается, как дело повернулось…

Взрыв дикой, почти ядерной, мощи грянул, когда мы были в полутора метрах от спасительного бетона. И одновременно, мгновение в мгновение, слух различил короткую пулеметную очередь.

Я и Дастин упали рядом. Рукав моей куртки стал неожиданно теплым – успел-таки схватить пулю или осколок!

Напарник просто лежал рядом, глядя в мутное небо спокойными серыми валлийскими глазами.

В ушах возникла тихая, непрекращающаяся, навязчивая и неостановимая мелодия.

 
Кончатся снаряды, кончится война,
Возле ограды, в сумерках одна,
Будешь ты стоять у этих стен,
Во мгле стоять,
Стоять и ждать
Меня, Лили Марлен,
Меня, Лили Марлен.
 

Дастина уже не будет ждать его Лили Марлен.

Когда-то давно, в другой реальности, в ином мире, я хотел учиться на врача. Я работал в госпиталях и в службе спасения. Я неплохо изучил, как выглядит смерть и как жизнь.

Дастин был мертв.

* * *

Трое негритят в зверинце оказались, одного задрал медведь – и вдвоем они остались…

* * *

Я сидел, привалившись спиной к бугристому теплому бетону, смотрел сквозь наплывшую на глаза пелену на мерклые облака, в которых растворялся огненный шар, и слушал хриплый женский голос, прилетавший ниоткуда.

Серия задумчивая
«Почему и ради чего?..»

Кто из вас имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? Сколько же лучше человек овцы!

Иисус Христос, 32–33 г. н. э. (Матфей, 11–12)

Глава 16, короткая
О быстрой смерти

Eсли верить наручному хронометру, я сидел рядом с Вратами уже не меньше трех часов.

Я не могу точно описать это место, однако уверен: оно существует, здесь красиво, а главное – спокойно.

Лес, сосновый. Вереск, валуны, солнце постоянно висит в одной точке, ближе к закату, отчего стволы деревьев светятся золотом. Масса спелой черники – подходи, зачерпывай горстью прямо на кустике и ешь. Неподалеку озеро с песчаным берегом – хочешь, иди купайся. Вода теплая.

Можно было бы подумать, что водная гладь окрестностей Врат должна непременно украшаться чем-то вроде лебедей или фламинго, однако у здешних декораторов безупречное чувство вкуса: если уж изображаем Карелию или Финляндию, значит, озеру вполне достаточно тривиальных уток, без всякой пошлой экзотики.

Небо глубоко-голубое, в точности как на Земле, да если приглядеться и прислушаться к своим чувствам, то и получается: это Земля. Почти. Странно, конечно, видеть «зависшее» солнце или изредка обнаруживать на вкопанном в песчаный грунт деревянном столике то запотевшую рюмку ледяной водки и глиняную мисочку с солеными грибками, то кувшин с клюквенным морсом и горячие пирожки с зайчатиной, возникшие из пустоты.

Старикан, живущий в избе рядом с Вратами, из дома, как я видел, наружу не выходил. Тут безлюдно, а я-то, дурак, всегда полагал, что возле Врат непременно будет толчея…

Ждать надоело. Я поднялся с лавочки, бросил в рот последний орешек, из тех, что собрал неподалеку, и двинулся по усыпанной палой хвоей тропинке к избе.

Дверь открыта, но я постучал костяшками пальцев о косяк.

– Да заходи, чего стоишь! – донеслось изнутри.

Старцу… Хотя нет, не старцу. Этому человеку лет, наверное, шестьдесят. Борода не самая ухоженная, клочьями, черная с обильными седыми прядями. Глаза не белые, как у финнов, а темно-карие, почти угольные. В общем, не похож дядька на обитателя северного озерного края, пускай и носит вышитую по рукавам и вороту длинную рубаху, меховую безрукавку и широкие, полосатые штаны. Два массивных ключа на узком кожаном поясе. Сидит за огромным квадратным столом, что-то пишет в толстую тетрадь. Едва я зашел, тетрадь была немедленно захлопнута – смотреть нельзя.

– Долго еще? – заикнулся я.

Дядька шумно почесал волосатую шею и уставился осуждающе.

– Придет, придет. Никуда не денется. Потерпи. Хочешь, у меня посиди – поговорим.

– Не о чем мне с вами говорить, – буркнул я, разворачиваясь к двери, но остановился, услышав спокойный оклик.

– Можжевеловки отведаешь? Ядреная… Сам настаивал. Вообще, парень, тебе сейчас выпить не вредно будет. Хоть бы для смелости.

Я вздохнул, вернулся и сел на лавку напротив бородатого. Столешницу уже украшал графин с мутно-зеленой жидкостью, на дне которого сплелись какие-то иголки, похожие на еловые.

А можжевеловка и на самом деле ядреная – пробрало до слез. Дядька усмехнулся, налил еще по одной. Помолчал, побарабанил пальцами по столу. Проворчал наконец:

– Зря ты так… Сам ведь знаешь – из любого положения выход всегда найдется. Ты просто отказался искать. Пошел по самому простому пути. А ведь было сказано – ходите путями узкими… Знаешь, кто сказал? – Я нагнул голову. – Вот-вот. Узкий путь он посложнее и поухабистей, однако…

– Да подите вы со своими нравоучениями! – взвился я, отлично, впрочем, зная, кому именно хамлю. – Теперь ничего не исправишь!

– Ошибаетесь, молодой человек!

Новый голос, скрипучий, резкий и одновременно величественно-звучный, раздался за спиной. В дверном проеме, заслоняя низкие солнечные лучи, стоял он. Бывший аббат Клерво, святой и пресс-секретарь, седой и аристократичный Бернар. Знакомый безупречный костюм с визиткой и нежно-голубым галстуком-бабочкой. Трость в правой руке. Я уж было хотел подняться, сжимая кулаки, но бородатый владелец избы одернул, подвинул маленький граненый стаканчик с можжевеловкой и кивнул – пей, мол! Нечего тут тельняшку на груди рвать…

Я выпил. Полегчало – агрессия постепенно уходила. Бернар стоял там же, привалившись плечом к гладко оструганному косяку. Смотрел безмятежно.

– Юноша, слушайте, что говорят старшие, и засуньте свой максимализм в… карман. Самый дальний, – наконец усмехнулся Бернар. – Петр вам только что втолковывал – выход найдется всегда и везде. Надо только поискать тщательнее. Хорошо же, оставим нашего гостеприимного хозяина заниматься делами, а сами посидим на природе. На берегу озера, к примеру. Мне там нравится – первозданный покой. Спасибо, Петр.

Мы шли по тропинке бок о бок, святой помахивал темно-коричневой тросточкой с набалдашником в виде золотой сферы. Я едва плелся – устал. Да и от можжевеловой настойки чуть развезло. Странно – ведь я вроде нематериален, а алкоголь действует…

– Да материально все! – внезапно рассердившись, воскликнул Бернар. – Только материя другая, вам пока малознакомая! Уверуйте же вы наконец! Поймите, что кроме вашего мира есть тысячи других, иных и чудесных планов бытия, живущих по отличным от ваших законам! Все, садитесь на травку и давайте беседовать.

Мы вышли на маленький полуостров, впереди плескалась чистейшая, словно дистиллированная вода, над головой шумели кроны сосен, справа и слева багровел вереск… Святой вынул из кармана носовой платок в синюю клеточку, расстелил его на короткой траве и осторожно уселся – наверное, боялся испачкать идеально отглаженные брюки.

– Спрашивайте, – проколов меня взглядом следователя-инквизитора, сказал Бернар Клервосский. – Вы теперь имеете полное право на любые вопросы. Обещаю отвечать предельно искренне.

– Почему?.. – Я запнулся и сформулировал по-иному: – Вернее, ради чего?

* * *

Песню я тогда не дослушал. Еще лилась из пустоты медовая, приправленная первосортным дегтем мелодия, но…

 
Если в окопах от страха не умру,
Если мне снайпер не сделает дыру,
Если я сам не сдамся в плен,
То будем вновь
Крутить любовь
С тобой, Лили Марлен,
С тобой…
 

Но музыка исчезла, грубо прерванная речью человека. Знакомого человека.

– Заделали мы их… Федор, ты чего? Дьявол, кровь… Да очнись ты, нерпа глупая! Расселся! Надо ноги уносить. Фью! А с твоим военнопленным что?

Сергей присел рядом на корточки, наклонился над Дастином, сноровисто пощупал двумя пальцами шею, на сонной артерии, посмотрел зрачки… Кашлянул, как мне показалось, виновато.

– С-суки, успели все-таки… Ничего, я в транспортер всадил все оставшиеся заряды – сам глянь, что от тевтонов осталось. Надо уходить. Гамма-фон сейчас до таких беспредельных высот поднимется, никакие таблетки не помогут. Вставай!

– Нет, – сквозь зубы процедил я, – без Дастина я никуда. У нас в бункере аппаратура, автохирург… Вам такое и присниться не может… и… я его не брошу здесь. Прямо на улице. Чтоб потом одичавшие собаки жрали…

Подраненная рука не болела, просто онемела от плеча до пальцев. Пошевелить кистью было трудно. Нерв наверняка задели. Хотя нет, в таком случае рука отнимется напрочь…

– Черт с тобой! – зло выдавил лейтенант, за спиной которого дымился злосчастный краулер, прожженный четырьмя снарядами. Рявкнул так, что пыль осыпалась: – Встать!

Я бездумно поднялся, чувствовал, что пошатываюсь. Сергей изощренно заматерился, подтолкнул меня вперед, заставив сделать первые шаги. Нагнулся, безо всякой натуги взвалил тело Дастина на плечи. И побежал. В сторону, откуда мы пришли ночью. Я только различал его злобный хрип:

– Отстанешь, упадешь – забью. Ботинками, по голове, в лицо! Сам! И оставлю подыхать! Понял? Связался с институткой – одна сопля длиннее другой! Не отставать, скотина! Шаг в шаг за мной! Брось все лишнее! На хера тебе бинокль? Бросить! Автомат выкидывай! Налегке, только налегке!

Сергей даже не пыхтел, пускай и волок на плечах отнюдь не самого легкого Дастина. Я даже вырвался немного вперед – не хотел смотреть, как безвольно болтаются руки напарника. Задыхаться начал почти сразу – воздух словно стал еще гаже, еще тяжелее. И словно нарочно вдалеке завыла знакомая сирена.

– Е. ный в рот! – выдохнул Сергей. – Только не сейчас!

– А… а что это?

– Предупредительный сигнал ПВО Альянса… Значит, наши либо подняли в воздух авиацию, либо НАТОвские радары засекли пуск ракет. Ой, не хочется сложиться от рук своих! Быстрее! Еще быстрее!

Гонка вышла знатная – по кирпичу, осколкам, разломанным плитам бетона, скелетам, через преграды и воронки – вверх-вниз, вверх-вниз. На углу Домской площади увидели непонятное существо. Вроде бы женщина, в феноменально драном пальто и грязном платке. Жалась к груде щебня, оставшейся от собора, словно не зная, куда бежать. А сирена выла все надрывнее и грознее.

– Дура! – взвыл Сергей, уловив взглядом исподлобья мечущийся силуэт. – Runajot okupantu valoda[4]4
  Говоря языком оккупантов… (латышск.)


[Закрыть] – марш в укрытие! Чтоб я тебя здесь не видел! Сдохнешь же ни за что!

Фигура замерла и припустила со всех ног в сторону.

Мы успели. Я, чувствуя, как горят легкие, не давая кислорода организму, на последнем издыхании взлетел по обугленным ступеням Дома, с трудом нашел дверь убежища, коснулся пальцем замка, и герметичный притвор, сочно чавкнув, отошел в сторону. Вот и предбанник. Остается открыть вторую дверь и кануть в бункер.

– Стой, балда! – Сергей, сбросив тело, грубо отшвырнул меня к стене. – Раздеться! Догола! – Он уже сдирал с себя камуфляж, а потом принялся за комбез Дастина. Я не понял, ради чего проводится эта малоосмысленная процедура, но послушался. Уже рефлекторно я не мог выполнять приказы моего спасителя. Подсознательно признал за старшего.

Молнии и липучки не поддавались плохо слушающимся пальцам, но Сергей и тут пришел на помощь – срезал остатки одежды тем самым кортиком, который отобрал у офицера, убитого нами в первом транспортере. На черной удобной рукоятке поблескивал тусклым серебром крохотный имперский орел Германии, с «хакенкройцем» – свастикой Гитлера. Боже, да этот символ запрещен еще в 1946 году, после Нюрнбергского процесса, а сейчас – 1973-й… Нет, не девятьсот семьдесят третий, а вовсе наоборот – две тысячи сто… Плевать какой!

Сергей яростно сворачивал одежду в комок и зачем-то пихал неопрятный клубок в отверстие на стене предбанника, похожее на щель мусоропровода. Затем ткнул пальцем в крупную зеленую кнопку, расположенную у внутренней двери бункера. Я зажмурился – сверху ударил тугой поток воды, перемешанной с чем-то вроде мыла, однако не мылом. Ливень продолжался минуту-полторы, затем пошла обычная вода, без запаха примесей.

– Дезактивация! Хочешь принести ядерную пыль в чистое жилище? – Сергей, на мое удивление, весьма деловито сунул указательный палец в сканер внутреннего замка, но когда вспыхнул красный сигнал, отдернул руку. – Меня не пропускает, попробуй сам!

…Я скатился по металлическому трапу кубарем, ударился головой о поручень и наконец-то потерял сознание.

Напоследок увидел, как Сергей упрямо волочет на себе тело Дастина, с которого стекают розовые, а вовсе не прозрачные капли.

Затем свет в бункере моргнул и выключился. Больше ничего не помню.

* * *

Сергей утверждал, будто я очнулся через пять часов.

Пробуждение было тяжелым – чья-то сильная рука прижимала в моему лицу маску, ноздри обжигало нашатырем, синий противный свет, холодно…

– Все, полежал, передохнул, и будет. – Я с трудом разлепил глаза. Валяюсь на металлической кушетке у стены, однако на ледяную поверхность кто-то заботливо положил шерстяное одеяло и чуток даже меня приодел – зеленая армейская футболка, обтягивающие зимние нижние штаны из мягкой шерсти… Левая рука повыше локтя перетянута бинтами. – Поднимайся. Вот, возьми попить. Сам приготовил, из ваших запасов.

– Дастин, ты, что ли?

– Нет, это Сергей. Ну помнишь? Рига, танки Альянса? – и уже повышенным, серьезным тоном: – Хватит валяться. Садись. Я тебе не любящая нянюшка. Пей!

Длинный стакан-термос. Внутри некая загадочная помесь вина, водки, коньяка и специй, в несколько раз разбавленная подогретым виноградным соком. Иисусе, он туда еще и несколько ложек растворимого кофе добавил!

Выпил. Кряхтя поднялся. Товарищ старший лейтенант выглядит так, хоть на конкурс красоты отправляй – начисто отмытый, комбинезон, явно найденный на нашем складе, точь-в-точь по размеру, только появились незнакомые нашивки – красненькие с серпами и молотами. Даже побриться успел. Супермен.

– Тут события! – увлеченно объяснял Сергей, размашисто жестикулируя и не давая мне очухаться. – Наверное, наш фронт начал наступление! Помнишь, когда мы пришли, наверху грянуло? Я так понял: ядерный удар, расчистка пути технике, затем пехота… Рига занята нашими танками! Не простыми, а танками прорыва! А я тут сижу с тобой, как санитар… Или как дурак.

– Весь город занят… Красной армией? – с трудом выговорил я. – Правда?

Сергей немного смутился.

– Нет, не совсем. Если верить вашей системе наблюдения, – он ткнул рукой в светящийся мониторами терминал, – бои идут в восточном секторе Риги. Мы еще на территории Альянса.

– А Дастин? Что?..

Я замолчал. Сергей тоже не особо рвался говорить. Пришлось.

– Понимаешь, – очень серьезно сказал он, – твоя… Ваша технология очень простая. В смысле, пользоваться легко. И инструкции есть… В общем, твой друг умер. Раз и навсегда. Вот посмотри. Это я сам делал, думаю, ошибки быть не может.

Он протянул мне портативный диагностер с записанными на центральный монитор показаниями.

«Дастин Н. Роу, 27 полных лет. Идентификационный номер имплантированного микрочипа М-21С44606. Артериальное давление 0/0; частота сердечных сокращений – 0; электрическая активность сердца не прослеживается; электрическая активность мозга не прослеживается; температура тела 24 градуса по Цельсию. Общее сканирование организма доказывает наличие обширной политравмы, вызванной внешним воздействием. Диагноз: биологическая смерть организма».

– Я хочу посмотреть.

Сергей, без лирики, мгновенным рывком поднял меня с кушетки и, не говоря лишнего, повел в дальнюю комнатку бункера.

Наверное, такие пластиковые мешки используются и здесь, в 1973 году. Иначе как бы Сергей догадался запаковать моего напарника в этот временный гроб? Я присел рядом и расстегнул молнию. Знакомое лицо стало чужим, только чуть вьющиеся, очень короткие рыжеватые волосы остались неизменными.

Так, ясно. Три пулевых ранения в область грудной клетки, проникающие… Осколочное ранение черепа. Как раз ниже затылка – там, где находится продолговатый мозг, центр, отвечающий за сосуды и дыхание. Идеальная, правильная смерть, когда человек, падая с ног, уже мертв. Удача редкая. В смерти.

Господи, но почему! Ради чего???

И тотчас под ногами дрогнула земля. Мелко заходил вправо-влево бетонный пол бункера. Обратное терраформирование.

– Сергей! – Я, оставив то, что некогда было Дастином, повернулся к стоящему рядом человеку из невероятного ХХ века. – Решаем быстро. Хочешь верь, хочешь нет, но меня возвращают обратно. В МОЁ будущее. Пойдешь вместе со мной – Великая война останется в прошлом, и больше ты не увидишь этих поганых развалин, не увидишь ядерный взрыв, не станешь убивать никого и никогда только из-за глупой идеи. Рванули вместе, а? Через два столетия? Знаю, силой тебя принудить невозможно, но вспомни хотя бы о разуме! Думай прямо сейчас, времени нет!

Он скрестил руки на груди. Пожевал губами. И спросил только:

– Что отсюда можно забрать?

Я сразу все понял. Понял, что нельзя насильственно вырывать человека из привычной ему среды, из ЕГО мира. Точно так же и викинг, оказавшийся посреди нашей эпохи, умер бы от безысходности и тоски. Сергей тоже умрет. Отравится чистым воздухом, будет забит благополучием и сытостью, окажется между жерновами двух столь разных цивилизаций.

Я не хочу видеть еще одну смерть близкого мне человека. Пускай остается здесь. Может быть, через полтора десятилетия Сергей займет место генералиссимуса Георгия Жукова и наконец победит в Великой войне. Раз и навсегда. И красное Знамя Победы будет колыхаться над вашингтонским Капитолием, Эйфелевой башней и Рейхстагом!

Я поднялся с колен, безмолвно выдал Сергею два самых объемистых вещмешка и указал на двери складов Хозяина. Пусть берет что душе угодно. Все равно это сказка, нереальность…

Но окоченевший труп Дастина – это реальность. Самая реальная реальность. Отметины от пуль у него на спине – тоже. И здесь не поспоришь.

Будьте вы прокляты, Высшие силы! Навсегда!

Зачем вам играть с человеком? Мы ведь не куклы и не медвежата из плюша!

Мы – люди!

* * *

С Сергеем мы даже не обнялись. Пожали руки под скрип континентальных пластов, переворачивавшихся под ногами. Я выпустил его наружу – в вонь и гарь.

Он уносил с собой оружие и аптечки. Я получил взамен комсомольский значок, со стертой эмалью и поцарапанным профилем Ленина, которого однажды видел вживую. В не-реальности.

Сергей сказал: «Заметят, что значка нет – скажу, в бою пулей оторвало. Не беда. А там, у себя, посмотри, жил ли в семидесятых годах двадцатого века такой Серей Фролов из Кемерово. Наверняка данные остались, если уж у вас информационная цивилизация… Ну пока. Удачи. Может, встретимся еще…»

– Вряд ли, – тихо выдохнул я, захлопывая тяжеленную дверь. И сказал вслед громко: – Живи. И попробуй победить, если другого выхода нет.