Текст книги "Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке"

6. Альтернативные пути преодоления двоевластия

Вопрос о соотношении Конституанты, Советов и революционной диктатуры – центральная проблема внутрипартийной дискуссии в большевизме. В апреле 1917 г. правые большевики интерпретировали русскую революцию как «буржуазно-демократическую», а ее содержание видели в использовании самопровозглашенных советов исключительно для давления на Временное правительство с целью скорейшего созыва Учредительного собрания (в котором они рассчитывали получить большинство либо создать мощную оппозиционную фракцию). Радикальное крыло партии во главе с Лениным, напротив, настаивало на немедленном превращении советов в основу политической системы – создании «государства типа Парижской коммуны» – революционной диктатуры, которая «опирается не на закон, не на формальную волю большинства, а прямо непосредственно на насилие», ибо «насилие – орудие власти». Каменев определил подход Ленина как авантюризм, с чем тот вполне согласился. «Наш авантюризм», заявил Ленин, состоит в «попытке прибегнуть к насильственным мерам» без очевидной гарантии успеха, потому что нельзя же заранее определить, в какую сторону «колебнется масса» в решающий момент[250]250
  Седьмая (Апельская) Всероссийская конференция РСДРП (большевиков). Петроградская общегородская конференция РСДРП (большевиков). Апрель 1917 года. Протоколы. М., 1958. С. 74–75, 111.


[Закрыть]. Тем не менее лозунг Учредительного собрания было решено сохранить как тактически более приемлемый. «Резолюция об отношении к Временному правительству» усматривала главный признак его недемократичности в нежелании созыва Конституанты – оттягивании созыва Учредительного собрания под предлогом технических трудностей[251]251
  Резолюция об отношении к Временному правительству // Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП (большевиков). Петроградская общегородская конференция РСДРП (большевиков). Апрель 1917 года. Протоколы. М., 1958. С. 177–179.


[Закрыть].

В условиях, когда большевики не контролировали советы, апелляция к скорейшему созыву Учредительного собрания позволяла достичь две цели – дезавуировать Временное правительство как «контрреволюционное» и вести мобилизационную кампанию вокруг популистских лозунгов – прекращения войны и разрухи, национализации земли и промышленности[252]252
  О политическом положении: Резолюция // Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958. С. 255.


[Закрыть]. Начатая большевиками предвыборная кампания в Учредительное собрание преследовала именно эти цели, делая акцент на агитацию в армии и на фронте[253]253
  Резолюции: «Предвыборная кампания в Учредительное собрание» Принята на утреннем заседании 3 (16) августа) // Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы. М., 1958. С. 260–261.


[Закрыть]. Известный отказ Ленина и Зиновьева явиться на суд «буржуазного правительства» сопровождался оговоркой о возможности сделать это на Учредительном собрании, ибо только оно «будет правомочно сказать свое слово по поводу приказа Временного правительства о нашем аресте»[254]254
  См. Письмо тт. Ленина и Зиновьева // Пролетарское дело. № 223 (15) июля 1917 г.


[Закрыть]. Образ последовательных защитников Конституанты позволял большевикам разрушить демократические институты поиска консенсуса, стал предлогом ухода большевиков из Демократического совещания и Предпарламента: «Вся суть в том, – говорилось в декларации большевиков, – что буржуазные классы, направляющие деятельность Временного правительства, поставили себе целью сорвать Учредительное собрание. Это сейчас основная задача цензовых элементов, которой подчинена вся их политика, внутренняя и внешняя»[255]255
  Декларация фракции большевиков об уходе из Предпарламента 7 (20) октября 1917 г. // Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 – Февраль 1918. М., 1958. С. 77.


[Закрыть].

Проблема отношения к Учредительному собранию стала стержнем внутрипартийной дискуссии в период подготовки Октябрьского переворота и его осуществления. Сохранение линии на созыв Конституанты означало отказ от идеи переворота. Такова была известная позиция Каменева и Зиновьева, видевших в Учредительном собрании оптимальный способ достижения согласия всех революционных «социалистических партий» и возможность проведения программы большевиков, а в немедленном осуществлении переворота – срыв этого курса, ни больше ни меньше, как стремление «ставить на карту не только судьбу нашей партии, но и судьбу русской и международной революции». «Учредительное собрание плюс Советы – вот тот комбинированный тип государственных учреждений, к которому мы идем»[256]256
  Заявление т.т. Каменева и Г. Зиновьева 11 (24) октября 1917 г. по поводу их позиции в отношении восстания // Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 – Февраль 1918. М., 1958. С. 86–92.


[Закрыть]. Аргументация данной позиции заключалась в представлении о возможности большевиков победить на выборах и создать по их результатам «правящий блок». Данной позиции противостоял циничный взгляд Ленина: «Ждать до Учредительного собрания, которое явно будет не с нами, бессмысленно, ибо это значит усложнять нашу задачу»[257]257
  Выступление Ленина о текущем моменте на заседании ЦК 10 (23) октября 1917 г. // Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 – Февраль 1918. М., 1958. С. 85.


[Закрыть]. Возражая на обвинения в авантюризме, Ленин настаивал на немедленном захвате всей власти. В условиях политического кризиса «настроением масс руководиться невозможно, ибо оно изменчиво и не поддается учету; мы должны руководиться объективным анализом и оценкой революции». Поэтому реальный выбор – не между парламентаризмом и переворотом, но в определении формы будущей диктатуры[258]258
  Заседание 16 (29) октября 1917 г. // Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 – Февраль 1918. М., 1958. С. 94.


[Закрыть]. В этом контексте понятен смысл публичных заявлений противников ленинской тактики, считавших, что «взять на себя инициативу вооруженного восстания в настоящий момент, при данном соотношении общественных сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом»[259]259
  Заявление т. Каменева в газету «Новая жизнь» // Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 – Февраль 1918. М., 1958. С. 115–116.


[Закрыть]. После Октябрьского переворота данная позиция выражалась в идее «создания коалиционного правительства социалистических партий» вместо концепции «чисто большевистского правительства», сохранение которого у власти возможно исключительно «средствами политического террора»[260]260
  Заявление в ЦК РСД рабочей партии (большевиков) от 4 (17) ноября 1917 г. за подписью Ю. Каменева, А. И. Рыкова, В. Милютина, Г. Зиновьева, В. Ногина Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 – Февраль 1918. М., 1958. С. 135–136.


[Закрыть].

Обращение к идее использовать советы как суррогатные органы власти – ревизия марксизма в направлении анархизма. Эта ересь, однако, была впоследствии принята официальной историографией в рамках «творческого развития марксизма». «Что было бы с партией, с нашей революцией, с марксизмом, – справедливо заключали его идеологи, – если бы Ленин спасовал перед буквой марксизма и не решился заменить одно из старых положений марксизма, сформулированное Энгельсом, новым положением о республике Советов, соответствующим новой исторической обстановке? Партия блуждала бы в потемках, Советы были бы дезорганизованы, мы не имели бы советской власти, марксистская теория потерпела бы серьезный урон. Проиграл бы пролетариат, выиграли бы враги пролетариата»[261]261
  История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Под редакцией комиссии ЦК ВКП (б). Одобрен ЦК ВКП (б). 1938 год. М., 1950. С. 341.


[Закрыть]. Неприятие этого подхода традиционной социал-демократией рассматривалось большевиками как признак утраты революционной гибкости. Характерна оценка Троцким позиции Плеханова: «Это нарушение равновесия между теорией и практикой оказалось для него роковым»[262]262
  Троцкий Л. Беглые мысли о Плеханове // Под знаменем марксизма. 1922. № 5–6. С. 8.


[Закрыть]. Подчеркивая историческую неизбежность перехода от Февральской революции к Октябрьской, идеологи большевизма отрицали предопределенность данного события, ибо «наша партия всегда была чужда исторического фатализма»[263]263
  К десятилетию Февральской победы // Большевик. 1927. № 5. С. 5.


[Закрыть].

Распространенный тезис о невозможности сравнивать и моделировать альтернативные ситуации выхода из двоевластия нуждается в переосмыслении. В сравнительной перспективе существуют два диаметрально противоположных решения проблемы двоевластия – в пользу захвата власти экстремистами и в пользу сохранения конституционного порядка и демократических свобод. Рассмотрим примеры этих двух ситуаций на сравнительном материале. Первая модель реализовалась в России и затем в Иране (революция 1979 г). Исламская республика началась с формирования двух параллельных центров власти. Один был представлен Временным правительством и формальными институтами государства, в частности бюрократией и вооруженными силами во главе с Базарганом и окружавшими его либералами. Другой был представлен Революционным советом и теневым религиозным правительством, особенно комитетами, во главе с Хомейни и его популистскими последователями. Развитие событий в Иране внешне очень напоминает ход русской революции 1917 г. и поэтому неоднократно сравнивалось с ней. В обоих случаях логика событий вела от спонтанного революционного взрыва, уничтожившего монархию, к формированию либерального Временного правительства, готовившего Учредительное собрание, но переставшего контролировать ситуацию. В ходе двух революций возникает известный феномен «двоевластия», когда Временному правительству противостоят спонтанные и псевдодемократические структуры власти – советы или комитеты (в случае иранской революции). Борьба между ними достигает наивысшей интенсивности в связи с обсуждением Конституции. Наконец, в обоих случаях власть в конечном счете достается не народу, а революционному авангарду – партии в России и духовенству в Иране. Эти процессы, в результате которых произошла подмена идеи демократического Учредительного собрания архаическим политическим институтом, принявшим конституцию, лишавшую народ суверенитета в пользу избранного политического меньшинства, – также выявляют сходство российской и иранской революций. Подобно Второму Съезду советов, противопоставленному большевиками Учредительному собранию, Хомейни удалось решить проблему созданием Ассамблеи экспертов. В обоих случаях «праведный путь» был определен не демократической конституирующей властью, а ее эрзацем, полученным в результате целенаправленной селекции социальных элементов, способных оказать поддержку уже установленному режиму[264]264
  Amjad M. Iran. From Royal Dictatorship to Theocracy. N.Y., 1989; Arjomand S. A. The Turban for the Crown. The Islamic Revolution in Iran. N.Y.; Oxford. 1988.


[Закрыть]. Соответственно, конституционный процесс проделывает своеобразный цикл, начинаясь с отмены монархии и провозглашения демократической республики и заканчиваясь утверждением единовластия, которое, напоминая монархический режим, значительно превосходит его по интенсивности устанавливаемого над обществом контроля.

Другой вариант решения проблемы двоевластия представлен Португалией (революция гвоздик 1974 г.). После свержения диктаторского правительства М. Каэтано военный переворот 25 апреля 1974 г. поставил у власти военную хунту. Дезорганизация правых сил привела к тому, что партийный баланс, как и в ходе русской Февральской революции, склонился в сторону левых. В условиях вакуума власти только эти две силы – военные и коммунисты – демонстрировали эффективность. Переходный процесс в Португалии характеризовался трудными отношениями между военным руководством и политическими партиями, меняющийся баланс власти между которыми определялся как «двоевластие». Роль правительства социалистической партии в этих условиях определялась возможностью сохранить вектор «гражданского» развития, парализовав попытки установления правой или левой диктатуры[265]265
  Oliveira Martines G. Portugal. Instituiçoes e Factos. Lisboa, 1991; Mavrias K. G. Transition démocratique et Changement Constitutionnel en Europe du Sud. Espagne – Grèce – Portugal. Athènes, 1997.


[Закрыть]. Эта цель была достигнута с принятием конституции 1976 г., закрепившей компромиссную конструкцию власти переходного периода. Баланс сил (или двоевластие) постепенно (и не без влияния внешних игроков) сместился в область умеренных партий (с параллельно идущим процессом трансформации конституции). Выход из конфликта был осуществлен в направлении демократической системы.

Главный историографический предрассудок, целенаправленно закреплявшийся официальной советской историографией, – о фатальности движения событий. Двоевластие (даже если не давать его классовую интерпретацию) действительно потенциально содержит угрозу гражданской войны, однако эта потенциальная возможность может не стать реальностью. Все теории, описывающие русскую революцию, невольно моделируют фазы исходя из неизбежности их смены. Во всех радикальных революциях действует известная формула перехода власти: от правых (консерваторов) к центру (умеренным) и левым (радикалам). В процессе этого перемещения власть становится все более концентрированной, ее социальный базис все более сужается, поскольку в ходе каждого важного кризиса побежденная группировка выбрасывается из политики. Эта формула (К. Бринтон), выведенная на материале всех крупных революций, относится как к русской и французской, так и к иранской[266]266
  Brinton C. The Anatomy of Revolution. N.Y, 1952. P. 130.


[Закрыть]. Однако эта логика событий может быть своевременно остановлена, если убрать только один элемент – спонтанность смены фаз революционного цикла.

Ошибка Временного правительства в том, что, допустив существование советов как легитимного источника альтернативной власти, оно не подавило их в ходе августовского и июльского кризисов[267]267
  Разрешение правительственного кризиса. Ликвидация мятежа. Дело Ленина // Речь № 156 – 170 (за июль – начало августа 1917 г.).


[Закрыть]. В условиях разворачивания революционного кризиса известные либералы П. Н. Милюков и П. И. Новгородцев выступили сторонниками диктатуры как альтернативы большевизму, предприняв ряд практических шагов по организации возможного переворота. Раз война с внешним противником началась, считал Новгородцев, нельзя сохранять противника внутреннего. Таковым он признавал на заседании ЦК 11–12 августа 1917 г. Совет рабочих депутатов, который считал необходимым уничтожить. Общий вывод его размышлений: «Надо покончить с большевистской революцией»[268]268
  Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии. М. 1998. Т. 3 (1915–1920). С. 384.


[Закрыть].

Таким образом, не было фатальности выхода из двоевластия: длительное время существовали возможности повернуть ситуацию, используя переговоры, коалиции, наконец, вооруженные силы. Во-первых, потенциальное двоевластие не обязательно должно было стать реальным, во-вторых, латентное (скрытое) двоевластие не обязательно должно было стать явным; в-третьих, даже в ситуации открытого двоевластия возможны были политические маневры, связанные с различным юридическим отношением конкурирующих институтов власти (предпочтение декларативной функции советов их латентной функции). Причина провала демократической власти – отсутствие политической воли, рычагов и технологий.

7. Технологии государственных переворотов как решающий фактор определения вектора политической системы

В ситуации «предельного равновесия» между конституционными и антиконституционными силами решающим становился вопрос о тактике удержания и захвата власти. Решение проблемы предполагает пересмотр представлений о так называемых стихийных и организованных революциях, соотношении революций и переворотов, сопоставление различных технологий государственных переворотов, решения проблемы легитимации новой власти, соотношения технологий с идеологиями, перспектив защиты демократии от антиконституционных переворотов[269]269
  Медушевский А. Н. Технологии конституционных переворотов // Сравнительное конституционное обозрение. 2006. № 3 (56). С. 3–23.


[Закрыть].

Прежде всего, отметим спорность классификации революций на стихийные и организованные. Эта классификация (возникшая в марксистской историографии именно в результате осмысления русских революций 1917 г.) имеет условный характер. С юридической точки зрения нет разницы между революцией и переворотом, если имеет место факт разрыва правовой преемственности. С политологической – революция предполагает движение масс снизу, в отличие от переворота, который является скорее делом элитных групп[270]270
  Luttwak E. Coup d’Etat: A Practical Handbook. N.Y., 1969; Carlton E. The State Against the State. The Theory and Practice of the Coup d’Etat. Oxford, 1997.


[Закрыть]. Следуя этой логике, все революции по определению имеют стихийный характер, а перевороты – организованный. В России Февральская революция имела в этом смысле стихийный характер, а Октябрьская – организованный, т. е. представляла собой государственный переворот. Успех первой стал возможен «не столько от силы взрыва, сколько от слабости сопротивления», второй – в результате осуществления тайного плана в «заранее намеченный срок»[271]271
  Троцкий Л. История русской революции. М., 1997. Т. 2.2. С. 322.


[Закрыть]. Своевременный верхушечный coup d’etat выступал альтернативой «стихийному взрыву государства». Он был возможен в рамках концепции Милюкова, основанной на опыте младотурецкой революции, однако не реализовался из-за отсутствия политической воли. В современной историографии обсуждается возможность интерпретации Февральской революции как переворота. Определенные указания на его подготовку, зафиксированные еще в эмигрантской историографии, присутствуют в источниках[272]272
  Катков Г. Февральская революция. М., 2006.


[Закрыть]. «Мысль о принудительном отречении царя, – свидетельствует председатель Думы М. В. Родзянко, – упорно проводилась в Петрограде в конце 1916 и начале 1917 года. Ко мне неоднократно и с разных сторон обращались представители высшего общества с заявлением, что Дума и ее председатель обязаны взять на себя эту ответственность перед страной и спасти армию и Россию»[273]273
  Родзянко М. В. За кулисами царской власти. М., 1991. С. 38.


[Закрыть]. Эта информация, однако, имела характер «слухов», что характерно для периода политической нестабильности: говорят, «будто председатель Думы (т. е. сам Родзянко. – А.М.) стал во главе революционного движения и вопреки желанию правительства создал особый комитет по образцу французской революции (так, очевидно, понимали учреждения Особого Совещания». Генерал Крымов будто бы заявлял, что «переворот неизбежен» и т. д.[274]274
  Родзянко М. В. За кулисами царской власти. М., 1991. С. 21, 34.


[Закрыть] Но эти намерения едва ли приобрели характер четкой программы, а тем более не могли стать основой ее последовательного проведения в жизнь. «Совершенно очевидно, – отмечал Троцкий, – что у Гучкова с Крымовым дело не пошло дальше патриотических вздохов за вином и сигарой. Легкомысленные фрондеры аристократии, как и тяжеловесные оппозиционеры плутократии, так и не нашли в себе духу внести поправку действием в пути неблагосклонного промысла»[275]275
  Троцкий Л. История русской революции. М., 1997. Т. 1. С. 96.


[Закрыть].

Ключевое значение для проведения различия в переворотах старого и нового типа имеют вопросы технологии. Представления классической политической теории, сформированные в условиях сословного общества, цензовых избирательных систем и классического парламентаризма в новых условиях массового общества оказываются неэффективны. Традиционным концепциям олигархических переворотов большевики смогли противопоставить новые. Содержание разработанной Троцким новой технологии государственных переворотов включало следующие параметры: массовая мобилизация внепарламентских сил; осуществление «невидимых маневров», направленных на захват стратегических коммуникаций вместо штурма непосредственных институтов власти; представление о разделении стихийных революций (примером которых выступала Февральская) и организованных (осуществляемых по «научному» плану и к определенной дате).

Суть новой технологии, как ее представил К. Малапарте, состояла в подготовке переворота путем «невидимых маневров», цель которых заключалась в постепенном установлении контроля над техническими коммуникациями с помощью небольших вооруженных групп. Эта тактика позволяла без открытого политического выступления и формального разрыва с существующей правовой системой добиться желаемого результата – сосредоточения власти в руках штаба сторонников переворота. Правительство Керенского, как и любое другое демократическое правительство того времени, могло противопоставить этой тактике лишь традиционные, а потому малоэффективные полицейские операции, ориентированные исключительно на открытые деструктивные проявления политического протеста. Рассматривая проблему защиты государства как чисто полицейскую (противостояние открытым вооруженным восстаниям), сторонники демократии оказались неспособны остановить ползучий переворот[276]276
  Malaparte C. Technique du Coup d’Etat. Paris, Bernard Grasset, 1966 (1992); Malaparte C. Le Bonhomme Lénine. Paris, 1931.


[Закрыть]. В результате этих невидимых маневров, подчеркивал А. Шляпников, к моменту Октябрьского переворота «силы городских рабочих и войсковых частей, как в центре, так и на местах, были уже против Временного правительства и его политики»[277]277
  Шляпников А. К октябрю // Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 11.


[Закрыть]. Успех Октябрьского переворота объяснялся Троцким (в «Уроках Октября») его предварительной подготовкой: тем, что удалось воспрепятствовать выводу Петроградского гарнизона, создать ВРК (16 октября), направить во все воинские части комиссаров, т. е. полностью изолировать не только штаб Петроградского военного округа, но и правительство. В этом контексте восстание 25 октября имело только дополнительный характер и потому прошло столь «безболезненно». В последующее время официальная доктрина отвергла это объяснение. В нем усматривалось стремление преувеличить значение Петроградского Совета, председателем которого Троцкий был с сентября 1917 г., принизив, тем самым, роль Ленина и ЦК в подготовке восстания[278]278
  Вокруг статьи Л. Д. Троцкого «Уроки Октября (октябрь 1924 г. – апрель 1925 г.)» // Известия ЦК КПСС. 1991. № 7. С. 158–177.


[Закрыть]. Сам Троцкий, впрочем, отвергал понятие «троцкизм», усматривая в нем лишь последовательное выражение ленинизма[279]279
  Л. Д. Троцкий – Пленуму ЦК РКП (б) 15 января 1925 г. // Вокруг статьи Л. Д. Троцкого «Уроки Октября» (октябрь 1924 г. – апрель 1925 г.) // Известия ЦК КПСС. 1991. № 8. С. 183.


[Закрыть]. Это, однако, не меняет сути дела. Вопреки ортодоксальной позиции большевистского ЦК, исходившего из абстрактной идеи пролетарской революции, убедительно показал Малапарте, переворот 25 октября 1917 г. был осуществлен столь эффективно именно благодаря новой технике, которая стала затем предметом внимательного изучения и использования в ходе других революционных и контрреволюционных переворотов[280]280
  Archives de Préfecture de Police (Cabinet du Préfet). M 6 (Curzio Malaparte). Досье на Малапарте 1931 г. Подробнее: Медушевский А.Н. Как научить демократию защищаться: Курцио Малапарте как теоретик государственных переворотов // Вестник Европы. 2002. № 4.


[Закрыть].

Противопоставление двух концепций – «революции» и «переворота» наметилось уже в первых попытках анализа событий их активными противниками[281]281
  Октябрьский переворот. Пг., 1918.


[Закрыть] и сторонниками[282]282
  Арский Р. Пути русской революции. Пг., 1918; Пионтковский С. Хрестоматия по истории Октябрьской революции. М., 1922; Вехи Октября. М., 1923.


[Закрыть]. Тактический макиавеллизм большевиков отражен в подборке воспоминаний, опубликованных к пятилетнему юбилею «Октябрьского переворота», где многие вещи названы своими именами[283]283
  Воспоминания об Октябрьском перевороте // Пролетарская революция. 1922. № 10.


[Закрыть]. Практически все активные деятели переворота вполне осознанно используют понятие «заговора». Троцкий говорил о существовании у большевиков плана совершения переворота «чисто заговорщическим путем», его осуществления «в определенный срок», «путем военного заговора, использовав события, а также вывод военного гарнизона»[284]284
  Воспоминания об Октябрьском перевороте // Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 54 и 57.


[Закрыть]. Другой большевик (Михаил) ссылался на указание Ленина о том, что «заговор не противоречит принципам марксизма», если позволяет установить господство, поскольку «физический барьер на пути к власти надо преодолеть ударом, силой»[285]285
  Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 88.


[Закрыть]. Легитимация подобной тактики осуществлялась (В. Бонч-Бруевичем) признанием фактической необходимости ответить на сопротивление буржуазии «заговором против дворян и буржуазии, против всех тех, кто был с ними, сознательно или бессознательно поддерживал их»[286]286
  Пролетарская революция. 1922. № 10. С. 108.


[Закрыть]. Подлинные мотивы захвата власти в установленный срок были связаны не с идеологическими, но тактическими причинами. Размышляя о том, почему большевики «не решились стать на путь переворота» в июле, но сделали это в октябре, Ф. Раскольников приводил следующие аргументы: во-первых, в июле, полагал он, «у нас не было достаточно сил, чтобы не только захватить власть на несколько дней, а надолго сохранить ее, продержаться до мировой революции»; во-вторых, не имея в тот период поддержки Советов, большевикам трудно было объяснить неискушенным массам, почему «во имя борьбы за власть Советов приходилось бы арестовывать эти Советы». Поэтому, полагал он, «партия большевиков поступила разумно, не прельстившись на лавры дешевой авантюры, способной в то время, если не погубить революцию, то надолго отсрочить ее октябрьское торжество»[287]287
  Раскольников Ф. В июльские дни // Пролетарская революция. 1923. № 5 (17). С. 100.


[Закрыть]. Эта интерпретация переворота как «героического периода русской революции»[288]288
  Крицман Л. Героический период Великой русской революции (опыт анализа так называемого «военного коммунизма»). М., 1924; Полтавский И. Героическое в русской революции. М.; Л., 1925. Т. 1–2.


[Закрыть] акцентировала внимание на разрушительной и волюнтаристской стороне большевизма, на смену которому пришла эпоха стабилизации диктатуры, когда сформировались основы последующей официальной версии событий[289]289
  Вардин И. Большевизм после Октября. 1925; В дни великого Октября. Сб. М., 1926; Владимирский М.Ф. Октябрьские дни в Москве. М., 1927.


[Закрыть]. Нет необходимости разъяснять, насколько первоначальная трактовка большевистского переворота отличается от последующей, возникшей в апологетической советской историографии, превратившей заговор в «Великую октябрьскую социалистическую революцию».