Текст книги "Читаем древних. «Илиада» Гомера"

Беседа 24
Эрида вдохновляет греков на битву. Подвиги Агамемнона. Наступление Гектора. Песнь 11.

Начался 26-й день. Начало каждого дня отмечено в поэме словами о том, что поднялась Эос – богиня утренней зари. В этот раз указано, что она встала с ложа Тифона. Тифон – это ее любовник, сын троянского царя Лаомедонта, а следовательно, брат царя Приама.

Может быть, это еще один смертный, получивший бессмертие? К сожалению, в Илиаде иных подробностей о Тифоне не сообщается. По другим источникам нам известно, что Эос похитила его за красоту и попросила Зевса дать ему бессмертие. Царь богов согласился. Но Эос забыла вместе с бессмертием попросить для него и вечную молодость. И он стал бессмертным, но вскоре – дряхлеющим стариком. Эос, конечно, его разлюбила и заперла в отдельной комнате. Бессмертный дряхлеющий старик, запертый в комнате. Ужасная картинка. По другой версии этой истории, Эос сжалилась над ним и превратила в цикаду (либо он сам превратился в цикаду, сморщившись от старости). Так что не будем торопиться ставить Тифона в один ряд с Ганимедом – со смертным, кому было даровано божественное бессмертие и вечная молодость.

С самым восходом Зевс отправляет к греческим кораблям Эриду – богиню раздора. Она встает на корабль Одиссея, находящийся посередине, чтобы ее крик был слышен на всех кораблях. Эрида, оказывается, может не только устраивать ссоры – своим криком она вдохнула великую силу в души греков. И снова «показалась война им милей, чем домой возвращаться» (11, 13). (Дословно повторяется строка из второй песни. Только здесь эта строка не уместна – греки не собираются бежать. Все же в работе редактора, создавшего известный нам текст Илиады встречаются заметные недочеты).

Агамемнон надевает доспехи. Даже Гера и Афина в восторге от величественного вида главнокомандующего – они приветствуют его громом. Оказывается, не только Зевс может вызывать гром.

Главнокомандующий с царями переходит ров. За ними выводят колесницы. И тут они замечают страшное знамение от Зевса – кровь вместо утренней росы! И всем понятно ужасное значение этого знака – «захотел он много могучих голов низвергнуть в Аидову область» (11, 54—55).

Началась битва. Обе стороны яростно бросаются друг на друга. Но ни у кого нет перевеса. «И с радостью слушала стоны многих Эрида» (11, 73—74). Эта радость богини леденит душу… Из богов лишь богиня раздора присутствует на битве. Все боги послушны Зевсу. Но послушны лишь из страха. Все боги обвиняют царя богов за его решение доставить славу одним лишь троянцам. Но его совершенно не интересует мнение богов. «Зевс о богах не заботился вовсе, от них удалившись» (11, 80).

Тем временем греки прорывают вражеский строй.

Агамемнон крушит троянцев. Снова множество имен убитых воинов. Снова ужасающий натурализм в описании смерти. «Острым копьем прямо в лоб ударил его Агамемнон; медный шлем Оилея не мог ослабить удара, но сквозь него острие пробило и кость лобовую; с кровью смешался весь мозг. Усмирен был напавший возница» (11, 95—98).

Множатся трупы. Но Гектора Зевс удалил от Агамемнона, чтобы спасти того от мощи царя Микен. Троянцы бегут. Агамемнон уже возле башен Трои. Но тут вмешивается Зевс. Он посылает свою вестницу Ириду к Гектору, передать ему, чтобы тот не сражался против Агамемнона. Когда же греческий главнокомандующий будет ранен и на колеснице вернется к кораблям, тогда настанет время сына Приама, и он будет побеждать до заката дня и дойдет до греческих кораблей. Заметим, что Зевс ничего не говорит о победе над греками и об уничтожении их кораблей. Царь богов лишь обещает Гектору, что тот до заката дня тот дойдет до кораблей.

Агамемнон поражает еще нескольких троянских воинов, но и сам ранен. Он вскакивает в колесницу и приказывает возничему гнать к судам. Заметив это, Гектор поднимает троянцев и союзников в атаку. Отступление греков грозит перерасти в паническое бегство. Одиссей обращается к Диомеду, чтобы остановить это отступление.

Ответ Диомеда достоин особого внимания: «Я удержусь и, конечно, могу устоять, но немного пользы от этого выйдет: ведь Зевс, облаков собиратель, больше желает победы уже не нам, а троянцам» (11, 317—319).

То есть Диомед считает, что удача в бою для греков сегодня невозможна, потому что верховный бог желает победы троянцам. Тогда бой не может привести к победе. Тогда исход битвы зависит не от людей, а только от воли богов или от воли верховного бога. Люди ничего не решают. Тогда можно только заботиться о том, чтобы самому не погибнуть. Но одновременно этот ответ показывает и уверенность в том, что Зевс постоянно меняет сторону, меняет тех, кого он поддерживает. Сегодня он на стороне троянцев, завтра – на стороне греков. Нужно лишь понять сущность момента, понять, какова сейчас эта вечно меняющаяся воля божества…

Но и понимая невозможность победы сегодня, Диомед продолжает сражаться. К Диомеду и Одиссею приближается Гектор. Сын Тидея пускает в троянского царевича копье и попадает в шлем. Шлем выдерживает, но удар был настолько силен, что Гектор падает на колено и держится рукой за землю, но вскоре приходит в себя, садится в колесницу и отступает в глубь строя троянцев.

А Парис тем временем поражает Диомеда стрелой в пятку. Тот вырывает стрелу из себя, но, ошеломленный болью, вынужден сесть в колесницу и приказать вознице гнать к кораблям.

Одиссей остается один. Его окружают троянцы. Он убивает одного за другим, но получает неглубокую рану. Афина даже с Олимпа не позволило копью проникнуть в его живот. Одиссей призывает своих товарищей на помощь. Менелай и Аякс отбивают его от троянцев и передают его возничему на колеснице.

Парис ранит в правое плечо Махаона – врача греков, сына Асклепия. Нестор подбирает Махаона на свою колесницу и мчит к судам.

Зевс вселяет испуг в Аякса Теламонида. Тот, пугливо озираясь, медленно отступает, но пока не дает троянцам подступить к судам.

Ахиллес наблюдает за битвой со своего корабля и замечает колесницу Нестора, доставившую к судам раненного Махаона. Ахиллес уверен, что уже скоро греки начнут умолять его спасти их. Он вызывает своего друга Патрокла и посылает к Нестору, узнать, что случилось. Патрокл тут же отправился.

Нестор с почетом принимает его, но обличает Ахиллеса в том, что тот совсем не жалеет греков. Но тут Нестор ведет себя не как мудрый старец, а как болтливый старик – он рассказывает Патроклу длинную и скучную историю о своей молодости и своих военных подвигах и богатой добыче. И только после этого рассказа он переходит к главному – ведь отец Патрокла завещал сыну наставлять Ахиллеса! Нестор предлагает своему гостю посоветовать лучшему из воинов вступить в битву, либо, если это невозможно, отправить в битву своих воинов во главе с Патроклом, одетым в доспехи Ахиллеса. Это должно испугать троянцев.

Эта идея Нестора зажгла Патрокла. Он спешит к Ахиллесу. Но встречает раненного Эврипила и спрашивает того, что происходит. Раненый воин убежден, что греки уже практически разбиты, все вожди ранены или убиты. Патрокл оказывает помощь раненному: завел его в палатку, извлек жало стрелы, омыл и обработал рану, нанес на нее лечебное зелье. Этим кончается одиннадцатая песнь.

Давайте задумаемся над следующим вопросом: само убеждение в том, что сегодня бесполезно сражаться, потому что боги сейчас не на твоей стороне, что может сказать о картине мира человека?

Я думаю, что многое.

Если мы считаем, что боги постоянно меняют свои привязанности, что сегодня боги поддерживают тебя, а завтра – другую сторону, то значит, что нет ни высшего блага, ни справедливости, значит, наша война никак не связана с защитой высших ценностей. Значит, мы лишь пытаемся захватить побольше добычи, манипулируя богами и добиваясь их поддержки. Все разговоры о справедливости – это для наивных. Но мы понимаем, что боги тоже не просты. Мы понимаем, что у богов лучше получается манипулировать, чем у людей. И высшее понимание в этой картине мира – признание бессмысленности войны, войны в мире без высшего блага, в мире без справедливости. Война – безумие, в котором боги истребляют людей. Либо война – лучший способ достичь славы – единственного бессмертия, доступного людям.

Такова война в картине мира Илиады, мира, в котором боги поддерживают то твою сторону, то сторону врага.

А как мы сами понимаем участие в войне?

Это всегда несправедливость, управляемая «сильными мира сего» и выгодная только им?

Или бывают войны, отстаивающие справедливость? Или, хотя бы, отдельные воины, воюющие за высшие ценности?

Нужно ли нам сражаться против самой войны или нам следует встать в войне на ту сторону, где мы можем защитить справедливость?

Ответ на этот вопрос снова зависит от нашего мировоззрения, от того, что мы считаем справедливостью, от того, верим ли мы в то, что есть нечто, за что стоит умирать, нечто, что следует отстаивать даже ценою собственной жизни. В мире Илиады – это бессмертная слава. Но даже принимая картину мира Илиады, можем ли мы сказать, что слава – это достойная замена жизни?

На этом мы и закончим эту беседу.

К следующей беседе я попрошу вас прочитать двенадцатую песнь Илиады и подумать над следующими вопросами:

Верит ли Гектор в знамения, в знаки, посылаемые богами?

Что желанно для человека, если бессмертие невозможно, а смерть неизбежна?

Беседа 25
Битва у стены. Песнь двенадцатая.

Продолжается битва двадцать шестого дня. Троянцы уже у рва и стены.

И сразу поясняется, когда и куда исчезли эти стены. Видимо, этот вопрос очень волновал и поэта, и его слушателей, которые еще могли наблюдать стены разрушенной Трои или возрожденный на их месте город, но стены, защищающей корабли не видели, даже ее останков.

Итак, поэт уже рассказывал, что стена была воздвигнута без жертвоприношения богам, то есть без одобрения богов, а потому должна исчезнуть. Так и случилось, но уже после того, как Троя пала, а греки уплыли. Да, в Илиаде упомянуто падение Трои, но лишь одной строкой «в год десятый осады разрушен был город Приама» (12, 15). Сразу после этого Посейдон с Аполлоном на девять дней направили на эту стену все протекающие вблизи Трои реки, а Зевс все это время лил непрерывный дождь. Посейдон еще и разрушал фундамент стены. В итоге от стены не осталось и малейшего следа.

Но пока греки возле этих башен еще сдерживают троянцев.

Троянец Полидамас советует Гектору свести воинов с колесниц, разделится на пять отрядов и пешими перейти через ров и стену. Гектор принимает этот совет.

Вход в стену защищают два воина-лапифа. Лапифы – это племя великанов. Им удается сдерживать всех нападающих. Один из троянцев – Азий – уже начал обвинять Зевса в обмане: «Зевс-родитель! И ты оказался лжецом, обманувшим сильно меня; был вполне я уверен: героям ахейским нашей силы рук неослабных не выдержать будет!» (12, 164—166). Но всего два грека, два лапифа сдерживают всех троянцев!

Зевс слышит Азия. Как ни странно, Зевса не смущает ни тон этой «молитвы», больше похожей на проклятие, ни обвинение во лжи. Видимо, такой разговор с богами – норма для человека Илиады. Да и обман богами людей – тоже норма. Более того, такая молитва, по мнению поэта, призвана «склонить Зевсово сердце» (12, 174), хотя и не достигает своей цели! Да, такая «молитва» возможна только в мире, где правит принцип «я – тебе, ты – мне». Мы принесли богу жертвы, бог обещал нам помощь, теперь должен исполнять! А если не исполняет, то на него можно и прикрикнуть, и грубо напомнить о его долге!

Но у царя богов иные планы – он хочет доставить Гектору максимальную славу.

Тут в поэме появляется очень редкая и неожиданная ремарка – фраза самого поэта. Всю поэму он лишь излагает то, что сообщила ему Муза. А тут позволяет себе собственные слова: «Смертному мне, но не богу, об этом рассказывать трудно» (12, 176).

Боги, помогавшие грекам, огорчены тем, что не могут им помочь уничтожать троянцев. Лучший отряд троянцев во главе с Гектором уже подходит к воротам, но вдруг все видят знак от богов – знамение: в небе над ними орел нес в когтях змею, змея вывернулась и ужалила его, змей падает живым в самую середину отряда. Троянцы в страхе молчат. Они уверены, что это знак от самого Зевса. Полидамас решается обратиться к Гектору. Оказывается, Полидамас часто на народных собраниях спорил с сыном Приама. Но Полидамас уверен, что перед народным собранием или перед воинами нельзя утаивать правду. А правда в том, что троянцам не стоит стремиться к греческим судам. Знамение ясно показывает, что добыча уйдет. И даже если троянцы дойдут до кораблей, то им придется отступать и потерять многих товарищей. Знамение абсолютно понятно и ему нужно подчиниться.

Задумаемся, а кем послано это знамение? Зевсом? То есть Зевс уже знает, что троянцам не удастся уничтожить греков и придется бежать? Давайте вернемся к этому вопросу, когда дочитаем до конца событий этого дня (а этому 26-му дню посвящено 8 песен поэмы – ровно третья часть).

Но Гектора возмущают эти слова Полидамаса. Царевич уверен, что точно знает волю Зевса и она в том, что он разобьет и уничтожит греков. И никакая птица, по его мнению, не может изменить этой воли верховного бога.

Гектор заявляет, что хочет подчиняться лишь воле верховного бога: «Мы хотим подчиняться лишь воле великого Зевса, – он ведь всеми людьми управляет и всеми богами» (12, 241—242). А знаменья? Их много. Но главное знамение – защищать землю отцов: «Лучшее знамение знаю одно лишь – за родину биться!» (12, 243). Это красивая фраза, но как она связана со знамениями? Значит ли это, что Гектор не верит в знамения? Думаю, скорее Гектор имеет в виду, что не всем дано право замечать и толковать знамения. Это право дано только правителям.

Гектор обвиняет Полидамаса в трусости и обещает убить его, если тот покинет битву или соблазнит других своими словами. Все вынуждены подчиниться.

Зевс в это время посылает ураган. Облако пыли накрыло суда и помрачило разум греков. Троянцы же пытаются разрушить стену, «положившись на силу свою и на знаменье Зевса» (12, 256). Похоже, Гектор сумел убедить троянцев, что знаменье с орлом и змеей имело противоположное значение. Или троянцы тоже сочли, что лучшее и всегда уместное знамение – это защита земли отцов.

Но греки не отступают. Оба Аякса и мягким словом, и бранью убеждают воинов держаться. Камни, летящие с обеих сторон, покрывают землю словно снегопад.

Зевс посылает к воротам своего сына Сарпедона, сражающегося на стороне Трои. Тот призывает и Главка (того самого, который сражаясь против Диомеда, понял, что их деды были гостями друг друга, отказался биться против него и обменялся оружием).

Обращение Сарпедона к Главку чрезвычайно интересно! Сарпедон упоминает высшую мечту человека – вечную молодость и бессмертие. «Если б, о милый мой друг, уклонившись от этого боя, мы перестали стареть, навсегда бессмертными стали» (12, 322—323). Если бы человек обладал бессмертием, то Сарпедон и сам не стал бы воевать, и других не посылал бы на битву. «Я бы тогда не стремился и сам между первыми биться, в бой не хотел бы тебя посылать, чтобы славы добиться» (12, 324—325). Но человек не бессмертен. И кругом царствует смерть. «Но окружают нас несчетные случаи смерти, смертному их избежать иль от них ускользнуть невозможно» (12, 326—327). А коль бессмертие невозможно, что же делать человеку? Сарпедон дает четкий ответ – искать славы. Слава – единственная альтернатива бессмертия для человека, единственная замена бессмертия, хотя и очень неравноценная. «В бой же: иль славу другому доставим, иль сами добудем!» (12, 328). В семи строках Сарпедон очень ясно излагает и свое понимание высшего блага для человека (бессмертие) и понимание, чем человек может хоть как-то заменить это благо, коль оно совершенно недоступно.

А что мы считаем лучшим благом для человека?

Возможность с развитием медицины и с заменой состарившихся внутренних органов на новые достичь практически неограниченной продолжительности жизни?

Воскресение вместе со всеми в день второго пришествия Христа и вечная жизнь в Царстве Божием?

Считаем ли мы человека бессмертным? Или только его душу? Или со смертью тела умирает и душа?

И если человек вместе с душой умирает, то что является лучшим благом? Слава? Комфорт? Опьянение?

И на эти вопросы можно ответить, только осознав свое мировоззрение.

Сарпедон с Главком и другими воинами устремляются на ворота. Аякс, одной рукой подняв камень, который нынешним людям и двумя руками не удержать (люди мельчают), поражает им одного из воинов, следующих за Сарпедоном. Главка ранят стрелой в руку. Стрела попадает и в грудь Сарпедона, но Зевс все же стрелу задержал. Сын царя богов лишь легко ранен и продолжает попытки взять ворота.

Греки упорно защищаются. «Башни по всей стене обагрились пролившейся кровью с той и другой стороны, как троянских мужей, так и ахейских» (12, 430—341).

И тут Зевс дает перевес Гектору. Тот хватает огромнейший камень и разбивает им ворота. Царь богов сделал этот камень легким для троянского царевича.

Любопытно, кстати, что здесь Зевс именуется сыном «хитрого Кроноса» (12, 450). Илиада не сообщает нем никаких подробностей о борьбе Зевса с титанами, но Кронос назван «хитрым». В греческом тексте стоит слово «анкюлометос» – хитроумный, изворотливый, лукавый.

Гектор хватает два копья и вбегает в ворота. За ним устремляются троянцы. Греки бегут к кораблям. Так кончается двенадцатая песнь.

К следующей беседе я попрошу вас прочитать тринадцатую песнь и подумать над следующими вопросами:

До какой степени Зевс может контролировать остальных богов?

Зачем снова и снова повторяются сцены убийства одних достойных воинов другими достойными воинами?

Беседа 26
Битва у судов. Песнь тринадцатая. Стихи 1—344.

Продолжается сражение двадцать шестого дня – самого долгого дня Илиады.

Зевс добился того, что замышлял – Гектор и троянцы приблизились к судам. Теперь Зевс может и отойти. Теперь троянцы трудятся сами – уже без помощи бога. А Зевс обратил свой взор на север – к народам, населяющим побережья Мраморного и Черного морей. Наряду с фракийцами и мисянами тут названы и совершенно загадочные племена: гиппомолги, что переводится как «доители лошадей», и абияне, которые характеризуются как самые справедливые из смертных (13, 7). Получается, что справедливость или несправедливость – это часть народного характера. То есть бывают народы справедливые и несправедливые. И тогда нечего говорить о законе справедливости, стоящем над человеком, над народами и над богами. В Илиаде такого закона нет. Есть лишь народы более справедливые и менее справедливые. В этом случае справедливость – это не добродетель, а часть национального облика. Кстати, представление о справедливых и несправедливых народах мы найдем и в византийских хронографах («Хроника Георгия Мниха»), и даже в древнерусской «Повести временных лет». Интересно отметить, что самые справедливые из смертных, по представлению Илиады, – это не сами греки, а племя, проживающее на краю известного грекам мира (абияне). То же самое можно сказать об эфиопах, у которых Зевс пировал 12 дней. В первой песни они названы «беспорочными сынами эфиопов» (1, 423). То есть справедливые народы обитают у самых краев обитаемой земли. Известный же и знакомый мир населен куда менее справедливыми племенами.

И в современном мире представление о справедливых несправедливых народах очень распространено. Как правило, справедливым считается свой народ, вокруг которого создается патриотическое убеждение в его превосходстве над другими, но в России, особенно в элитах, заметно обратное представление (по крайней мере, так оно было до начала СВО). Для современной глобальной западной культуры вообще свойственно нетерпимое отношение к расизму и национализму, но соединяемое при этом с уверенностью, что существует один неправильный народ, который, мол, и сам не толерантен к другим, и достоин не толерантного отношения… И этому народу даже на олимпиаде запрещено выступать под своим флагом…

Мы не знаем, что же заставило Зевса отвлечься на эти народы, но он оставляет Трою, «надеясь, что бог ни один не посмеет помощь Трои сынам оказывать или ахейцам» (13, 8—9). Но Зевс ошибается в своих ожиданиях – Посейдон тут же нарушает строжайший приказ верховного бога. С горной вершины, откуда он наблюдал за Троей, брат Зевса сначала устремляется в свой подводный дворец, «где в глубине морского залива жилище славное, вечное, золотом блещет, сверкающим ярко» (13, 21—22). (Заметим, что у Посейдона есть второй дом: первый – на Олимпе, второй – под водой Эгейского моря). Там он запряг в колесницу коней, нарядился в золото и полетел на колеснице над волнами. Оставив коней недалеко от Трои и покормив их амброзией (!) – пищей богов, Посейдон принимает облик прорицателя Калхаса, подходит к греческим судам и воодушевляет двух Аяксов на битву. Аяксы, к слову, не браться, не родственники, просто тезки. Бог говорит им удивительную вещь – вдвоем они смогут одолеть Гектора, даже если ему будет помогать Зевс!

Это утверждение скорее выглядит как обман со стороны Посейдона. Но является ли обман людей для богов Илиады чем-то недопустимым? Не похоже.

Посейдон, скрывающийся под видом прорицателя Калхаса, ударяет обоих Аяксов посохом для придания им могучей силы и легкости, и скрывается из виду. Аяксы понимают, что с ними общался кто-то из богов. Оказывается, богов легко отличить от человека по следу ног и по икрам. То есть для людей такое оборотничество богов – привычное дело, и есть даже верные способы отличить бога от человека. «Я без труда догадался по следу ног и по икрам: очень легко ведь по ним узнавать богов олимпийских» (13, 71—72).

Посейдон же одушевляет других греческих воинов, ослабших и приунывших. Он не забывает и обличить Агамемнона, называя его «неискусным вождем» (13, 103), с которым враждуют лучшие воины. Главнокомандующий совершил большую ошибку, обесчестив Ахиллеса. Но это, по словам Посейдона, не повод для остальных греков уклоняться от битвы. «Решительный бой наступил ведь» (13, 122).

Отметим, что Посейдон до сих пор ни разу не был назван богом моря, но именуется «земледержцем» или «колебателем земли». Вероятно, он воспринимался прежде всего, как бог землетрясений. Возможно, греки считали, что земля держится на море, а потому владыка моря и «колеблет» землю, и «держит» ее.

Слова «земледержца» возымели свое действие. Воины сплотились вокруг двух Аяксов, готовые встретить атаку противника. Стремительный натиск Гектора потерял скорость – греки его остановили. Троянцы отступили! Гектор пытается воодушевить своих. Он уверен, что послан самим верховным богом, чтобы уничтожить греков. Продолжается ожесточенная битва.

Гектор бросает копье в Тевкра, но промахивается и поражает Амфимаха – внука Посейдона. Аякс Оилид, разгневанный смертью Амфимаха, берет труп только что убитого троянца, «голову срезав от жилистой шеи, бросил ее в толпу как шар, закрутившийся быстро: Гектору пала под ноги и в пыль голова окунулась» (13, 203—205).

Посейдон, разгневанный гибелью внука, бежит к судам и палаткам, чтобы поднять на бой остальных греков. Ему встречается раненый в колено Идоменей – царь Крита. Врачи уже обработали его рану. Колебатель земли из пророка Калханта оборачивается Фоантом – царем Этолии, и спрашивает Идоменея, почему же греки отступают. Ответ Идоменея очень хорошо показывает представления человека Илиады о тех, кто ответственен за исход этой битвы: греческие воины не виноваты, они храбро и честно сражались, но Зевсу было угодно, чтобы они бесславно погибли на чужбине.

Посейдон и Идоменей устремляются в битву.

Идоменей по пути встречает своего друга Мериона. У того в битве сломалось копье, и он идет к себе в палатку за новым. Но его палатка далеко и Идоменей предлагает ему взять из его трофейных – у него в палатке десятки захваченных у врага копий и щитов.

Сама необходимость идти за оружием с боля боя в свою палатку кажется нам абсурдной. Кругом множество убитых воинов с той и другой стороны – почему бы не взять оружие у них? Да и вообще, обеспечивать воинов оружием – разве это не дело военачальника? Этот эпизод показывает, что оружие – это, во-первых, собственность самого воина, а во-вторых, это огромная ценность. За доспехи и оружие павших воинов каждый раз происходят стычки – враги хотят забрать его в качестве трофея, а свои – пополнить свой личный арсенал. Тогда становится понятным, почему нужно возвращаться в свою палатку за новым копьем.

Устремившихся в битву Идоменея и Мериона поэт сравнивает с богами – богом войны Аресом и его сыном Фобосом, то есть Ужасом. Ужас понимается как отдельный бог. (Не кажется ли вам странным выбор этого имени для российского центра прогноза погоды? И что хотят сказать выбором такого имени? Страшно подумать.)

Идоменей произносит слова, которые мы в прошлой песни слышали от Сарпедона. Слова о славе. Вступим в бой, «чтобы как можно скорее увидеть, сами ли славу добудем, кому ли другому доставим» (13, 326—327). Слава – вот та ценность, которая добывается в сражении. Практически теми же словами о славе говорят и греки, и защитники Трои. Слава, добытая в бою – одна из главных, если не самая главная ценность человека Илиады. Слава – единственное возможное бессмертие для человека.

Гомер рисует очень яркие зрительные образы. Мы словно своими глазами наблюдаем страшное сражение:

«Бой становился свирепым, несущим гибель для смертных:

Длинными копьями тело врагов кололи, глаза же

Их ослеплялись меди сияньем на шлемах блестящих,

И на щитах, и на панцирях светлых бойцов наступавших,

Чисто начистивших их. И храбрейший не мог бы одну лишь

Радость чувствовать без огорченья, видя такое». (13, 339—344)

В следующий раз дочитаем тринадцатую песнь.

И я попрошу вспомнить, чего именно Ахиллес хотел через мать попросить у Зевса, чего попросила Фетида и каков замысел Зевса относительно этой просьбы?