Текст книги "Врата Атлантиды"

Глава 11

Корсаков опустил в машине стекла, чтобы утренний воздух привел Рогозина в чувство. Тот застонал, приподнялся на сиденье. Корсаков озабоченно взглянул на него в зеркальце.

– Лежи, Борисыч, лежи.

– Куда едем? – прохрипел Рогозин.

– Сначала ко мне, – ответил Корсаков, поворачивая на Садовое Кольцо, – а потом в больницу.

– Нельзя в больницу. Они обязаны докладывать в милицию о ножевых ранениях, а меня разделали, как Илья Муромец Змея Горыныча.

– Ну, так уж и разделали, – пробормотал Корсаков. – Это еще посмотреть, кто кого. А насчет милиции не беспокойся. Все схвачено.

Рогозин откинулся, закрыл глаза, потом, вспомнив что-то, снова подался вперед:

– А меч где?

– Здесь меч, не бойся.

– А сабля?

– Тоже здесь.

– Знатная сабелька. Друг подарил. Эх, его бы сюда, мы бы этим уродам устроили Куликово поле.

– Пока что ты им устроил Ходынское. Кстати, где меч-то нашел?

Прежде чем ответить, Рогозин подумал, тяжело дыша, потом пытливо посмотрел в зеркальце, ловя взгляд Корсакова.

– Неделю назад шел под утро с пьянки. У нас там, на Магистральной. Через гаражи пошел. Смотрю, дерутся, – он говорил тяжело, выплевывая слова вместе с короткими выдохами, морщась и запинаясь. – Я думал «белочка» началась: на мечах и топорах бьются, и трупы в пепел превращаются. Вот, дождался, пока они друг друга перебили, пошел поближе посмотреть. А там короб такой деревянный, они вокруг него бились. Открываю – меч. Ну, ты знаешь, я в холодном оружии дока. Сразу понял – богатая вещь, ну и прихватил. Стал тебя искать. Ты вот где обитаешься сейчас?

– На Арбате.

– И на Арбате был, да только мужики меня в Измайлово послали. День потерял. А чего на кладбище не подошел? Я ж тебе знак подал.

– Забыл совсем, – вздохнул Корсаков. – Извини, Борисыч. Сам понимаешь: похороны. Моей подруге плохо стало. Пока то, се, опомнился уже в автобусе. Да и узнал тебя не сразу. Извини, здорово ты постарел.

– А чего ты извиняешься? – усмехнулся Рогозин. – Все правильно. Да, совсем плох Борисыч стал, да, жизнь покатилась под горку и без тормозов. Вот, как со спортом завязал, так и все, покатился. Эй, а как ты меня на Ходынке нашел?

– Долго рассказывать.

– Ладно, авось доживу, когда темнить перестанешь, – Рогозин закашлялся. – Да, а сегодня ночью ломиться ко мне стали. Дверь вынесли. Я как их увидел, тут же сообразил: за мечом пожаловали. Сначала в квартире отмахивался, но уж больно много их было. В окно прыгнул, так и там ждут. В квартире эти, уроды зубастые, а внизу парни блондинистые. Не помню, как и ушел. Во, чуть не забыл… Получается интересная штука: я их вижу, а больше никто. Я пока бегал от них – приметил. Что я, заговоренный, что ли?

– Разберемся, – буркнул Корсаков, думая, что, стало быть, и он заговоренный, раз тоже видел нападающих.

– Ох, что-то мне дышать тяжело, – впервые пожаловался Рогозин.

– Потерпи, Борисыч, рядом уже.

Пользуясь тем, что час был ранний, автомобилей мало и машин ГИБДД не наблюдалось, Корсаков рванул на Смоленской площади через две сплошные полосы, ушел вправо в Денежный переулок, свернул на Сивцев Вражек и через три минуты подкатил к особняку.

– Посиди пока, я сейчас, – сказал он Рогозину.

Тот кивнул, не открывая глаз. Казалось, он прислушивается к своей боли, поглаживая грудь рукой, словно хотел ее успокоить.

Корсаков открыл дверь, взлетел по лестнице. Анюта сидела в кресле, поджав ноги, закутавшись в махровый халат, который подарила Корсакову к новоселью. Она серьезно, без улыбки взглянула на Игоря. Под глазами у нее были круги, осунувшееся лицо побледнело, будто она не спала, по меньшей мере, несколько ночей.

– Ты успел, – она сказала это уверенно, словно заранее знала, что так и будет.

– Успел, – подтвердил Корсаков. – Только проблем от этого не убавилось. Борисычу, ну тренеру моему, здорово досталось, в больницу надо. Можешь сейчас Сань-Саня напрячь?

– Могу, – Анюта встала с кресла, нашла телефонную трубку. – Где он?

– Кто?

– Ну, твой тренер, – чуть раздраженно от непонятливости Корсакова сказала она.

– Внизу, в машине.

– Так веди его сюда. До приезда «скорой» попробуем что-нибудь сделать.

Корсакову показалось, что Рогозин потерял сознание, но тот, услышав шаги, открыл глаза. Игорь помог ему выбраться из машины. Рогозин скрипел зубами, ругался, но старался не стонать. До двери он дошел сам, опираясь на плечо Игоря, но, сделав первый шаг по лестнице, стал падать назад. Корсаков подхватил его, крякнув, поднял на руки и, шагая через ступеньку, поднялся наверх и устроил Рогозина в кресле.

– Тяжелый ты, Борисыч, – пробормотал он.

– Да ладно… кожа да кости. Слушай, знаешь, чего мне хочется?

– Догадываюсь, – усмехнулся Игорь. – Сейчас я узнаю, есть ли у нас чего, – он сунулся в спальню.

Анюта, прижимая трубку к уху, мельком взглянула на него.

– Пап, я не так часто тебя о чем-то прошу… Да, я понимаю, что половина пятого утра, ну и что? Никто тебя не тащит из постели, но позвонить ты можешь? Вот и хорошо. Да, к нам пусть подъезжают. Игорь встретит на Гоголевском. Все, спасибо! Целую, пока, – она положила телефон на стол. – Через двадцать минут выйдешь на бульвар, встретишь машину.

– Куда его повезут? – Игорь кивнул через плечо в сторону холла.

– В первую клиническую при администрации президента, – скороговоркой сказала Анюта, направляясь к Рогозину.

– Однако…

Рогозин встретил девушку слабой улыбкой. Анюта подошла к нему, взяла руку, пощупала пульс.

– Здравствуйте, меня зовут Аня. Игорь много о вас рассказывал, – проговорила она. – Ну-ка, позвольте, – девушка приподняла Рогозину веко, осмотрела порезы на лице. – Игорь, принеси вату и перекись водорода.

– Здравствуйте, Аня. Я – Георгий Борисович. Можно называть меня просто Георгий – мне будет приятно, поскольку я не буду чувствовать себя таким старым.

– Ну что вы… Вы совсем не похожи на старика.

– Ты бы видела, что он на поле выделывал. Куда там Конану-варвару или Дункану Мак-Лауду! – Корсаков передал ей вату и перекись. – Он их ломтями стругал.

– Жить захочешь – постараешься, – Рогозин скривился и зашипел.

– Все, все, сейчас пройдет. Я только продезинфицирую царапины, – Анюта осторожно промокнула ваткой порез на щеке.

– Вы медик?

– Раньше я тусовалась с байкерами. А это, знаете ли, такая компания, что поневоле научишься оказывать первую помощь.

– Ты мне не рассказывала, – заметил Корсаков.

– А ты не спрашивал, – девушка протерла лицо Рогозина от подсохшей крови. – Так, а здесь что? – она провела пальцами по багровому кровоподтеку на груди Рогозина.

Тот поморщился.

– Давайте-ка мы вас на постель перенесем. Игорь, помоги.

Вдвоем они подняли Рогозина, подхватили с двух сторон и, доведя до кровати, осторожно уложили. Лицо у того побледнело, приобретая странный синеватый цвет.

– Это, Анют… – Корсаков смущенно кашлянул. – Может, пока врачи подъедут, проведем анестезию?

– Чем?

– Ну, чем… у нас же, вроде, осталось? Леня не все допил.

– А если операция, как алкоголь с наркозом среагирует?

– Ну, сто грамм не повредит.

Рогозин, прислушивавшийся к разговору, с надеждой посмотрел на девушку.

– Если только сто грамм.

Корсаков принес коньяк, налил полстакана. Приподняв Рогозину голову, он поднес стакан к его губам, но тот укоризненно взглянул на него.

– Чего еще не хватало, так это чтобы меня поили, как младенца, – Рогозин взял стакан, медленно выцедил коньяк и облегченно откинулся на подушку.

– Никогда не видел, чтобы младенцев поили коньяком, – проворчал Корсаков, наливая себе.

– Ты тоже ранен, любимый? – кротко спросила Анюта.

– А стресс? А физическое и нервное истощение? – Корсаков залпом проглотил коньяк, выдохнул. – Ладно, что там с машиной?

– На Гоголевском встретишь. Наверное, уже пора идти.

– Игорь, только без ментов, – попросил Рогозин.

– Сделаем, Борисыч, – Корсаков пошел к выходу. – А ты пока, смотри, к моей женщине не приставай. На нее надежды нет, только на тебя уповаю, на твою честность, порядочность и…

– Иди уж, – Анюта подтолкнула его к лестнице, – трепло кукурузное.

– Вот поправлюсь, обязательно отобью, – пообещал, слабо улыбнувшись, Рогозин. – Ребята, окно откройте пошире. Что-то совсем херово мне.

Корсаков распахнул настежь окно, накинул толстовку взамен мокрой и перемазанной землей и кровью рубашки и сбежал по лестнице.

Ветер почти стих, небо светлело, в лужах отражались фонари. Корсакова слегка знобило то ли от прохладного влажного воздуха, то ли от напряжения, которое постепенно отпускало его. Коньяк делал свое дело: он чувствовал себя расслабленным и почти спокойным. Даже не верилось, что схватка на Ходынском поле произошла именно с ним, а не была увидена в кино. Однако ладонь еще помнила шершавую рукоять меча, перед глазами мелькали оскаленные морды и искаженные лица. Память запечатлела их за мгновение до того, как меч обрывал жизнь, превращая тела в пепел. Корсаков замедлил шаг и закрыл глаза. Он будто бы вновь чувствовал, как клинок входит в плоть, почти не встречая сопротивления, как перерубает доспехи, легко, словно прутья, переламывает кости. Вдруг Корсаков ощутил, что улыбается, что руки чуть заметно подрагивают, словно повторяя удары, финты, выпады. Ему понравилось упоение схваткой, понравилось чувствовать себя хозяином чужих жизней…

Внезапно ему стало страшно.

– Вот, значит, что мне предстоит… – пробормотал он, – вот куда вы меня втянули… – Игорь остановился, оглянулся, но особняк уже скрылся за домами.

Постояв несколько мгновений, Корсаков пошел вперед. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее – Рогозину требовалась срочная помощь, а со своими ощущениями, чувствами и мыслями можно будет разобраться потом.

Бело– синий, с красным крестом и надписью «Реанимация» «мерседес» подъехал через десять минут. Корсаков поднял руку, и машина притормозила возле него —видимо, Сань-Сань описал Корсакова. Игорь влез на длинное переднее сиденье, без труда уместившись рядом с водителем и хмурым невыспавшимся врачом.

– Куда? – коротко спросил врач.

– Направо, а там я покажу.

– Какие травмы?

– Порезы и ушиб грудной клетки, – чуть замявшись, сказал Корсаков.

– Если криминал, то мы обязаны сообщить, куда следует, – предупредил врач.

– Разберемся, – пробурчал Корсаков. – Вот возле этого дома остановите.

Врач подхватил чемоданчик и вслед за Корсаковым направился к двери. На лестнице Игорь пропустил его вперед.

– Наверх и налево.

Врач кивнул и не спеша стал подниматься.

Анюта встретила его в дверях спальни, показала на Рогозина.

– Задремал только что, – сказала она. – Очень тяжело дышит.

– Ну, если может спать, значит, жить будет, – буркнул тот, направляясь к постели.

Анюта вышла в холл, присела в кресло и обхватила плечи руками.

– Ты как? – спросил Корсаков.

– Нормально, только знобит немного. Наверное, не выспалась. Игорь, можно я с вами в больницу поеду?

– Поехали, – пожал плечами Корсаков. – А что такое?

– Потом объясню. Не хочется одной оставаться.

– Что-то произошло? – Корсаков включил чайник и присел на стул напротив девушки.

– Произошло, только мне еще надо в этом разобраться, – задумчиво сказала Анюта.

В дверях спальни показался врач.

– Так, – сказал он, – больного мы забираем. Самое меньшее – это перелом нескольких ребер, и я опасаюсь, как бы осколки не прошли в легкие. Кроме того, сильный внутренний ушиб. Можно подумать, его лягнул дикий мустанг. Порезы на лице и руках. Предупреждаю еще раз: я обязан докладывать о подобных случаях.

– Доктор, давайте приедем в больницу, а там видно будет.

– Хорошо. Кто за ним ухаживал?

– Мы, – не сговариваясь, ответили Анюта и Игорь.

– Ага… Тогда вот что скажите: давно он задыхается?

Анюта взглянула на Корсакова. Тот кивнул.

– Еще в дороге начал, – пробормотал он. – Больше часа.

– Ну, значит, сомнения прочь, – решительно проговорил врач. – Я спущусь, позову санитаров. Поможете ему, – он кивнул на спальню, – спуститься.

– Я поеду с вами, – сказал Игорь.

– Это невозможно.

– Нам что, позвонить вашему начальству? – Анюта поджала губы.

Врач снял очки, протер их полой халата. Без очков его лицо стало на удивление несерьезным, почти детским.

– Это ваш родственник? – спросил он.

– Скажем: старший товарищ, – улыбнулся Корсаков, стараясь разрядить возникшую напряженность.

– Хорошо, один может поехать в нашей машине, – согласился врач.

– А больше и не нужно, – отрезала Анюта и пошла одеваться в ванную комнату.

Врач заглянул в спальню и, досадливо крякнув, бросился к Рогозину: тот спустил ноги с кровати и попытался встать.

– Лежите, лежите, вам нельзя…

– Воздуху… воздуху дайте, – хрипел Рогозин, хватая врача за халат. – Пустите, суки, дайте вздохнуть!

– Помогите мне, – обернулся врач к Корсакову.

– Что надо делать?

– Чемоданчик мой подайте… а, черт, держите его! – врач оторвал от себя Рогозина и бросился к чемоданчику.

В комнату заглянула Анюта.

– Что тут происходит.

– Помоги, – Корсаков пытался прижать бьющегося Рогозина к кровати.

Анюта подбежала, схватила Рогозина за руку, которой тот отпихивал от себя Игоря. Рогозин оказался на удивление крепким. Корсаков с Анютой едва удерживали его, тем более что старались причинить ему как можно меньше боли. Лицо Рогозина побагровело, стало наливаться синевой. Подскочил врач.

– Прижмите его к постели, – скомандовал он.

Анюта и Корсаков налегли на плечи Рогозина. Врач склонился над ним. Корсаков увидел у него в руке толстую короткую иглу.

– Что это?

– Игла Дюфо. Держите крепче! – доктор стремительно обстучал пальцами грудь Рогозина, слегка натянул кожу под ключицей и резко воткнул иглу почти на всю длину.

Корсаков сморщился, Анюта, закусив губу, отвела глаза. Из полой иглы с шипением ударила струя воздуха. Рогозин обмяк, зрачки его закатились под веки. Лицо стало приобретать нормальный оттенок. Врач выдернул иглу, дал знак отпустить пациента. На месте прокола показалась капля крови. Корсаков вытер пот со лба, Анюта обессилено опустилась прямо на пол.

– Доктор… кхм… – Корсаков откашлялся. – Что это было?

– Было и прошло, – облегченно вздохнув, сказал врач. – Клапанный пневмоторакс, смещение левого средостения, обнаруживается при помощи перкуссии, – забормотал он скороговоркой. – Мы с вами провели дренирование плевральной полости по среднеключичной линии и тем самым предотвратили дыхательный криз.

– Понятно.

– Что он сказал? – спросила Анюта.

– Э-э-э… ты одеваться думаешь?

Опираясь на кровать, Анюта встала и вышла из спальни. Врач выглянул в окно.

– Федор, поднимайтесь с носилками, – крикнул он, нервно закуривая.

Через три минуты в спальне появились санитары с носилками. Рогозина осторожно переложили. Некоторую заминку вызвала крутая лестница, но шедший первым крепкий парень поднял носилки на уровень плеч. Корсаков придержал им дверь и попросил подождать, пока спустится Анюта. Она появилась через пять минут, завела свою красную машину и мигнула фарами, показывая, что готова следовать за реанимобилем. Корсаков устроился в салоне «скорой», на откидном сиденье возле Рогозина. Врач назвал Анюте адрес больницы, на случай, если она отстанет. Корсаков ухмыльнулся.

Реанимобиль взревел сиреной и рванул с места. Корсаков привстал, посмотрел назад. «Daewoo» лихо развернулась в узком переулке и припустила вдогонку.

Клиника, как понял Корсаков, находилась в Филях. На Садовом кольце «мерседес» свернул налево и полетел по покрой мостовой, игнорируя светофоры и отпугивая редкие автомобили сиреной и маячками. Анюта держалась метрах в ста позади. Выскочили на Кутузовский проспект, водитель «мерседеса» еще прибавил скорость.

Рогозин пришел в себя, тронул Корсакова за руку.

– Куда летим?

– Тебя в больницу везем. Ну, ты и устроил нам потеху, Борисыч.

– Что, неужели «белочка» началась?

– Если бы…

Рогозин покосился на санитара и поманил Игоря к себе. Корсаков наклонился.

– Мне в ментуру нельзя, Игорек, – жалобно сказал Рогозин. – К ним только попади. Кстати, как и к врачам. Давай так: перевяжут меня и отпустят. Я лучше дома отлежусь.

– Борисыч, кончай базарить. Лучше молись, чтобы без операции обошлось.

– Да на мне, как на собаке… – Рогозин закашлялся. Выступившая на губах пена была розового цвета.

Санитар отодвинул Корсакова и склонился над ним.

Через десять минут реанимобиль въехал в ворота клиники, подрулил к стеклянным дверям с надписью «Приемный покой». Как по команде из дверей выскочили санитары, распахнули дверцы «мерседеса». Рогозина переложили на каталку, повезли внутрь. Корсаков попытался было прорваться следом, однако его вежливо, но твердо остановили. Врач с озабоченным лицом прошел мимо. Игорь поймал его за рукав.

– А мне что? Здесь ждать?

– Нет, если желаете, можете подождать возле регистратуры. Это с другой стороны здания. После обследования я выйду к вам и скажу, как дела.

Корсаков пошел вдоль здания клиники. Какой-то шум возле ворот привлек его внимание. Перед въездом на территорию стояла красная «daewoo». Анюта, размахивая руками перед двумя охранниками, требовала пропустить ее. Корсаков свернул к воротам и ускорил шаг.

– …не имеем права, поймите вы.

– Только что ваш «мерс» проехал, что вы из меня дурочку делаете? Там мой жених, вы понимаете? Я сейчас ваши ворота вынесу, – Анюта решительно направилась к своей машине.

Охранники переглянулись. Корсаков прошел через проходную и успел подбежать к «daewoo» прежде, чем Анюта выполнила свою угрозу.

– Прекрати скандалить! – рявкнул он. – Ребята, у вас тут стоянка есть? – обернулся он к охранникам.

– Есть, вон, пятьдесят метров дальше.

– Ставь машину на стоянку, я тебя буду ждать здесь, – распорядился Корсаков.

Анюта фыркнула, как рассерженная кошка, но спорить не стала. Через пять минут она присоединилась к Игорю, курившему возле ворот с охранниками.

– Так пропустите или обыскивать станете? – спросила она.

– Бог с вами, ступайте, – миролюбиво прогудел парень лет двадцати пяти в черной форме.

– А то давайте! – Анюта сделала вид, что расстегивает блузку.

Корсаков подхватил ее под руку и потащил за собой.

– Вот повезло с бабой, – послышался сзади комментарий.

Анюта рванулась назад, но Игорь увлек ее, крепко держа за руку.

Им пришлось ожидать врача около часа. Наконец тот вышел, закурил и, покосившись на Анюту, сказал, что Рогозину потребуется операция, которая сейчас и начнется. Продлится она часа два, после чего его перевезут в реанимационное отделение, а в палату направят не раньше, чем послезавтра.

– Я так понимаю, – сказал он в пространство, – что вам не хотелось бы иметь дело с правоохранительными органами. Войдите в мое положение: у нас не сельская больница, где комбайнер Петя может порезать счетовода Серегу за то, что тот на танцах ущипнул за ягодицу его подругу. Там участковый замнет дело, если нет тяжких повреждений, выпьют мировую и, довольные, разойдутся по домам. Меня за нарушение инструкций уволят, а могут и к суду привлечь. Так что если у вас есть возможность повлиять на мое начальство – сделайте это.

– Сделаем, – заверила его Анюта, доставая телефон. – Как фамилия главного врача?

Врач назвал фамилию. Анюта отошла в сторону. Корсаков предложил врачу еще сигарету, тот отказался, спросил, употреблял ли больной алкоголь в последние часы. Корсаков честно признался, что налил Рогозину полстакана коньяка. Врач поморщился.

– Ну почему, чуть что, все начинают лечиться алкоголем?

– Доктор, ему было очень больно.

– Надо думать, но все же… а-а, – врач махнул рукой, – умом Россию не понять, – горько усмехнулся он.

Подошла Анюта.

– Вам сейчас позвонят, – сказала она. – Когда нам можно навестить Георгия Борисовича?

– Через два дня, – категорично заявил врач, но увидев, что она нахмурилась, поправился: – Думаю, можно сделать исключение. Приходите днем. А вообще, честно говоря, телефонное право мне вот где! – он резко провел ребром ладони по горлу и быстро исчез за дверью клиники.

– А мне нравится, – буркнула Анюта.

– Мы теперь в долгу перед Сань-Санем, – заметил Корсаков.

– Ничего, сочтемся. Поехали?

– Поехали.

Домой поехали вдоль Филевской линии метро. Еще недавно здесь была знаменитая на всю страну «Горбушка», где можно было купить, не особенно опустошая кошелек, все новинки музыки и кино. Впрочем не только новинки. Джаз, кантри, классическую музыку, соул, рок, да и вообще любые направления. Фильмы тоже – от советской классики до голливудских блокбастеров, выкраденных чуть ли не с монтажного стола. В парке играли пробивающиеся в высший эшелон рок-группы и бывали совсем неплохие. Торговали байкерской амуницией, подпольными видеокассетами, компьютерными дисками. Милиция периодически устраивала рейды, о которых все знали заранее. Относились к этому с пониманием – ну что ж, милиция тоже кушать хочет.

Взамен стихийного рынка открыли централизованную торговлю, и вроде все есть, а прежней вольницы, неповторимого духа «Горбушки» нет. Кончился. Умерла «Горбушка» так же, как и Птичий рынок, переведенный за кольцевую автодорогу. Корсаков помнил, как ездил с пацанами смотреть диковинных рыб, кошек, собак, шиншилл, обезьянок и кого только не было на Птичке… Да, старая Москва уходила, уступая место современному городу. Может, оно и правильно, а все ж таки жаль. Жаль старых, заросших кустами и травой двориков, жаль ларьков с разливным пивом, голубятников, которые повсеместно исчезли, тихих садиков под окнами двухэтажных домов. Теперь везде разбили газоны, посадили траву «канада грин» или еще какую, ядовито-зеленого цвета, а из-под нее не то что одуванчик, вообще никакой сорняк не пробьется. Все стало ухожено, облагорожено и скучно…

Народ уже спешил к метро – заводы, из тех, которые не прикрыли в «перестройку», еще пыхтели, пытаясь наладить производство хоть какой-то продукции. Бывшие гиганты, работавшие при проклятой Советской власти на оборону страны, выпускали кастрюли, чайники и детские коляски. Молодежь на заводы не шла – не престижно. Вот и доживали свой век «Красный пролетарий», «Знамя революции», «Динамо» и десятки других заводов, вместе с пенсионерами. Теми, кому уже некуда бежать из родных заводских цехов, кто не сможет переквалифицироваться в менеджеров, сомелье, крупье или дистрибьюторов.

Анюта вела машину аккуратно, не нарушая правила. Даже на желтый свет ни один светофор не проскочила. Лицо ее было сосредоточенно и задумчиво. Корсаков искоса на нее поглядывал, ожидая, что она первая начнет отложенный разговор, но девушка молчала, покусывая губы.

Наконец Корсаков не выдержал.

– Ты хотела мне что-то рассказать, – как бы невзначай заметил он.

– Угу…

– Так я слушаю.

– М-м-м… не знаю, должен ли ты об этом знать, – как бы разговаривая сама с собой, негромко сказала Анюта. – А впрочем, если уж мы вместе, то я ничего скрывать не стану. Ко мне приходила эта женщина. Ну, Мария… как там ее?

– Мария? – не сразу понял Корсаков, – О черт! Хельгра?!

– Да.

– Когда?

– Ночью, сразу после того, как ты уехал. Можно даже сказать, что не приходила, а явилась, что ли. Жаль, что знание, переданное мне бабушкой, открывается слишком медленно. Я немного испугалась… да, что там, запаниковала, как барышня, впервые раздвинувшая ножки. Правда, испуг быстро прошел. Мне кажется, она этого не ожидала, но тут уж сама виновата: здорово меня разозлила.

– Чего она хотела?

– Чего хотела? – задумчиво переспросила Анюта.

Она резко затормозила, позади возмущенно засигналили – машина встала прямо посреди проезжей части. Анюта включила аварийные сигналы.

– Пошел ты! – она на мгновение обернулась к окну, высунула по локоть руку с оттопыренным средним пальцем и вновь повернулась к Корсакову: – Она хотела знать, почему ты со мной. Чем я тебя приворожила, ну и так далее.

– А ты что сказала?

– Точно не помню. Видишь ли, она отразилась в зеркале, когда я в него смотрелась, а у меня после того, как я услышала зов о помощи, голова шла кругом. Она разделась и я… не я, а мое отражение, оказалось рядом с ней. Мы стояли рядом и сравнивали друг друга. Совершенно идиотское положение.

– Да уж, – пробормотал Корсаков и, мечтательно закатив глаза, добавил: – Хотел бы я поучаствовать в этом поединке. В качестве судьи, конечно.

– Тебе все шуточки, – Анюта закусила губу.

– Ну, ну, радость моя, – Корсаков привлек ее к себе. – Ты что, настолько в себе не уверена?

– Она очень красивая. Просто невероятно красивая, – вздохнула Анюта.

Корсаков облизнулся и плотоядно причмокнул:

– Ты полагаешь?

– Да, что есть, то есть, – Анюта завела двигатель, глянула в зеркальце и тронула машину.

– Ну, собственно, фигура у нее, практически, безупречна, – глубокомысленно заявил Корсаков.

– Не сказала бы, что безупречна, – с деланным равнодушием заметила Анюта. – Грудь у нее обвисшая.

– Серьезно?

– Ну, если ты думаешь, что это не так, то у тебя просто испорченный вкус, – Анюта пожала плечами. – Конечно, обвисшая!

– А на ощупь и не скажешь, – пробормотал Корсаков.

– Что значит «на ощупь»? – взвилась, было, Анюта, но тут же обмякла. – Ах да, ты же с ней трахался. Все равно у меня грудь крепче и форма лучше.

– М-м-м…

– Ты что, сомневаешься? А бедра? Ты видел, какие у нее бедра? По-моему, имея такие бедра, ходить нужно только в безразмерном балахоне. Неприемлемо широкие бедра! Я не видела ее сзади, но уверена, что у нее целлюлит!

– Однако ноги у нее стройные и длинные, – продолжал гнуть свое Корсаков.

– Щиколотки тонковаты, – безапелляционно заявила Анюта, – и ступни слишком маленькие для ее роста.

– А какая она гибкая! Ты бы только видела, что она может…

– Да не больше меня. Она же старуха, милый мой! Представляю, как у нее кости скрипят. Ты что, любитель антиквариата? Да я тебе такое покажу…

Анюта осеклась, взглянула на Корсакова. Тот едва сдерживал смех, но, увидев, что разоблачен, заржал во все горло.

– Ты издеваешься! – Анюта бросила руль и заколотила его кулачками.

Прикрываясь одной рукой, Корсаков схватился за руль.

– Я тебе покажу гибкая, я тебе устрою на ощупь! – продолжая дубасить его, вскрикивала Анюта.

– Ну, все, все, сдаюсь… сдаюсь, говорю, – Корсаков улучил момент, схватил Анюту за шею и впился губами в полуоткрытый рот, успев при этом убедиться, что впереди дорога свободна.

Она некоторое время сопротивлялась, но потом расслабилась и жадно припала к нему, отвечая на поцелуй. Корсаков чуть повернул руль, направляя машину к обочине. Постепенно замедляя скорость, «daewoo» остановилась.

– Какой ты паразит, – пробормотала Анюта, отрываясь от Корсакова и тяжело дыша.

– Есть немного, – согласился тот.

– Я тебя хочу. Прямо сейчас.

– Никогда не трахался в машине на Садовом кольце, – сказал Корсаков. – Но лучше это делать ночью. Поехали домой.

– Уф-ф, – Анюта посмотрелась в зеркальце заднего обзора, поправила волосы. – За такие шутки, знаешь, что?

– Что?

– Отдать тебя этой старухе на съеденье.

– И в правду отдашь?

– Вот тебе! – Анюта состроила из пальцев фигу. – Сама съем! Сегодня же. Вот только приедем, – пообещала она.

Однако исполнение обещания пришлось отложить. Свернув в переулок, ведущий к особняку, Анюта коротко выругалась. Корсаков хоть и поморщился – сколько времени убил, пытаясь объяснить, что женщине так выражаться не пристало, – на этот раз был с ней солидарен.

Возле особняка стоял знакомый черный джип, размерами сравнимый с автобусом, а под окном похаживал, по-хозяйски оглядывая дом, Александр Александрович Кручинский. Двое охранников, один со стороны Арбата, другой – с Сивцева Вражка, оберегали его от неожиданностей.

– Не иначе за долгами приехал, – пробормотал Корсаков.

– За какими? – не поняла Анюта. – А-а, ты насчет клиники? Да, пришлось пообещать ему, что помогу в делах по мере сил… сдуру ляпнула, что бабушка передала мне свой дар. Он хоть и вполне современный бизнесмен, но верит в экстрасенсорику, астрологию и черт знает во что еще.

– Широкие интересы у папы, – сказал Корсаков. – Никакого желания общаться с ним у меня нет. Ты уж извини.

– Да ладно, что я, не понимаю. Но все-таки он нас выручил.

– Ага, только теперь неизвестно, что потребует за услугу.

Анюта остановила автомобиль. Александр Александрович уже шел навстречу с распростертыми объятиями.

– Дочурка, ненаглядная моя, я уже полчаса жду. Здравствуйте, Игорь Алексеевич!

Корсаков вежливо кивнул в ответ, обходя папу по большой дуге во избежание рукопожатия.

Александр Александрович отвел дочь в сторону. Корсаков открыл дверь и поднялся наверх. Он вдруг почувствовал себя невыносимо усталым и, плюхнувшись в кресло, закрыл на минуту глаза. В особняке было тихо – магазин антиквариата, располагавшийся во второй половине и выходящий окнами на Арбат, начинал работу в десять. Да и то стены были настолько толстыми, что никаких звуков оттуда не доносилось. Разве что когда в магазине делали очередную перепланировку.

Корсаков крепко потер ладонями лицо, как бы смахивая сонливость. Через раскрытую дверь он увидел в спальне старинный шкаф. Шкаф как шкаф, зеркало как зеркало. «Стало быть, через него проходит в наш мир Хельгра, – подумал он. – Выбросить к чертовой матери или разбить, если уж Анюта не может им пользоваться? Пока не может, но кто знает, какие знания ей откроются сегодня, завтра, через неделю? Нет, пока оставим как есть. Пусть стоит, чудо дубовое».

Он прошел в спальню, вытащил из-под кровати сверток с мечом и саблей, развернул и присел на корточки. Саблю хотелось бы отреставрировать. Корсаков вспомнил Вениамина Гладышева, приятеля по худграфу, который, по слухам, занялся кузнечным делом. Даже специально учился где-то. Пожалуй, Венька сможет заменить сломанный клинок. Сталь, конечно, такую не найдешь, но что-нибудь подобное отыскать можно. В этом Корсаков не сомневался. Неужели технологии двадцать первого века, в том числе и металлургические, уступают технологиям двухсотлетней давности?

А вот меч… Если Венька спец по художественной ковке, то должен худо-бедно разбираться в холодном оружии. Узнать хотя бы, где такие мечи делали, – уже немало.

На лестнице послышались голоса. Корсаков завернул оружие и вновь спрятал его под кроватью.

Анюта заглянула в спальню.

– Игорь, мне придется уехать ненадолго, – сказала она виновато.

– Вы уж извините, Игорь Алексеевич, – зарокотал за ее спиной Сань-Сань, – что увожу дочурку. Самое позднее после обеда она вернется.

– Ну, если надо, значит, надо, – развел руками Корсаков. – Мне тоже, возможно, придется уехать. Машину оставишь?

Анюта передала ему ключи.

– Ты поспи хоть немного. У тебя круги под глазами, как у трубочиста, – сказала она.

– Если получится. Дай на минутку телефон – надо Пашке позвонить.

– А в чем дело?

– Хочу кое-что узнать насчет нашего однокурсника, – уклончиво ответил Корсаков, не желая при Александре Александровиче вдаваться в подробности.

Анюта отыскала номер Воскобойникова и передала трубку Корсакову.