Текст книги "Врата Атлантиды"

Ответила Марина. Расспросив, как доехали и как, вообще, дела, Корсаков попросил позвать Пашку. Марина сказала, что он где-то на втором этаже, обсуждает с заказчиком планировку комнат, но она сейчас его позовет. Через пару минут в трубке раздался баритон Воскобойникова. Оглядываясь на Сань-Саня, бродившего по комнате, Корсаков разузнал, где сейчас обитает Венька Гладышев. Оказалось, что тот открыл свое дело – кует ограды в художественном стиле, решетки на окна, ну и так, по мелочи. Воскобойников рассказал, что виделся с Вениамином около полугода назад, был у него в мастерской.

– Какие он цветы выковывает! Это просто слов нет! – басил в трубку Пашка. – А какие ножи, мечи, алебарды там всякие.

– Где он живет? – спросил Корсаков.

– Сейчас вспомню, – после минутного бормотания Пашка обрадовано сообщил Корсакову адрес.

Оказалось, что Венька жил где-то за Химками. Воскобойников продиктовал номер телефона и стал прощаться, извиняясь: «заказчик, понимаешь, ждет». Корсаков сказал, что все в порядке, передал привет Марине и отключился.

Анюта и Сань-Сань сидели в холле и пили кофе, ожидая его. Игорь церемонно попрощался с Александром Александровичем, поцеловал Анюту в щеку, отметив, что Сань-Сань при этом незаметно поморщился, и проводил их до джипа.

Глава 12

В пору юности Вениамин Гладышев был невысокого роста крепышом, застенчивым и краснеющим от всякого бранного слова. Еще, как помнил Корсаков, Венька очень смущался, когда при нем начинали обсуждать девушек – как однокурсниц, так и незнакомых, но достойных обсуждения. На уроках обнаженной натуры Вениамин поначалу выводил такие каракули, что преподаватели только диву давались. Потом Венька отпустил бороду и волосы, стал ходить в безразмерном свитере и научился прятать свою застенчивость за природной молчаливостью, если не сказать угрюмостью. Был он малоразговорчив, и многие, поэтому, считали его тугодумом, однако нередко своими выводами и неординарным мышлением он ставил одногруппников в тупик. В конце концов он завоевал славу этакого философа, немного не от мира сего, а потому чуть сумасшедшего.

Корсаков подумал над тем, как построить разговор: они не виделись и не созванивались несколько лет, а потому Вениамин мог насторожиться от внезапного проявления ностальгии.

На звонок отозвался приветливый женский голос. Корсаков представился и попросил к телефону Вениамина Гладышева, ожидая, что ему предложат немного подождать, однако в голосе собеседницы проскользнули нотки, присущие вышколенной секретарше, оберегающей покой шефа.

– А не могли бы вы уточнить, по какому вопросу хотели переговорить с Вениамином Владимировичем?

– Э-э-э… – заблеял не готовый к такому повороту Корсаков. – Видите ли, сто лет не виделись, вот я и решил, что Веня будет рад, а я…

– Уважаемый Игорь Алексеевич, – всякая приветливость исчезла из голоса женщины, – если вы оставите свой номер телефона, я уверена, что в ближайшее время Вениамин Владимирович вам перезвонит.

– Но мне весьма срочно надо с ним переговорить, а телефона у меня нет, – надеясь разжалобить собеседницу, пожаловался Корсаков.

– Боюсь, что в таком случае не смогу вам помочь. Всего доброго!

– Минутку! – вскричал Корсаков. – Одну минутку, девушка! Я его надолго не задержу, ей богу. Просто парой слов перекинуться. Как здоровье, как семья…

– Здоровье у Вениамина Владимировича хорошее, семейная жизнь протекает нормально. Что-нибудь еще?

– Скажите, что ему передает привет Павел Воскобойников, – уже ни на что не надеясь, сказал Корсаков.

– Павел Викторович? – голос женщины потеплел. – Что ж вы сразу не сказали, что от него. Сейчас я позову Вениамина.

Корсаков облегченно выдохнул. «Ишь, как оберегают Веньку, – подумал он. – Интересно, жена, любовница или секретарша?»

Ждать пришлось довольно долго. Наконец в трубке зашуршало, и низкий голос произнес:

– Слушаю?

– Веня, привет, это Игорь Корсаков. Сколько лет, сколько зим! Дай, думаю, позвоню, как дела, спрошу, – зачастил Корсаков, стараясь разрядить возможную атмосферу неловкости, когда давно не видевшиеся друзья не знают, что друг другу сказать.

– Здравствуй, Игорь. Дела в порядке.

Корсаков подождал продолжения, но в трубке молчали.

– Мне тут Пашка Воскобойников звонил, – с легкой душой соврал он. – Старых друзей вспомнили. О тебе поговорили. Он тебе привет просил передать.

– Спасибо, – сказал Вениамин.

«Да, разговорчивее он не стал, – подумал Игорь. – Хорошо, что вообще говорить не разучился».

– А у меня свободный денек выдался, – жизнерадостно сообщил он, – а Пашка сказал, что ты в Москве живешь. Я и подумал: может, встретимся, посидим, поговорим. Вспомним студиозусов наших, а?

– Да?

– Ну, а что, – Корсаков начал злиться, – денек-то сможешь выкроить?

– Денек?

– Ты, я слышал, кузнецом знатным стал, а я на Арбате промышляю. Пишу, понимаешь, портреты и живу там же. Особнячок старинный на Арбате по случаю достался.

– На Арбате?

– Венька, мать твою! – заорал Корсаков. – Да что ты, как попугай переспрашиваешь? Не хочешь встречаться, так и скажи. Мне у тебя по делу проконсультироваться нужно было, но если ты такой занятой, так иди ты в…

– Ну чего ты разорался? – рассудительно сказал Венька. – Подъезжай, конечно. Посидеть долго не получится – работы много, а проконсультирую с удовольствием. Если это по моей специальности.

– Ну, слава тебе, Господи, – с облегчением сказал Корсаков, – разговорился наконец. А я уж думал, ты теперь жестами изъясняться стал. Как тебя найти?

– Проедешь до Речного вокзала, потом по улице Дыбенко до конца…

Вениамин объяснял дорогу обстоятельно, детально, и Корсаков сразу представил его: бородатого, в разношенном свитере, кивающего в такт словам. Была у него привычка во время разговора пристально глядеть на собеседника, как бы проверяя, дошли слова или придется повторить.

– …ну, запомнил?

– Запомнил, – подтвердил Корсаков. – Так я через пару часов подъеду. Очень у меня к тебе интересный вопрос.

– Давай, Игорек, жду, – прогудел Венька и отключился.

Не теряя времени, Корсаков вытащил из-под кровати сверток с саблей и мечом и сбежал вниз.

До Ленинградского шоссе он добрался довольно быстро, но там начались проблемы: Ленинградка, как всегда, была забита. Смирившись с тем, что быстрее пешехода двигаться не удастся, Корсаков опустил боковое стекло, закурил и попытался привести вопросы, которые он хотел задать Гладышеву, в более-менее стройную систему. Перво-наперво спросить, сможет ли тот починить «карабелу» – как Корсаков понял, Рогозин очень дорожил этой саблей, – ну а затем, осторожно, следует выяснить, что Венька может сказать по поводу меча. В идеале, конечно, хотелось бы узнать, где и когда оружие изготовлено. Ну, а если Венька сможет определить мастера, это будет просто прекрасно. По имени мастера отследить историю необычного оружия будет намного проще.

За Химками Корсаков два раза заблудился и три раза спрашивал дорогу. Только увидев перед собой крутой спуск в лощину, а потом не менее крутой подъем, он успокоился – этот ориентир ему называл Вениамин.

По дну лощины протекал ручей, загнанный строителями дороги в трубу. Видимо из-за дождя ручей переполнился и теперь протекал по прямо дороге. «Daewoo» с разгона влетела в воду по ступицы, водопад воды обрушился на лобовое стекло, колеса «поплыли». Корсаков включил дворники и прибавил газу. Машина взлетела на подъем, стекла едва успели очиститься от воды, как Игорь заметил на обочине кряжистую фигуру и ударил по тормозам.

Вениамин Гладышев выглядел еще угрюмей, чем несколько лет назад. Волосы были схвачены на лбу тонким кожаным ремешком, широкая борода имела вид совковой лопаты, глаза серьезно и даже с некоторой суровостью смотрели из-под густых черных бровей. В общем, вид у Веньки был совершенно разбойничий.

Корсаков сдал машину назад и распахнул дверцу:

– Привет, Веня!

Гладышев неспешно, вперевалку, подошел к машине, грузно опустился на сиденье и протянул Игорю ковш ладони.

– Привет, Игорь! – Ладонь у него была широкая, с загрубевшими мозолями и твердая, как кусок дерева. – Вот, решил тебя встретить, чтобы не заблудился, – объяснил он свое появление, основательно устраиваясь в кабине.

– Тогда надо было в Химках встречать, – отозвался Корсаков, трогаясь с места.

Скупыми словами Вениамин указывал дорогу, чаще ограничиваясь жестами. Покрутившись по поселку, выехали к высокому забору, увитому хмелем так, что за ним ничего не просматривалось. Корсаков остановил машину перед коваными воротами, выглянул из окна, рассматривая их, и присвистнул:

– Да-а-а, сразу видно – или кузнец живет, или новый русский.

Перевитые между собой кованные полосы черного металла поднимались на высоту двух метров. Сверху они были украшены широкими плоскими лепестками, острия которых торчали вверх.

Гладышев вышел из автомобиля и прошел в калитку. Через минуту ворота открылись, и хозяин, встав чуть сбоку, кивнул, приглашая заезжать во двор.

Перед воротами, на площадке, рассчитанной минимум на три автомобиля, стоял бордовый «чероки». Уложенная плитами широкая дорожка вела к трехэтажному кирпичному дому с огромными тонированными стеклами. Бордовая черепица накрывала высокую крышу, вокруг дома располагался яблоневый сад. Яблони были старыми, такими же кряжистыми, как и хозяин. За деревьями виднелось кирпичное одноэтажное здание с открытыми воротами, заменявшими дверь. Из короткой толстой трубы валил дым, слышались удары молота о наковальню. Пахло сгоревшим углем.

– Вот теперь понятно: кузнец живет, – сказал Корсаков, вылезая из машины.

– Посмотришь? – спросил Гладышев, кивая в сторону кузни.

– Да, любопытно было бы.

Вслед за Вениамином он прошел через яблоневый сад. В кузне можно было говорить, только напрягая голосовые связки, и, видимо, поэтому Венька просто повел рукой, показывая помещение.

Корсаков с интересом огляделся. Как должна выглядеть кузня, он имел весьма смутное представление, основанное на кино и исторических романах, и поэтому был немного разочарован. Здесь не было полуголых, одетых в фартуки подручных кузнеца, дубасивших по наковальне, не сыпались бордовые искры, не лежал кучами уголь. Оборудование оказалось вполне современным, а что касается полуголых подручных, то всех заменял отрок лет семнадцати с раскрасневшимся лицом, напряженно глядевший в окошко какого-то агрегата. В агрегате что-то бухало, на лицо паренька падали оранжевые блики огня. Одет он был в рабочий халат, длинные волосы, так же как и у Гладышева, были перехвачены на лбу ремешком.

Видимо на лице Корсакова отразилось замешательство, и Вениамин, сообразив, в чем дело, поманил его за собой. Они прошли в низкую дверь. Здесь уже было все как положено: и куча угля, и кузнечный горн с мехами, и наковальня. Два парня, не старше того, что приглядывал за агрегатом, лупили по алой полосе металла короткими увесистыми молотками.

Корсаков удовлетворенно кивнул. Вениамин скупо усмехнулся и жестом пригласил следовать за ним.

Они вышли с другой стороны кузни. Здесь, в саду, довольно сильно заросшем травой и кустами смородины и крыжовника, стояла увитая хмелем беседка. В беседке пыхал самовар, увенчанный заварным чайником, на столе стояли чашки, сахарница, лежали в плетеной корзинке баранки и пряники.

– Угощение в русском стиле, – сказал Корсаков.

– Чай, кофе? – спросил, присаживаясь на широкую скамью, Гладышев.

– Конечно, чай. Кофе из самовара – это дурной вкус.

Вениамин удовлетворенно хмыкнул и поставил перед гостем чашку с блюдцем.

Чай был крепким и вкусным, со смородиновым листом и, возможно, мелиссой. Корсаков с наслаждением выпил чашку, налил вторую. Вениамин не спеша прихлебывал из блюдца, вприкуску с кусковым сахаром. Пододвинув Корсакову корзинку с баранками, сам взял одну, без видимого усилия раскрошил ее в кулаке и захрустел, перемалывая крепкими зубами.

– Гой, ты Русь моя родная… – пробормотал Корсаков, вытирая выступивший на лбу пот.

Легкий ветерок шевелил листья яблонь, жужжали пчелы, потрескивали угли в самоваре.

Допив чай, Игорь откинулся на скамейке, закурил. Гладышев, с неодобрением покосившись на сигарету, налил себе еще чашку.

– А ты, Веня, неплохо устроился, – сказал Корсаков. – Свой дом, тут же рабочее место. Видать, неплохо современные кузнецы зарабатывают.

Вениамин едва заметно пожал плечом, сломал в кулаке еще одну баранку.

– А кто это к телефону подходил? – спросил Корсаков. – Секретарша или жена? Очень, понимаешь, оберегает она тебя от посетителей.

– Угу.

– А там кто? – Корсаков обернулся к кузне. – Ученики или подмастерья? Детей-то завел или не торопишься пока?

– Угу.

– Веня, – с чувством сказал Корсаков, – ты рискуешь потерять самое ценное приобретение человечества за всю историю цивилизации – членораздельную речь.

– Угу.

– Сколько мы не виделись? Лет семь, восемь? А ты сидишь, как пенек с глазами, и баранки трескаешь.

– Ну… я думал, ты спросить чего хочешь, – буркнул Вениамин.

– Ты не рад, что ли, моему приезду? От работы тебя оторвал? Ну, извини! – Корсаков развел руками.

– Да рад я, рад. Ты же знаешь: не любитель я языком чесать. Бери вот баранки, пряники. Пить я с утра не буду – работать еще, да и не большой я любитель выпивки.

– Молодец, – одобрил Корсаков. – Тогда давай о деле. Я там кое-что привез, хотел бы тебе показать.

– Тащи сюда.

Корсаков через кузню вернулся к машине, вынул из багажника сверток. Парнишка все так же смотрел в окошко из огнеупорного стекла. Отсветы пламени играли на его серьезном лице. Два молотобойца выволокли из печи раскаленную заготовку и, бросив ее на наковальню, принялись отбивать, чередуя удары большого молота и двойные удары молотка. На Корсакова они не обратили никакого внимания.

Вениамин освободил стол, переставив посуду и корзинку на скамью. Корсаков положил сверток, развернул его и присел напротив Гладышева, наблюдая за его реакцией.

Вениамин отставил чашку, степенно вытер усы платком и наклонился вперед, рассматривая клинки. Брови его поползли вперед, нависая над глазами. Коротко глянув на Игоря, он осторожно взял обеими руками меч и поднес к глазам. Большим пальцем проверил остроту лезвия, щелкнул ногтем по клинку, склонив голову, прислушался. Цокнув языком, приподнял бровь, снова быстро посмотрел на Игоря, затем, отложив меч, взял в руку обломок «карабелы». Внимательно осмотрев клинок на изломе, отложил его и откинулся на спинку скамьи.

– Спрашивать, откуда они у тебя, наверное, не стоит, – сказал он.

– Я могу что-нибудь придумать, но оно тебе надо?

– Не надо, – согласился Вениамин. – Что ты хотел узнать?

– Прежде всего: можно ли починить саблю?

– Вряд ли. Конечно, я могу сварить обломки, но место шва скрыть не удастся. Вид будет не тот. Если она дорога, как память, то сойдет, но серьезный коллекционер такое оружие не оценит. Можно переварить и отковать новый клинок из металла старого, но качества того уже не будет.

– А если заменить клинок?

– Можно. Я могу провести анализ металла, приблизительно, подобрать сталь, сходную с той, из которой клинок сделан. Форма и свойства будут идентичны или почти идентичны. Хотя, конечно, ценность этого оружия именно в целостности его. Никогда не видел столь качественно сохранившегося оружия, если, конечно, это не новодел.

– Это оригинал, – сказал Корсаков. – Так, во всяком случае, меня уверяли.

– После анализа я смогу сказать точно. Если судить по внешнему виду, по структуре металла на изломе, я бы датировал этот клинок началом – серединой семнадцатого века. Ты хоть представляешь его стоимость?

– Весьма смутно, – признался Корсаков.

– Вот то-то и оно. Здесь не одной тысячей долларов пахнет.

– Мы можем сделать так: я оставлю саблю у тебя и спрошу хозяина, что он предпочтет. А что по поводу меча?

Гладышев снова взял меч в руки, прищурившись, полюбовался лезвием и кивнул Корсакову, приглашая следовать за собой.

Они прошли к кузне. Из кучи валявшихся на земле арматурин Гладышев выбрал одну, около полутора метров длиной, вертикально воткнул ее в землю. Отступив на шаг, он примерился, сузив глаза, поднял меч и, с резким выдохом, рубанул наискось. С тонким звоном срубленный кусок скользнул вниз и воткнулся в землю. Вениамин внимательно осмотрел лезвие меча, прищелкнул языком, затем вытащил арматурину из земли и показал Корсакову срез.

– Я не сумею не то, что сварить подобный металл, – даже отдаленно не представляю, как это возможно. Про заточку лезвия я просто промолчу.

– А знаки на клинке?

– Совершенно незнакомый язык. Причем, – Гладышев всмотрелся в сталь, – это не набивка и не инкрустация. Узоры обычно получаются путем набивки штампом-штемпелем определенного узора на заготовку. Еще есть так называемый «дикий дамаск», который образуется в результате случайного перемешивания слоев металла при ручной ковке. Можно соединить эти методы. Существует также дамаск, называемый «харалужным» или «турецким». Это когда клинок отковывается из туго скрученных прутков неоднородного металла, – сев на любимого конька, Вениамин утратил обычную неразговорчивость. – В древности у кузнецов было много семейных секретов. Тайны хранили и передавали из поколения в поколения. Некоторые дошли до нас, как, например, закалка клинков в соке незабудки, другие явно превратились в легенду. Вроде той, что арабские кузнецы охлаждали сталь только в теле нубийских рабов строго определенного возраста. Все, что я могу, это весьма приблизительно определить возраст этого оружия. Если тебе необходимо, можно провести лабораторный анализ стали, но это все, чем могу помочь. Одно скажу точно: по качеству работа превосходит все, что я когда либо видел.

– И когда примерно могли изготовить такое оружие?

– Формой он похож на мечи, сделанные в Западной Европе. Если судить по внешнему виду, это середина – конец четырнадцатого века. До этого мечи, в основном, использовали, как рубящее оружие. То есть клинок был достаточно плоский, и его можно было относительно легко согнуть. Раньше клинки сечением напоминали линзу. Стачивая плоскость в так называемый «дол», им добавляли легкости и улучшали рубящие свойства. Начиная с конца тринадцатого века, меч, в связи с использованием тяжелой брони, стали использовать как колющее оружие. Для жесткости он приобрел грани, а дол стал более узким. На двуручных мечах перед эфесом лезвие не затачивали. Эту часть меча покрывали насечками или оборачивали кожей, чтобы по ней не скользила рука.

За разговором они вернулись в беседку и присели к столу.

– А где могли его сделать?

– Клейма оружейника нет, если не считать эти письмена. Можно предположить, что он изготовлен в Западной Европе, поскольку арабское оружие имело более изящные формы и было относительно легким. Здесь же у нас классический «полуторник», то есть можно работать мечом и одной, и двумя руками. Черт возьми, – Вениамин снова поднес меч к глазам, – я дорого бы дал, если бы мне удалось провести анализ металла! Что скажешь?

– Это надолго?

– Мне бы хоть частичку его отколоть. Совсем маленькую, а? – вид просящего Веньки был настолько необычен и не вязался с его суровым обликом, что Корсаков улыбнулся.

– И насколько маленькую частичку?

– Даже заметно не будет.

– Ладно, давай. Здесь можно посидеть?

– Посиди, конечно, – Гладышев обрадовано вскочил на ноги. – Я мигом! – Он выскочил из беседки и рысью удалился в сторону дома.

Корсаков закурил, сделал себе кофе, благо самовар не остыл.

Звякнул колокольчик на двери дома, и на дорожке, ведущей в беседку, показалась молодая женщина с подносом в руках. Она была в длинном платье, облегавшем фигуру, рыжие волосы уложены в затейливую прическу. Возможно, в доме она и смотрелась органично, но в саду, среди старых яблонь и почти одичавших ягодных кустов, казалась неуместной.

Игорь поднялся при ее приближении. Женщина улыбнулась.

– Игорь Алексеевич? Здравствуйте! Меня зовут Инга Юрьевна, – она поставила на стол поднос с бутылкой армянского коньяка, блюдечком с нарезанным лимоном и вазой с фруктами.

– Это что ж за великолепие? – полюбопытствовал Корсаков.

– Вениамин Владимирович попросил угостить вас.

– Так я же за рулем, – с сожалением заметил Корсаков.

– Ну, тогда фруктов отведайте.

– А скажите, Инга Юрьевна, почему при упоминании Павла Воскобойникова вы заметно смягчились при нашем телефонном разговоре? Мне даже показалось, что если бы я его не упомянул, вы бы так и не сказали Вениамину, что я звонил.

– Вы правы, – женщина мягко улыбнулась, – не сказала бы.

– Так в чем же дело?

– В том, что именно благодаря Паше Воскобойникову я вышла замуж за Вениамина.

– А-а-а, так он женат, – пробормотал Корсаков. – Позвольте, Пашка в отношениях с женщинами – полный дебил, простите за такое сравнение. Так каким же образом…

– Очень просто, – Инга налила себе чаю без сахара, уютно расположилась на скамейке. – Я работала преподавателем в Хотьковском училище, а Паша был знаком с директором. Однажды, несколько лет назад, он привез в училище Вениамина: тот хотел пройти курс обучения кузнечному делу. Договорились, что обучение будет заочное, и несколько раз в год Вениамин приезжал, привозил работы, сдавал зачеты. У него серьезная художественная подготовка, и обучение давалось ему сравнительно легко. Мы стали с ним друзьями, хотя, признаюсь, я рассчитывала на большее…

– Они с Пашей одного поля ягоды, – улыбнулся Корсаков, – женщин оба боятся, как монастырский послушник.

– Вы правы, но Вениамин все-таки набрался смелости сделать мне предложение…

– А почему вы иногда называете его по имени-отчеству?

– Веня слишком мягок с клиентом, и поэтому общение с заказчиком, а так же со знакомыми я взяла на себя.

– У вас хорошо получается, – ядовито заметил Корсаков.

– Спасибо, я стараюсь, – как ни в чем не бывало ответила Инга.

– Веня надолго пропал? – взглянув на часы, спросил Корсаков.

– Сказал: минут двадцать – тридцать. Что вы такое ему дали, что он чуть нос себе не расквасил на лестнице, когда поднимался в лабораторию?

– Раритетное оружие. Он хочет провести анализ металла.

– Да, при упоминании о древних мечах, саблях, алебардах и прочем он совершенно теряет голову. У него есть мечта – выковать новый Эскалибур. Вы не поверите, но чердак этого дома полностью завален материалами о временах короля Артура.

– Наверное, это неплохо, когда у человека есть хобби, – пожал плечами Игорь.

– Если оно не становится навязчивой идеей. В последнее время он стал успокаиваться, а тут вы с этим оружием, – Инга покачала головой. – Снова будет ходить, как сомнамбула. Клиенты начнут нервничать, ученики бездельничать, а меня он совсем перестанет замечать.

– Сочувствую, но я же не знал.

– Да ничего, Игорь… Вы позволите мне так вас называть?

– Конечно, ради бога!

– Ничего страшного в этом нет, но в такие моменты я ощущаю себя лишней.

– Женщина для художника лишней быть не может, – галантно возразил Корсаков.

Инга погрозила ему пальчиком:

– Я знаю вашу репутацию, так что давайте без комплиментов… А вот и Веня.

Гладышев шагал к ним от дома, и на лице у него было такое удовлетворение, что Корсаков сразу поверил жалобам Инги на увлечение мужа. Вениамин на ходу полировал меч мягкой тряпочкой. Подойдя, он протянул клинок Корсакову:

– Вот, посмотри, почти ничего не заметно.

Игорь внимательно осмотрел меч и увидел едва заметную щербинку возле гарды, куда указывал палец Гладышева.

– Это было не просто, – с уважением к качеству стали сказал Вениамин. – Знаешь, я тут подумал… За то, что ты мне позволил отколоть кусочек, я отремонтирую «карабелу» бесплатно.

– Тем лучше, – Корсаков положил на стол обломки сабли, завернул меч и поднялся. – Ну, мне пора. Веня, можно будет узнать результаты анализов?

– Конечно. Оставь номер телефона, и я тебе позвоню.

Корсаков продиктовал номер и, сопровождаемый супругами Гладышевыми, направился к выходу. Ученики кузнеца оставили работу и вышли подышать свежим воздухом. Проходя мимо, Вениамин что-то буркнул в их сторону, и они вернулись к наковальне. Уже выходя из кузницы, Корсаков услышал, как застучал молот и, контрапунктом, зазвенел молоток.

Вышли за ворота. Дом Гладышева стоял последним в ряду домов перед длинным пологим спуском к окруженному ивами пруду. Дальше виднелся запустелый парк.

– Говорят, там была усадьба бабки Лермонтова, – сказала Инга, взяв под руку мужа и прислонившись к его плечу. – Все собираемся сходить, да недосуг.

– А вот я приеду как-нибудь в гости, и сходим, – сказал Корсаков, пряча сверток с мечом под запасное колесо. – Хотите, Пашку позовем?

– Очень хотим, – сказала Инга, взглянув на мужа.

Вениамин кивнул:

– Угу.

К нему вернулась обычная неразговорчивость.

Корсаков пожал ему руку, кивнул Инге и сел в машину.

– Ты там осторожнее, в низине, – проворчал Гладышев. – Бывает, глину ручей наносит. А зимой каток. В горку только с разгона и въедешь.

– А сейчас лето, – Корсаков беззаботно ухмыльнулся, махнул рукой, прощаясь, и дал газ.

Дорогу он запомнил хорошо, поэтому, не плутая по поселку, выехал на спуск, ведущий к ручью, аккуратно преодолел его – спешить было некуда, – и двинулся в сторону Химок. Два черных джипа, стоявших на обочине, привлекли его внимание. Он даже было подумал, что это Сань-Сань, но тот любил машины побольше, посолиднее.

Автомобили стояли друг за другом, сквозь затененные стекла пассажиров не было видно, но водитель одной из машин что-то выспрашивал у бабки, сидящей на скамейке перед домом. Корсаков проехал мимо, водитель обернулся ему вслед. Он был одет в темные джинсы и черную кожаную куртку. Наряд дополняли серые кроссовки и черная под горло рубашка. Корсаков, глядя в зеркало заднего вида, увидел, что водитель сел в передний джип и машины двинулись в направлении, откуда Игорь только что приехал. «Может, к Веньке клиенты, – подумал Корсаков, – или еще к кому в гости». В поселке, где жил Гладышев, все дома были, как на подбор: кирпичные, двух– и трехэтажные, с большими участками.

Уже на въезде в Химки Корсаков внезапно почувствовал беспокойство. Он остановил «daewoo» на обочине и задумался. В последнее время он стал доверять таким вот неожиданным сигналам, предупреждающим об опасности, или просто неясному ощущению надвигающейся угрозы. Что могло вызвать подобное состояние сейчас? Поведение Вениамина и его жены? Разговор о происхождении меча?

Корсаков откинулся на сиденье и закрыл глаза, прокручивая в памяти прошедший день. Вроде все было в порядке: звонок к Гладышевым, поездка, встреча. Что-то произошло уже потом. Джипы! Черные машины, похожие на катафалки! Только один из знакомых Корсакова предпочитал разъезжать на таких автомобилях в сопровождении крепких ребят, одетых в черное…

Игорь развернул машину и вдавил педаль газа в пол.

* * *

Два черных джипа стояли вплотную к воротам Гладышева, загораживая выезд. Корсаков проехал чуть дальше, мельком увидев за полуопущенным стеклом лицо водителя. Остановив «daewoo» возле увитого хмелем забора, он вышел из машины и нерешительно направился к воротам, поминутно оглядываясь, словно стараясь сообразить, туда он приехал или ошибся. Конечно, если водитель джипа знал его в лицо, то прием не сработает, но придумывать план времени уже не было.

На счастье Корсакова водитель его не узнал. Игорь подошел к передней дверце. Мужчина равнодушно взглянул на него.

– Слышь, командир, – сказал Корсаков, – Васька Огуречников не здесь живет?

– Понятия не имею, – процедил мужчина.

– А адрес вроде бы этот…

– Ошибся ты, мужик. Ехал бы ты дальше.

– Дальше так дальше, – кивнул Корсаков. – О, а это чего такое? – он вытаращил глаза, глядя водителю за спину.

Трюк был дешевый и затасканный, но сработал: мужчина оглянулся, а когда, не увидев ничего интересного за спиной, повернулся к Корсакову, тот через опущенное стекло врезал ему кулаком по челюсти. Мужчина завалился на пассажирское сиденье.

– Ну вот, – проворчал Корсаков. – А то «дальше езжай».

Он подошел к воротам. Калитка была заперта. Вернувшись к «daewoo», Корсаков влез на капот, потом на прогнувшуюся под его тяжестью крышу автомобиля, осторожно выглянул из-за забора. Двор был пуст, через распахнутые двери кузницы не доносилось ни звука.

Игорь выпрямился, взялся руками за верхнюю планку забора и одним движением перемахнул во двор. Упав, перекатился вбок, приподнявшись, прислушался. Было по-прежнему тихо.

Перебегая от куста к кусту, он подобрался к дверям кузницы, заглянул внутрь. Паренек, который давеча наблюдал сквозь стекло за каким-то процессом, лежал на полу. Руки его были стянуты скотчем за спиной, рот заклеен еще одной полосой прозрачной ленты. Корсаков вошел внутрь. Глаза парня распахнулись от испуга. Корсаков присел возле него на корточки.

– Я – свой, – прошептал он. – Понял?

Паренек кивнул.

– Сейчас я тебя развяжу, но говорить будешь шепотом.

Корсаков резким движением сорвал с лица парня ленту, тот коротко простонал, но тут же замолк, испуганно вращая глазами.

– Сколько их было? – шепотом спросил Корсаков.

– Трое и один командовал, – прошептал парень. – Высокий, в плаще. – Он испуганно покосился на дверь. – Один, по-моему, остался там, а остальные пошли в дом. Витьку и Саньку они тоже связали: я видел через приоткрытую дверь.

Игорь размотал ленту на его запястьях.

– Я освобожу ребят, и бегите за ворота. А там… ну, не знаю… к пруду, что ли. Если мы с Вениамином не выйдем через полчаса, дуйте в милицию. Понял?

– Понял, – парнишка, обламывая ногти, рвал с ног скотч.

Корсаков прошел к двери, ведущей во второе помещение, прислушался. Если там остался один и если он безоружен или не успеет выстрелить, есть реальный шанс справиться с ним. Даже если он закричит – до дома довольно далеко, и при закрытых дверях там ничего не услышат.

Осторожно приоткрыв дверь, Корсаков оглядел помещение. Два паренька, которые ковали заготовку, лежали возле кучи угля, спиной друг к другу. Мужчина в кожаной куртке, стоя спиной к Корсакову, смотрел в сад, прислонившись к косяку.

Проскользнув внутрь, Игорь пошел к нему неслышными скользящими шагами. Связанные молотобойцы выпучили глаза. Корсаков приподнял ладонь, призывая их к спокойствию, но было поздно: один из ребят пошевелился, пытаясь перекатиться на другой бок. С кучи осыпался уголь, и мужчина возле двери стал медленно оборачиваться.

Корсаков прыгнул вперед. Видимо, мужчина успел уловить краем глаза движение за спиной. Он резко подался в сторону, разворачиваясь навстречу Корсакову. Игорь узнал его – он спас Корсакова, буквально выдернул его из-под колес автомобиля, когда тот метался по Москве в поисках карт таро. Однако делать было нечего: сегодня спаситель был на стороне врага. Впрочем, может, и не врага, но не друга, это уж точно.