Текст книги "Суворовец"

– Однако…

Однако умная девочка! Много чего знает и поясняет вполне доходчиво. Вон, даже глазки засверкали!

На ночлег расположились в общей опочивальне. В связи с войной постояльцев оказалось немного, так что, можно считать, ночевали одни, вольготно расположившись на постеленной на пол кошме. Еще было двое купцов из соседнего городка Базарджика, те заняли верхнюю комнату, куда велели подавать и ужин. Нелюдимы какие-то. Угрюмые, горбоносые, похожие, словно родные братья… Так, может, это и были братья. Может… черт с ними, да… Однако у обоих за поясом кинжалы в сафьяновых ножнах! Не особо заметно под накидками-фередже, но… Христианам же не полагается носить оружие, по крайней мере так говорила Бояна… Странные купцы. Хорошо, что поднялись к себе, ушли.

За день большой глинобитный дом – караван-сарай, как говорили турки – нагрелся на солнце, было не просто тепло, а как-то и душновато. Особенно после того, как поели.

Цыганистый болтун – звали его Рошко – попытался было распахнуть дверь, но тут же получил затрещину от кого-то из возниц.

– Тю! Посейчас все тепло выпустишь – как бы не замерзнуть ночью.

Прав был погонщик, прав – ночи-то уже стояли холодные, осенние. Градусов десять-пятнадцать.

– Ну, давай, зачинай, Рошко! – подложив под голову котомку, распорядился приказчик.

О, этого парня не надо было упрашивать долго! Тут же уселся у двери, скрестив ноги. Свернул глазами:

– Ну-у, слушайте. Было это в старину, когда и нас с вами, и наших дедов не было. Сошлись на Косовом поле два войска…

Так и уснули – под рассказ Рошко. Захрапели все: возчики с помощниками – почти сразу, приказчик еще поворочался… Рассказчик тоже умолк, растянулся на кошме…

Смежил веки и Алексей… да вдруг услышал рыдания. Приглушенный плач. Повернулся, погладил девчонку по голове, шепнул:

– Ну, не плачь. Что ты! Понимаю – тяжело…

– Тяжело, – согласилась Бояна. – Как там отца похоронят? Где? И когда еще я буду в Варне? Может быть, никогда… Ах, отец, отец…

Девушка уткнулась Алексею в плечо, и тот осторожно погладил ее по спине. Хорошо, что все спали одетыми, лишь сняли плащи, обмотки и обувь…

Тишина стояла кругом, слышно было, как спрыгнул с лестницы кот, пробрался на кухню, сверкая во тьме зелеными, как светофоры, глазами.

– Тсс! – девушка вдруг встрепенулась и приподняла голову. – Слышишь?

– Что?

– Ну, вот это… Шепот, шаги… Ты говорил про купцов с кинжалами… Смуглые, горбоносые?

– Ну да, – шепотом отозвался Ляшин.

– Это не христиане, – Бояна дернулась. – Я видела их на заднем дворе, еще до темноты. Они молились!

– Ну, молились, и что? Мы тоже…

– Ты не понял! – резко возразила девчонка.

Как она все же похожа на Катю! Мало того что одно лицо, так и голос, и манеры схожи. Катерина вот точно так же дергала шеей. И нервничала, когда ее не сразу понимали.

– Они расстелили коврики и клали поклоны в сторону Мекки, – все же пояснила Бояна.

– Значит, это мусульмане, – спокойно согласился молодой человек. – И что с того? Они не могут ночевать среди христиан?

– Да могут… Только – с чего бы им шептаться-то? Точно таятся кого…

– Так это, чтоб нас не разбудить!

Бояна хмыкнула:

– Ой ли? И с кем это они там шепчутся? Надо бы пойти взглянуть… Мне одной страшновато как-то.

Вместо ответа Ляшин поднялся на ноги и подал девушке руку. Вытянутое в длину помещение опочивальни освещалось лишь желтоватым огоньком лампадки, висевшей в углу, под иконой святого Николая Мир-ликийского. Осторожно, чтобы не разбудить спящих, и, не дай бог, не наступить кому-нибудь на руку, молодые люди пробрались к выходу и приоткрыли дверь. Их появление во дворе вовсе не должно было вызвать какие-то подозрения: мало ли, может, животы прихватило, или тоже вдруг собрались уехать. Да просто за волами приглядеть, подкинуть в ясли сена! Да и вообще – приглядеть за возами. А то шастают тут в ночи всякие!

– К волам и пойдем… – осматриваясь, шепнула Бояна.

Ночь была темной, лишь узенький серп месяца освещал двор. Хотя где-то далеко за лесом уже брезжил рассвет, высветливая край неба.

– Вот они! – девушка подошла к телеге и обернулась. – Стоят у летней кухни. Нас заметили, да. Замолчали… Вот что! Ты повозись здесь, а я подберусь, послушаю.

Ляшин чуть не поперхнулся. Подберется она… Ну, авантюристка! Такая же, как и Катерина. Да постой же!

– Давай-ка, лучше я!

– Ты знаешь турецкий?

Молодой человек хотел было схватить Бояну за руку, удержать, да куда там! Вот ведь какая своевольная… А ведь выглядела тихоней и плаксой!

Делая вид, что поправляет рогожку, Ляшин напряженно вслушивался в ночную тишь, нарушаемую лишь писком мышей да хлопаньем крыльев какой-то ночной птицы. Да еще стражники перекрикивались на башнях.

– Истанбу-у-ул!

– Изми-ир!

– Эдирн-е-е! – доносилось издалека.

Показалось, или и впрямь стало светлее? Похоже, да – на востоке уже алела заря, оттеняя чернильную синеву неба.

Молодой человек обернулся, прислушался… Да, с летней кухни вновь донеслись приглушенные голоса…

И кто-то снизу вдруг ухватил за ногу! Ляшин отпрянул…

– Тсс! Это я же!

– Бояна! Ты…

– Пойдем… – девушка сверкнула глазищами. – Сейчас вот зададим волам сена и спокойно уйдем. Ни от кого не скрываясь.

Так и сделали. Набросали волам сена в ясли да пошли себе, никого не боясь. Переговаривались и негромко смеялись!

– Смотри, какая луна! Как ятаган.

– Да ничуточки не похоже!

В опочивальне Бояна некоторое время сидела молча… Потом разбудила приказчика.

– Там, во дворе, турки. Двое. Притворяются купцами.

– Турки? Притворяются?

– Тсс! Они говорили о нас. Кто-то из местных слуг рассказывал о том, куда мы едем. Зачем им знать? Почему шепотом, ночью?

* * *

Утром отправились в путь. Рано, по росе, едва только посветлело, едва поднялся над пряной осенней травой золотистый край солнца.

Бояна рассказала Серкану о странных купцах и об их ночных разговорах. Предупредила – не разбойники ли?

– В Базарджике все такие! – беспечно отмахнулся приказчик. – Турки – турки и есть. А нападать на нас – зачем? Что с нас взять – мед да сушеную рыбу? Да и людно здесь кругом. Всюду войска, солдаты – сипахи и левенды. Сам его величество султан, да продлит Бог его годы, лично следит за порядком на всех дорогах империи! Забыла?

– Все же таки надо быть осторожней!

Упрямо сжав губы, девушка отошла, уселась на край телеги. Алексей подвинулся, незаметно для всех погладил девчонку по руке – успокаивал. И впрямь дорога казалась людной: то и дело попадались повозки, арбы да телеги, туда-сюда сновали всадники: казенные курьеры на сытых сменных лошадях, да караульные разъезды сипахов, или, как они именовались с недавних времен – силякдаров. Враг – русские – был совсем рядом, двести пятьдесят – триста километров, а то и того меньше!

К обеду сделали привал на берегу небольшой речки, текущей меж двух холмов. Развели костер, сварили похлебку из муки и проса, перекусили да растянулись на солнышке – отдохнуть. Молодежь, а с ними и Ляшин с Бояной, подались в орешник. Собрав давно уже созревшие орехи, тут же их и кололи – рядом, на камнях. Вкусно!

– Алексей… – оглянувшись, Бояна поднялась на ноги. – Мне бы к ручью, помыться… А ты посмотри тут… Ну, чтоб никто.

– Ага, гляну. Иди, иди, не стесняйся.

Бросив жилетку, девчонка убежала в камыши… Вскоре послышался плеск, даже вскрик… Видать, холодно!

Хотя… вот, снова вскрикнула… То ли действительно – холодно, то ли звала…

– Эгей! Айда к реке! Купаться!

Ага, явились, не запылились! Выбежав из орешника, мальчишки помчались к речке, на ходу сбрасывая одежду.

– Эй, эй! Погодите! – вспомнив наказ своей юной спутницы, Ляшин торопливо сорвался с места. – Рошко, эй, Рошко! Там это… Телегу бы посмотреть, поправить…

– Телегу? – озадаченно обернулись парни.

– Да, а то она скрипит, кажется…

Эти ребята немного понимали русский, все же языки-то схожи… Молодой человек нарочно говорил громко, тянул слова – что та, кому надо, услышала бы, чтоб хотя бы одеться успела.

– Эгей! – неожиданно донеслось с реки. – А водица-то теплая! Айда-а!

Ага, хмыкнул Ляшин. Видать, успела одеться.

– Эгей! Мы бежим… А телегу потом посмотрим, успеем…

Голые мальчишки выбежали к реке и с разбега бросились в воду… Нисколечко не смутив усевшуюся на камень Бояну. Да, та успела уже надеть и узкие черные штаны, и просторную сорочку из беленного на солнце льна. Мокрые темно-русые волосы скрывали шею, а вот на плечи не падали, этакое каре.

– Правильно сделала, что остригла, – подойдя, Алексей уселся рядом. Скосил глаза и закашлялся, увидев проглянувшую в разрезе рубашки грудь, пусть еще небольшую девичью, но… Видно, что не мальчик! Да и тоненькая талия, и бедра…

– Ты рубаху-то в штаны не заправляй… Потом заправишь.

– Да ладно, – отмахнувшись, негромко засмеялась девчонка. Потом закусила губу и враз стала серьезной. Наверное, вспомнила погибшего отца…

– Там, на том берегу… Я видела тех, смуглых! Они едут за нами.

– Так, может, показалось? А, если и едут – так в Базарджик. Они же оттуда, да?

Бояна кивнула и повела плечом:

– Они так смотрели… Прятались в кустах. Зачем-то следят за нами, да!

– За нами? – рассмеялся Ляшин. – Может быть – за тобой. Извини – купающаяся молодя дева! Красивая… Да, да, ты – очень красивая. Чего бы и не посмотреть? Хорошо еще, тебя тут не украли.

– Ой, я специально кричала! – девушка растянула губы в улыбке, на раскрасневшихся после купания щечках ее заиграли ямочки. – Чтоб услышали. Чтоб те – испугались. Сама тоже испугалась, по правде сказать.

– Я тоже громко говорил.

– Я услышала.

Голый Рошко выбрался на берег первым. Запрыгал на одной ноге, вытряхивая набравшуюся в уши воду. Бояна даже не покраснела, лишь отвела взгляд, посмотрела куда-то вдаль, на вершину поросшего лесом холма, на небо.

– В Базарджике мы будем к вечеру, – задумчиво протянула девушка. – Если те смуглолицые оттуда – так завтра мы их больше не увидим. Если же снова заметим…

– Тогда и подумаем, – может, и дорогу сменим.

– Не сменим. До Кючук-Кайнарджи тут дорога одна.

Она и до Базарджика была одна. Петляла между холмов. Взбиралась на крутояры… а вот нырнула в лес! Густой, темный. Красные гроздья рябин и прозрачно-золотистые липы сменились высоченными грабами, буками с заскорузлыми – в три обхвата – стволами. Желто-красная, еще не успевшая облететь листва совсем не пропускала солнце, густой подлесок дышал сыростью и какой-то непонятной угрозой. Дорога сузилась, под колесами повозок захлюпали лужи.

А здесь ведь очень удобно напасть! – вдруг подумал Ляшин. Да, где-то впереди – и позади – всадники, люди… Но… если все провернуть быстро…

– Делиорманский лес, – сплюнув, пояснил возница. – Его проедем – там и постоялый двор.

– Базарджик?

– Базарджик, да.

Вылетевшая из кустов стрела угодила прямо в грудь Тимофею! Вторая поразила бы и сидевшего рядом с ним Серкана, да тот вовремя спрыгнул с телеги, упал в траву, закричал:

– Лиходеи! Всем по сторонам, живо!

Караванщики тут же разбежались с завидной быстротой и проворством. Видать, не раз уже сталкивались с разбойниками и прекрасно знали, что делать. Брызнули по кустам, затаились – иди их тут, поищи! Без собак – гиблое дело. Лесище густой – в пяти шагах ничего не видно. Ну, а что еще делать безоружным людям?

Дернув девчонку за руку, Ляшин бросился вместе со всеми, укрывшись за толстым стволом граба, в густых зарослях можжевельника. Тут же прибежал и Никодим…

– А, Никодим Иваныч! Что там с Тимофеем? Надо бы глянуть.

– Да что уж глядеть, – старый солдат с грустью махнул рукой. – Не свезло – стрела прямо в сердце. Мертвее мертвого. Вот ведь судьба!

– Может… – Никодим вдруг вытащил из-за пояса нож.

– Не стоит, – покачала головой Бояна. – Кто знает, сколько их там? Те двое лишь соглядатаи, разведка.

По всему лесу вдруг разнесся свист – разбойники подавали друг другу сигналы.

– Вы тут побудьте… А я посмотрю… Осторожно…

Выбравшись из можжевельника, Ляшин змеей проскользнул между деревьями… и вовремя! Кривоногий злодей в черной воинской куртке и синем тюрбане уже замахивался на бедолагу-приказчика огромной саблей… Алексей не рассуждал, что делать. Просто с разбега пнул лиходея в бок! Хороший вышел удар – закачаешься! Что-то типа майя-гири… Нет, карате Ляшин не занимался. Увлекался когда-то борьбой, потом – боксом – всего понемногу. Звезд с неба не хватал, но за себя постоять мог. И за других – тоже… Только вот убивать – вряд ли…

Разбойник упал, выронил саблю… И тут же прыжком поднялся на ноги! Выхватил из-за пояса ятаган, бросился на обидчика! Хорошо, Алексей успел подхватить упавшую саблю!

Хорошо-то – хорошо, да ничего хорошего! Фехтовать-то Ляшин не умел, никогда этим не занимался. Сабля – убойное оружие, а ятаган – по сути просто большой нож, правда идеально сбалансированный и отточенный, но против сабли…

Алексей успел взмахнуть клинком лишь раз… Кривоногий хищно сузил глаза. Сверкнул ятаган… и выбитая из рук Алексея сабелька улетела в густые кусты!

А лиходей же… Вдруг осел, держась за грудь. Синяя рубаха его окрасилась кровью, казавшейся здесь, в лесной полутьме черной, как деготь.

Ляшин обернулся…

Позади маячили Бояна с Никодимом. Похоже, девчонка-то нож и метнула. Ну да, она…

– А где вообще разбойники-то? – удивленно повел глазами молодой человек.

И впрямь, кроме этого кривоногого у повозок больше никого не было! Не размахивали саблями коварные лиходеи, не прыгали вокруг телег, не хватали мед и рыбу…

– Им наше добро не нужно, – Серкан напряженно осмотрелся и сплюнул. – Тем более за нами сипахи едут, я видел. Боюсь, дело гораздо хуже.

– Да куда уж хуже-то?

Около мертвого Тимофей уже хлопотал Никодим Иваныч. Закрыл покойнику глаза, уселся горестно рядом, перекрестился:

– Упокой, господи, душу раба твоего…

Позади, на дороге, послышался топот копыт – из орешника показался отряд сипахов во главе с бравым офицером-эфенди, одетым, как франт: коричневый приталенный камзол с золотым шитьем, небрежно наброшенный поверх кирасы, темно-голубой тюрбан, юфтевые синие сапоги, длинная, с золотым эфесом, сабля, и за поясом – два пистолета. Красавец-парень – худощавый, с узким белым лицом, щегольскими усиками и рыжеватой бородкой. В левом ухе – золотая серьга с крупным зеленым камнем. Изумруд? Или попроще что?

– Что случилось? – тут же прояснив, кто перед ним, франт повторил свой вопрос по-болгарски, да сам же ответил: – Похоже, на вас напали разбойники. Сколько их было?

– Да мы и не видели толком никого, господин, – поклонившись, честно признался Серкан. – Вот наша подорожная. Часть моих людей, как видно, погибла, или…

– Ваши люди… Сколько? Кто? – деловито уточнил турок. Остальные сипахи молча гарцевали рядом. Совсем небольшой отряд. Всего-то дюжина человек – разъезд.

– Да… – приказчик раскрыл было рот и тут вдруг увидел выходящих из лесу погонщиков. – Все вроде целы… Кроме… А где ребята? Помощники где?

– Так они во-он к тому дубу рванули… Может, прячутся до сих пор.

– Вы бы велели потрубить в трубу, господин лейтенант! – с поклоном улыбнулась Бояна.

Эфенди нахмурился:

– Молчи, бача! Сам знаю…

Повернулся, щелкнул пальцами… Один из сипахов вытащил из-за пояса сверкающую трубу, приложил к губам, заиграл какой-то победный марш!

Из лесу никто не явился…

– К дубу, говорите? – турок спешился, его примеру последовали еще четверо. – Пойдем-ка, глянем…

У старого раскидистого дуба что-то произошло. Примятая трава, раздавленные желуди, следы копыт… даже обрывки веревки!

Эти-то обрывки и привлекли внимание эфенди. Наклонившись, щеголь лейтенант поднял веревку, понюхал, едва ль не попробовал на вкус…

– Морская веревка… Такой обычно вяжут пленных.

– Так я и знал, господин лейтенант, – горестно вздохнул Серкан. – Не за медом они явились и не за рыбой. За людьми!

– Ну да, это людокрады, – эфенди согласно кивнул и что-то крикнул своим. Распорядился.

– Поиск мы сейчас проведем, но… вряд ли кого поймаем. Это – шайка Кривого Абдуллы. Он вырос в этом лесу. Искать разбойников здесь бесполезно.

– Кривой Абдулла… – удивленно протянул приказчик.

– Вы что же, о нем не слышали?

– Ну… так… Что-то болтали люди.

Ах, права оказалась Бояна, права! В одном слегка ошиблась – не простые разбойники, а людокрады! Не на мед да сушеные рыбу позарились – на молодых парней. Продать их можно было контрабандой, тайным работорговцам, что не брезговали никаким живым товаром, даже из числа подданных его величества султана Абдул-Хамида, да продлит Аллах его годы.

Надо отдать должное, командир сипахов тщательно записал приметы украденных подростков, обещав передать их на ближайшем постоялом дворе – стражникам или янычарам.

– Как хоть еще и тебя не украли, – прощаясь с эфенди, Серкан глянул на Бояну.

– Так я же не одна была, – девушка с признательностью глянула на Алексея. – Вон, с какой защитой!

– Ты и сама хоть куда защитница! – мрачно усмехнулся Ляшин. – Где так ножи метать научилась?

– Научилась… – девчонка отвела глаза. – Хочешь, тебя научу?

Вообще – да! Умение владеть оружием – холодным и огнестрельным – в эту эпоху было бы явно не лишним, вполне пригодилось бы. Что там махать кулаками против того же ятагана или сабли?

Кроме Тимофея, злодеи убили одного из погонщиков, тоже христианина. Обоих похоронили в Базарджике, у небольшой церкви. Совсем-совсем небольшой, низенькой! По законам Османской империи христианские церкви не должны быть выше ближайшей мечети (без учета минаретов). А единственная мечеть в городке оказалась уж очень приземистой. К слову – это все касалось и синагог, и, наверное, буддийских храмов, ежели бы последние здесь имелись.

Отпев покойников, батюшка, как смог, приободрил обозных:

– Что уж тут поделать, братие! На все воля Божия.

Ну и что было делать? Здесь же, в Базарджике приказчик нанял еще одного погонщика и двух помощников – уж сколько смог отыскать. Все трое оказались довольно молодыми людьми, православными, как и многие здесь, в Болгарии… или – Добрудже, как называли свою провинцию турки.

– Интересно, отыщут наших парней? – усевшись на телегу, негромко промолвил Ляшин. – Есть хоть какая-то надежда?

Бояна улыбнулась:

– Какая-то – есть. Если местная стража не в сговоре с Кривым Абдуллой или работорговцами. Правда, тогда есть надежда на янычар.

– Дай Бог, отыщутся.

– Дай Бог…

После Базарджика резко свернули на север, на тракт, ведущий к Кючук-Кайнарджи и Силистрии. Все холодней становились ночи, все больше появлялось зеленых и красных листьев. Красиво! Но по ночам – холодно.

Дорога вела меж холмами, поросшими буком и ясенем, а к исходу второго дня вскарабкалась на плато. Часто встречались военные – янычары, сипахи, пехота-левенды и даже артиллеристы-топчу. Большинство орудий были железными и крупных калибров, судя по всему – очень тяжелые. Бедолаги лошадки еле-еле тащили, тем более что вся упряжь была неудобной, веревочной.

Бояна не обманула, показывала приемы владения ножами и саблей каждый день – в полдень или даже с утра, если ночевали в поле.

С ножами было проще – метали, что у кого имелось, вместо сабли же использовали кривую палку.

– Вот, представь, это – эфес, елмань, а это – клинок, – важно объясняла девчонка. – Турецкие сабли – киличи – тяжелые, оружие не женское. Намаешься махать! Но уж если попал… Смотри, как надо держать… И вот так… круговыми движениями… ага… Ну-ка, давай, на крапиве попробуй… Смелее! Оп! Ого-го!

Бояна хлопнула в ладоши и засмеялась.

– Как говорил один знакомый француз – браво! Теперь дай-ка сюда…

Отобрав у Ляшина палку, девушка сломала ее об колено.

– Теперь это не сабля. Теперь – ятаган. Оружье изящное, но – без эфеса. Рукоять обычно тяжелая, иногда же и клинок тяжелее делают. Очень острый, и с таким обратным изгибом, совсем небольшим. Раны – страшные! Но приноровиться надо, иначе пальцы обрежешь.

– Откуда ты все это знаешь?! – в который раз уже удивлялся молодой человек.

– Да уж знаю…

Бояна повела плечом и задумчиво посмотрела вдаль, на плато, разукрашенное желто-красным ковром из листьев, на синее, с перистыми облаками, небо. С утра моросил дождь, а вот к вечеру распогодилось, выглянуло солнышко, стало тепло, как летом.

Девушка сбросила просторный жакет и теплую бесформенную куртку. Осталась в одной белой сорочке, заправленной в узкие штаны. Девушка! Было заметно, вполне. Очень даже. Красавица!

Налетевший ветер растрепал волосы юной красотки, солнце разогрело щечки… Ну, вылитая Катя-Катерина! Даже ухватки похожи – вот, к примеру, сейчас, когда задумалась, пощипала мочку уха… Так и Катя… Как-то она там? Неужели и ее закрутил коварный вихрь времени? Неужели эту ловушку устроили те подростки из физико-математического лицея Аланьи?

– Года два назад у нас был слуга, поляк, – рассеянно глядя вдаль, девушка облизала губы. – Звали его Збышек… Крепкий такой, длиннорукий, лет сорока… Отец его дорого купил. Так вот этот Збышек показывал мне, как владеть саблей. Говорил, что я очень похожа на его дочь. Недолго он у нас пробыл – сбежал! Все тосковал по своей родине…

– Так в Польшу к себе и сбежал!

– Нет, он как-то по другому говорил – Жэчь… Рэчь…

– Речь Посполитая? – неожиданно для себя вспомнил Ляшин. Вот ведь, не забыл еще уроки истории, Смутное время, разделы Польши и все такое прочее.

– Да! Да! Жэчь Посполита! Так.

Бояна засмеялась, синие глазищи ее вспыхнули отраженным солнцем, на раскрасневшихся щеках заиграли лукавые ямочки…

Ах, какая красотка! Ах…

– Спасибо тебе за науку!

Не в силах сдержаться, Ляшин приобнял девчонку за талию и чмокнул в губки. Бояна подалась было, прижалась всем телом… но ту же отпрянула, красные ее щечки вмиг стали пунцовыми:

– Ах, Алексей… Мы это… Мы что-то неправильное делаем, да. Батюшка бы не одобрил. Незамужней девушке нельзя… Ну, это… Только с мужем можно…

– Целоваться только с мужем?

– Ну да. И девственность хранить. Надо было… До самой свадьбы.

Вот так! Получите, Алексей Васильевич, от ворот поворот. Такие уж времена – до свадьбы – ни-ни! Даже поцеловаться – грех.

– Господи…

Девушка вдруг опустилась на колени и принялась горячо молиться, время от времен всхлипывая и шмыгая носом. Так хотелось ее обнять, утешить… но не так поняла бы! Пересилив себя, Алексей просто встал на колени рядом, тоже перекрестился… Так вот они вдвоем и молились, пока Бояна вдруг не скосила глаза:

– Славно ведь, правда? Вот так молиться… вдвоем… Ведь правда, славно?

– Конечно, славно. Ага… А ты теперь как замуж-то собралась?

– Теперь и не знаю, – тихо вздохнув, красотка поднялась на ноги. Наклонилась, подняла из высокой травы жакет, накинула на плечи. – Раньше батюшка был жив. Он все решал. Теперь же… Как-то меня еще там примут! Кючук-Кайнарджи… Там родичи, но дальние. Хашим-хаджи, двоюродный дядя… я и не видела-то никого никогда. Так, письма иногда писали. Не мне – отцу. Думаю, примут беглянку… Да я ведь теперь бесприданница! И дом, и все торговые дела отца… увы… Ты сам все знаешь.

Снова вздохнув, девчонка поникла головою.

– Да уж знаю. А если хороший…

Алексей попытался вспомнить, как бы звучало сейчас слово «адвокат»… И, ну надо же – вспомнил!

– А если хороший стряпчий? Отсудить обратно дом, посмотреть дела…

– Тягаться с самим вали? – грустно улыбнулась Бояна. – Он же – бей, генерал! Наместник самого султана.

– И что? У него нет могущественных врагов или просто завистников?

– Да есть, я думаю… – в синих глазах девушки вдруг вспыхнула надежда. – А, вот ты о чем. Ну-у… надо подумать. Хорошо подумать. Может, и выгорит дело… Только вот чем заплатить стряпчему?

– Хм… – Ляшин и сам задумался, почесал затылок. – Нужен молодой, амбициозный…

– Какой-какой?!

– Ну, решительный! Чтоб ни бога не боялся, ни черта… ни самого султана!

– Такие есть, – всплеснула в ладоши дева. – Только в Истанбуле, не у нас. Да и оплата…

– Пусть за процент поработает! Ну пообещай ему, скажем, полдома. Не так ведь и мало, а?!

Бояна задумалась, помолчала… потом вскинула голову:

– За полдома, может, и возьмутся… А где мне потом жить?

– Продашь! Новый дом купишь… пусть и не в три этажа.

– Да… так-то дело может и выгореть, – волнуясь, девушка заходила по лужайке кругами, бормотала что-то себе под нос, иногда – совсем-совсем непонятно, но кое-что разобрать можно было.

– Там не все чисто… и с домом, и с торговыми делами. Отец всегда был осторожен, за быстрыми деньгами не гнался. Да и вали – ох, непростое там дело, с домом! Пусть дядюшка из Кючук-Кайнарджи наймет стряпчего! Ну или – позже – муж… Ой! Как же я без приданого замуж-то? Не-ет, сначала дом отсудить.

– Ты, говоришь, замуж?

– Ну да! Я же не вдова, чтобы вести дела, – Бояна смешно наморщила носик. – Кто-то за меня должен. Муж, а пока не замужем – старший в роду мужчина.

– А кто там у тебя в Кючюк… Кучук… Ну, в этом…

– Так говорила же! Двоюродный дядя, Хашим-хаджи. Говорю, говорю – а у тебя все мимо ушей.

– Ну, извини… Хашим-хаджи, говоришь? – сегодня молодой человек удивлялся весь вечер. – Так он, что же – турок.

– Сам ты турок! – разобиделась девушка. – Ренегат он.

– Кто-кто?

Слово «ренегат» со студенческих еще времен ассоциировалось у Алексея с фамилией «Каутский». Брошюрка такая была. «Ренегат Каутский» и кто-то там еще. Ленин, кстати, написал, кажется… В курсе политологии изучали.

– Просто он принял ислам, давно уже, – наконец, пояснила дева. – Но отца не забыл – слал письма. Обо мне он знает… Господи… теперь узнает и о смерти отца. Господи-и-и-и…

Девушка разрыдалась, закрыв ладонями лицо, и Ляшин, отбросив дурацкую скромность, все же обнял ее за плечи, погладил:

– Ну-ну, не плачь, не надо. Все у тебя получится, все будет, как ты захочешь. Ты же умная… Не плачь. Смотри-ка, темнеет уже. А мы еще хвороста не собрали! За ним ведь и пошли…

* * *

До Кючук-Кайнарджи добрались безо всяких приключений. И слава богу! Вполне хватило и того, что случилось в Делиорманском лесу под Базарджиком. Бедные парни, где-то они сейчас? Уже попали в лапы работорговцев? Или полицейской страже все уж удастся выручить их?

Обширное подворье господина Хашима располагалось почти в самом центре селения, рядом с мечетью. Хозпостройки, мельница на ручье, большой двухэтажный дом с резной галереей, множество работников и слуг.

Сам Хашим-хаджи выглядел вполне импозантно: солидное брюшко, тонкий, с небольшой горбинкой, нос, вислые усы и тщательно выбритый подбородок. Одет, как и подобает человеку небедному и знающему себе цену: синие шелковые штаны-«дзагшин», широкие и длинные, складками спускающиеся на ступню. Рубашка из тонкой полосатой ткани, именуемой муслин, поверх рубашки – распашной камзол красного сукна, щедро украшенный вышивкой и драгоценными пуговицами, поверх камзола – такая же расшитая куртка, а на плечах еще и накидка – фередже. Длинная и широкая, с такими же длинными и широкими рукавами, шитая из толстой шерстяной ткани и отороченная дорогим мехом. Отложной воротник, шнуры, пуговицы… На голове – белый тюрбан, украшенный перьями.

– А, девочка моя! – услыхав весть о безвременной кончине родственника, Хашим-хаджи отечески обнял Бояну и, скорбно поджав губы, покачал головой. – Мой дом отныне будет и твоим домом. Ой… какая же ты худая! Ничего, откормим, Фируза! Эй, Фируза… Позаботься о девочке, да.

Какая-то смуглая женщина, явившаяся на зов, – судя по открытому лицу, христианка – взяла девушку за руку и увела – будто утащила – в дом. Остальных гостей – приказчика Серкана, Алексея и Никодима Иваныча – хозяин любезно пригласил на террасу. На чай!

К чаю прилагалась пахлава, кята и прочие сладости, до которых были большие охотники не только турки, но и все жители империи османлы. Хашим-хаджи, по крови – болгарин, говорил и по-русски, и даже по-польски, и потчевал гостей, ничуть не чинясь своим богатством и положением. Правда, вот взгляд его почему-то Ляшину не понравился. Цепкий такой, оценивающий… как у лошадиного барышника. И еще гостеприимный хозяин почему-то не смотрел никому в глаза. Все время вилял взглядом. Почему так? Может быть, просто привычка…

* * *

До Дуная-реки Алексей с Никодимом Иванычем добирались трое суток! Хотя там и расстояние-то оставалось каких-то полсотни верст, всего ничего, однако же по тракту беглецы не шли, пробирались буераками да тропинками, лишь бы не напороться на турецкий разъезд. Уж теперь-то они не были при торговом обозе, сами по себе шли – к Дунаю пробирались. Зачем, с какой целью? Попадись – так вопросы возникнут. Тем более оба – русские. Понятно, куда намылились! На тот берег. К своим.

Потому шли с опаской. Даже костер не разжигали, перебивались сыром да черствою лепешкой. Спасибо Бояне – помогла, прибежала проститься, принесла котомку с припасами. Не бог весть что, но – спасибо!

Раненько с утра явилась. Женские шелковые шальвары, красные полусапожки на каблучках, шелковый узорчатый полукафтан с глубоким вырезом и широкими рукавами, из-под которых выглядывали рукава рубашки. На голове расшитая бисером шапочка с черной вуалью. Что и говорить – приодели девочку! Еще и ногти накрашены, и брови подведены, и ресницы!

– Фу-ты, ну-ты, мадемуазель! – как выразился Никодим Иваныч.

– На рынок отпросилась, – девчоночка растянула губки в улыбке. – Дядюшка Хашим такой добрый! Денег мне дал, иди, говорит, купи, чего хочешь. Вообще, я тут по нраву пришлась.

– Ну и слава богу!

* * *

Беглецы вышли к Дунаю где-то между Силистрией и Туртукаем. Осторожно спустились по крутояру к самой воде, осмотрелись. Темнело. Стелился по воде сероватый вечерний туман. Рядом, в кустах черной смородины, запутались обрывки рыбачьей сети. Верстах в двух выше по реке слышался собачий лай. Деревня.

Украсть лодку незаметно не вышло! Заметили. И собаки подняли лай, и сторожа оказались у рыбачьих мостков. Проснулись, выскочили с топорами да кавалерийскими пиками. Много – с дюжину человек! Пришлось срочно ретироваться.

Беглецы спрятались невдалеке, чуть ниже по течению, в плавнях, точнее сказать – в зарослях чернотала. Промочили ко всем чертям ноги, сами вымокли – зато собак сбили со следу. Да и погоня – дюжина мужиков и парней – не очень-то оказалась охочей соваться в воду! Больно надо. Прогнали ворюг – и ладненько. Ужо теперь не сунутся, можно спать спокойно. Пущай воришки в другую деревню идут, может, там свое воровское счастье и словят. А здесь если что и словят, так только пулю! Или пику – в бок.

– Кажись, затихли, – высунув голову из кустов, Никодим Иваныч прислушался, всматриваясь в ночную тьму, разгоняемую лишь оранжевой дрожащей луной. – Ну? В соседнюю деревню? Или плот будем вязать?

Алексей глянул на звезды и отрицательно покачал головой:

– Нет. Плот мы два дня вязать будем. И плывет он медленно – заметят и враз догонят. Мы, Никодим Иванович, в деревню пойдем…

– Эвон ты меня как! С «вичем»! – растроганно бросил старый солдат. – А я ведь из простых, из крепостных…