Текст книги "Мир пятого солнца"

– Пощадите! – мигом опомнились остальные.

Повалились на колени, заплакали:

– Мы всего лишь угождали богам!

– А я вообще не из их племени, – раболепно простираясь ниц, истово заверил синий кривоногий парень, молодой жрец, тот, что бил в барабан.

– Вяжите их всех парни, – распорядившись, юный командир обернулся к кривоногому. – Есть тут что подпалить?

– Поищем! – с готовностью согласился тот. – Идемте за мной в храм, я вам все покажу.

Асотль махнул своим:

– Идите.

Проводив их взглядом, он подошел к жертвеннику и, взмахнув мечом, перерубил путы, удерживающие руки и ноги несчастной жертвы. Грудь его и лицо были выкрашены синей краской смерти, лишь глаза, огромные черные глаза, смотрели с удивлением и страхом.

Интересно, чему это он удивляется? Тому, что спасся? Наверное…

Поставив ногу на жертвенный камень, Асотль вытер со лба пот и пристально всмотрелся вдаль – туда, где шла схватка. Судя по тому, что в храм перестали таскать пленных, исход битвы явно клонился в пользу нападавших.

– Мы нашли маисовую солому и дрова для жертвенного костра, – выбежав из храма, доложил Сипак. – Поджигать?

– Да. Здесь, прямо у жертвенника.

Воины проворно исполнили приказание, и клубы густого черного дыма поднялись в небо, вызывая панику у защитников города.

– Боги! Великие боги отвернулись от нас, видно, мы были недостаточно щедры на жертвы!

Паника быстро охватывала всех, шочимильки уже не сражались, а старались укрыться, спрятаться…

Вот уже передовые части ацтеков появились у подножия пирамиды. Молодой командир улыбнулся, узнавая «взводного». Закричал, замахал рукой…

Десятник Есуакатль – нет, ныне он уже был сотником, вернее сказать – «двухсотником», проворно поднялся к храму. За ним, откинув за спину круглые, украшенные синими и красными перьями, щиты, поспешали воины-ветераны. Их покрытые изощренной татуировкой тела защищали ватные панцири, впрочем, многие воины, презрев опасность, сражались с обнаженной грудью.

– Я смотрю, ты здорово нам помог, парень! – Есуакатль кивнул на костер. – Отлично придумал! Только… Ты не боишься гнева богов?

– Нет. Ведь это не наши боги. Они помогали шочимилькам.

– Опасно ты шутишь, Асотль.

– Асотль!

Юноша обернулся, услыхав отчаянный голос, и увидел перед собой недавно освобожденного пленника, видно, до того скрывавшегося за жертвенником или в храме.

– Асотль? Это твое имя, воин?

– Да, меня именно так зовут… О, боги! Неужели… Шочи!!!

– Я тоже не сразу тебя узнал… Но… Как ты…

– Потом расскажу, сейчас некогда, – Асотль посмотрел на сотника. – Можно, я возьму этого парня с собой?

Есуакатль громко расхохотался:

– Он еще спрашивает! Это же твой пленник. Как, впрочем, и все жрецы. Они по праву твои – в награду! Советую прямо здесь принести их в жертву. Боги будут рады.

– Боги-то будут, – скептически ухмыльнулся юноша. – А я? Кстати, уважаемый Есуакатль, не знаешь ли ты, сколько стоят рабы на рынке Мешикальтцинко?

– Всегда знал, что ты – нахал, наглец и богохульник, – «взводный» довольно усмехнулся. – И своей выгоды – не упустишь. Ладно, будь по твоему – скажу тебе, где их будет выгоднее продать. А теперь – вниз! У нас еще много дел… И столь же много пленных!

Глава 14. Июль – август 1324 г. Шочимилько – Колуакан. Как шпионят

Сеть шпионства, обведенная вокруг университета с начала царствования, стала затягиваться.

А.И.Герцен. «Былое и думы»

Победа была полной!

Полной, но не окончательной, поскольку часть шочимильского войска находилась сейчас в военном походе – грабила расположенный на северном берегу озера Чапультепек, городишко, вообще-то, так себе, не особо богатый… Так ведь не только богатства были нужны, но и люди – пленники, рабы, жертвы. Жестокие боги любили человечьи сердца…

Да и не только боги. Все знали – без людской крови не будет сиять солнце! У светила не хватит сил, и оно погаснет, как случалось в древние времена, когда вслед за солнцем угасал и мир. Четыре раза мир разрушался, четыре раза угасало солнце, этот мир был миром нового, пятого солнца, и никто не хотел, чтобы он погасло. А для этого нужны были жертвы, сердца, кровь…

А у Асотля и его воинов все складывалось прекрасно! Как победители они получили и пленников, и полагающуюся часть добычи, оказавшейся весьма приличной – еще бы: все богатства Шочимилько лежали сейчас у ног победителей! Довольные и радостные, ацтекские воины предвкушали возвращение домой.

Даже новобранцы – те из них, кто остался жив – прикидывали, как теперь сложится их жизнь. Многим воинская стезя отнюдь не казалась столь уж несчастной. Асотль, получив с подачи Есуакатля степень десятника, как и все, был на седьмом небе от неожиданно свалившегося счастья, но воспринимал его в достаточной степени цинично.

Да, молодой человек чего-то добился – сам правитель Теночк наградил его украшенным драгоценными перьями щитом! – однако, всего этого было мало! Асотль хотел изменить всю свою жизнь. Он прекрасно знал, что вернуться в Колуакан, город, который считал родным, не было никакой возможности – все общество отвергло бы его.

Значит, теперь нужно было добиться всего здесь, у ацтеков! В конце концов, по словам приемного отца, он, Асотль – сын ацтекского вождя, свидетельство чему – шрам, татуировка на левом в виске в виде когтистой лапы ягуара. Лапу эту юноша пока показывать не спешил – кто его знает, как это воспримет верховный вождь? Вряд ли как дорогого родственника, скорее уж – как нежелательного конкурента. Борьба за власть – она везде одинакова, в том у Перепелкина-Асотля не было никаких сомнений.

Все, что творилось, было для Перепелкина дико, однако, это вовсе не было сном, и нужно было с этим жить, жить именно здесь, посреди всего этого кошмара! Иного пути просто не было. И Перепелкин это прекрасно осознавал, хотя всерьез о случившемся пока не задумывался – так, слегка – на большее не было времени, слишком круто обходилась с ним здешняя жизнь.

Для начала нужно было выживать – что Асотль и делал, а уж потом… А уж потом посмотрим. Молодой десятник, конечно, надеялся приобрести – или выстроить – дом, признаться, надоело уже в казарме. Средств, правда, на это еще не хватало, но ведь… Не последняя же это война – вот как стал рассуждать, а как же, с волками жить – по-волчьи выть, не щебетать канарейкой. Правда, к дому полагалась молодая жена…

И вот тут-то юноша с щемящей грустью вспоминал Ситлаль, любимую… Ныне – чужую жену, выданную за молодого жреца Белого Тескатлипоки – гнусного Тесомока – волею ее отца, правителя Ачитомитля. Такие вот невеселые сложились дела, и Асотль не знал, что со всем этим делать. Предать свою любовь и привести в дом другую он не мог. Но и жить бобылем было бы подозрительно – красивый молодой человек, знаменитый воин, десятник, в конце концов: для некоторых – весьма приличная партия, что уж тут говорить.

Такие мысли терзали юношу за пиршественным столом, и веселящийся сотник Есуакатль нет-нет, да окидывал своего протеже и подчиненного долгим внимательным взглядом. И наконец, улучив момент, отвел в сторону, под массивную крышу портика – сотня Есуакатля пировала во дворце жреца или кальпуллека – старосты городского района.

– Дом? – сотник ухмыльнулся. – Зачем тебе дом, парень? А, понимаю, хочешь жениться. Не спеши, ведь в казарме куда веселее! Вот, помнится… Впрочем, как знаешь. Как десятнику, тебе положен дом, правда, не очень большой… Я бы даже сказал – маленький. Ты хочешь оставить себе рабов?

– Одного. Остальных хочу продать.

– Помни – хотя бы двоих ты должен пожертвовать храму Уицилопочтли.

Асотль лишь развел руками: должен, так должен, что тут скажешь?

– Но я позвал тебя сюда не за этим, – Есуакатль огляделся вокруг и понизил голос. – Я рекомендовал тебя для одного важного дела… Ты мне кажешься для него вполне подходящим.

– Что за дело? – быстро поинтересовался юноша.

– Завтра с утра ты отправишься в Колуакан, охранять наши дары Ачитомитлю. Он примет эти дары… И почувствует нашу силу! Знаешь, что мы пришлем ему?

– Пленников?

– Зачем давать колуа благословенье богов? Вовсе нет. Уши принесенных в жертву! Их много… Проклятый Колуакан! – сотник сплюнул с неожиданной злобой. – Он стоит над всеми нами, как надменный господин над слугой, и, презрительно выпятив нижнюю губу, цедит приказы.

– Смотрю, ты не слишком-то расположен к нашим союзникам, – Асотль спрятал усмешку.

Есуакатль угрюмо кивнул:

– Я их ненавижу! Еще юношей, таким как ты, я участвовал в «войнах цветов». О, колуа тогда были сильны и не стеснялись навязывать нам свою волю! Им нужны были пленники для принесения в жертву, а воевать по-настоящему ни с кем не хотелось – подлые трусы! – и тогда они велели нашему вождю послать в нападение небольшой отряд.

Только вместо мечей, дубинок и копий мы были вооружены букетами цветов! Мы все знали, что с нами будет… И гордились этим! Смерть на жертвенном камне – достойная и счастливая участь. Так мы все тогда думали… И я – молодой и глупый. Я уцелел тогда, вырвался, убежал – не очень-то уважал жрецов. Меня не успели взять в плен – пришлось нашему старому вождю принять нас обратно… Меня и еще нескольких человек из сотни… Знаешь, почему я тебе все это рассказываю?

Резко обернувшись, сотник посмотрел Асотлю прямо в глаза.

– Почему? – усмехнулся юноша.

– Потому что ты тоже не очень-то уважаешь жрецов! Только не лги… Я давно это заметил… Ты – из простых, такой же, как и я… О, как я ненавидел когда-то не только жрецов, но и знать, «тех, кто всегда ест этцалли»… А теперь и сам стал, такими, как они! Сам! Своей волей! Своим умом! И мне не помогали никакие жрецы и никакие…

Есуакатль, как видно, хотел сказать – «боги», но вовремя опомнился и прикусил язык.

«Те, кто всегда ест этцалли» – так называли знать. Этцалли – лепешка из кукурузной муки, с мясом – вкусная и сытная вещь. «Жирные пожиратели лепешек» – так, немного переиначив полуофициальное прозвище, именовал знать Асотль.

Но! Все в прошлом, все: отец – влиятельный, всеми уважаемый жрец благого бога Кецалькоатля, налаженная, относительно безбедная жизнь, привилегированная школа – кальмекак… Транспортная контора, ресторанная сеть, выборы… Все в прошлом и ничего не вернуть. Сейчас он, Асотль-Перепелкин – никто… То есть, совсем недавно еще был никем, но сейчас… сейчас – уже десятник, для многих – человек уважаемый. И добился этого – сам!

Он ненавидит Колуакан, сотник… А ненавидел ли этот город Асотль? Скорее нет, чем да, ведь все-таки, не смотря ни на что, это был город его юности, его детства, город друзей… И любимой.

Ну, с любимой ясно… А вот друзья: смешной толстяк Тлауи, Уии – сын начальника писцов, неунывающий балагур Сенцок, Шочи… Шочи! Некогда даже толком поговорить со старым другом! Удалось перемолвиться лишь парой слов и все.

– Эй, парень, где бродят твои мысли?

Задумавшись, Асотль и не слушал, что там еще говорил сотник.

– Повторю: тебе надобно встретится со жрецом. Он будет здесь вечером.

– Со жрецом? – недоуменно переспросил юноша. – А причем здесь жрец?

«Взводный» ухмыльнулся:

– Тут дело в том, какой жрец. Это Куэкальцин Четыре Пера.

– Никогда про такого не слышал!

– И не удивительно, – хмыкнул Есуакатль. – О нем вообще мало кто слышал, этот жрец, знаешь ли, не очень-то стремится к известности. Есть такой не грозный, а наоборот, довольно веселый бог – Макуилшочитль.

– Знаю, – вспомнив занятия в кальмекак, улыбнулся Асотль. – «Господин цветов», покровитель пиров и веселья. Весьма симпатичное божество!

– Да-да, все так думают. Маленький безобидный бог, вовсе не требующий кровавых жертв, у него храм неприметный, правда, но красивый, и жрецы – не скажешь, чтобы важные люди… Кроме вот этого – Куэкальцина Четыре Пера. Он – доверенное лицо самого правителя Теночка!

– Так я…

– Да! Сегодня, вот уже сейчас, ты встретишься именно с ним вон там, у колодца. И пусть тебя не введет в заблуждение его простецкий вид. Удачи!

Простецкий – это было верно подмечено: больше всего жрец Куэкальцин Четыре Пера почему-то напоминал Асотлю-Перепелкину Алексея Козлова, известного джазового композитора и саксофониста – «Козел на саксе» – основателя фьюжн-группы «Арсенал», когда-то, еще в семидесятые, исполнявшей известные стандарты «Chicago», «Blood, Sweat and Tears» и прочих корифеев джаз-рока.

Такой же сухой, подвижный с необычной для индейца черной остроконечной бородкой и небольшими, аккуратно подстриженными усиками. Интеллигент, блин… Он стоял у колодца и держал на плече держал наполненный вместительный мешок из волокон агавы.

Изъяснялся жрец тоже вполне интеллигентно: разницы в словах «ты» и «вы» в этом древнем языке не было, одни лишь интонации и – интонационно, неуловимо – все же чувствовалось, что жрец обращался на «вы»:

– Не меня ли вы ждете, молодой человек? Я Куэкальцин Четыре Пера, так меня называют. Давайте, если вы не против, немного пройдемся по саду, здесь, у дворца, как-то уж слишком людно…

Асотль пожал плечами: почему бы не пройтись? Он хотел было спросить – почему у уважаемого жреца такое прозвище – Четыре Пера – от головного убора? Но никаких перьев в черной шевелюре Куэкальцина что-то видно не было. Детская кличка? Наверняка, над таким «интеллигентом» издевались все, кому не лень.

– Какая прекрасная погода, как солнце светит – смотрите, прямо отражается в озере, словно в зеркале… Красота! А какие здесь цветы… Поверьте, молодой человек, в нашем храме Макуилшочитля вы непременно отыщете не менее красивые… Теперь о деле.

Юноша вздрогнул – слишком уж резок был переход.

– Слушайте внимательно и не перебивайте. Завтра, сразу после полудня, вы встретитесь в Колуакане, у храма Мецтли, с одним человеком. Он скажет вам «Какое чудесное сегодня солнце». Вы ответите: «Как видно, ему хватило сердец» и передадите вот это, – жрец кивнул на мешок. – Чтобы удовлетворить ваше возможное любопытство, скажу – там бобы какао.

– Весь мешок?! – непритворно ахнул Асотль.

Еще бы – по своей ценности это было сопоставимо, скажем, с тремя-четырьмя «Линкольнами» или даже того более.

– Да, весь мешок, – терпеливо повторил «интеллигент». – В обмен возьмете то, что он вам даст, если даст, или передадите на словах то, что скажет. И, прошу вас, запомните все слово в слово.

– Запомню, – молодой человек улыбнулся. – Плевое дело. Всего-то?

– Да. Только помните, в случае малейшей опасности вы примете любой удар на себя. Тот человек должен остаться вне всяких подозрений. От кого будет исходить опасность, и в какой форме, я вам, к сожалению, сказать не могу. Подозревайте всех. И, прошу вас, будьте осторожным.

– Всенепременнейше буду, любезнейший господин жрец, – приложив руку к сердцу, уверил Асотль, едва не удержавшись, чтобы не рассмеяться в голос – больно уж забавной казалась ему ситуация. Ну, надо же – шпионы! Штирлиц, блин, и Мюллер! «Юстас» «Алексу».

Жрец тоже улыбнулся, милый и приятный во всех отношениях человек, этакий вполне чеховский или даже бунинский персонаж, неизвестно, каким ветром занесенный в эти погрязшие в крови и жестокости края. И все же интересно, почему у него такое прозвище?

– Очень, очень рад был познакомиться! – прощаясь, Асотль едва не протянул руку, хотя обычай этот вовсе не был в ходу у индейцев.

Вовремя спохватившись, слегка поклонился.

– Мне кажется, кто-то на нас смотрит, – тихо произнес жрец. – Вон там, слева, не замечаете?

Молодой человек резко обернулся, и в самом деле заметив чье-то присутствие… Там, за кустами…

Ребенок! Мальчишка лет восьми, маленький, дрожащий от страха. Так, дрожа всем худым смуглым телом, он пошел на зов жреца.

– Иди, иди сюда, мальчик. Вот, возьми! – жрец вытащил из мешка целую пясть бобов и протянул мальчику. – Бери, бери, не стесняйся!

Асотль недоверчиво качнул головой: вот так щедрая душа!

Одновременно с этим, Куэкальцин вытащил спрятанное под плащом перышко… изумрудно-зеленое оперенье кецаля, само по себе – драгоценность. Неужели тоже подарит?

Нет, не подарил. Вытащил и тут же убрал, едва заостренное, как для письма, перышко коснулось узенькой детской ладошки.

И улыбнулся:

– Теперь уходи, мальчик. Не надо благодарить – все люди должны, по мере возможности, помогать друг другу.

Асотль не удержался, хмыкнул: добряк-с. Однако, как выражается, гад! «Красиво излагает, собака» – уж никак не скажешь, что дикий ацтек.

Ребенок ушел, скрылся за воротами сада.

– Пойдите за ним, десятник, – с неожиданной жесткостью вдруг приказал жрец. – Верните бобы – не стоит разбрасываться ценностями.

– Вернуть? – юноша недопонял. – То есть как – отобрать?

Жрец усмехнулся:

– Зачем отбирать у мертвеца?

– У какого мертвеца?

– Да идите же вы, наконец, идите!

Асотль уже понял, что увидит – все-таки не дурак. Несчастный мальчишка не успел далеко уйти – раскинув руки, он лежал в пыли, на дороге, мертвые глаза были широко распахнуты, на узком смугло-красном лице застыло выражение ужаса и внезапной боли.

Оглянувшись – улица казалась пустынной – юноша наклонился и, проворно подобрав рассыпавшиеся в пыли зерна, быстро вернулся обратно.

Жрец все с той же интеллигентной улыбкой ждал его у колодца:

– Что же вы не спросили о моем прозвище?

Асотль молчал.

– Вот первое перо – его действие вы только что наблюдали. – Куэкальцин говорил бесстрастно, без всяких эмоций, словно это не он по какой-то странной прихоти только что убил ребенка. Впрочем, здесь была своя система ценностей, в которой человеческая жизнь значила столь же мало, что и жизнь какой-нибудь надоедливой мухи.

– Второе перо пропитано другим ядом, – с едва уловимой улыбкой продолжал жрец, – От него умирают не столь рано, скажем – во сне. От третьего пера – в судорогах, от четвертого же – долго и в страшных мучениях. Спросите, зачем я вам все это говорю? Зачем лишил жизни мальчика?

– Спрошу.

– Затем, чтобы вы знали – с вами не шутят. И, в случае чего, спрос будет строгий. Однако и награда, уверяю, не заставит себя ждать.

Асотль молча сглотнул слюну.

– Рад, что вы все поняли правильно, – светски улыбнулся жрец. – Желаю удачи. Да помогут вам великие боги.

Асотль знал, где располагался храм лунной богини Мецтли, еще бы, все-таки Колуакан был его родным городом. В парадно-боевой раскраске, в украшенном драгоценными перьями плаще, юноша вовсе не опасался, что его хоть кто-нибудь узнает на парадной церемонии в храме Тескатлипоки. Да и не на таких уж важных ролях он был, чтобы его рассматривать, подумаешь – один из охраны.

И совсем по-другому нужно было бы выглядеть сейчас, сразу после полудня, в указанное жестоким жрецом Куэкальцином Четыре Пера время. Как можно более незаметным! Не привлекать к себе внимание.

Воспользовавшись суматохой, молодой человек быстро переоделся – скинул с себя плащ, надел набедренную повязку попроще, приспособил на спину плетеный короб, надвинув на самый лоб, придерживающий его широкий ремень с густой бахромой, отлично скрывающей лицо. Заодно нашлось, куда положить мешок с бобами какао.

Обрядившись таким образом, юноша незаметно выскользнул с обширного двора, предоставленного в распоряжение многолюдного посольства ацтеков, и, не оглядываясь по сторонам, самой деловитой походкой направился к озеру – там, неподалеку от городского рынка, и располагался увитый лианами и цветами невысокий храм богини луны.

Асотль шел, насвистывая, как делали многие носильщики и почтека, правда, свистел он мелодию из старинного фильма «Серенада солнечной долины». Ту, под которую герои катались на лыжах. Впрочем, кажется, они там почти все время катались. В общем – Гленн Миллер.

Усевшись на лавочку под цветущим кустом шиповника, совсем рядом с храмом, молодой человек снял корзину и с видом скучающего бездельника посматривая по сторонам, принялся ждать… гм-гм… Как бы его назвать-то?

Нужный человек все никак не появлялся, по всей видимости, не отличаясь пунктуальностью: примерно около часа, в течение которого Асотль тупо сидел на скамейке, время от времени наклоняясь понюхать цветы, никого, даже отдаленно похожего на резидента не появилось. Ну, не считать же таковыми, заглянувшую было в сей укромный уголок – и тут же ретировавшуюся – влюбленную парочку или играющих в прятки детишек.

Молодой человек совсем уже отчаялся, даже, встав, поднял с земли короб, собираясь уйти, как вдруг…

Как вдруг услыхал донесшийся неизвестно откуда приглушенный насмешливый голос:

– Какое чудесное сегодня солнце.

– Поистине, ему хватило сердец!

Асотль тщетно искал глазами говорящего.

– Что ты крутишь головой, уважаемый? Поднимайся сюда, в храм.

Да, голос звучал сверху, с террасы, куда по узенькой лестнице не замедлил подняться юноша, очутившись в сумрачных недрах храма.

– Рад, что хоть кто-то, наконец, пришел, – из-за массивной, поддерживающей потолок храма, плиты, густо изукрашенной узорами, изображавшими с детства милые сердцу каждого здешнего жителя картины – сцены жертвоприношений и пыток, вышел высокий человек в сером закрывающем ноги плаще и тунике, с вытянутым, когда-то весьма красивым лицом, ныне изборожденном морщинами.

О, боги!

Асотль едва удержался от крика. Зато «резидент» с некоторым удивлением хлопнул его по плечу:

– Ого! Да мы с тобой, кажется, уже виделись, парень!

Купец! Тот самый почтека, что помог тогда с лодкой.

– Рад, что ты выбрался. Тебя ведь тут искали… А ты смелый человек! Явился…

– Наглость – второе счастье.

– Интересная мысль, – почтека неожиданно нахмурил брови. – И все-таки, это не очень хорошо, что именно тебя послали – риск, ничем не оправданный риск. Что, другого нельзя было?

– Выходит, нельзя, – сдержанно отозвался Асотль.

– Ладно, ладно, не обижайся, – улыбнулся купец. – Принес, что нужно? – Да, вот, – юноша вытащил из корзины мешок.

– Ну, слава богам, наконец-то! Нет, я не о себе… Слишком уж много средств уходит на подкуп… Этому дай, того угости – а все не бесплатно, мой юный друг, далеко не бесплатно.

– Я понимаю.

– А теперь запомни следующее. – Почтека стал чрезвычайно серьезным, даже представить себе нельзя было, что этот человек только что улыбался. – Вне всяких сомнений, владыка Ачитомитль согласится на нашу свободную торговлю в Колуакане, признает и другие требования. Но для этого нужно будет сделать богиней его дочь! Богиней ацтеков!

– Богиней?! – Асотль едва не упал. – Осмелюсь уточнить, о какой именно дочери правителя идет речь?

– А какая разница? – вполне резонно переспросил резидент. – У владыки три дочери – которую из них он выберет – загадка.

– Хм… – скрывая охватившее его волнение, молодой человек громко шмыгнул носом. – Хотел бы я посмотреть, как это получится – сделать из девчонки богиню?

– Сделают, ты не сомневайся, – глухо засмеялся купец. – Не наша это забота. Главное – в точности передай мои слова… ацтек! Как видишь, я в тебе не ошибся. Прощай, может, еще и свидимся.

– До свидания…

Асотль возвращался обратно, как пьяный. Как человек, в крови которого веселилось три… нет, даже четыре, даже пять кроликов! Только что не шатался, но и до этого уже недалеко было, настолько потрясло его сообщенное почтека известие.

Владыка Колуакана Ачитомитль желает сделать одну из своих дочерей богиней ацтеков. Что это значит? А это значит – ее могут сделать жрицей самого почитаемого ацтекского бога – Уицилопочтли. Интересно, на которую из дочерей падет выбор вождя? Хорошо бы, на…

Нет, нет, не обязательно, что это будет так уж и здорово, ведь Уицилопочтли – Голубая ипостась Тескатлипоки – жестокий и кровожадный бог воинов. Жестокий и кровожадный… Впрочем, все местные божки и богини голубиной кротостью не отличались, все до ужаса обожали кушать живые людские сердца да пить кровушку.

Все… кроме, пожалуй, Кецалькоатля… Интересно, не врал приемный отец – действительно ли сам бог говорил, что им не нужны жертвы, достаточно лишь запаха цветов. Хорошо бы!

Ситлаль… Интересно, как там она? Помнит ли еще своего смешного поклонника? Да, тот Асотль, каким он был еще недавно, теперь казался самому себе смешным. Эх, Ситлаль, Звездочка – теперь уж она, наверное, жена жреца Тесомока. Гнусного Тесомока, гордеца Тесомока, садиста Тесомока, несомненно, причастного к убийству – да-да, убийству – его приемного отца!

Нужно установить истину… Осторожно, пока он, Асотль, здесь, пока еще есть время. Кстати – Шочи, всё об этом знает уже давно сказал. Как поговорить со жрецами, бывшими подручными отца, жреца Кецалькоатля?

Опасно. Чрезвычайно опасно. Да и скажут ли они хоть что-нибудь? Маловероятно. Не пытать же их, в конец-то концов… Хотя, почему бы и не пытать? А потому, остолоп – именно таким словом в сердцах обозвал себя юноша – что тогда ты сам станешь таким же, как садомазохисты-жрецы!

Нет, не надо быть такими, как они. Незачем! Быть другим, оставаясь самим собою… И что-нибудь предпринять…