Текст книги "Древний Рим"

Итак, Тиберий Клавдий Нерон Друз Германик (так звучит его полное имя) вступил на престол в 41 году, будучи более 50 лет от роду, и правил до 54-го. Клавдий приходился родным племянником Тиберию и дядей Гаю Калигуле. Отец его, Друз Германик, был известным полководцем, а мать, Антония Младшая, дочерью триумвира Марка Антония и племянницей Августа. Историю его жизни нам поведал все тот же Гай Светоний Транквилл, который не был к императору снисходительным и не нашел для Клавдия теплых слов.

«В течение всего детства и юности Клавдий страдал долгими и затяжными болезнями, от которых так ослабел умом и телом, что в совершенных летах считался неспособным ни к каким общественным или частным делам. Даже после того как он вышел из-под опеки, он еще долго оставался в чужой власти и под присмотром дядьки. Правда, в науках он с юных лет обнаруживал незаурядное усердие и не раз даже издавал свои опыты в той или иной области; но и этим не мог он ни добиться уважения, ни внушить надежды на лучшее свое будущее. Бабка его, Ливия, всегда относилась к нему с глубочайшим презрением, разговаривала с ним очень редко и даже замечания ему делала или в коротких и резких записках, или через рабов. Собственная мать, Антония, называла его уродом среди людей, которого природа начала и не кончила, и, желая укорить кого-нибудь в тупоумии, говорила: «глупей моего Клавдия». Август прямо выражал сомнения в его умственной полноценности и долго колебался: допустить ли ему Клавдия к прохождению должностей или сразу махнуть на него рукой. Наконец он отстранил его от всех должностей, кроме авгурства».

Однако было ли все это достаточной причиной считать Клавдия чуть ли не слабоумным? Ведь и высказывания Антонии об извращенности юного Калигулы вызывают сомнения.

Оценки матери, естественно, быстро разнеслись по всему Риму. Знал о них и Клавдий. Он чувствовал на себе презрение семьи и насмешки римлян, и потому стал робким и, что немаловажно, скрытным. Разумеется, эта скрытность тоже стала предметом для дополнительных пересудов: ее считали чудачеством, отсталостью и т. п. Но эта суровая школа жизни пришлась ему очень кстати во времена правления своих неуравновешенных родственников Тиберия и Калигулы.

Тиберий оставил решение Августа в отношении Клавдия в силе и, даровав племяннику знаки консульского достоинства, не допускал его к исполнению каких-либо должностей. Клавдий, удалившись от всяких дел, проводил время то в садах, то в загородном доме и имел дурную славу игрока и пьяницы. Только в 37 году, в правление Гая Калигулы, своего племянника, когда тот, придя к власти, заискиваниями старался приобрести себе добрую славу, он был допущен к высоким должностям и два месяца разделял с Калигулой консульство. Назначено было ему и второе консульство через три года. Но и это не избавило его от оскорблений, причем Калигула сам подал тому пример, всячески издеваясь над Клавдием на своих пирах. Под конец он вообще разорил дядю, заставив купить за восемь миллионов сестерциев должность жреца при собственном культе, а когда Клавдий не смог расплатиться с долгами, пустил его имущество с торгов.

Неуклюжий, со смешной походкой, Клавдий был невероятно забывчив и рассеян. Всякий долгий труд его утомлял, так что он иногда засыпал во время судебного разбирательства или должен был делать перерыв, чтобы вздремнуть. Однако ему нельзя отказать в наличии здравого смысла. Многие его слова и поступки поражают взвешенностью, хотя, наряду с этим, он часто высказывал совершенно вздорные идеи. На досуге Клавдий предавался историко-антикварным изысканиям. Он написал «Автобиографию», «Историю этрусков», «Историю Карфагена», занимался реформой латинского алфавита, введя в него три новые буквы, и т. п. Учителем и другом Клавдия был выдающийся историк античности Тит Ливий. В первое время после своего воцарения Клавдий с энтузиазмом взялся за дела, но с возрастом его недостатки начали проявляться все сильнее; поэтому фактически за него стали править другие. Бесспорной заслугой императора было то, что он подобрал себе способных помощников и не мешал им. Этими помощниками были вольноотпущенники Каллист, выдвинувшийся еще при Калигуле, Нарцисс, Паллас и Полибий.

«В своем возвышении Клавдий держался скромно, как простой гражданин. Имя императора он отклонил, непомерные почести отверг. По всем вопросам он советовался с сенатом, в присутствии должностных лиц участвовал в работе судов в качестве простого советника. Вообще, суды он любил и правил их с величайшим усердием, хотя то ли по недомыслию, то ли по природной мягкости часто выносил опрометчивые и даже нелепые приговоры. Здания он строил не в большом количестве, но значительные и необходимые. Главнейшие из них – водопровод, начатый Гаем Калигулой, и водосток из Фуцинского озера. По водопроводу Клавдий провел воду из обильных и свежих источников, а по новым каменным аркам – из реки Аниена, и распределил ее по множеству пышно украшенных водоемов. При нем же была построена гавань в Остии: сооружены молы и волноломы, а также построен высокий маяк по образцу Фаросского». Эти сведения, приведенные Светонием, опять-таки дают странную картину: с одной стороны, мы видим недалекого, а то и вовсе глупого брата Германика, а с другой – образованного, мудрого и заботливого правителя. Подобное несоответствие приводило в недоумение всех биографов. Для того чтобы как-то свести воедино столь противоречивые факты его жизни, древние авторы стали придерживаться двух точек зрения. По первой, приверженцем которой был Светоний Транквилл, Клавдий, будучи на самом деле очень проницательным человеком, специально играл роль слабоумного, с тем, чтобы не попасть под репрессии времен правления Тиберия и Калигулы: «Глупость Клавдия засвидетельствована многими анекдотами, но все же далеко не очевидна. Еще Август становился в тупик перед вопросом: в здравом уме Клавдий или нет, так как явное тупоумие постоянно соседствовало в нем со столь же несомненным здравым смыслом. В дальнейшем сохранялась та же неопределенность. Многие речи принцепса в сенате доказывают, что он обладал и здравостью суждений, и широкой образованностью. Греческим языком он владел так же свободно, как латинским. Не чужд он был и литературным занятиям: оставив после себя и сочинения по истории (римскую историю в сорока трех книгах на латинском языке, продолжавшую труд Ливия, а также историю этрусков в двадцати книгах и историю карфагенян в восьми книгах на греческом языке), и мемуары, и ученое сочинение «В защиту Цицерона». Но вместе с тем в словах и поступках он часто обнаруживал такую необдуманность, что казалось, он не знает и не понимает, кто он, с кем, где и когда говорит».

По второй версии, которую поддерживал Аврелий Виктор, – Клавдий был и оставался глупцом, но при нем находились грамотные советники: «… хотя Клавдий и был постыдно предан обжорству, слабоумен и беспамятен, труслив в душе и очень ленив, под действием страха во многих случаях он принимал хорошие советы, преимущественно от совещаний знати, которая тоже руководствовалась чувством страха; ведь люди глупые обычно действуют так, как им указывают их советники».

Важнейшей чертой правления Клавдия стало создание основ бюрократического аппарата Империи. Конечно, этот процесс начался не при Клавдии, а еще задолго до него. Первые его проявления можно проследить в правлении Цезаря и Августа. Мы видели, что при Августе наметилось деление должностей на три категории: сенаторские, всаднические и вольноотпущеннические. При Калигуле особенно начали выделяться вольноотпущенники, игравшие большую роль в качестве личных агентов императора в огромном дворцовом хозяйстве. Клавдий сделал в этом направлении следующий шаг. Он дал прокураторам (финансовым агентам императора, которыми часто становились вольноотпущенники) право судебной юрисдикции, т. е. право выносить судебные решения по делам императорской казны (фиска). Это мера имела принципиальное значение, так как отныне прокураторы стали государственными чиновниками.

Внешняя политика Клавдия также была весьма удачной. Основу для нее давало хорошее финансовое положение. В конце правления Калигулы в подчиненной Риму Мавретании вспыхнуло восстание, вызванное тем, что император казнил ее царя Птолемея. Полководец Клавдия Светоний Паулин подавил восстание. Римские войска перешли через горный хребет Атлас, достигнув границ Сахары (41–42 годы). После этого Мавретания была разделена на две провинции: Мавретания Тигнитана (территория современного Марокко) и Мавретания Цезаренсис (современный Алжир).

Самым крупным военным предприятием «трусливого» и «недалекого» Клавдия явилось завоевание Британии. Еще Калигула во время своего галльского похода намеревался вторгнуться туда, но тогда это предприятие было отложено. В 43 году римская армия в 50 тысяч человек под командованием Плавция Сильвана высадилась в юго-восточной части Британии (Кент) и перешла Темзу. Сюда приехал сам император. В его присутствии римляне разбили войска царя Каратака, объединившего под своей властью племена юго-восточной части острова, и взяли его столицу Камулодун (Колчестер). Клавдий после этого вернулся в Рим и отпраздновал триумф, а его полководцы продолжали завоевание восточной и южной частей Британии. К концу правления Клавдия были захвачены и центральные районы острова. Светоний, говоря об этой экспедиции, отдает дань порядочности нового императора, который, в отличие от Калигулы, хотел получить триумф не из рук раболепного сената, а заслужить его в настоящей военной кампании. «Поход он совершил только один, да и тот незначительный. Сенат даровал ему триумфальные украшения, но он посчитал их почестью, недостойной императорского величия, и стал искать почетного повода для настоящего триумфа. Остановил он свой выбор на Британии, на которую после Юлия Цезаря никто не посягал. В 43 году Клавдий поплыл туда из Остии, но из-за бурных северо-западных ветров два раза едва не утонул. Совершив переправу, он за несколько дней подчинил себе часть острова без единого боя или кровопролития, через несколько месяцев после отъезда возвратился в Рим и с великой пышностью отпраздновал триумф».

Кроме того, нужно упомянуть еще о балканских делах. Во Фракийском царстве, созданном Августом, шли династические распри между местными царьками и часто поднимались волнения, вызванные принудительной вербовкой людей в римскую армию. Клавдий воспользовался этим, чтобы ликвидировать последние остатки фракийской самостоятельности. В 46 году местная династия была низложена, а Южная Фракия превращена в провинцию под управлением прокуратора. Северную же часть страны объединили с Мезией, так что последняя простиралась теперь до Понта.

Клавдий значительно смягчил террористический режим своих предшественников. Сенат при Клавдии снова ожил. Прекратились процессы об оскорблении величества. Император охотно посещал сенат и принимал участие в прениях. Однако оппозиция знати еще не была сломлена Тиберием и Калигулой. В самом начале правления Клавдия Камилл Скрибониан, легат Далмации, был провозглашен своими войсками императором. Правда, он скоро был ими покинут, но в Риме у Камилла оказалось много приверженцев, во главе которых стоял Анний Винициан.

Подавление заговора сопровождалось многочисленными казнями. Несколько позднее любовник императрицы Мессалины Гай Силий строил планы завладеть престолом. Оба они, а также их соучастники, были убиты. Эти попытки и несколько более мелких заговоров держали трусливого императора в постоянном напряжении и страхе и заставили Клавдия прислушиваться к доносам, чем широко пользовались его жены и фавориты. По свидетельству тех же Светония и Аврелия Виктора, Клавдий под давлением своих фаворитов, которые имели на него очень сильное влияние, мог быть и несправедлив, а иногда его жестокость была вполне сравнима со свирепостью предшественников. «Таковы были деяния Клавдия, которые, после жестокостей Тиберия и безумств Калигулы, снискали ему заслуженную любовь и привязанность народа. Впрочем, по большей части, все это направлялось не им, а волею его жены и вольноотпущенников, и он почти всегда и во всем вел себя так, как им было угодно или выгодно. Он до такой степени был у них в подчинении, что держал себя не как правитель, а как служитель: ради выгоды, желания, прихоти любого из них он щедро раздавал и должности, и военачальства, и прощения, и наказания, обычно даже сам ничего не зная и не ведая о том. Даже Аппия Силана, своего тестя, даже двух Юлий, своих племянниц, дочь Друза и дочь Германика, он предал смерти, не доказав обвинения и не выслушав оправдания, по одним наветам жены своей Мессалины, а вслед за ними – Гнея Помпея, мужа старшей своей дочери. Тридцать пять сенаторов и более трехсот римских всадников были казнены им с редким безразличием. При этом он был так рассеян, что многих приговоренных к казни и уже умерщвленных он на следующий день звал на совет или на игру в кости».

Семейная жизнь Клавдия сложилась крайне неудачно. Он был женат четыре раза. С первыми двумя женами император развелся. Его третья жена, Валерия Мессалина, поражала своим развратом даже привыкшее ко всему высшее общество. По свидетельству Аврелия Виктора, она совершала прелюбодеяния повсюду и как бы по праву, отчего погибли вместе со своими семьями многие, отвергавшие ее из страха или по убеждению, так как она, используя свое женское искусство, обвиняла в совершении насилия тех, над кем сама хотела его совершить. От этого еще пуще распаляясь, она принуждала предаваться вместе с ней распутству знатных матрон и девиц, мужей же их заставляла присутствовать при этом. Если кто уклонялся от участия в ее оргиях, против него и его семейства возводились ложные обвинения и их преследовали. Клавдий первоначально закрывал глаза на выходки жены. Корнелий Тацит говорит, что «… это она проделывала совершенно открыто, на глазах у всего города, и Клавдий был единственным, кто ни о чем не знал. Наконец Мессалина преисполнилась такой дерзости, что, не таясь ни от кого, сыграла свадьбу со своим любовником Силием. Тогда вольноотпущенники Клавдия, Каллист и Нарцисс, вершившие от его имени всеми делами, стали опасаться за свою судьбу: как бы Силий, бывший праправнуком Августа и получивший такую власть, не совершил государственный переворот и сам не сделался принцепсом. Они рискнули донести Клавдию о происках его жены и изобразили дело так, что жизнь его подвергается серьезной опасности. Клавдий от этого внезапного известия впал в такую растерянность, что не мог ни на что решиться, и Нарцисс своей властью довел дело до конца. По его настоянию сначала был казнен Силий, а потом умерщвлена Мессалина. Клавдию сообщили о ее смерти, умолчав о том, была ли она добровольной или насильственной. И он, не спросив об этом, потребовал чашу с вином и далее продолжал пировать как ни в чем не бывало. Да и в последующие дни он не выказал ни малейших признаков радости, ненависти, гнева, печали или какого-либо иного движения души». Вскоре после гибели Мессалины Клавдий женился в четвертый раз на своей племяннице Агриппине Младшей, дочери Германика и Агриппины Старшей. Как и ее мать, Агриппина отличалась силой характера и непомерным властолюбием. От первого брака у нее был сын Луций Домиций Агенобарб. Женив на себе императора, она добилась того, что он отстранил от престолонаследия своего родного сына Британика и усыновил пасынка, получившего имя Нерона Клавдия Цезаря (53 год). Дочь Клавдия от Мессалины Октавия была выдана замуж за Нерона. Вот как говорит о новой избраннице императора Корнелий Тацит: «Новый брак Клавдия явился причиной решительных перемен в государстве: всем стала управлять женщина, которая вершила делами Римской державы не из-за разнузданного своеволия, как Мессалина; она держала узду крепко натянутой, как если бы та находилась в мужской руке». «Все усилия Агриппина сосредоточила на том, чтобы устроить судьбу своего сына от первого брака, Луция Домиция. Дочь Клавдия, Октавия, была уже помолвлена с Луцием Силаном. Но Агриппина, обвинив его в кровосмесительной связи с сестрой, добилась его опалы, а потом довела до самоубийства. Октавию она предназначила в жены своему сыну, и вскоре после свадьбы с Агриппиной, в 49 году, Клавдий дал на это согласие. В следующем году он усыновил Луция под именем Клавдия Нерона, а потом назначил его своим наследником». Год спустя (в 54 году) Клавдий неожиданно умер. Упорно говорили, что его отравила Агриппина, чтобы передать престол своему сыну. Это кажется тем более вероятным, что Клавдий последнее время перед своей смертью начал тяготиться компанией Агриппины и ее присных и стал подумывать о том, чтобы восстановить Британика в правах. «Агриппина, – пишет Светоний, – опасаясь, как бы Клавдий по какой-нибудь причине не изменил своего решения, решила умертвить мужа. Она разыскала поднаторевшую в отравлениях искусницу Локусту, и та составила для нее необходимый яд. Дал же его Клавдию евнух Галот, в обязанности которого входило приносить и отведывать предназначенные для Клавдия кушанья. Яд был примешан к изысканному грибному блюду. Клавдий отравился, но после обильного поноса ему полегчало. Тогда врач Ксенофонт, как бы для того, чтобы вызвать рвоту, ввел в горло Клавдия смазанное быстродействующим ядом перо». Однако полной уверенности в преднамеренном отравлении Клавдия Агриппиной у нас нет: возможно, что он сам отравился грибами, которых неумеренно много съел на ночь. Некоторое время смерть императора скрывали, пока Агриппина с помощью префекта претория Афрания Бурра не обеспечила своему сыну поддержку преторианцев. Сенат преподнес Нерону все положенные императору титулы.

Так следующим императором стал печально известный Нерон, правивший в 54–68 годах, – личность также неординарная, известная, в основном, своими пороками и безумствами. Хотя некоторые высказывания древних римских авторов свидетельствуют и о положительных моментах его правления. В связи с такой противоречивостью суждений в отношении Нерона, мы считаем необходимым рассказать и об этом императоре.

Нерон Клавдий Цезарь вступил на престол, когда ему еще не исполнилось 17 лет. По натуре это был юноша не столько злой, сколько безвольный. Он не был лишен способностей и обнаруживал некоторые хорошие задатки. Но обстановка первых лет его правления убила в нем все хорошее и развила до чудовищных размеров все дурное. Первое время всеми делами распоряжались Афраний Бурр и воспитатель молодого императора, известный философ и писатель Луций Анней Сенека. Оба они старались восстановить сенаторский режим в духе принципата Августа. Но это оставалось скорее теоретической программой, так как на практике управление государством все более и более переходило на бюрократический путь, установленный при Клавдии. Во всяком случае, в сфере внутриполитических отношений в первые годы правления Нерона не было никаких тревожных симптомов. Молодой император, прислушиваясь к Сенеке и Бурру, намеревался править по заветам Августа, стараясь показать свою щедрость, милость, мягкость и справедливость. Награды доносчикам сократил в четыре раза, народу раздал по четыреста сестерциев на душу, обедневшим патрициям положил ежегодную ренту, а когда ему принесли на подпись указ о казни какого-то преступника, воскликнул: «О, если бы я не умел писать!» Писать Нерон, однако, умел, и вообще был одним из самых образованных людей своего времени: ведь, как уже говорилось, воспитывал его сам Сенека. Причем воспитывал в скромности, которую философ относил к числу первых добродетелей. Так что под его влиянием юноша даже отказался от ставшего уже традиционным для принцепсов титула «отца отечества», а также от ритуальных благодарностей сената: «Я еще должен их заслужить».

Однако в это же время в семье императора и в узком придворном кругу происходили события, которые должны были навести на размышления всякого внимательного наблюдателя. Уже в 55 году скоропостижно умер Британик, сводный брат Нерона. Внезапная смерть и необычайная быстрота, с которой его похоронили, заставляют думать, что он был отравлен. По чьему распоряжению? Наши источники, такие как Светоний Транквилл, единогласно указывают на Нерона. Этот вопрос тесно связан с другим, более широким.

За молодого императора шла борьба двух придворных группировок: партии Сенеки и Бурра и партии Агриппины. Каждая старалась влиять на Нерона всеми возможными средствами: лестью, поощрением в нем артистических наклонностей, покровительством его любовным увлечениям и т. д. Особенно удобным был последний путь. Проводником влияния Агриппины являлась Октавия, молодая жена Нерона. Сенека и Бурр в противовес этому влиянию выдвигают вольноотпущенницу Акте, в которую император влюбился. Тогда Агриппина, видя, что власть ускользает из ее рук, попыталась поставить ставку на Британика. Она имела неосторожность открыто грозить сыну, что пойдет с пасынком к преторианцам. Возможно, что это были только слова. Однако они возымели свое действие, и весьма вероятно, что Британика отравили либо по приказанию самого Нерона, либо по распоряжению Бурра и Сенеки. Эта история резко ухудшила отношения между Агриппиной и Нероном, и без того уже начинавшим тяготиться опекой своей властолюбивой матери. В конце концов разразилась катастрофа. В 58 году Нерон познакомился с блестящей римской дамой Поппеей Сабиной, женой одного из своих собутыльников М. Сальвия Отона. Между ними начался роман при явном попустительстве Отона. Поппея приобрела огромное влияние на слабохарактерного Нерона и стала добиваться того, чтобы он развелся с Октавией и женился на ней. Это послужило источником нового конфликта между императором и его матерью. Агриппина всеми силами сопротивлялась разводу с Октавией. Тогда Нерон решил отделаться от матери. На ее жизнь было организовано покушение. Светоний Транквилл рассказывает, что для осуществления убийства построили специальный корабль, который по выходе в море с Агриппиной на борту должен был развалиться на части и пойти ко дну. Но заговорщикам не везло: море было спокойным, а ночь звездной. Когда же обрушилась утяжеленная свинцом кровля каюты, в которой находилась Агриппина, высокие стенки ложа защитили ее. А потом, оказавшись в воде, мать императора смогла добраться до одной из рыбацких лодок. Ее наперсницу Ацерронию, которую злоумышленники приняли за Агриппину, забили баграми и веслами. Однако для самой Агриппины передышка была недолгой. Нерон, смертельно испугавшись, что план убийства раскрыт и мать теперь открыто выступит против него, послал к ней убийц под началом вольноотпущенника Аникета, командира мизенского флота. Сначала Агриппину ударили палкой по голове, а потом, когда центурион потянул меч из ножен, она подставила живот, восклицая: «Поражай чрево!» Нерон же отправил сенату послание, в котором обвинил мать в попытке захвата власти и в покушении на его жизнь (это после кораблекрушения!). Текст позорного письма сочинил Сенека.

Славе Нерона не способствовали и гонения на христиан. Как пишет Тацит, после обвинения иноверцев в поджоге Рима, «он предал их изощреннейшим казням». После этого Нерон развелся с Октавией, Поппея была разведена с Отоном, и император вступил в новый брак. В 62 году н. э. Октавия была отправлена в ссылку на остров Пандатерию и там убита. Примерно в это же время умер Бурр. На его место Нерон назначил двух префектов претория, одним из которых был Софоний Тигеллин. Он скоро приобрел большое и пагубное влияние на императора. Сенека, видя, что Нерон окончательно ускользает из его рук, отстранился от дел. Таким образом, последние сдерживающие факторы исчезли, и император мог беспрепятственно предаваться своим театральным увлечениям, мотовству и распутству. Скоро он потерял всякую меру. Колоссальное самолюбие возбуждало в нем ненасытную жажду к славе, а его зависть ко всем тем, кто обращал на себя внимание публики, доходила до неистовства. Чей-либо, кроме его собственного, успех на каком-либо поприще был в глазах Нерона государственным преступлением. Император выступал публично в качестве певца, поэта, возничего, актера, кифареда и т. д. В попытках добыть немеркнущую славу он планировал грандиозные предприятия: как-то постройка канала, отделяющего полуостров Пелопоннес от материковой Греции, открытие источников Нила. Он учредил даже два новых праздника – ювеналии и неронии – по типу греческих состязаний, но, в отличие от греческих, игры, учрежденные Нероном, превратились в фарс. Вместо почитаемых граждан в них участвовали люди, создавшие себе из игр выгодное ремесло, или же насильно согнанные представители древнейших и знатнейших родов Империи. Здесь не было соревнований и благородного соперничества, а победитель был всегда один – Нерон. Вот как описывает нероновские игры римский историк Дион Кассий:

«В этих играх римская аристократия унижала свое достоинство вместе с императором. Мужчины и женщины не только из сословия всадников, но и из сенаторского выступали на сцене, в цирке, в амфитеатре, подобно людям самого низкого звания. Многие публично играли на флейте, плясали, участвовали в трагедиях и комедиях, играли на лире, руководили хорами, травили зверей и бились, как гладиаторы, – одни охотно, другие против воли. Можно было видеть тогда представителей самых знатных фамилий – Фуриев, Фабиев, Порциев, Валериев и др., трофеи и храмы которых красуются в городе, как они на глазах у публики предаются упражнениям, из которых некоторые не обратили бы ничьего внимания, если бы их проделывал кто-нибудь другой».

Особенно Нерона тянуло на сцену. Во время его правления ставились многочисленные трагедии и комедии, в которых главная роль, естественно, отводилась императору. Например, одна из самых безумных его затей заключалась в том, чтобы выступить в театре совершенно нагим в виде Геракла, убивающего льва в своих мощных объятиях или же одним ударом палицы; подходящий для этой цели лев был уже пойман и выдрессирован, но император как раз в это время умер. Покинуть свое место в театре в то время, когда Нерон пел, было равносильно самому тяжкому преступлению – государственной измене. При состязаниях, зная мстительность Нерона, несчастные его соперники пели, специально фальшивя, ведь спеть лучше, чем император, который был, кстати, весьма посредственным певцом, означало подписать себе смертный приговор. Судьи ободряли императора-певца, хвалили его за кажущуюся нерешительность и робость. Если же этот фарс вызывал у какого-нибудь судьи хоть намек на недовольство, Нерон заявлял, что среди судей есть люди, беспристрастности которых он не может доверять. Нет нужды рассказывать, что потом ждало несчастных. Но нужно отметить, что и сам Нерон старался всячески показать свою скромность и послушание. Он боялся наказания за нерадивость или нарушение правил состязаний, и даже платил штрафы, чтобы его не били за ошибки. Естественно, что судьи, проявляя к нему притворную суровость, в конце концов объявляли Нерона лучшим певцом и музыкантом. Статуи победителей, удостоившиеся раньше за какое-нибудь достижение лаврового венка, разбивались или прятались, с тем, чтобы не допускать у императора вспышек необузданной завистливой ярости. На бегах его соперники прикладывали огромные усилия для того, чтобы проиграть императору, который был никудышним возничим. Нерон не любил Рим и римлян. В Италии его унижало то, что своим успехам он был обязан кучке специально выдрессированных прихлебателей – клакеров, которые громко аплодировали после его выступлений и не менее громко освистывали остальных исполнителей и актеров. Он считал, что только в Греции, на родине театра, он сможет раскрыться как актер и исполнитель. И вот в ноябре 64 года н. э. Нерон, не преминув прихватить с собой клакеров, отправился на длительные гастроли в Грецию. Греки предусмотрительно подготовились – в обход всех традиций и обычаев постановили провести все фестивали, игры и празднества в один год. Все города посылали ему призы местных состязаний (во многих из которых он даже и не участвовал); к нему постоянно являлись депутации самых уважаемых горожан с просьбой спеть в том или ином городе. Нерон, по наивности, а может, и внутренне смеясь, восторженно заявил: «Греки одни умеют слушать, только греки достойны меня и моих стараний». В благодарность он осыпал Грецию привилегиями, провозгласил (естественно, формально) на Истмийских играх свободу Греции, за огромные деньги покупал благоприятные предсказания оракулов, которые наперебой пророчили ему долгую жизнь и немеркнущую славу. Единственным городом, который не пригласил Нерона, были Афины. Император даже поначалу собирался наложить на город санкции, но, пребывая под общим благоприятным впечатлением от Греции, оставил эту затею. Возвращение «героя» было не менее торжественным. В каждом городе ему воздавали почести, как триумфатору. Для его въездов разламывались стены. В Риме к возвращению императора были устроены грандиозные торжества. Нерон въехал в город в триумфальной колеснице Августа; на голове его красовался олимпийский венок, в правой руке он сжимал венок победителя Пифийских игр, а перед ним несли другие венки, общим числом тысяча восемьсот восемь, с указанием городов и пьес, в которых он играл, и именами побежденных соперников. За ним, производя невообразимый шум и оглушительно скандируя хвалебные речи, следовали клакеры. Для въезда Нерона даже была разрушена арка Большого цирка. Это путешествие стоило огромных денег и окончательно привело в упадок казну.

Летом 64 года в ветреный день в городе начался пожар. Он быстро охватил огромную территорию и продолжался 6 дней. Из 14 районов уцелели только четыре; три сгорели до основания, а в других остались только развалины. Число жертв было очень велико. Хотя правительство приняло экстренные меры, чтобы облегчить участь погорельцев, в народе говорили, что город подожгли по желанию Нерона. Он якобы был недоволен старым Римом и хотел его уничтожить, чтобы построить новый. Другой вариант гласил, что город подожгли, чтобы дать возможность императору насладиться зрелищем грандиозного пожара и вдохновить его на создание великого произведения искусства – поэмы (или пьесы) «Гибель Трои». По-видимому, эти разговоры не соответствовали действительности, и пожар возник случайно. В частности, следует отметить, что пожар начался в полнолуние (в июле), когда его «эстетический» эффект был не столь уже велик. Кроме того, именно Нерон придумал строить в городе дома со специальными портиками, которые при случае могли пригодиться во время тушения пожара. Огня император не любил и боялся. Как и предшественники, он был более склонен к созиданию, чем к разрушению. Тем не менее слухи о поджоге продолжали распространяться и порождали большое недовольство, которое ежеминутно могло принять открытые формы. Тогда решили найти «виновных». Арестовали много людей, принадлежавших к различным нелегальным организациям. Они были обвинены в поджоге и подвергнуты мучительной казни. Наша традиция (Тацит, отчасти Светоний) считает их христианами. Однако едва ли в эту эпоху проводили четкую разницу между христианами и приверженцами других восточных религий. Поэтому соответствующие места Тацита и Светония вероятно являются позднейшими вставками. Несмотря на казнь «поджигателей», пересуды, компрометирующие императора, продолжались. Нерон сам давал им пищу, скупив за низкую цену огромный участок земли между Палатином и Эсквилином и начав строить там роскошный дворец – «Золотой дом» (Domus Aurea). Пожар Рима сыграл немалую роль в усилении оппозиционных настроений среди римского общества. Этим настроениям давали обильную пищу распутство Нерона, его кровожадность, безграничное мотовство, маниакальное увлечение театром. В 62 году закончилась либеральная эра «сенатского режима». Ее окончание совпало с теми событиями дворцовой жизни – смертью Бурра, выдвижением Тигеллина, самоустранением Сенеки, гибелью Октавии, о которых мы говорили выше. В сенате возобновились процессы об оскорблении величества. Начались казни и конфискации, вызванные не только борьбой с оппозицией знати, но и стремлением получить источник средств для покрытия колоссальных расходов. «Никто из прежних принцепсов, – признался однажды Нерон, – не знал, сколь многое он себе может позволить».