Текст книги "Распутин. Три демона последнего святого"

Товарищ министра внутренних дел Белецкий писал, «что Симанович хотя и пользуется Распутиным для проведения многих дел, но что он относится к Распутину и его семье хорошо, старается воздержать Распутина от публичных выступлений, ревниво охраняет его от подозрительных знакомств… Он был отличный семьянин… умел себя держать с достоинством… оказывал бедным своим соплеменникам, при поддержке Распутина, бескорыстную помощь в деле оставления их на жительство в столицах».

Финансовыми делами Распутина занимались и двое его доверенных женщин – монахиня и сестра милосердия Акилина Никитична Лаптинская и Вера Иевлевна Трегубова.

«Распутин не имел никакого понятия о финансовой стороне существования, – писал Симанович, – и очень неохотно занимался финансовыми вопросами. Неоднократно в своей прошедшей жизни ему приходилось попрошайничать, проживать бесплатно в монастырях, монастырских гостиницах или у зажиточных крестьян. Будущность его интересовала очень мало. Он был вообще человеком беспечным и жил настоящим днем».

Слухи о том, что именно Григорий Распутин заправляет всеми делами в Российской империи, были сильно преувеличены. Распутин пользовался определенным влиянием, императорская чета (преимущественно императрица) прислушивалась к его советам – не более того. Пока Россией продолжал править Николай II. Или, если точнее, – продолжал делать вид, что правит.

Князь Жевахов утверждал, что «…вмешательство Распутина в государственные дела, приведшее к утверждению, что не Царь, а Распутин „правит Россией“, назначает и сменяет министров, являлось только одним из параграфов выполнявшейся революционерами программы, а в действительности не имело и не могло иметь никакой под собой почвы. Именем Распутина пользовались преступники и негодяи; но Распутин не был их соучастником и часто не знал даже, что они это делали».

«Прямых ходатайств со стороны Распутина о предоставлении кому-либо ответственных должностей, однако, не поступало», – писал Владимир Гурко. Гурко признавал «вред, нанесенный Распутиным», огромным, но подтверждал, что Распутин старался «работать на пользу России и династии, а не в ущерб им».

«Внимательное чтение писем Императрицы, заключающих множество преподанных Распутиным советов, приводит к убеждению, что среди этих советов, в большинстве случаев азбучных и наивных, не было ни одного, в котором можно усмотреть что-либо мало-мальски вредное для России, – писал Гурко и далее делал беглый обзор советов старца: – Действительно, что советовал Распутин? „Не ссориться с Государственной Думой“, „заботиться о народном продовольствии“, „увеличить боевое снабжение армии“, „беречь людской состав армии до достаточного снабжения войска оружием“… В вопросах чисто военных он тоже проявлял обыкновенный здравый разум. Словом, при всем желании найти в его советах что-либо подсказанное врагами России – этого не удается».

Вот несколько цитат из писем императрицы к мужу, писем военной поры: «Гр. (Григорий. – А. Ш.) несколько расстроен „мясным“ вопросом – купцы не хотят понизить цены на мясо, хотя правительство этого требует, и было даже нечто вроде мясной забастовки. Наш Друг думает, что один из министров должен был бы призвать к себе нескольких главных купцов и объяснить им, что преступно в такое тяжелое время повышать цены, и устыдить их».

«Он (Распутин. – А. Ш.) думает, что было бы хорошо отправить на войну некоторые категории арестантов…»

«Он (Распутин. – А. Ш.) просил меня тебе передать, что неладно с бумажными деньгами, простой народ не может понять, – у нас довольно чеканной монеты, и это может повлечь недоразумения. Я думаю, следует сказать Хвостову, чтобы он поговорил с Барком об этом».

«Я забыла тебе сказать, что наш Друг просил тебя сделать распоряжение, чтобы не повышали цен за трамвайный проезд в городе – сейчас вместо пяти копеек приходится платить 10 копеек. Это несправедливо по отношению к бедному народу – пусть облагают богатых, но не тех, которым приходится ежедневно, притом неоднократно, ездить в трамвае».

«В городе настоящий скандал, и цены стали невозможными… Наш Друг встревожен мыслью, что если так протянется месяца два, то у нас будут неприятные столкновения и истории, и в городе. Я это понимаю, потому что стыдно так мучить бедный народ…»

По мере роста влияния Распутина, помогавшего обращавшимся к нему людям из побуждений христианской любви, росло и его самолюбие, и сознание собственной значимости. Постепенно страсти обуяли старца настолько, что он начал гордиться своим всемогуществом, своим величием.

Его искушали непрестанно, и в какой-то момент он не устоял. Поддался искушению. Гордыня одолела его. Конечно же, было очень приятно находиться в центре внимания, дарить людям свою любовь и быть почитаемым ими. Лестно сознавать, что к твоим просьбам, просьбам простого мужика, прислушиваются самые влиятельные сановники империи. Да что там прислушиваются – незамедлительно исполняют их.

Григорий Распутин не искал личной выгоды. Он тешил душу тем, что оказывал помощь. Более ничего ему не требовалось.

Искушение добром и любовью – сильнейшее из искушений. Творя добро, Григорий, совершенно незаметно для себя, увлекся и утратил самоконтроль…

Хорошо знавший Распутина Сазонов писал: «Распутин сознавал свое падение, и сознание этого заставляло его страдать… Помню, за полгода до своей смерти он приехал ко мне пьяный и, горько рыдая, рассказывал о том, что он целую ночь кутил у цыган и прокутил 2 тысячи, а в 6 часов ему нужно быть у царицы. Я увел его в комнату дочери, где Распутин… среди рыданий говорил: „Я – дьявол… я – черт… я – грешный, а раньше был святым… я недостоин оставаться в этой чистой комнате…“ Я видел, что его горе неподдельно…»

Конечно же – Распутин страдал. Вне всяких сомнений – каялся и пытался выбраться из засасывающего водоворота чужих дел, но это ему так и не удалось. Оттого-то, сознавая свою беспомощность, он пил все больше.

И кто знает – не устремился ли он сам навстречу собственной гибели, желая мученической смертью искупить свои грехи? Чуял – и не уклонился, знал – и позволил? Догадывался – и не предотвратил?

Он мог предвидеть не только свою смерть, но и гибель монархии вкупе с самой императорской семьей. Возможно, что, отягощенный ужасным знанием, при помощи спиртного пытался Распутин хоть на время отогнать черную тоску.

Григорий Распутин сделал людям много хорошего. Как странно, что окружающие, в большинстве своем, отказали ему в сочувствии…

Спиридович писал: «К этому времени Распутин уже совершенно определился как человек последних месяцев своей жизни. Распутин пил и кутил без удержу. Когда домашние в слезах упрашивали его не пить, он лишь безнадежно махал рукою и говорил: „Все равно не запьешь того, что станется. Не зальешь вином того, что будет“. Махал рукой и снова пил. Больше, чем когда-либо, он был окружен теперь женщинами всякого сорта… Распутин осмелел, как никогда. Среди своих поклонниц и приятелей он высказывался авторитетно по всем вопросам, волновавшим тогда общество. Годы войны очень развили его политически. Теперь он не только слушал, как бывало, а спорил и указывал. Спекулянты всех родов окружали его».

«Все равно не запьешь того, что станется. Не зальешь вином того, что будет». Распутин был прав – будущее оказалось залитым не вином, а кровью, реками крови.

Четвертого августа 1915 года генерал Джунковский, воспользовавшись правом личного доклада императору, которым он обладал как Командир Корпуса жандармов, сделал императору в Царском Селе доклад о Распутине. В основу этого доклада лег скандал «у Яра».

Джунковский, состоя в правительстве и в свите Государя, по существу оставался москвичом, принадлежавшим кружку Вел. Кн. Елизаветы Федоровны. Там были все его воспоминания по приятной службе при Вел. Кн. Сергее Александровиче, по губернаторству, по его личным, общественным и сердечным симпатиям. Оставшаяся при Елизавете Федоровне его сестра Евдокия Федоровна являлась его живою, физическою связью с Москвой.

Джунковский обстоятельно изложил приготовленные сведения, снабдив их выводами о том, что поведение Распутина вредит престижу власти и лично царской семье. Доклад длился долго, Николай слушал внимательно. После окончания доклада император милостиво поблагодарил генерала и просил его и впредь докладывать о Распутине, при условии сохранения этих сведений в строжайшей тайне от всех остальных.

«Устный доклад Джунковского действительно произвел на Государя большое впечатление, – писал в мемуарах Спиридович. – Государь очень рассердился и приказал, дабы Распутин немедленно выехал на родину. Это повеление было передано через Вырубову. Никогда, по словам Распутина, Государь не сердился на него так сильно и долго, как сердился после того доклада Джунковского. И 5 августа Распутин выехал в Покровское.

А. А. Вырубова с сестрой привезла его на вокзал в автомобиле. Группа поклонниц проводила его. Несколько филеров Охранного Отделения, которые наблюдали за ним, выехали вместе с ним.

Некоторые думали, что на этот раз Распутину пришел конец, но напрасно. Друзья Старца дружно поднялись на его защиту. В Москву для проверки сообщенных Джунковским сведений о скандале „У Яра“ был послан, неофициально, любимец царской семьи, флигель-адъютант Саблин. Туда же выехал с той же целью и пробиравшийся в доверие к Анне Александровне Белецкий. Стали собирать справки. Уволенный Московский градоначальник Андрианов сообщил оправдывающие Старца сведения. Он переменил фронт. Все делалось тихо и секретно, по-семейному».

В итоге, как уже упоминалось, поста лишились Щербатов и Джунковский. Можно представить себе удивление последнего, когда 15 августа Щербатов дал ему прочесть записку, написанную рукой императора: «Настаиваю на немедленном отчислении генерала Джунковского».

Отбыв из Петрограда в Покровское, Распутин в дороге снова стал героем скандала. Плывя на пароходе из Тюмени в Тобольск и будучи, как стало уже обыкновением, навеселе, он разговорился с солдатами, ехавшими на том же пароходе, только третьим, а не вторым, как Распутин, классом, дал им денег и заставил петь песни. После песен Распутин, по широте душевной, решил угостить новых друзей, для чего отвел их в буфет второго класса и усадил за столы, но капитан парохода не разрешил «нижним чинам» присутствовать во втором классе. Распутину с друзьями пришлось продолжить пение на палубе. Развлекшись таким образом еще немного, Распутин вдруг поднял шум, обвинив одного из пароходных официантов в том, что тот якобы украл у него три тысячи рублей. Распутин шумел, бегал по палубе, кричал на пассажиров, и в результате был составлен полицейский протокол об оскорблении официанта и приставании к публике. Кроме того, в губернское жандармское управление поступил донос, гласивший, что Распутин на пароходе «позволил себе неуважительно отозваться об императрице и ее августейших дочерях».

Двадцать третьего августа 1915 года Николай II, недовольный как положением дел на фронтах, так и тем, что великий князь Николай Николаевич забрал в свои цепкие руки слишком много власти, возложил на себя командование армией. Великий князь Николай Николаевич был назначен командующим Кавказского фронта. «Бог с тобой и наш Друг за тебя!» – писала императрица вслед супругу, уехавшему принимать командование. «Свидание сошло удивительно хорошо и просто, – отвечал ей Николай II на следующий день. – Он (Николай Николаевич. – А. Ш.) уезжает послезавтра, но смена состоялась уже сегодня. Теперь все сделано».

Двадцать четвертого сентября, получив от Вырубовой телеграмму с разрешением вернуться, Григорий Распутин выехал из Покровского в Петроград.

Двадцать шестого сентября министр внутренних дел Щербатов был отправлен в отставку. 27 сентября на его место был назначен Алексей Хвостов, тот самый нижегородский губернатор, когда-то не очень любезно принимавший у себя Распутина.

Двадцать восьмого сентября Распутин вернулся в Петроград.

Хвостову не давали покоя лавры Столыпина. Подобно ему, он мечтал стать премьером, сохранив при этом и пост министра внутренних дел. Хвостов всячески пытался воздействовать на Распутина, добиваясь премьерского портфеля. Распутин радеть за Хвостова не спешил. Не из-за былого холодного приема, а потому, что чувствовал – не справится верхогляд и резонер Хвостов с обязанностями Председателя Совета министров.

В скором времени у Распутина появилась кандидатура более подходящая – шестидесятисемилетний член Государственного Совета Борис Владимирович Штюрмер. В простоте своей Григорий звал Хвостова «Толстопузым» за его комплекцию, а Штюрмера – «Старикашкой» в силу почтенного возраста.

Штюрмер был безгранично предан трону, имел широкие связи в придворных кругах и отличался умением ладить с людьми. Нельзя было счесть его идеальной кандидатурой на пост премьера, но в целом он подходил для этой должности куда больше Хвостова, которого кто-то из современников метко окрестил «ходячей пороховой бочкой».

Двадцатого января 1916 года Штюрмер сменил Горемыкина на премьерском посту.

Хвостов, почувствовав себя оскорбленным, вознегодовал и начал мстить. Вначале попытался организовать избиение Распутина агентами полиции, а когда этот план сорвался, вознамерился убить непокорного его воле старца.

План убийства Распутина Хвостов обсудил со своим заместителем Белецким. Было решено поручить это дело жандармскому полковнику Комиссарову, пользовавшемуся заслуженной репутацией лихого и умелого человека.

Коварный Белецкий, не раз устраивавший дела при содействии Распутина, Хвостова обманул. Он решил притворно согласиться на участие в убийстве (и уговорил сделать то же самое Комиссарова), чтобы потом «раскрыть» заговор, «сдать» императору Хвостова и самому занять место министра внутренних дел.

Вначале заговорщики остановили было свой выбор на яде, затем Хвостов принялся искать других исполнителей, но в итоге министра «осенило» – он решил послать к Илиодору, к тому времени перебравшемуся в Норвегию, своего агента, который должен был склонить мятежного монаха к организации убийства Распутина. Загребать жар чужими руками всегда приятнее, чем своими.

Белецкому удалось подсунуть Хвостову своего человека Бориса Ржевского, привлекавшегося некогда к ответственности за мошенничество. Хвостов передал Ржевскому инструкции и письма к Илиодору. Формальным предлогом поездки была покупка в Скандинавии мебели для клуба журналистов.

Ржевский, еще не покинув границ империи, устроил в поезде скандал, козыряя своей близостью к министру внутренних дел, а когда его задержали для разбирательства, сразу же рассказал всю правду о своей «миссии».

Подстраховываясь, предусмотрительный Белецкий известил Илиодора о том, что к нему прибудет посланец из Петрограда, от Хвостова. Он правильно предположил, что Илиодор, успевший хлебнуть лиха на чужбине, непременно попытается выслужиться перед Распутиным в надежде заслужить прощение. Так оно и вышло. Илиодор отправил Распутину телеграмму, в которой говорилось о том, что высокие особы подготовляют покушение на его жизнь.

Расследование этого дела император поручил Штюрмеру.

В марте 1916 года Хвостов был отправлен в отставку. Пост министра внутренних дел достался… Штюрмеру. Белецкий «остался при своем интересе». Ему осталось одно утешение – полемика, а точнее – грызня с Хвостовым на страницах газет.

Разумеется, эта полемика, в центре которой находился Григорий Распутин, не могла не подлить масла в неугасающий огонь травли старца.

«Я еще раз вытолкал смерть… – сказал Распутин. – Но она придет снова… Как голодная девка пристанет…» 14 марта 1916 года, устав от перипетий столичной жизни, Распутин отбыл в Покровское, намереваясь по пути заехать в Верхотурье, поблагодарить своего небесного покровителя и попросить у него сил для дальнейшей жизни.

Григорию Распутину недавно исполнилось сорок семь лет. Сорок восемь ему уже не исполнится никогда…

В конце августа Распутин вернулся в Петроград – на этом настояла императрица. Лишенная единственного друга и советчика, она чувствовала себя неуютно. Почувствовал себя неуютно и Григорий – кругом открыто винили его в сговоре с немцами и называли предателем.

В ноябре 1916 года не выдержал даже младший брат императора великий князь Михаил Александрович, никогда доселе не встревавший в дела Николая. «Я глубоко встревожен и взволнован всем тем, что происходит вокруг нас, – писал он государю. – Перемена в настроении самых благонамеренных людей – поразительная; решительно со всех сторон я замечаю образ мыслей, вызывающий мои самые серьезные опасения не только за тебя и за судьбу нашей семьи, но даже и за целостность государственного строя.

Всеобщая ненависть к некоторым людям, будто бы стоящим близко к тебе, а также входящим в состав теперешнего правительства, – объединила, к моему изумлению, правых и левых с умеренными, и эта ненависть, это требование перемены уже открыто высказывается при всяком случае… Я пришел к убеждению, что мы стоим на вулкане и что малейшая искра, малейший ошибочный шаг мог бы вызвать катастрофу для тебя, для всех и для России».

Угроза, исходившая от старца, сплотила весьма недружное семейство Романовых. Великий Князь Александр Михайлович, сын великого князя Михаила Николаевича, друг детства Николая II и его двоюродный дядя, а также тесть Феликса Юсупова, вспоминал: «…мы ломали себе голову над тем, как убедить Царя отдать распоряжение о высылке Распутина из столицы.

– Вы же шурин (Александр Михайлович был женат на великой княгине Ксении Александровне, родной сестре Николая. – А. Ш.) и лучший друг Государя, – говорили мне очень многие, посещая меня на фронте. – Отчего вы не переговорите об этом с Его Величеством?

– Отчего я не говорил с Государем? – Я боролся с Ники из-за Распутина еще задолго до войны. Я знал, что, если бы я снова попробовал говорить с Государем на эту тему, он внимательно выслушает меня и скажет:

– Спасибо, Сандро, я очень ценю твои советы.

Затем Государь меня обнимет, и ровно ничего не произойдет. Пока Государыня была уверена, что присутствие Распутина исцеляло Наследника от его болезни, я не мог иметь на Государя ни малейшего влияния. Я был абсолютно бессилен чем-нибудь помочь и с отчаянием это сознавал. Я должен был забыть решительно все, что не входило в круг моих обязанностей главнокомандующего русскими военно-воздушными силами».

Великий Князь Николай Михайлович в своем письме племяннику от 1 ноября 1916 года высказывался с не свойственной для него резкостью: «Говорят ли тебе всю правду или многое скрывают? Где кроется корень зла? Разреши в кратких словах выяснить тебе суть дела. Пока производимый тобой выбор министров при таком же сотрудничестве был известен только ограниченному кругу лиц, дело еще могло идти, но раз способ стал известен всем и каждому и об этих методах распространилось во всех слоях общества, так дальше управлять Россией немыслимо. Неоднократно ты мне говорил, что тебе некому верить, что тебя обманывают. Если это так, то же явление должно повториться и с твоей супругой, горячо тебя любящей, но заблуждающейся благодаря злостному сплошному обману окружающей ее среды. Ты веришь Александре Федоровне. Оно и понятно. Но что исходит из ее уст, есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от нее это влияние, то по крайней мере огради себя от постоянных систематических вмешательств этих нашептываний через свою супругу. Если твои убеждения не действуют, а я уверен, что ты уже неоднократно боролся с этим влиянием, постарайся изобрести другие способы, чтобы навсегда покончить с этой системой. Твои первые порывы и решения всегда замечательно верны и попадают в точку. Но как только являются другие влияния, ты начинаешь колебаться и последующие твои решения уже не те. Если бы тебе удалось удалить это постоянное вторжение во все дела темных сил, сразу началось бы возрождение России и вернулось бы утраченное тобой доверие громадного большинства подданных твоих. Все последующее быстро наладится само собой…

Я долго колебался открыть тебе всю истину, но после того, как твоя матушка и обе сестры убедили меня это сделать, я решился. Ты находишься накануне эры новых волнений, скажу больше: накануне эры покушений. Поверь мне: если я так напираю на твое собственное освобождение от создавшихся оков, то я это делаю не из личных побуждений, которых у меня нет, – и в этом ты уже убедился и ее величество тоже, – а только ради надежды и упования спасти тебя и твой престол и нашу дорогую родину от самых тяжких и непоправимых последствий».

Письмо Николая Михайловича император показал жене. «Я прочла письмо Николая с полным отвращением, – писала императрица мужу, – ты, моя любовь, слишком добр, и мил, и мягок – такого человека надо держать в страхе перед тобой: он и Николаша – величайшие мои враги в семье, если не считать черных женщин и Сергея… Душка моя, ты должен заступиться за меня ради тебя и Бэби. Если бы у нас не было Его, все бы давно было кончено – я в этом совершенно убеждена».

По утверждению Спиридовича, письмо Николая Михайловича от императрицы попало к Распутину. «Не проглянуло нигде милости Божией, ни в одной черте письма, а одно зло, как брат Милюков, как все братья зла…» – ответил Григорий.

«Распутину Императрица продолжала верить до его последних дней, призывая к такой же вере и своего супруга», – добавляет Спиридович.

Полковник Кобылинский, которого Временное правительство назначило комендантом при арестованной в 1917 году царской семье, говорил: «Вот теперь я могу сказать, что настанет время, когда русское общество узнает, каким невероятным мукам подвергалась эта Семья, когда разные газетные писаки с первых и до последних дней революции наделяли Их интимную жизнь разными своими измышлениями. Возьмите хоть всю эту грязь с Распутиным. Мне много приходилось беседовать по этому вопросу с Боткиным. Государыня болела истерией. Болезнь привела Ее к религиозному экстазу. Кроме того, так долгожданный и единственный Сын болен и нет сил помочь Ему. Ее муки как матери на почве этого религиозного экстаза и создали Распутина. Распутин был для Нее святой. Вот когда живешь и имеешь постоянное общение с этой Семьей, тогда, бывало, понимаешь, как пошло и подло обливали эту Семью грязью. Можно себе представить, что Они все переживали и чувствовали, когда читали в Царском все милые русские газеты».

Феликс Юсупов, с присущим ему цинизмом, откровенничал с министром внутренних дел, конституционным демократом Маклаковым (именно из-за принадлежности к партии кадетов монархисты Юсупов и Пуришкевич откажут Маклакову от участия в убийстве Распутина): «Если убить сегодня Распутина, через две недели Императрицу придется поместить в больницу для душевнобольных. Ее душевное равновесие исключительно держится на Распутине; оно развалится тотчас, как только его не станет. А когда Император освободится от влияния Распутина и своей жены, все переменится: он сделается хорошим конституционным монархом».

Юсупов ошибался. Он вообще не отличался умом – только красотой. И к сожалению, он был очень деятелен и настойчив.