Текст книги "Распутин. Три демона последнего святого"

Камер-юнгфера Занотти была безгранично предана императрице, а Григория Распутина ненавидела всей душой. Неизвестно, почему. До нас не дошло никаких сведений о конфликтах или ссорах между фрейлиной и старцем.

Всеведущий Илиодор писал о «растлении» Вишняковой так: «М. И. В. Дочь сенатора, девица очень красивая, 35 лет. Познакомилась со „старцем“ на первых порах его деятельности в Петрограде. Увлеченная учением Распутина об изгнании блудных бесов, она, боримая, не желая выходить замуж и лишаться через это высокого придворного места, решила лечиться в „старческой врачебнице“ Распутина.

„Старец“, конечно, оказал милосердие и начал лечить ее. Сначала врачевал обычными поцелуями, прикосновениями и банями. Меря, как ее всегда звал „блаженный“, повиновалась и, по всей вероятности, ожидала, что вот-вот она будет чистая и святая и ей легко будет пребывать в девичестве…

После одной бани, где „старец“ убедил Мерю, что он бесстрастен и ничего не чувствует, когда прикасается к женщине, Мери легла рядом с Григорием, заснула, и – о, ужас! – в это время „блаженный“ сделался страстным и растлил чистую, невинную девушку… Мери рассказала об этом Феофану на исповеди…»

Существуют показания самой Вишняковой, данные ею на следствии в 1917 году. Их приводит в своей книге о Распутине Э. Радзинский: «Как-то весной 1910 года Государыня предложила мне поехать в Тобольскую губернию в Верхотурский монастырь на 3 недели, для того, чтобы в мае вернуться к поездке в шхеры. Я с удовольствием согласилась, так как люблю монастыри. В поездке должна была принять участие некая Зинаида Манштедт, которую я встречала в Царском Селе у своих знакомых, и она мне очень понравилась… В поездке, по словам Государыни, должны были принять участие Распутин и Лохтина… По приезде на Николаевский вокзал я встретила всех своих спутников… В Верхотурском монастыре мы пробыли два или три дня, а затем направились в гости к Распутину в село Покровское. У Распутина дом двухэтажный, большой, обставленный довольно хорошо, как у чиновника средней руки… В нижнем этаже живет жена Распутина со своими приживалками, в верхнем поселились мы по разным комнатам. Несколько дней Распутин вел себя прилично по отношению ко мне… а затем как-то ночью Распутин явился ко мне, стал меня целовать и, доведя до истерики, лишил меня девственности… В дороге Распутин ко мне не приставал. Но проснувшись случайно, я увидела, что он лежит в одном белье с Зиной Манштедт. Возвратившись в Петроград, я обо всем доложила Государыне… а также рассказала при личном свидании епископу Феофану. Государыня на мои слова внимания не обратила и сказала, что все, что делает Распутин, свято. С этого времени я Распутина не встречала, а в 1913 году была уволена от должности няни. Причем мне было поставлено на вид, что я бываю у преосвященного Феофана…»

Сестра Николая II, великая княгиня Ольга Александровна, писала в своих мемуарах, «что всякая провинность со стороны дворцового персонала относилась злыми языками на счет Распутина. Одна такая история о мнимом изнасиловании одной из нянь дошла до Императора. Тот сразу же приказал произвести дознание. Выяснилось, что молодую женщину действительно застали в постели – но с казаком из Императорского конвоя».

Как тут не вспомнить: «Я заблудился, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, ибо я заповедей Твоих не забыл» (Пс.118:176).

Великой княгине Ольге Александровне можно верить. Она не любила Распутина и никогда бы не стала кривить душой, выгораживая его. Скорее наоборот.

Ее неприязнь к Распутину началась с не вполне уместных, а по мнению самой Ольги – откровенно бесцеремонных вопросов. Дело в том, что при первой же встрече с ней Григорий поинтересовался, счастлива ли она, любит ли она своего мужа, а если любит, то почему у них нет детей.

Провидческий талант сибирского старца сказался и здесь – если Ольга Александровна и состояла в браке, то только формально, потому что ее супруг женщинам предпочитал мужчин. Но то что было приемлемо для простодушного искреннего странника, оказалось совершенно неприемлемым для сестры императора. Кроме того, чопорную Ольгу Александровну раздражали простецкие манеры Григория. «Если уж на то пошло, – писала Ольга в своих воспоминаниях, – то я находила его довольно примитивным. Голос у него был низкий и грубый, разговаривать с ним было почти невозможно. В первый же вечер я заметила, что он перескакивает с одного предмета на другой и очень часто приводит цитаты из Священного Писания. Но это не произвело на меня ни малейшего впечатления… Я достаточно хорошо изучила крестьян и знала, что очень многие из них помнят наизусть целые главы из Библии».

Чувствуя неприязнь Ольги, Распутин, с присущей ему непосредственностью, попытался, как принято говорить нынче, «нормализовать отношения», но потерпел неудачу. «После того как хозяйка вместе с Ники и Алики отлучились из гостиной на несколько минут, Распутин поднялся, обнял меня за плечи и начал гладить мне руку, – вспоминала Ольга. – Я отодвинулась от него, ничего не сказав. Я просто встала с места и присоединилась к остальным. Этим человеком я была сыта по горло. Я невзлюбила его еще больше, чем прежде. Хотите – верьте, хотите – нет, но, вернувшись в Петербург, я совершила странный поступок: пошла к мужу в его кабинет и рассказала ему обо всем, что произошло. Он выслушал меня и с серьезным лицом посоветовал мне избегать встреч с Распутиным в будущем. В первый и единственный раз я знала, что муж прав».

Помимо растления легионов невинных дев, недоброжелатели и завистники обвиняли Григория Распутина в греховной связи с… императрицей Александрой Федоровной и ее старшими дочерьми. По этому поводу исчерпывающе высказался Арон Симанович. В своей книге «Распутин и евреи» он писал: «В Петербурге усиленно распространялись слухи, что Распутин находится в интимной связи с царицей и ведет себя также неблагопристойно по отношению к царским дочерям. Эти слухи не имели ни малейшего основания.

Распутин никогда не являлся во дворец, когда там не было царя. Я не знаю, по собственной ли инициативе или по царскому указанию он так поступал. Изредка Распутин встречался с царицей в ее лазарете, но всегда в присутствии свиты.

Также в слухах о царских дочерях нет ни слова правды. По отношению к царским детям Распутин был всегда внимателен и благожелателен. Он был против брака одной из царских дочерей с великим князем Димитрием Павловичем, предупреждая ее и даже советуя не подавать ему руки, так как он страдал болезнью, от которой можно было заразиться при рукопожатии. Если же рукопожатие неизбежно, то Распутин советовал сейчас же после этого умываться сибирскими травами.

Советы и указания Распутина оказывались всегда полезными, и он пользовался полным доверием царской семьи. Царские дети имели в нем верного друга и советника. Если они вызывали его недовольство, то он срамил их. Его отношения к ним были чисто отеческие. Вся царская семья верила в божественное назначение Распутина.

Он часто упрекал царицу в ее скупости. Он был очень недоволен, что вследствие бережливости царские дочери ходили плохо одетыми. Скупость царицы при дворе вошла в поговорку. Она стремилась даже в мелочах экономить. Ей было до того тяжело расставаться с деньгами, что она даже платья покупала в рассрочку.

Грязные сплетни давали мне повод к частым разговорам с Распутиным по поводу его отношений к царице и ее дочерям. Эти злостные сплетни меня сильно беспокоили, и я считал бессовестным распространение безобразных слухов про безукоризненно ведущих себя царицу и ее дочерей. Чистые и безупречные девушки не заслуживали этих распространяемых бессовестными создавателями сенсаций обвинений. Несмотря на их высокое положение, они были беззащитны против такого рода слухов.

Было стыдно, что даже родственники царя и высокие сановники также занимались муссированием этих слухов. Их поведение можно назвать тем более низким, что им доподлинно была известна вздорность этих слухов. Распутин возмущался этими слухами, но по причине своей невиновности не принимал их особенно горячо к сердцу. Я учитывал положение в этом отношении иначе и считал необходимым выступать против этих слухов и часто упрекал Распутина в его безразличии к этому вопросу.

– Что ты хочешь от меня, – кричал на меня во время таких разговоров Распутин. – Что я могу сделать? Разве я виноват, что про меня клевещут таким образом?

– Но недопустимо, чтобы из-за тебя разводились нелепые сплетни на великих княжен, – возражал я. – Ты должен же понять, что каждому жаль бедных девушек и что даже царицу замешивают в эту грязь.

– Убирайся к черту! – кричал Распутин. – Я ничего не сделал. Люди должны понять, что никто не загрязняет то место, где он кушает. Я служу царю и никогда ничего подобного не осмелюсь сделать. На такую неблагодарность я неспособен».

Старец действительно не был способен на неблагодарность. Ни на большую, ни даже на малую. Он воздавал добром за добро, а зло обычно прощал.

Когда-то обычный женатый мужик, Григорий Распутин решил испытать себя воздержанием. Достижение бесстрастия было его целью.

С бесстрастием, увы, ничего не получилось. «Блудный бес», а точнее говоря – любовь к жизни, к ее большим и малым радостям, оказалась сильнее воли старца. Тогда Григорий изменил свои взгляды. Конечно же, он страдал. Мучился сознанием собственной слабости, упрекал себя в отсутствии воли.

Похоть возобладала над святостью, и тогда Распутин решил изгонять грех грехом и перестал сдерживать себя. Чистая душа его оградилась от грешной плоти невидимым барьером, и пока плоть грешила, дух пребывал в святости.

Как такое возможно?

А почему бы и нет? Все ведь определяется помыслами, намерениями. Своим многочисленным женщинам Григорий Распутин дарил любовь, наиглавнейший и бесценный дар Божий. Сознание собственной греховности нисколько не умаляло величия любви, а, напротив, возвышало ее еще больше.

Он грешил и страдал. Страдание очищало его ненадолго – плоть начинала требовать своего, и дух снова и снова не мог совладать с нею. Распутин раскаивался, мучился неизбежностью новых грехов и постепенно пришел к выводу о том, что в плотской любви вообще нет никакого греха, подобно тому, как нет его в Любви вселенской.

Тогда он смог вздохнуть спокойно и предаться земным радостям без самоедства. Любовь победила, да победила так, что порой Распутин начинал терять чувство меры…

Но никогда не совершал он насилия над женщинами, ибо любовь и насилие несовместимы. Принуждение убивает любовь и превращает радость в страшный грех.

Выполняя свое предназначение на земле, Распутин дарил утешение всем, кто обращался к нему за помощью. И разве есть его вина в том, что многим женщинам было мало утешения словесного, духовного?

Обличителям же нелишне вспомнить: «Когда же продолжали спрашивать Его, Он… сказал им: кто из вас без греха, первый брось на нее камень» (Иоанн. 8:7) и «Нет человека, который не согрешил бы» (2, Пар. 6, 24).

Матрена Распутина писала: «Я запомнила один спор, который шел между Марией Евгеньевной Головиной и Анной Александровной Вырубовой в присутствии, разумеется, отца – во время обычных чаепитий.

А разговор, как это бывало, начался с материй духовных и плавно перетек на материи вполне житейские, к чему, собственно, все, кто не обнаруживал себя ханжой, и стремились.

Что сильнее – любовь или страсть? Где скрещенье? И есть ли оно?

Мария Евгеньевна утверждала, что любовь сильнее страсти, потому что способна длиться дольше, что сладка как раз не страсть, а любовь, и даже безответная, безнадежная, больная и мучительная.

Анна Александровна же, напротив, уверяла, что страсть сильнее, так как всегда подавляет и подчиняет себе любовь, что никакого скрещенья нет и быть не может – либо одно, либо другое…

Обе горячились, сбиваясь от волнения на французский, тут же торопясь перевести каждая отцу свои доводы.

Отец так и не вмешался. Он просто смотрел на них с жалостью – никак не хотели договориться между собой две несчастные в любви и страсти женщины, одна обманутая, другая поруганная».

Ярой ненавистницей Распутина прослыла фрейлина Софья Ивановна Тютчева, внучка известного поэта, состоявшая при царских дочерях. Некоторые склонны видеть в ней безвинную страдалицу, осмелившуюся открыть царю и царице глаза на истинный облик Распутина и за то пострадавшую, а некоторые – весьма самонадеянную дамочку, рискнувшую учить жизни своих царствующих работодателей.

Ее карьера при дворе вначале складывалась весьма удачно. Отличное происхождение (Тютчевы были старинным московским дворянским родом), острый ум, отменные, как и следовало ожидать, манеры, твердый, «настоящий педагогический» характер.

Распутина Тютчева невзлюбила с первого взгляда, невзлюбила беспричинно (не сыграло ли здесь роль «столбовое» дворянское чванство?), невзлюбила, несмотря на то, что нелюбовь эта весьма огорчала ее воспитанниц и саму императрицу. «Я так боюсь, что С. И. (Софья Ивановна. – А. Ш.) может сказать… что-нибудь дурное о нашем Друге. Я надеюсь, что наша няня теперь будет мила с нашим Другом», – писала императрице ее дочь Татьяна в марте 1910 года.

История с Тютчевой длилась долго. Поначалу ее нелюбовь к Распутину вызывала у императорской семьи удивление, граничившее с недоумением, затем стала раздражать. Софья Ивановна унаследовала от деда хорошо подвешенный язык, которым без стеснения молола всякую чепуху, нарушая не только нормы приличия, но и профессиональную придворную этику, согласно которой было не принято выносить сор из избы, то есть из дворца. Смысл ее болтовни сводился к тому, что Распутин – вульгарный хам, что Распутин – развратник, что Распутин имеет обыкновение бесцеремонно врываться в комнаты юных царских дочерей, даже если в это время они лежат раздетыми в постели.

Короче говоря – лезет со своим свинячьим рылом в калашный ряд и делает вид, что так и надо.

Дошло до того, что Тютчева получила взбучку от вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Об этом в феврале 1912 года упомянула в своем дневнике сестра Николая II, великая княгиня Ксения Александровна, некогда весьма благосклонно относившаяся к Тютчевой. «Мама… ругала Тютчеву, которая много болтает и врет», – писала Ксения.

Наконец после бурного скандала, устроенного Тютчевой по поводу все того же посещения Распутиным комнат ее воспитанниц, Александра Федоровна потребовала от неугомонной фрейлины объяснений. Тютчева надерзила императрице и получила приказ удалиться от двора. По другой версии Тютчева сама попросила императрицу отпустить ее домой, в Москву. Министру двора, барону Фредериксу, удивленному столь молниеносной отставкой, было пояснено, что Тютчева вмешивалась в то, что ее не касается, и осмелилась указывать императрице на то, что можно ее детям и чего нельзя.

Протопресвитер Шавельский в своих «Воспоминаниях последнего протопресвитера русской армии и флота» писал: «В среду на первой неделе Великого поста (1912 г.) приехала ко мне за советом воспитательница царских дочерей, фрейлина Софья Ивановна Тютчева, – писал протопресвитер Шавельский. – Она не знала, как поступить: Распутин начал бесцеремонно врываться в комнаты девочек – царских дочерей, даже и в то время, когда они бывали раздетые, в постели, и вульгарно обращаться с ними. Тютчева уже заявляла Государю, но Государь не обратил внимания. Теперь она спрашивала меня, должна ли она решительно протестовать перед Государем против этого. Я ответил, что должна, не считаясь с последствиями ее протеста. Положим, сейчас ее могут не понять и уволить, но зато после поймут и оценят. Если же она теперь не исполнит своего долга, то в случае какого-либо несчастья она подвергнется огромной ответственности. Тютчева протестовала, и ее за это уволили.

Потом я видел ее в 1917 году в Москве. Она не раскаивалась в своем поступке».

Уехав в Москву, Тютчева не только не раскаялась, но и продолжила всячески чернить Распутина. Ее московская квартира (Средний Спасский переулок, дом Носова) и подмосковное родовое имение Мураново стали центром антираспутинских настроений Первопрестольной столицы. Став одной из активисток Московского Красного Креста, Софья Тютчева большую часть своей энергии расходовала на очернение Распутина, а не на благие дела.

В мемуарах Анны Вырубовой сказано: «Фрейлина Тютчева поступила к Великим Княжнам по рекомендации Великой Княгини Елизаветы Феодоровны; принадлежала она к старинной дворянской семье в Москве. Поступив к Великим Княжнам, она сразу стала „спасать Россию“. Она была не дурной человек, но весьма ограниченная. Двоюродным братом ее был известный епископ Владимир Путята (который сейчас в такой дружбе с большевиками и ведет кампанию против Патриарха Тихона). Этот епископ и все иже с ним имели огромное влияние на Тютчеву.

Приехав как-то раз в Москву, я была огорошена рассказами моих родственников, князей Голицыных, о Царской Семье, вроде того, „что Распутин бывает чуть ли не ежедневно во дворце, купает Великих Княжон и т. д.“, говорят, что слышали это от самой Тютчевой. Их Величества сперва смеялись над этими баснями, но позже Государю кто-то из министров сказал, что надо бы обратить внимание на слухи, идущие из дворца. Тогда Государь вызвал Тютчеву к себе в кабинет и потребовал прекращения подобных рассказов. Тютчева уверяла, что ни в чем не виновата. Если впоследствии Их Величества и чаще видали Распутина, то с 1911 года он не играл никакой роли в их жизни. Но о всем этом потом, сейчас же говорю о Тютчевой, чтобы объяснить, почему именно в Москве начался антагонизм и интриги против Государыни.

Тютчева и после предупреждения Государя не унималась; она сумела создать в придворных кругах бесчисленные интриги – бегала жаловаться семье Ее Величества на нее же. Она повлияла на фрейлину княжну Оболенскую, которая ушла от Государыни, несмотря на то, что служила много лет и была ей предана. В детской она перессорила нянь, так что Ее Величество, которая жила детьми, избегала ходить наверх, чтобы не встречаться с надутыми лицами.

Когда же Великие Княжны стали жаловаться, что она восстанавливает их против матери, Ее Величество решила с ней расстаться. В глазах московского общества Тютчева прослыла „жертвой Распутина“; в самом же деле все нелепые выдумки шли от нее, и она сама была главной виновницей чудовищных сплетен на чистую семью Их Величеств».

Спустя три года после изгнания Тютчевой императрица писала мужу по поводу назначения новым обер-прокурором Священного Синода А. Д. Самарина: «Скажи ему про все, и что его лучший друг – Соф. Ив. Тютчева – распространяет клеветы про наших детей. – Подчеркни это и скажи, что ее ядовитая ложь принесла много вреда, и ты не позволишь повторения этого».

Софья Тютчева была непоследовательна в своих обвинениях. То она обвиняла Распутина в слишком вольном обращении с царскими дочерями, то совершенно забывала об этом и начинала вещать о растлении девицы Вишняковой.

Всякое лыко годно в строку. Лишь бы уесть врага…

В Нижегородском государственном художественном музее хранится портрет Софьи Ивановны Тютчевой, написанный Михаилом Нестеровым спустя десять лет после Октябрьских событий 1917 года. Мастер точно подметил и четко отобразил основные черты характера внучки поэта. Твердый упрямый подбородок, скорбно сжатые губы с нагоняющими тоску складками по углам, недружелюбный взгляд, наполовину скрытый стеклами пенсне…

На почве ненависти к Распутину Тютчева близко сошлась с окружением великого князя Николая Николаевича, недолюбливавшего своего венценосного племянника, его семью и его приближенных по множеству причин, первейшей из которых была банальная зависть. Титул великого князя был маловат для амбициозного Николая Николаевича. Ему самому хотелось быть самодержцем российским.

Отношения Распутина с женщинами крайне занимали его современников. Несведущим людям может представляться, что столичное общество, всячески осуждавшее Распутина, отличалось высокой нравственностью и безукоризненной моралью.

Это далеко не так. И высший свет, и те, кто вращался в его орбите, погрязли в самых разнообразных пороках. Достаточно вспомнить кутежи гвардейских офицеров, разнузданные гулянки купцов и промышленников или, например, многочисленные «шалости» великих князей.

Суть нападок на Распутина крылась не в его поведении и не в его образе жизни, а в его близости к императорской чете. Близость эта была удивительной, необъяснимой и пугающей.

Но самое сильное чувство, которое она возбуждала в окружающих, называлось завистью.