Текст книги "Под полной луной"

У меня уже был пистолет, но пустить его в ход я так ни разу и не решился. Даже когда оказался в канализации. Это произошло позже. На тот момент я почти добрался до Лукойла.

В безветренную погоду над городом стоял черный смог. Я дышал через футболку, плотно обматывая ее вокруг головы. Но это не помогало, кашель с каждым днем становился настойчивее, а футболка все больше пропитывалась кровью.

Солнце пекло, точно паяльная лампа; я молился о дожде, но оставался неслышимым. Жажда становилась нестерпимой.

Казалось, еще шаг, и я паду замертво. Наверное, так и случилось бы, если б не «доблестная» армия, обрушившая на меня град пуль в одном из переулков. На открытом пространстве я был легкой мишенью, поэтому бросился к домам, истратив на рывок последние силы. Пули свистели в опасной близости, рикошетили о стены, каким-то чудом не задевая меня. Я обезумел. Не соображал, что делаю и куда направляюсь. Потерял счет времени, выпал из пространства. Очнулся уже в темноте.

Я стоял по щиколотку в воде, расставив руки в стороны, пытался хоть что-то разглядеть. По стенам стекала холодная липкая масса, слышался звук капающей воды. Лишь через несколько минут до меня дошло, что я в канализации. Должно быть, спрыгнул в открытый люк, и даже не заметил этого. За спиной послышался плеск, и я, вздрогнув, зашагал в неизвестность.

Меня преследовали. Всплески становились чаще по мере моего продвижения вперед. Должно быть, крысы – в канализации их немерено. Но я не боялся. Пока держался на ногах, они бы не тронули.

Другое дело, что где-то здесь обитало чудовище. Мне представлялись гигантские щупальца, вырастающие из темноты, желтые клыки со стекающим с них ядом, бездушные глаза. Я не имел представления об облике Рангхъярны, и воображение брало за основу все самое страшное, когда-либо придуманное человечеством.

А крысы меж тем прибывали. Я всем телом ощущал их напор и непроизвольно ускорял шаг.

Когда глаза привыкли к темноте, стал различать боковые тоннели – черные на черном фоне – и силуэты грызунов, что встречали меня, а затем двигались следом.

Они лезли отовсюду: из труб, боковых ответвлений, из трещин в стенах и потолке. За моей спиной скопилась целая стая. Как агнца на заклание, меня вели вперед, в средоточие мрака. И это не было паранойей. Решив проверить свои догадки, я остановился. Ответ последовал незамедлительно. По тоннелю прокатился оглушительный писк – сотен, может, тысяч тварей – и огромный склизкий комок аккуратно подтолкнул меня в спину.

От прикосновения я чуть не испустил дух, протяжно застонал, но все же двинулся дальше. Воздух постепенно сгущался, становился тяжелым. Сердце подскочило в груди, его стук болезненно отдавался в висках.

В какой-то момент я стал различать голоса, а точнее, их жалкое подобие. Я мог бы поклясться, что впереди люди, вот только радости от скорой встречи с ними не испытывал.

А через пару минут шагнул в просторное помещение, в котором сходились несколько тоннелей. Из каждого тоненькими струйками вытекала вода и тянулась к ложбине в центре комнаты. Высокий потолок поддерживали бетонные колонны. Стены в некоторых местах фосфоресцировали, должно быть, от каких-то химикатов, и этого хватало, чтобы я мог видеть, где нахожусь. Следом за мной в помещение вкатился беснующийся клубок, и вмиг распался на сотни отдельных существ. Крысы прыснули к стенам и расселись на трубах, точно в ожидании некоего шоу.

Я вертелся по сторонам, не понимая, что происходит. И вскоре потерял из виду тоннель, из которого пришел. Они все казались одинаковыми – бездонными черными дырами. Словно жилы, простирались они под городом, вбирая в себя грязь и нечистоты верхнего мира, и стягивали эту массу в сердце канализации. В царство крыс и тараканов. Безраздельных властителей подземелья. Но теперь у этих бесчисленных армий появился бог. Он заботился о своих «детях», дарил любовь и покровительствовал им. Они стали его пророками и понесли новое учение – учение смерти – в массы. На поверхность.

Из темноты послышался шепот, стены пришли в движение. Невидимые существа хрипели и стонали, выбираясь из своих убежищ.

Зараженные. Мне стало ясно, чьи голоса я слышал из тоннеля.

Их тела разрушались под собственным весом, распухшие языки, как у покойников, уже не могли произносить членораздельную речь.

Десять, может двенадцать силуэтов окружили меня и, казалось, вот-вот схватят и разорвут на части. От страха я не мог пошевелиться. Их размеренные движения вводили в транс. И когда они подступили на расстояние вытянутой руки, я услышал спокойный, но твердый голос. Он исходил отовсюду: от стен, потолка, из тоннелей. Казалось, ко мне обратилась сама Тьма.

– Посмотри на них! – голос мог принадлежать как мужчине, так и женщине. Фигуры замерли, окружив меня плотным кольцом. Я задыхался от миазмов, исходящих от их тел, но не подавал виду. Единственное, что мне оставалось – принять смерть с достоинством. Я понимал, что никогда уже не поднимусь на поверхность. Либо меня скормят крысам, либо зараженным.

Прямо на меня надвинулась еще одна фигура. Я разглядел длинные космы, ниспадающие до пояса, рваную одежду. Это была женщина: омерзительная, лишенная всего человеческого.

– Что ты видишь?

– Больных людей, крыс, темноту… – перечислил я дрожащим голосом.

– Ты не можешь видеть темноту. Ты лишь воспринимаешь отсутствие света. А что ты слышишь?

– Я слышу тварь, – снова я потерял контроль над речью, как тогда – в парке. Слова вырвались непроизвольно, прежде чем я успел их отфильтровать. Приготовился к самому худшему, но человекоподобное существо заговорило вновь, точно пропустив оскорбительную фразу. А, может, оно не понимало значения слова «тварь».

– Ты слышишь эхо времени. Оно пульсирует, набирая мощь. Как круги на воде, оно распространяется по континенту от центра. От меня.

– Кто ты?

– Ты знаешь, кто я!

– Что тебе нужно? – прошептал я, не отрывая глаз от чудовища. Я понимал, что только так оно может общаться – через человека.

– А что нужно тебе?

Зараженные продолжали стоять истуканами. Не моргали, не стонали, казалось, даже перестали дышать. Притихли и крысы.

– Выйти отсюда.

– Ты выйдешь отсюда. Выйдешь за рамки привычного тебе мира. И пойдешь на все четыре стороны… исправлять то, что должно быть исправлено.

– Я не понимаю, – у меня начиналось помутнение рассудка. Я слышал слова, но не воспринимал их должным образом. Они перестали для меня что-либо значить, – покажи себя! – потребовал я. – Я хочу видеть тебя, Рангхъярна!

Зараженные затрепетали.

– Нет, нет, – зашептали они. Дрожь от их тел передалась мне. Они боялись. До смерти боялись, что Рангхъярна покажет свое истинное обличие, – убей нас. Убей, – едва различимые, но все же понятные слова.

– Ты и так видишь меня. Мое тело в грызунах и насекомых, мое лицо в облике женщины. Я коснулась их, и теперь они – это я.

– Ты убила моих дочерей. Но почему я не умер вместе с ними? Почему не заразился, как они? Как все?

– Ты не один такой. Вас много. И вы расползетесь по свету, сея смерть. Вы беременны от меня, и меня же носите под сердцем. Я вас встречу на той стороне.

– На какой «той стороне»?

– Вы смотрите на фотоснимки и мысленно погружаетесь в запечатленные моменты. Я делаю так же. Могу перенестись в любое время и место, где однажды бывала. Вы станете для меня маяками на той стороне. Именно вы понесете наследие Рангхъярны туда, где мне еще не могли сопротивляться.

– Люди тебя освободили, они же тебя и уничтожат, – выкрикнул я, сжав кулаки.

– Люди заняты истреблением друг друга. У них нет ко мне интереса. Ты же сам это видел. Они пробудили меня, чтобы убивать себе подобных. А когда до них дойдет, что ситуация вышла из-под контроля, я уже буду на другой стороне. В далеком прошлом, где врачи и ученые были еще словно несмышленые дети. И там им меня не достать. Я начну все сначала.

– Нет… нет, – проговорил я, осознав масштаб возможной катастрофы, и бросился в первый попавшийся тоннель. Вновь меня обступила непроглядная тьма.

Бежать было трудно; ноги вязли в отвратительной жиже. А еще я боялся врезаться в стену.

Меня никто не преследовал. Все твари подземного мира остались позади – в помещении, где сходились тоннели. Законы, власть, переворот – не имели больше значения. Я оказался впутан в куда более серьезную игру.

Я бежал по лабиринтам, и ужасные мысли роились в моей голове. Люди, разбудившие Рангхъярну, не были простыми учеными. Это террористы или жрецы некоего культа. Они сознательно открыли ящик Пандоры, прекрасно отдавая отчет о последствиях. А идиоты, допустившие народные волнения, стали пешками в их коварных замыслах. Рангхъярна права, покамест они не ведают, что натворили, но скоро Чума распространится по всему миру. А я – каким-то образом – поспособствую ей в этом.

¹Город Урбана (Эрбана) штат Иллинойс – чудовищам по закону запрещено заходить в пределы города.

В Денвере (штат Колорадо) ловцы бродячих собак перед облавой должны «предупредить собак, повесив за три дня объявление на дереве в городском парке».

В штате Монтана Незаконно заниматься сексом в любой позиции, кроме «миссионерской».

²Роберт Нэвилл – главный герой романа Ричарда Мэтисона (Richard Burton Matheson – 1926 – 2013гг.) «Я – легенда», оказавший большое влияние на популяризацию концепции всемирного апокалипсиса по причине пандемии, как в литературе, так и в кинематографе.

Рыжик

Весна 1992 года выдалась ранней. И жаркой. В середине апреля растаял последний снег, а к началу мая мы с друзьями уже бегали в шортах и футболках. Солнце палило как сумасшедшее; погода намеревалась поставить температурный рекорд. Мама говорила, что так и будет, и у меня не было причин не верить ее словам. Мама знает все, считал я в свои тринадцать лет. Целовал ее на прощание, натягивал любимую кепку с изломанным козырьком и шел в школу. По пути заходил за другом Женькой. Вместе мы брели на другой конец поселка, на учебу. По дороге рассказывали друг другу байки и делились впечатлениями от просмотренных накануне фильмов.

Последний месяц перед каникулами. Казалось, никто на свете не мог его омрачить. Ни суровая директриса, брошенная мужем, и теперь срывающаяся на учениках, ни математичка, «ребусы» которой ни я, ни Женька, хоть убей, не понимали.

А после уроков мы собирались на поле погонять мяч. Когда народу было много, делились на команды и играли в футбол, когда мало, просто пинали по воротам, составленным из рюкзаков.

В день, когда мы познакомились с Рыжиком, нам не доставало вратаря. Наш Жора сломал руку, перелезая через соседскую ограду, и третий день валялся в гипсе перед телевизором. Мы лишились штатного голкипера и, как оказалось, заменить его было некем. А Витька, хозяин мяча, ни с того, ни с сего разнылся и засобирался домой, не поддаваясь ни на какие уговоры.

Я стоял и ничего не мог поделать. Молча наблюдал, как он засовывает в пакет мяч, как надевает портфель. Слезы наворачивались на глаза от бессилия, и я отвернулся, чтобы не показывать их остальным.

– Макс, смотри, – Женька ткнул меня локтем в бок, затем указал в сторону деревьев.

Мир расплывался от слез, и я не сразу заметил, на что он обращает мое внимание. Точнее, на кого.

На рыжего мальчишку из параллельного класса. Тот сидел под деревом с альбомом на коленях и что-то выводил в нем карандашом. Одноклассники и те немногие, кто был с ним знаком, звали его Рыжиком. Обычный тихоня с передней парты; маленький, щуплый, предоставленный самому себе. На школьных мероприятиях, а если честно, то и за их пределами, такие всегда в гордом одиночестве. Незаметные для окружающих до момента, пока не понадобится «козел отпущения».

Я перевел взгляд на Женьку. Друг улыбался.

– Давай возьмем его в команду?

– Кого? – автоматически спросил я.

– Его, – Женька указал на мальчишку.

– Рыжика?

– Да. А что? Какие-то проблемы?

– Не знаю, – честно ответил я. И хотел добавить, что нужно посоветоваться с остальными, но Женька меня опередил.

– Эй, Рыжик, пойди сюда, – крикнул он и замахал рукой, подзывая мальчишку.

Многие годы задаю себе вопрос: как бы сложилась моя жизнь, не познакомься я в тот день с Рыжиком? Я нисколько не сожалею о нашей встрече, общение с ним изменило меня к лучшему, равно как и Женьку. Но у всего есть цена.

И цена дружбы с Рыжиком оказалась непомерно высокой. Я понял это в тот самый момент, когда мальчишка поднялся с травы и направился в нашу сторону. Понял по его походке, движениям рук… по тускло-голубым глазам, за которыми, как выяснилось позже, скрывалась зловещая тайна.

– Привет, – поздоровался Рыжик, подойдя к нам.

Витька стоял неподалеку, косо поглядывая на нашего нового знакомого.

– Зачем вы его позвали? – спросил он с недовольством.

– Ты же хотел, чтобы нас было поровну! – ответил Женька.

– А он умеет стоять на воротах?

– У него и спроси.

– Умеешь? – Витька обратился к Рыжику.

– Не знаю, – пожал плечами мальчишка.

– Попробуй, тут нет ничего сложного, – Женька сходу наладил панибратские отношения, шутливо обхватил Рыжика за шею и потащил его на «ворота».

– Вы хотите взять меня в игру? – удивился Рыжик.

– Только если не будешь ныть, как баба, если мячом прилетит в глаз, – усмехнулся Женька, выпуская мальчишку из «объятий». Затем обернулся к Витьке. – Ну что, играем или как?

Витька вздохнул и полез за мячом.

После игры я, Женька и Рыжик сидели в тени деревьев, жевали травинки и смотрели на небо. Остальные ребята разошлись по домам, чему мы, собственно, были только рады. Витька в последнее время стал жутко капризным, возмущался по поводу и без. А Илюха с Сапогом вообще от нас отдалились. Все чаще они гуляли отдельно, хотя еще год назад никто не мог представить нашу компанию без этих двух сорванцов.

Я спросил Рыжика, где он живет. Оказалось, на соседней улице.

– Странно, – удивился я, – не знал, что мы живем совсем рядом.

– Меня никто не замечает, – грустным голосом ответил Рыжик.

– Печально, – согласился Женька, – слушай, Рыжик, твой дом зеленый с гаражом? Там еще через забор заброшка находится, да?

– Да, – мальчишка непроизвольно вздрогнул, услышав про заброшенный дом по соседству.

– Все, я понял. Я видел тебя там, – Женька призадумался и спросил, – а что ты рисовал, когда мы тебя позвали?

– Блин, альбом, – Рыжик кинулся к дереву, под которым сидел до встречи с нами.

– Цел? – спросил я, когда мальчишка вернулся.

– Да.

– Покажи, что рисовал, – попросил Женька, и я заметил, как по лицу Рыжика пробежала тень страха (?).

– Не могу, это личное, – он вцепился в альбом, сминая его тощими пальцами.

– Да ладно ты, мы никому не расскажем. Да, Макс?

Я кивнул. Еще какое-то время Рыжик сопротивлялся, но в итоге сдался.

– А ты неплохо рисуешь, – присвистнул Женька, разглядывая покосившийся дом, занимающий почти всю поверхность заглавного листа.

Он показался мне смутно знакомым.

На других рисунках Рыжик изображал комнату с нескольких ракурсов, с древней мебелью и паутиной в углах, лестницу то ли в погреб, то ли в подвал, а на последнем мужчину, выглядывающего из темноты. Длинные руки расставлены в стороны, на лице злобная гримаса, точно у маньяка из фильма, который я тайком от мамы посмотрел несколько дней назад.

– Кто это? – поинтересовался Женька. Мне тоже стало любопытно, я, не отрываясь, смотрел на то странное изображение.

– Никто, – Рыжик вырвал из рук Женьки альбом, убрал за спину, – просто рисунок.

– Ну ладно, – пожал плечами друг, – рисунок так рисунок.

– Сколько времени? – неожиданно спросил Рыжик.

– Полпятого, – я поглядел на потрепанные часы без ремешка, что приходилось носить в кармане, а не на руке. Пора идти домой – то же самое прочел на лице Женьки, и хотел сказать ему об этом, но не успел. Рыжик вскочил и принялся прощаться.

– Погоди нас, – Женька протянул ему ладонь, но Рыжик не ответил на рукопожатие.

– Мне нужно идти.

– Мы тоже идем, нам же по пути.

– Извините, у меня дела…

– Какие? – я поднялся с земли, оттряхнул штаны от сухих листьев и травы.

– Мне нужно покормить отца.

– Кого? – переспросил Женька, но Рыжик не ответил. Он развернулся и бросился бежать. Через минуту его и след простыл.

Несколько дней мы его не видели. То ли Рыжик не ходил в школу, то ли по каким-то причинам нас избегал. Но нам и без него проблем хватало: подготовка к контрольной по математике, факультативные занятия по английскому и прочие школьные хлопоты. Мозги кипели; мы заполняли пробелы в знаниях за целый учебный год.

На стенде в вестибюле вывесили списки неуспевающих и, к глубокому сожалению, наши с Женькой фамилии красовались чуть ли не первыми в списке. Одноклассники прознали про это в тот же день и дразнили нас при каждом удобном случае.

– Что же делать? – сокрушался Женька. – Они меня достали. Хоть вообще в школу не приходи.

Я пытался успокоить друга, мол, все образуется, наверстаем, но он знал меня слишком хорошо, чтобы понять – это ложь. Ничего мы не наверстаем – останемся на второй год, как те ребята из параллельного класса. Без сомнений так бы и произошло, если бы судьба не распорядилась иначе. И после происшествия, весь ужас которого не описать словами, ни директриса, ни завуч не осмелились оставить нас с Женькой на повторное обучение.

А началось все со старшаков из девятого «Е» – Сереги Царенко и Дена Гаврилова. Местная шпана, от которых «стрелялись» и ученики, и учителя. Завсегдатаи педсоветов и детской школы милиции. В общем, те еще «фрукты».

Не знаю, чем им не угодил Женька, но Царенко с Гавриловым постоянно его задирали. Не упускали ни одного удобного случая. Как и в тот злополучный день.

Я шел из буфета, когда услышал в коридоре знакомый ненавистный голос. Хотел повернуть назад, но не мог. Перемена заканчивалась, и необходимо было возвращаться в класс…

Царенко прижал Женьку к двери туалета, сдавив ему горло. Я видел покрасневшее от нехватки воздуха лицо друга, вздутую вену на его виске. Мне было горько на это смотреть, но что я мог сделать? Я испугался. Стоял и сверлил ублюдка взглядом, не в силах вымолвить ни слова.

А еще прикидывал, где прихвостень Царенко, ведь они всегда ходят вместе.

И через пару мгновений огромная лапища опустилась мне на плечо.

– А вот и второй ушлепок, – обрадовался Гаврилов, и только сейчас Царенко обратил на меня внимание. От вида его хищной улыбки мир вокруг меня сжался до размеров спичечного коробка.

– Мы с Тамарой ходим парой? – съязвил Царенко, но Женька – эх, бедный Женька, никогда не умел держать язык за зубами – мгновенно парировал.

– Кто бы говорил.

И сразу же получил кулаком в живот. С тяжелым хрипом выпустил из легких воздух. Стал оседать на пол, но Серега держал его крепко.

– Даже не думай раскисать, я с тобой еще не закончил.

– А с этим что делать? – Гаврилов все еще держал мое полуобморочное тело за плечо.

– Пни ему под сраку, и пусть проваливает, – скомандовал Царенко, и Гаврилов заржал.

Мимо проходили старшеклассники, пробегали малыши, но никто из них не спешил к нам на выручку. Они скользили мимо, опустив глаза, всем видом показывая, что не хотят неприятностей.

Прозвенел звонок. Я надеялся, что как гонг в боксе, он послужит сигналом для окончания потасовки, но Царенко, похоже, плевать на него хотел. А может, в порыве азарта попросту не расслышал.

Начался гул. Десятки ног затопали по коридору; ученики спешили на уроки. В поднявшемся хаосе я не заметил, как Женька получил второй удар. И теперь загибался и кашлял, словно туберкулезник.

Гаврилов подтолкнул меня, чтобы лучше размахнуться, но замер, когда из коридора донесся дрожащий голос.

– Отпустите их, уроды.

Время остановилось. Стихли посторонние шумы: бегущие в классы ученики, их смех и разговоры; ветер, бьющий порывами в окна; скрип досок под ногами. Осталось лишь эхо повисших в воздухе слов: призрачное, невесомое, окутавшее нас четверых, а может, и весь учебный корпус. Как по команде мы оглянулись. В проеме коридора стоял Рыжик. Он сжимал ладони в кулаки, так же как я несколькими минутами ранее… за одним исключением, мальчишка не ждал, пока нас побьют, а сразу перешел к действиям. «О, Господи», – подумал я, глядя на Рыжика, – «какой же он храбрый». Он трясся от ужаса, но не отступал. Стоял твердо, решительно, не то, что я.

Гаврилов поперхнулся от такой наглости. Царенко же был матерым хищником, врасплох такого не застать.

– Быстро подошел! – скомандовал он, не выпуская Женьку.

Рыжик затрясся еще сильнее. Захлопал глазами, но не сдвинулся с места.

– Беги, – прошептал я, в ответ он отрицательно покачал головой.

Поток учеников редел. Опоздавшие обтекали Рыжика, насмерть стоявшего на своем месте. Бедняга побледнел, и его огненные волосы на фоне лица выглядели еще ярче.

– Лучше подойди, выродок, иначе ему хуже будет, – Царенко заскрипел зубами от злости. Схватил Женьку за руку и стал выкручивать ее. От одного вида мучений друга меня бросило в пот. Я представлял, насколько сильную тот испытывает боль, так как проходил через подобное не далее, чем на прошлой неделе.

Женька застонал, из его глаз брызнули слезы. Рыжик, понимая, что ничего другого ему не остается, сделал шаг навстречу Царенко. Тот ухмыльнулся. Я переводил взгляд с Сереги на Рыжика и обратно. Гаврилов меня больше не интересовал, как и я его.

– Не подходи, он тебя побьет, – сквозь зубы процедил Женька.

– Заткнись, – рявкнул Царенко, сильнее сжимая запястье пленника. Снова обратился к Рыжику. – Ты думаешь, я тут с вами шутки шучу? Считаю до трех и, если ты не подойдешь, я сломаю его долбанную граблю, а затем тебе так пачу вскрою, будешь помнить до выпускного. Раз…

Я с замершим сердцем наблюдал за происходящим. Гаврилов что-то бубнил мне под ухо, как старому приятелю, но я не различал ни единого слова. Все мое внимание сконцентрировалось на Женьке и Рыжике. Как им помочь? Я не имел представления. Лезть на рожон – значит получить по шее. Царенко не важно, избить двоих или троих.

– Два…

Рыжик, кажется, смирился со своей участью. Опустив голову, двинулся к Сереге.

И тут случилось чудо! Открылась дверь кабинета географии, и из класса вышла директриса. Иногда она проводила уроки, замещая основного преподавателя, чей старший сын наркоманил и периодически пропадал из дома, прихватив с собой что-нибудь из ценных вещей.

– Царенко, – властным голосом произнесла директриса, и Серега скривился от досады. Словно лимон в рот положил. Это выглядело бы комично, не будь ситуация столь серьезной, – быстро отпусти Елисеева, и марш на урок.

– Да, Любовь Константиновна, – повиновался Царенко с напускной улыбкой.

Рыжик облегченно выдохнул и обмяк, едва не свалившись в обморок.

– Гаврилов, – продолжила директриса, – тебя это тоже касается.

– А я то что? – Гаврилов поднял руки, демонстрируя, что ничего не делал. – Я вообще случайно здесь оказался.

– Бегом в класс, – приказала директриса, – и вы, мальчики, идите на уроки.

Я не мог поверить, что мы спасены. Но надолго ли? После уроков, как пить дать, нас будут караулить за школой. И Царенко не заставил себя долго ждать. Проходя мимо, обратился ко всей нашей троице.

– Хана вам, – лицо его скривилось от ненависти к каждому из нас, но пристальнее всех он посмотрел на Рыжика, посмевшего обозвать его уродом.

Гаврилов засеменил за своим товарищем, и мы, проводив их глазами, разошлись по кабинетам, предварительно условившись с Рыжиком встретиться после уроков на стадионе.

Как мы вышли из школы и остались живы? На удивление, просто. Последним уроком у нас была история. Кабинет располагался на первом этаже, окнами выходил на стадион. Когда прозвенел звонок, и одноклассники обступили учителя с вопросами о домашнем задании, мы с Женькой выпрыгнули в окно.

Рыжик уже ждал нас на трибунах.

– Как ты здесь оказался? – удивился я, подсаживаясь рядом.

– Отпросился, – ответил Рыжик. Он попытался улыбнуться, но вышло неважно, – вы как? Все обошлось?

– Как же, – отмахнулся Женька, – теперь мы в немилости у Царенко и Гаврилова, а это просто так не обходится, – он толкнул Рыжика в плечо и засмеялся, – но ты, конечно, дал: «отпустите их, уроды». Гаврила аж поперхнулся.

На беговой дорожке тренировались физкультурники. Каждый круг они заканчивали, пробегая мимо, и в эти мгновения мы умолкали. Не хотели, чтобы нас подслушали, ведь у Царенко везде были уши.

– Да, Рыжик, ты крут, – добавил я и похлопал мальчишку по плечу, – ты самый смелый чувак в нашей школе.

– Да бросьте вы, я очень сильно перепугался… просто, когда увидел, что они над вами издеваются, не смог стоять в стороне.

Мои уши покраснели от стыда. Я как раз тем и занимался, что стоял в стороне.

– Тем более, есть вещи и пострашнее… – добавил он.

– Ты шутишь? – хмыкнул Женька. – Что может быть страшнее Царенко?

– Например, чудовище в подвале, – прошептал Рыжик.

Мы с Женькой засмеялись. Решили, что наш новый друг хочет разрядить обстановку, но Рыжик почему-то притих. А взглянув на него, в груди моей защемило. Невозможно передать словами ту боль, что я увидел в его раскрасневшихся глазах. Боль ребенка, еженощно сражающегося с монстром в шкафу. Когда гаснет свет, и он закрывает глаза, то слышит, как с противным скрипом отворяется постылая дверь – очень медленно, словно притаившаяся среди одежды тварь растягивает удовольствие перед тем, как выскочить из мира кошмаров. В темноте сверкают огоньки демонических глаз, гипнотизируют, а малыш и не пытается кричать – он сотню раз проходил через это и знает, что как только послышатся шаги мамы или папы, монстр исчезнет. Растворится без следа, оставив после себя лишь приоткрытую дверцу шкафа.

Все это я прочел в глазах Рыжика. И от осознания, что он действительно верит в свои слова, вздрогнул. А Женька продолжал заливаться.

– Нам надо держаться вместе. Так у нас больше шансов остаться в живых, – сказал я.

– А ваши друзья не будут против меня? – поинтересовался Рыжик.

– Отныне ты тоже наш друг, – я приобнял его за плечо. Рыжик расчувствовался, захлопал ресницами, и по щекам его покатились слезы. Он плакал от счастья, не стесняясь своих эмоций.

– Меня никогда не называли другом, – мальчишка всхлипывал и улыбался. А я смотрел на него, такого хрупкого, но безумно смелого, и чувствовал, что сам вот-вот расплачусь.

Физкультурники сделали еще один круг. Один из них помахал нам рукой и широко улыбнулся. Я не знал этого парня, да и на лице Женьки прочел непонимание, отчего внутри меня что-то екнуло и, как оказалось, не зря.

Новость об инциденте с Царенко и его приятелем быстро разлетелась по школе, и нас уже кто-то сдал. Быть может, тот самый парень, что помахал рукой. И пока мы обсуждали, чей это знакомый, на стадионе возникла пара неразлучников – Царенко с Гавриловым.

– Смотрите, – Женька заметил их первым.

Наше счастье, что трибуны располагались с солнечной стороны, и какое-то время старшаки не могли нас видеть. Царенко хищно озирался по сторонам, высматривая добычу, а Гаврилов стучал кулаком об ладонь и время от времени подтягивал сползающие штаны.

– Что нам делать? – Рыжик посмотрел на меня умоляюще. Видимо каждая его клетка в тот момент агонизировала, испытывая фантомную боль от предстоящей взбучки.

– Они нас увидят, – Женька всполошился не на шутку, заерзал, вцепился в портфель, как в спасательный круг, – надо бежать.

– Мы не сможем от них убежать, – я покачал головой, – надо спрятаться.

– Куда?

– Не знаю.

– Это моя вина, мне и отвечать, – Рыжик поднялся, но мы с Женькой усадили его на место.

– Даже не думай. Мы все виноваты. Вместе и получим, – я старался говорить уверенно, но голос дрожал. В голову не шло ничего дельного. Страх перед Царенко туманил разум. Но Женька, мой головастый друг, как всегда, нашел выход.

– «Птичье гнездо», – он подскочил от радости, схватил портфель и волоком потащил его за собой, – быстро, за мной.

Не раздумывая, я бросился следом, пригибаясь, желая слиться с сиденьями трибун. Как я сам не подумал о «птичьем гнезде»! На гостевом секторе трибун, возле прохода, была выломана доска. Взрослому туда не протиснуться, но ребенку вполне по силам. Это место нам показала Витькина двоюродная сестра, она иногда курила там тайком от всех. И сейчас ее тайное логово пригодилось как нельзя кстати.

Мы пробирались к нужному сектору, молясь остаться незамеченными. Рыжик шел последним. Ежесекундно оглядывался, то на рыскающих старшаков, то на бегунов, завершающих очередной круг.

Женька слез первым, принял портфели и помог спуститься нам с Рыжиком. Под трибунами стоял полумрак. Солнце едва пробивалось вниз сквозь щели в досках, но мы видели друг друга и этого было достаточно. Под ногами хрустели пластиковые бутылки и шелестели пакеты – уборщики туда наведывались крайне редко. А еще мы заметили несколько старых птичьих гнезд, именно по их наличию сестра Витьки назвала свое тайное место соответствующим образом.

Я рассказал Рыжику, как мы оказались здесь впервые, затем мы уселись на портфели и некоторое время молчали. Слушали, как снаружи гуляет ветер.

– Я есть хочу, – прошептал Женька, и мы с Рыжиком улыбнулись.

Он посмотрел на нас, как на сумасшедших и уже громче сказал:

– Че вы лыбитесь, я не завтракал. Слышите, как живот урчит?

Мы отрицательно покачали головами.

– У тебя правда никогда не было друзей? – не унимался Женька.

– Нет, – ответил Рыжик, – странно, да?

– Немного. А чем ты занимаешься после школы?

– Учу уроки, помогаю по дому.

– А потом?

– Ищу еду для… – Рыжик звонко шлепнул себя по губам. Я понял, что он расслабился и сболтнул лишнее. То, о чем не хотел говорить. Или не мог. Но Женька уже прицепился к словам, и глаза его заблестели.

– Еду? – переспросил он, подавшись вперед. – Для кого ты ищешь еду?

– Ни для кого, – попытался увильнуть от расспросов Рыжик, но Женька наседал.

– Не гони мне. Рассказывай, для кого.

– Для отца. Отца. Мне нужно кормить отца, – язык Рыжика заплетался, а суетливый взгляд нарезал круги по всему подтрибунному помещению.

– Гонит, – резюмировал Женька, обращаясь ко мне, – мы его другом называем, а он нам гонит.

– Нет, я говорю правду! Я кормлю отца. Он болен. Кого же еще? Вы должны мне поверить, – он смотрел на наши с Женькой каменные лица и понимал, что ложь раскрыта, – для отца. Сколько времени? Скажите! – Рыжик тараторил без умолку.

– Тише, тише, – я попытался его успокоить. Посмотрел на часы, – два.

– Ужас, как поздно. Мне надо идти. Искать еду. На вечер ничего нет, – Рыжик рванул к лазу, но Женька перехватил его на полпути.

– Что с тобой? – он держал обезумевшего мальчишку, не зная, как его успокоить. – Тебя же заметят.

– Пусть заметят, – вырывался Рыжик, – отпусти меня или будет хуже.

– Кому будет хуже? Да что с тобой такое?

– Моим родителям будет хуже. Потом и мне. А может, всем. Я не знаю, докуда он может дотянуться.