Текст книги "Под полной луной"

Спасительную, желанную. Она растворит недуг и вернет былые силы.

«А как там Лев Борисович»? – пронеслась последняя связная мысль и разум окутала пелена забвения.

Но поспать Баранову так и не довелось. Он еще пребывал в дреме, то проваливаясь в сон, то выныривая из него (в эти моменты остро ощущал плачевность своего состояния, словно все чувства обострялись до крайности, указывая на раздражение желудка, на неэффективную работу почек и прочее), как в сарай вошла баба Варя.

– Игорек, ты все мучаешься? – с порога поинтересовалась старуха. Поставила на пол кувшин с водой, затем склонилась над мужчиной и потрогала его лоб.

– Пройдет, – попытался улыбнуться Баранов, но вышло неважно.

– Потравил тебя старый черт своей бормотухой, – понимающе покачала головой баба Варя.

– Сам виноват, – Игорь пытался оправдать Шулепова. Он не хотел, чтобы у соседей пошли кривотолки из-за него, – перебрал малость.

– Где уж тут малость?! Вон, бледный весь и испарина на лбу. Я тебе вот что скажу: ты больше с этой алкашней не якшайся. Они всю жизнь пьют и помрут в обнимку с бутылкой, а ты человек светлый, городской, вон у тебя какие ребятёшки умные. Нам-то что уже? Помирать скоро. Немчура придет и всё – капут!

– Баб Варь, какая немчура? – не понимал Баранов. Что они, сговорились все? Такое чувство, что люди живут в придуманном мире. Или, того хуже, они все сумасшедшие, а не только мать ребятишек Сафроновых!

– Какая-какая? Да вот такая! Али ты думаешь, раз мы деревенские, так ничего не знаем?

Игорь напрягался в попытке понять старушку. Прокручивая каждое слово в голове, связывал нить беседы воедино. Но буквы плясали, неуловимые для заторможенного сознания, а когда удавалось заарканить одну из них, она рассыпалась в прах.

– Да что я все болтаю, – всплеснула руками баба Варя, – утомила тебя совсем. Пойду, запарю тебе шиповника. Он у нас от всех болезней помогает. – Старушка призадумалась и добавила. – Ну, почти от всех. – Затем исчезла в дверях.

«Аскорбиновая кислота мне не помешает», – мысленно согласился Игорь и прикрыл глаза. А когда открыл их, перед взором мельтешила Катя, скидывая с себя потную и грязную верхнюю одежду. Она что-то высказывала Краснову, фыркала и плевалась, а парень лишь пожимал плечами да загадочно улыбался.

– Что случилось? – поинтересовался Игорь, поднимаясь на локте.

– Да этот придурок опять со своей курицей Анфисой встречается, – выпалила девушка. Бросила со злостью рюкзак и принялась стаскивать джинсы. – Она его караулит что ли? Только мы из леса – нарисовалась, хрен сотрешь.

– Тебе-то что? Ты мне жена что ли? Должны же быть какие-то положительные моменты в этой поездке. Итак, живем в сарае, спим в соломе, на работу в лес ходим. Да я до универа по пробкам быстрее добираюсь.

– Делай, что хочешь, – подвела итог Катя. Вытащила из рюкзака сменную одежду и махровое полотенце. Растрепавшиеся волосы прибрала в хвост, – я в купальню, – схватила принадлежности для мытья и выскочила из сарая.

– Игорь Степанович, вы то как? – Краснов проводил взглядом подругу и повернулся к преподавателю.

– Получше, но еще мутит, – ответил тот. – Ничего, завтра как новенький буду. Как у вас прошло? Сделали, что нужно?

– Да, все сделали, – кивнул Дима, – правда, чуть не заплутали, пока туда шли. Компас – вещь хорошая, но… два дерева вправо, два дерева влево и все – дорога потеряна. В общем, немного покружили, но дорогу нашли. Сейсмограф поставили в траве, чтоб никто из местных не упер, координаты по карте отправили декану. Только связи нет, но будем надеяться, что сообщение дойдет, как и вчерашнее. А еще мы вам подарок принесли. – Дима указал на набитый рюкзак. – Прихватили несколько кусков сланцевых пород, чтобы вы поработали на досуге… если сможете. На двух видны отпечатки каких-то рыб и моллюсков. Я в них не особо разбираюсь, но Катя сказала, что это трилобиты.

– Очень интересно, – глаза Баранова засверкали, как у маленького ребенка при виде новой игрушки, – мне не терпится осмотреть ваши находки.

– Тогда не буду вам мешать, – картинно раскланялся Краснов.

– Собрался куда-то?

– Да. Анфиса к себе позвала. Ее мать сегодня с детьми Сафроновой сидит. У той опять припадок случился, не дай бог, дом спалит…

– Избавь меня от подробностей, – взмолился Игорь, прервав парня, – без тебя голова трещит, еще в эту «сантабарбару» вникать.

– Ну, ок, – согласился Краснов, – я тогда пошел?

– Иди. Ночевать только приди.

– Приду, конечно, – он скинул толстовку и, насвистывая себе под нос, удалился.

Не прошло и пяти минут, как зашел Лев Борисович. Старик выглядел бодро и, похоже, уже принял дневную норму, что определялось по его осоловелым глазам и запаху свежака.

Он улыбался, и улыбка расчерчивала всё новые борозды на его лице.

– Как ты, Игорек? – поинтересовался Шулепов, присаживаясь на табурет.

– Что-то неважно, – покачал головой Баранов, – сильная настойка у вас вышла. Слона с ног сшибет.

– Это ты с непривычки, – махнул он рукой, словно ожидал подобного ответа, – да и перебрал к тому же.

– Может быть.

– Так и есть, вот те крест, – Лев Борисович перекрестился и, понизив голос, произнес, – опохмелиться тебе надо.

Вспомнив горький, противный вкус вчерашней настойки, Игорь едва не блеванул. Но в итоге согласился, что несколько капель поправили бы его здоровье куда лучше, чем зверобой и шиповник. Протерев тыльной стороной ладони растрескавшиеся губы, осторожно спросил:

– А у вас есть?

– Есть, – подмигнул Шулепов, – но не с собой. Спиридонна увидит, заклюет. Я ж говорю, знал, что с тобой такое будет. Пошли со мной, нальем. Мы там, у Багаулова во дворе сидим. Я вот, собственно, за тобой и пришел.

– Мне бы Катю дождаться, – попросил Игорь, – сказать, куда ушел.

– Да что тут говорить, – удивился Лев Борисович, – через три дома будем. Да и сама, чай, догадается. Девка умная. Пошли скорее, а то Спиридонна еще ненароком заявится. А ты тут помрешь, пока она додумается налить.

– Идемте, – Игорь медленно поднялся на ноги.

12

С трудом переставляя ноги, Баранов плелся за Шулеповым. Изредка кивал и неопределенно мычал, когда того требовала ситуация. Лев Борисович, как у него водится, ни на минуту не замолкал, рассуждая о ценности деревень наряду с большими городами. Указывал на ветхие дома и калитки, на поросшие огороды и перекошенные сараи, жаловался на низину, на которой располагались его владения.

– Но у Федорыча еще хуже. Сейчас увидишь. У него кроме камыша ничего не растет. Вот так и живем.

Они миновали дом Сафроновых, дом Льва Борисовича и двинулись дальше. Сорняки здесь вымахали выше человеческого роста: наваливались на заборы, вальяжно раскачивались на ветру.

– А вон там Анфиска с матерью живут, – он указал на дом с противоположной стороны, – за коей твой молодчик ухлестывает. Изба у них добротная и погреб сухой. И две коровы в хлеву. Представляешь, Игорек? Две!

– Да, – соглашался Баранов, особо не вникая в суть беседы.

– Только жадная Нинка до жути. Все, видать, богатеи таковы. Ничего тут не попишешь. Мы – простой люд – для них никто. Полумертвый придешь, в жизни не опохмелит. Вот такая зараза. Ты за своим-то поглядывай пареньком, а то, чего доброго, огреет его Нинка ушатом по башке, ежели со своей Анфиской застукает.

Дорога показалась Игорю бесконечной. Даже когда Лев Борисович возвестил, что изба Федоровича перед ними, чувства радости это не вызвало. Прислушавшись, Баранов различил ожесточенный спор, доносящийся со двора.

– Уже беснуются, окаянные, – усмехнулся Шулепов. – Игорек, ну чего встал-то, проходи, давай. Выпьют всё без нас, чем потом приводить себя в порядок будешь?

Баранов кивнул и зашагал за своим новым товарищем, которого хлебом не корми, дай глотку залить да похвастаться своим огородом на фоне соседского. Старики перемалывали одно и то же снова и снова, останавливаясь лишь на тосты да на песнопения.

– Игорь Степанович, – окрик, словно из далекого прошлого, ворвался в уши лектора, заставив вспомнить, кто он и где находится. Обернувшись, Баранов увидел Диму. Юноша махал из ограды, на которую несколькими секундами ранее указывал Шулепов. Ограда Анфисы.

Баранов помахал в ответ и двинулся дальше, стараясь не отстать от Льва Борисовича. А когда за спиной захлопнулась калитка, он как заново родился; исчезли головная боль и тошнота, ноги обрели точку опоры.

Двое стариков сидели друг напротив друга, сверкая беззубыми ртами. Они усердно жестикулировали, доказывая каждый свою правоту. Игорь не улавливал суть спора, да и не помышлял об этом, довольствуясь ощущениями спокойствия и умиротворения.

Солнце миновало зенит, но все еще палило с невероятной силой. И пусть это казалось нелепым и странным – удушающего пекла не ощущалось. Наоборот, в воздухе разливалась прохлада, точно спасительный бриз с моря (хотя быть того не могло посреди леса) накатывал волнами и окроплял лицо моросью. Температура выровнялась, достигнув точки абсолютного идеала, и застыла в неподвижности.

Что это? Неужто в его кружке сидит лягушка? Нет, конечно – пей – это малосольный огурец.

«Зачем его положили в выпивку?».

– Чтобы пропитался, – фыркнул Федорович, – и пьешь настойку, и закусываешь настойкой.

Старики рассмеялись, хватаясь за животы.

«Неужели я сказал это вслух?», – не понял Игорь, совершенно запутавшись в происходящем.

«Огурец не может квакать».

«Или может?».

«Да какая разница. Наверное, с огорода слышится», – с шумом выпустив из легких воздух, Игорь замахнул содержимое кружки. Огурец скатился по стенке прямо ему в рот. Подхватив зубами, Баранов принялся его пережевывать. Такой сочный и хрустящий. От удовольствия он закатил глаза, ощущая себя на вершине блаженства. Шулепов присоединился к спору, и теперь три глотки, одна громче другой, наполняли двор руганью и смехом, но Игорю уже не было до них никакого дела. Он находился на своей луне, далекой и прекрасной, с которой все прочее казалось ничтожной суетой в круговороте жизни, а некогда переполненная чаша переживаний оказалась высушена до дна…

13

Искупавшись, Катя вернулась в сарай, где ее ждал очередной сюрприз. Вместо Игоря Степановича там был незнакомый старик. Он кряхтел, налегая на вилы, перекидывал сено через порог. Поначалу Савицкая испугалась, но затем вспомнила слова бабы Вари о том, что в их временном пристанище хранится соседская солома. Деловито покашляв, девушка вошла внутрь и внимательно огляделась. Личные вещи их были аккуратно сложены в углу, рядом стоял табурет. Всё на месте… кроме Баранова. Разве мог он уйти в том состоянии, в каком находился двадцатью минутами ранее. «Быть может, сосед его видел»? – подумала Катя и, поздоровавшись для приличия, сразу перешла к делу.

– Здесь человек был. Вы не знаете, куда он пошел?

– Не было тут никого, – уверенно закудахтал тот, – вещи лежали. Вон, я их к стенке отволок, дабы не попачкались.

Значит, баба Варя позвала его в дом. Наверное, время ужина. Вспомнив о еде, Савицкая ощутила ужасный голод. Она бы все отдала сейчас за двойную порцию тирамису и стакан сент-клемента.

– Не подсобишь ли дедушке? – старик оперся на вилы и уставился гипнотизирующим взглядом на Катю.

Девушка пожала плечами, мол, чего не помочь, заняться все равно нечем.

– Аль ты белоручка? – подозрительно прищурился старик.

– Нормальная я, – ответила Савицкая, – что делать нужно?

Сосед ухмыльнулся и кивнул в сторону улицы.

– Тележка там моя стоит. Ты, внучка, поскладывай сено на нее, коли не тяжкая для тебя энта задачка.

– Нет, не тяжкая, – сказала Катя и вышла во двор.

Тележка была настолько древней, что можно диву даваться, как она не разваливалась на ходу. Разного диаметра колеса давно проржавели и потеряли большинство спиц, перекошенная рама заваливалась набок, дырявое корыто, прикрученное куском проволоки к раме, просвечивало насквозь.

Быстро справившись со своей задачей, Катя поинтересовалась, может ли еще чем-то быть полезной, но старик отрицательно покачал головой.

– Дальше я сам. Передохну только малость да покачу к себе. Машку кормить надо.

– Машку? – спросила девушка.

– Корова моя – Машка.

– А-а, понятно.

– Я Митрофан, – наконец представился старик, исполнив жалкое подобие книксена.

– Катя, – Савицкая слегка кивнула головой, и они оба рассмеялись.

– А знаешь, Катенька, ведь у нас в «Хлопушках» не всегда так было, – горько вздохнул старик. – Раньше детишки постоянно по улицам носились. А нынче одни Сафроновы и остались. Видала их, поди?

– Видала.

– А вон там моя изба, за забором. Ее отец мой построил, царствие ему небесное. И баню тоже. Эх, раньше хорошо было. Дом крепкий, теплый был. Печь как натопишь, так в самую лютую стужу жарища двое суток стояла. А нынче дров не напасешься. Некому чинить, все разваливается. Печь в бане прохудилась, а залатать некому. Я уж старый стал для энтих работ, а сейчас, так и вовсе… – Митрофан смахнул слезу и замолчал, уставившись в одну точку.

Затянувшуюся паузу нарушила баба Варя, войдя в сарай с кувшином воды.

– Вот те раз, – удивилась старуха, глядя на плачущего соседа, – пол сгниет от твоих слез коровьих. Какой пример молодым подаешь?

– Спиридонна, это ты? – словно ото сна пробудился Митрофан. – Да вот, рассказывал Катеньке о былых временах. Как хорошо у нас тут было. Речка, лес, огороды в изобилии.

– Да, – согласилась баба Варя, – только речка испортилась, нынче даже для стирки с нее воду не берут. Ладно, хоть Ефрем перед войной колодец вырыл, последнее свое благое дело для деревни сделал.

– Это да. Иначе, черт его знает, как бы мы жили.

– Не поминай рогатого. Накликаешь еще.

Митрофан трижды плюнул через левое плечо.

– Это точно.

– Катенька, а где остальные? – поинтересовалась баба Варя.

– Остальные? – не поняла девушка и уставилась на старуху. – А разве Игорь Степанович не в доме?

– Нету никого в доме, – заверила та, – я за вами и пришла. Кушать позвать, пока не остыло. – И тут баба Варя лукаво прищурилась, догадавшись, в чем дело. – Так это, видать, Шулепов – старый козел – приходил. А я думаю, чего калитка ходуном ходит, туда-сюда, туда-сюда. Он их и увел, паразит.

– Но Игорь Степанович плохо себя чувствовал. Вряд ли он пошел бы куда-то.

– Этот курдюк кого хочешь уговорит. Ну, я ему задам трепку. И мальчонку ведь уволок, окаянный.

– Дима к своей новой подруге пошел.

– К Анфиске, что ли?

– К ней самой, – Катя сжала кулаки, продавив кожу ладоней до крови.

– Воротится, коль у Анфиски. Заодно и отобедает там. А Игорек жидким хлебом, небось, голод уже утоляет.

Катя покачала головой.

– Я в купальне была. Пришла, никого нет… ну, кроме деда Митрофана.

– Чудеса в решете, – удивилась старуха, – как же вы в городе друг друга находите, коль в десяти домах потерялись?

– У нас телефоны есть, – ответила Савицкая, – мобильники.

– Я знаю, что это такое, – влез в разговор Митрофан. – Это приемник, который слова на расстоянии телеграфирует.

– Почти, – улыбнулась девушка. – Я бы вам показала, да Димка с собой, похоже, прихватил. А мой где-то на дне рюкзака.

– В другой раз посмотрим, – заверила баба Варя, – пошли-ка в избу. Чего тут высиживать? Я пирожков с ревенем напекла да чай свежий заварила.

– Ее тошнит уже, поди, от чая, – встрепенулся Митрофан, – сейчас, погоди, я тебе молочка домашнего принесу. – Он двинулся к выходу, держась за поясницу. Здоровье оставляло желать лучшего. Стоило немного побыть в одном положении, как до немоты затекали суставы, и начинали хрустеть, словно ржавые шестеренки, со временем прикипевшие друг к другу. – Вот только сено отвезу и мигом ворочусь.

– Шибко не разгоняйся, а то костей не соберешь, ежели грохнешься, – бросила вдогонку старушка.

– Спиридонна, а ты егоза, как всегда, – отшутился сосед и ухватился за веревочку с тысячью узелками.

День близился к завершению.

Катя не смела в том признаться, но это место все больше ее пугало. Она твердо решила, что сегодняшняя ночь в деревне станет последней. Если Игорь Степанович опять напьется и завтра будет болеть – они с Красновым потащат его на себе.

Купаясь, девушка вдруг поняла, что в деревне совсем нет мужчин. Старики и женщины (и пара ребятишек) составляли население «Хлопушек». Это неправильно и… ненормально. И чем больше Савицкая размышляла на этот счет, тем сильнее убеждалась, что у жителей деревни есть какая-то тайна.

14

Дима вгрызался в стейк, запивая компотом. Сок стекал по подбородку и капал на штаны, но парень не обращал на это внимания: правила этикета после трех дней поста отошли на дальний план. Вкупе с мясом улетала выпечка – хрустящие шарики, наподобие французских булочек.

Анфиса сидела напротив. Подперев ладонями подбородок, молча наблюдала за трапезой своего нового друга.

А он мычал от удовольствия и закатывал глаза.

– Теперь я понимаю тех, кто готов убить за кусок мяса, – проговорил Дима с набитым ртом.

– Не надо никого убивать, – мягко сказала девушка, – там еще есть, если хочешь.

– Нет, спасибо. Я наелся, – последняя порция исчезла за рядами белоснежных зубов. – Сама готовила?

– Да. Мама с утра у Сафроновых. А я по хозяйству хлопотала.

Дима отставил тарелку и откинулся на спинку стула. Положил руки на отяжелевший живот.

Анфиса смела со стола крошки и отнесла тарелки в таз для грязной посуды.

– Точно больше не хочешь?

– Точно. Я сейчас лопну. А разве Шулепов не в зеленом доме живет?

– В зеленом, – согласилась Анфиса.

– К кому тогда он с Игорем Степановичем пошел?

– К Багауловым. Они с Львом Борисовичем выросли вместе. Леонид Федорович и Агафья Еремеевна. Ефрем, тот, что колодец вырыл, сын их… был.

– А что с ним случилось?

– На войне погиб.

Дима не стал выспрашивать подробностей (и ни о каком колодце он понятия не имел: слышал вскользь пару раз). Да и по лицу Анфисы было видно, что ей тяжело говорить на эту тему.

Учитывая преклонный возраст Багауловых, Ефрем, скорее всего, воевал в Афгане. Для чеченской кампании, как предположил Краснов, он был бы староват, если, конечно, не служил по контракту.

Из размышлений его вырвала Анфиса, задав провокационный и в какой-то степени двусмысленный вопрос:

– Чем дальше займемся?

Краснов растерялся. Он знал, чем хотел бы заняться, но произнести это вслух не решился и в шутку. Они же едва знакомы, а моральные устои деревенской красавицы, скорее всего, непомерно высоки и неукоснительны. Дима покраснел и замычал что-то себе под нос; в итоге лишь пожал плечами.

Но стоило Анфисе подойти к столу и наклониться за кружкой, как по всему его телу пронесся электрический разряд. От девушки исходил аромат природных масел и трав. Как цветок в поле, привлекающий пчел, она обладала особым магнетизмом, от которого по рукам прокатилась дрожь, а на лбу выступила испарина.

– Ты не заболел? – поинтересовалась Анфиса, заметив странную реакцию парня.

– Нет, – Дима прочистил горло. Опустив глаза, принялся оттряхивать колени, скорее, чтобы занять себя, чем от надобности, – жарковато сегодня.

– Да, жарковато…

Платье Анфисы, при ближайшем рассмотрении, оказалось просвечивающим. Находясь на пути солнечных лучей, оно открыло перед Красновым картину, недоступную для посторонних глаз. Был ли это случайный выбор наряда или девушка надела его целенаправленно, предполагая встречу, он не знал, и сильно смутился, заметив, что под платьем ничего нет.

Дышать стало тяжелее. Он хотел отвести взгляд, чтобы не показаться озабоченным подростком, но это давалось сложнее, чем можно себе вообразить.

Между тем Анфиса прошлась по кухне, ополоснула кружку из-под компота, убрала ее на место. Она двигалась плавно и грациозно, словно парила над полом, ни разу не скрипнув половицами. Дима сидел неподвижно; в нем снова проснулся голод, правда, иного характера. И этот голод невозможно заглушить маслом и хлебом.

– Когда вы уезжаете? – спросила Анфиса, вытирая руки о полотенце.

– Через месяц, – ответил Краснов, – но в деревне последний день. У нас лагерь километрах в пятнадцати отсюда. Вернемся туда.

– Жалко.

– Я бы остался, но Игорь Степанович не разрешит, он же за нас отвечает. Но я могу навещать тебя по возможности… если хочешь?!

– Буду рада тебя видеть, – девушка застенчиво улыбнулась.

Даже за разговором Дима не мог расслабиться. Он представлял, как расширились его зрачки и как раскраснелось лицо. В ушах звенело, мысли путались и терялись. Хотелось вскочить со стула и овладеть Анфисой прямо здесь – на столе. Грубо, жестко. Отдаться власти природных инстинктов, плюнуть на такт и проверку чувств временем. Она же сама делает намеки. Иначе не оделась бы подобным образом. Она хочет этого. Хочет сейчас.

Краснов потряс головой, прогоняя наваждение.

«Нужно покурить и все обдумать», – решил он, – «главное, не наделать глупостей. Сначала стоит убедиться в желании Анфисы заняться сексом. Но как это сделать? Спросить? Идиот, кто же о таком спрашивает!».

«Положи руку ей на грудь и все встанет ясно», – противный голосок пробился из глубины сознания.

О, этот голос Дима знал прекрасно. Именно он каждый раз убеждал садиться за руль в нетрезвом виде: «ну здесь же недалеко… ты же не оставишь машину в этом районе на ночь?».

А сколько раз он уговаривал плюнуть на учебу – не счесть. Вот и думай теперь, как быть.

– Я выйду покурить? – Краснов услышал свой голос издалека.

Температура немного спала, усилился ветер, а на горизонте показались темные тучи.

– А мне можно? – спросила Анфиса. От ее вопроса Дима немного опешил.

– А ты разве куришь?

– Нет, но давно уже хочу попробовать.

– Лучше не надо, – Краснов с улыбкой приблизился к девушке и положил руку на ее плечо. И в этот момент в голове раздался оглушительный выстрел, стерев из сознания всю нравственность и рационализм. Невидимая искра пробежала по телу Анфисы, наэлектризовав каждый волосок тела, а после перешла на Краснова, выбив землю из-под его ног.

Перед глазами заплясали темные круги – он более не принадлежал себе; весь мир, сжатый до размеров кухни, с этого момента не значил ровным счетом ничего. Словно пребывая в наркотическом опьянении, Дима издалека наблюдал, как его руки задирают подол платья, являя взору великолепие женского тела – сочного, желанного – близкого, но, в то же время, кажущегося далеким. Его рука скользнула по взмокшей девичьей промежности, устремилась выше, по животу, подхватывая невесомую ткань платья.

Бешено стучащие молоточки в голове достигли апогея, когда жаркие губы Анфисы нашли его шею, покрывая страстными поцелуями. Распущенные волосы приятно щекотали плечи и грудь, а горячее женское дыхание все сильнее раскочегаривало животную похоть, далекую от любви, но близкую к безумию. Дима скорее ощутил, чем увидел, как по его груди скатилась тоненькая струйка крови, как сверкнули обагренные зубы Анфисы в неверном свете затуманенного разума.

Последовал второй укус, точечный, резкий, словно в тело воткнули иголку. Боль граничила с удовольствием, безумие рождало страсть…

Растирая кровь по телу Краснова, Анфиса шипела и извивалась. Перепачканное алыми разводами лицо расплывалось в улыбке. Девушка закатывала глаза. Она стонала, до боли в пояснице сжимая партнера ногами, пока он нес ее к столу, полностью выключившись из реальности.

15

Дима проснулся от мелодии планшета. Перевернувшись, поморщился и открыл глаза. Тело изнывало от укусов и царапин, оставленных Анфисой.

Краснов не помнил подробностей, не знал, во сколько вернулся и как лег спать. В сознании мелькали разрозненные картинки, состоящие из перепачканного кровью лица и дьявольски черных глаз партнерши, а в ушах стояли ее стоны и гул, подобный которому слышится при повышенном давлении. Мир вокруг плясал, искажая действительность, стороны света беспрестанно менялись местами, пол и потолок растягивались и сужались, приближались и удалялись, и в какой-то момент Дима не понимал, где он находится – на полу или на потолке. Боль и наслаждение смешались, образовав немыслимый коктейль, в котором вспыхивали искры желания и похоти. Истинное сумасшествие. Доведенный до неистовства, Дима рычал и выл, сливаясь с Анфисой в безудержном экстазе.

Он был уверен, что оказался под действием какого-то наркотика, только не понимал, когда и как принял его. И перед уходом из деревни намеревался выяснить это.

– Прочтешь или нет? – послышался заспанный голос Савицкой.

Сообщение…

Дима разблокировал планшет и уставился в экран. Погружаясь в текст, он холодел с каждым прочитанным словом, а, дойдя до конца, не поверил глазам и перечитал все с самого начала. Но каждая буква оставалась на своем месте.

Заметив недоумение на лице Краснова, Катя приподнялась на локте и тихо спросила:

– Что там?

Краснов ответил не сразу. Какое-то время он сидел недвижимо, гипнотизируя экран. Затем прошелся по тексту в третий раз и, повернувшись к подруге, сообщил:

– Это Штелль.

– Я поняла, что это Штелль, – процедила Савицкая. Ее начинал раздражать этот тюфяк. Некогда веселый и уверенный в себе молодой человек на глазах превращался в тряпку, и на это было больно смотреть. А ведь раньше он ей нравился. Но сейчас…

Сейчас Краснов напоминал ей отца, подкаблучника с тридцатилетним стажем, бесхребетное существо (как выражалась мать после очередного скандала), не имеющее своего слова и мнения.

Катя всегда жалела отца, но в это самое мгновение она поняла, что то была не жалость, а ненависть. Надежно замаскированная ненависть. И ей стало страшно. Она испугалась себя; своей натуры, доставшейся с кровью и молоком матери. Испугалась этого места… и сообщения, полученного вопреки отсутствию сигнала.

Переварив текст, Дима прочел его:

– Если вы решили меня разыграть, то вам это удалось. Если же нет, советую незамедлительно явиться в лагерь. Я не знаю, где вы находитесь и что там видите, но по переданным вами координатам нет никакой деревни. Как, впрочем, и во всей округе. Половину вечера я потратил на телефонный разговор с профессором Найдёновым из Московского Государственного Архива, который и подтвердил каждое мое слово. Деревня с таким названием, действительно, существовала, но в 42-ом году она была уничтожена фашистами при наступлении на Сталинград.

– Да он, сука, прикалывается? – Савицкая вскочила, готовая кинуться на друга с кулаками. – Что за хрень он несет? Как, скажи мне, тут нет деревни, если мы уже два грёбаных дня… – она осеклась и застыла, хлопая глазами в недоумении.

Спальное место Игоря Степановича пустовало.

– Где Баранов? – спросила она, уставившись на Краснова.

– Не знаю, – ответил парень, затем перевел взгляд на распахнутую дверь. Снаружи лил дождь. Вода затекала внутрь мелкими ручейками. Несколько раз громыхнуло. Сверкнула молния, пронзив свинцовое небо огненной стрелой.

– Он, что, ночевать не вернулся?

– Да я без понятия. Пришел и спать лег сразу. Его, вроде, не было.

– Я ничего не понимаю. Допустим, Игорь Степанович остался у Шулепова…

– Или у Багауловых, – поправил Краснов.

– Какие еще Багауловы?

– Соседи. Я вчера видел, как он со Львом Борисовичем к ним заходил.

– Ты уже со всеми познакомился? – съязвила Катя.

– Нет, мне Анфиса про них рассказала…

– Кто бы сомневался, – Савицкая вновь ощутила приступ гнева. – Как же вы меня достали! Хорошо, смотрю, устроились. Один по бабам ходит, другой бухает. А я в сарае сижу, как дура, жду их. Еще и этот козел старый с картой разобраться не может. – Она указала на планшет. – В общем, ты как хочешь, а я сваливаю.

Катя хотела было двинуться за рюкзаком, но Дима повел себя как-то странно. Он затряс головой, словно избавляясь от навязчивых видений, и уставился на нее придурковатым взглядом.

– Почему ты мокрая?

Первым желанием было вцепиться ему в волосы, но Катя сдержалась. Мысли смешались, хотелось одновременно и рыдать, и драться. Не о такой практике она мечтала. Загадки совсем иного рода будоражили ее любопытство.

А ведь первый звоночек раздался еще тогда, в поезде.

Стараясь успокоиться, Катя несколько раз вдохнула-выдохнула, после чего провела рукой по волосам и одежде.

– Я не мокрая.

Дима не мог отвести от нее взгляд. Почему она не замечает, что насквозь промокла? Капли так и катятся по лицу, волосы липнут к щекам, на одежде ни единого сухого места. Словно стоит под проливным дождем. Но это невозможно: пару минут назад подруга была полностью суха, как и он сам. Размышляя об этом, Краснов осмотрел и ощупал себя с ног до головы.

А в следующее мгновение они оба оказались под стеной ливня. Дима вскрикнул и вскочил на ноги, пряча за пазуху планшет.

– Что это? – вскричал парень, указывая наверх. – Посмотри на потолок.

Перестав что-либо понимать, Катя задрала голову, но так ничего и не увидев, проговорила:

– Тебя, что, глючит?

– О чем ты? – Дима схватил толстовку. Он бросился к стене в надежде, что там его дождь не достанет. Но ливень проникал в сарай, не ведая преград.

Катя молча наблюдала за съехавшим с катушек Красновым. Парень метался, как обдолбанный, пытался натянуть толстовку на голову, что-то бормотал. В этот момент он напомнил ей соседа, «сидящего» на ЛСД. Пару раз тот рассказывал о фантастических видениях во время «прихода», и предлагал даже попробовать, но Савицкая на этот счет оставалась непреклонной.

Дима оперся на стену… и провалился сквозь нее, не встретив ни малейшей преграды. А разбухшие от времени и сырости доски, как ни в чем ни бывало, остались на своих местах.

– Дима! – Савицкая бросилась к двери. Перепрыгнула через табурет и замерла на пороге с отвисшей челюстью. Дом бабы Вари… исчез! Кустарники и сорняки, сгибаясь от шквального ветра и влаги, росли на месте избы. Они величественно возвышались над Катей и размахивали ветвями в безумном танце диких африканских племен.

Савицкая не верила собственным глазам.

Дождь больно хлестал по щекам, порывы ветра норовили сбить с ног. Страх поднимался из глубины души, готовый сорваться с губ истошным воплем. И девушка уже набрала в легкие воздух, готовая поддаться панике, как со спины раздался голос Краснова, зовущий ее по имени.

– Дима, – прошептала Катя и кинулась на зов, – ДИМА. ТЫ ГДЕ? – Обернувшись, она испытала еще одно потрясение, едва не отчаявшись и не забившись в ужасе под первый попавшийся куст. Исчез сарай, из которого она вышла минутой ранее. Как и в случае с домом, место покрывала трава, колючки да сорняки, и во всей этой мешанине кричал и барахтался Краснов.

– Катя, – раздвигая поросль, хрипя и сплевывая грязь, Дима выполз прямо к ее ногам.

– Дима, ты как? – она озиралась в безуспешных попытках отыскать глазами дом и сарай.

– Нормально, – поднявшись, прохрипел Краснов, – что все это значит? Где дом? Где сарай? Что за дичь здесь творится?

– Я не знаю, – Савицкая покачала головой, – но нужно убираться отсюда.

Они с трудом отыскали в траве свои вещи и двинулись к лесу. Дождь немного поутих.