Текст книги "Под полной луной"

Страж

«Здоровенная тварь».

Единственная связная мысль, что возникла в голове за последние сутки. Остальное время в ней бурлила каша из ненависти и боли. И щепотки отчаяния.

Можно ли столь яростно ненавидеть животное? Не глупо ли это? По-христиански ли?

«К черту глупость! К черту христианство!».

Еще немного, и все будет кончено. 12/70¹ знает свое дело. Главное, не спугнуть.

Почти сутки ушли на то, чтобы выследить и нагнать зверя, и вот теперь, когда в прицеле ружья мелькала его серая тушка, необходимо действовать наверняка. Второй шанс может не представиться. А продолжать погоню долее не было сил.

Часа полтора назад Ерофей пришел к выводу, что тварь совсем рядом. На то указывали четкие следы и еще не успевшие застыть испражнения, бережно присыпанные зверем. Мужчина оставил сопровождавших его собак на берегу замерзшего ручья и вступил в финальную часть погони.

Тело изнывало от холода и усталости, ноги в отсыревших валенках едва передвигались, но снегоступы и слепая ярость несли вперед, а значит ни о какой передышке ни шло и речи.

Зверь близко.

Ерофей не знал, насколько близко они были друг от друга тогда, однако сейчас их разделяло не больше двенадцати метров. Убойная позиция для сытого и отдохнувшего охотника… но только не для вымотанного в край. Мужчина боролся с оружием, не в состоянии захватить в прицел движущуюся мишень.

«Только бы не промахнуться».

Иначе вторую пулю можно смело всадить себе в голову, обеспечив тем самым зверя провизией.

«Нет, этому не бывать».

Ерофей выжидал подходящий момент. Онемевший палец его покоился на спусковом крючке.

Кустарники, что росли на пути поражения, загораживали обзор. Сбивали фокусировку. Их голые прутья торчали недвижимо, но перенапряжение вызывало предательские образы покачивания. Этого было достаточно, чтобы ждать.

Ждать! До момента, пока человеческий и волчий взгляды не встретились. И время замерло. Секунды повисли в воздухе, как туман над рекой прохладным летним утром. Ничего более не существовало. Два врага сошлись на поле боя, уйти с которого суждено лишь одному.

Зверь словно насмехался над человеком. Его глаза задорно блестели, а на морде вместо оскала проступала – невероятно, но – ухмылка.

«Мерещится».

Едва стихли отзвуки мысли, Ерофей спустил курок. Грянул выстрел, разорвав тишину зимнего леса. Зверь взвизгнул и рухнул в снег.

– Да-а, – протяжно прохрипел мужчина. Облизал пересохшие губы.

А мгновением позже его затрясло. Напряжение, скопившееся за последние сутки, нашло выход одновременно с пулей. Но это еще не конец. Необходимо проверить, стал ли выстрел смертельным или он только ранил зверя.

Ерофей стал подниматься. Медленно, грузно. И тут поясницу пронзила острая боль. Такая сильная, что в глазах потемнело. Мужчина вздрогнул и уткнулся лицом в снег, переводя дыхание. Почувствовал тепло… Иллюзия? Не важно. Теперь ничто не важно. Осталось убедиться, что зверь сдох, а дальше будь что будет. В завтрашний день охотник не заглядывал. И даже не собирался…

Перед глазами возник образ жены и сына. Анастасия хозяйничала возле печи, а маленький Игнат улыбался из своей колыбели, сделанной заботливым отцом. Искусные фантомы, вызванные из прошлого – сотканные из памяти воспаленным сознанием. Но они здесь; можно протянуть руку и дотронуться до густых волос супруги, и видно, как на лице сынишки играют отблески пламени из печи. Какая все-таки красивая у Ерофея семья… была.

А нынче только боль!

Со звериным ревом охотник поднялся на ноги, сломав один из снегоступов. В поясницу словно всадили россыпь стрел, но тем сильнее распалялась ярость. Он готов был порвать любого, кто встанет между ним и лежащим на снегу огромным волком, голова которого вскорости окажется насаженной на пику на участке за домом, где Анастасия выращивала цветы и пряную зелень в теплое время года.

А что это там вдали?

«Дом? Или очередная забава разума?».

Строение выглядело естественным. В общей картине окружающего пространства не наблюдалось того едва заметного, но все же различимого перехода от реальности к иллюзии. Четкие контуры избы вписывались в общий фон, каждая мелочь (включая снег на крыльце и крыше) на своем месте, там, где ей и положено находиться. И оттого странным это показалось охотнику.

Но не настолько, чтобы позабыть об убийце жены и сына. Дом-то никуда не денется…

Выставив ружье перед собой, Ерофей направился к месту, где должно было лежать животное. Нога со сломанным снегоступом проваливалась в снег.

Шаг, другой, третий…

Словно шестым чувством он уловил опасность, но было уже поздно. Щелчок спускового механизма и… из снега выскочила огромная металлическая пасть и жадно сомкнулась на ноге, чуть пониже края обувки. Боль пришла позже, с осознанием произошедшего, но в первое мгновение Ерофею почудилось, что он каким-то неимоверным способом шагнул в пасть акулы. И та не преминула хлопнуть челюстями. Охотник вскрикнул, пошатнулся, едва удержавшись на ногах. В последний момент оперся на ружье, как на трость. Жгучая боль разлилась до самого паха. Не ведая, что творит, он сделал еще один шаг и взвыл, воздев голову к небу. Капкан едва сдвинулся, а из-под снега показался кусок ржавой цепи, к которому была привязана ловушка.

Ерофей бросил ружье. Ухватился за цепь и потянул. Он понимал, что другой ее конец привязан к дереву, и хотел определить, к какому именно. Но сил не хватало. Как он ни старался, не мог поднять цепь из-под слежавшегося снега.

А при очередном рывке его руки соскользнули и, потеряв равновесие, охотник упал. В этот же момент метрах в семи от него вздыбился ровно лежащий снег.

Ерофей замер, забыв про волка, про оружие и стиснутую капканом ногу. На его глазах происходило нечто более странное, нежели ему довелось повидать за последние сутки. До сих пор события, какими бы ужасными они ни были, вписывались в его мировоззрение с пометкой «логика». Сейчас же происходило что-то из ряда вон выходящее.

А когда из своего снежного заточения на свет божий явилась человеческая рука, Ерофей почувствовал, как мир вокруг него поплыл. В памяти пробудились все детские кошмары, рассказанные отцом у костра либо на кухне за чашкой чая; давно позабытые, но претворившиеся в жизнь спустя много лет.

Охотник застыл. Немигающим взглядом наблюдал за происходящим, пытаясь осмыслить всю нелепость ситуации, в которую оказался втянут. Измученный разум агонизировал. Боролся с увиденным, но то не становилось менее реальным.

С мерзким хрустом замороженных костей и тканей из-под снега вырос человеческий бюст. Длинные патлы, не отличимые от сосулек, торчали в стороны, запорошенная голова проворачивалась с натужными рывками. Руки шарили перед собой, словно плохо видящий в поисках утерянных очков.

И тут это богопротивное нечто застыло, вперившись безликой (покрытой снегом) мордой в охотника. А затем медленно принялось подниматься.

Ерофей нервно сглотнул и потянулся за ружьем, но оно лежало слишком далеко. Паника разгоралась в нем, вырвавшись из самых потаенных уголков животного начала. Он скреб ладонями по твердой корке снега, в попытке хоть за что-нибудь уцепиться. Еще самая малость. Почти удалось.

Но громоздкий капкан держал его на «коротком поводке», не позволяя преодолеть последние сантиметры. Ерофей рычал, превозмогая боль. Спасительную боль, что стала последним оплотом и точкой опоры привычного мира, и не давала ему провалиться в пучину безумия. А оно было близко. Предельно близко. Как и существо, выбирающееся из своей снежной могилы, что не издало ни звука за все время, а лишь монотонно поднималось, не сводя взора с охотника.

А затем оно сделало первый шаг. Неуверенный, нелепый, как ребенок, учащийся ходить. И тем омерзительнее казалась его пантомима. При каждом движении чудовищного существа снег осыпался с его тела, и взору Ерофея открывался невиданный им доселе ужас. Дотянувшись наконец-таки до ружья, охотник выстрелил. Пуля пробила замороженную грудь монстра, но не остановила того. Медленно, но верно существо подбиралось, волоча за собой противоположный конец цепи, к которому было приковано.

Ерофей полез в карман за патронами, но остановился. Что-то пошло не так. Он словно оказался в другом мире, с чужими правилами и законами. И с невиданным ранее противником.

Секундное замешательство, и он просунул ствол меж клешней капкана в надежде их расклинить. Тугая пружина поддавалась с трудом; даже с помощью рычага не удавалось освободиться. Срываясь, ловушка снова и снова смыкалась на ноге несчастного. В одном и том же месте.

Чудовище подбиралось ближе. Сквозь его рваную рубаху виднелось синюшнее замороженное тело и выпирающие ребра. Охотник кинул еще один взгляд на монстра и вскрикнул безумным и словно чужим голосом, увидев на его лице пустые глазницы. Трясущимися руками Ерофей разжимал капкан, налегая на ружье снова и снова. Но это не помогало, и после недолгих раздумий он решил действовать иначе. Теперь каждый раз, понемногу разжимая клешни, мужчина сдвигал ловушку вниз, к ступне. Хвала небесам, что плотный материал обуви принял на себя часть удара, не дав раздробить кость. Но он же и мешал освобождению. У Ерофея не получалось разжать створки настолько, чтобы вынуть ногу. Как он ни старался, ствол ружья соскальзывал и все приходилось начинать заново.

Охотник хрипел и матерился, поддавшись панике, уже не понимая, что творит. И неведомо как среагировал на нападение; поднял ружье и упер чудовищу в грудь, не позволяя к себе прикоснуться. Монстр давил с недюжинной силой, извивался, пытаясь дотянуться до жертвы ледяными пальцами. Его челюсть клацала, то ли в попытке укусить, то ли вымолвить нечто чуждое этому миру. Ерофей ощутил нехватку воздуха. Он понимал, что долго не продержится.

И с диким ревом оттолкнул существо в сторону, вставил ружье в клешни, как смог расклинил их, а другой рукой ухватился за край валенка и вытащил ногу, оставив обувь в пасти капкана.

Монстр снова оказался рядом, пошатываясь из стороны в сторону. Он тянулся к Ерофею. И медлительность его с лихвой компенсировалась упорством. Охотник едва успел зацепить ружье и откатиться, прежде чем на его шее сомкнулись жуткие пальцы чудовища. А затем Ерофей пополз, хрипя и взлаивая при каждом вздохе, боясь остановиться и посмотреть назад. Сквозь удары сердца и шум в голове он слышал (или только казалось, что слышал!) хруст снега за спиной, и эти звуки приводили его в еще большее смятение и ужас. Человекоподобное существо, неведомо какими силами и для какой цели созданное, шло следом. Метр за метром оно неумолимо преследовало Ерофея. Охотник чувствовал нависшую над ним тень и содрогался при каждом доносящемся звуке, ожидая, что монстр схватит его и утащит на дно своей могилы, в пучину боли и отчаяния. И в каждый – по его мнению – момент, когда жизнь висела на волоске, вскрикивал и каким-то образом находил в себе силы ползти дальше. Полз, невзирая на кровоточащую рану. Полз и полз. До тех пор, пока не уперся в дерево. И лишь преграда вернула его в реальный мир, с привычными законами и парадигмами. Вырвав из безмолвного чистилища «внутреннего я», до краев наполненного чужим, неведомым кошмаром.

Ерофей с трудом перевернулся на бок. Его лихорадило, он жадно ловил ртом воздух. Но существо подступало, не оставляя времени на отдых. Ухватившись за ствол, охотник подтянулся. Некогда стальные мышцы его надрывно заскрипели. Голова закружилась, и он едва не потерял сознание, а вместе с ним и жизнь. Но сделав несколько глубоких вдохов, оттолкнулся от дерева и зашагал в сторону замерзшего ручья, где его должны были дожидаться оставленные накануне собаки. Ох, его верные псы – Лила и Рокки; он нестерпимо жаждал скорейшей встречи с ними, с единственными живыми существами посреди этого мертвого белого безумия.

Ерофей брел по сугробам около получаса, прежде чем посмел оглянуться. Расстояние между ним и существом увеличилось, однако преследователь и не думал отступать – продолжал свое неистовое шествие по кровавым человеческим следам. Казалось, ничто на свете не способно его остановить. Возможно, лишь то, что привело его к действию…

Охотник стоял, наблюдая, как медленно приближается монстр. Словно заведенная механическая кукла, не знакомая с понятием усталости и лишенная всяческих эмоций.

– Да что ты такое? – едва слышно проговорил Ерофей. Вдохнул ледяного воздуха, насколько хватило объема легких и заорал, вложив в крик все отчаяние своего положения. – ЧТО ТЫ ТАКОЕ?

Но ответом ему был лишь свист ветра да хруст снега под ногами богомерзкого создания. Охотник зарычал, закатив глаза, при том сам понимал, что теряет рассудок. Необходимо сделать что-то привычное, повседневное, чтобы остановить зреющее сумасшествие. И Ерофей потянулся в карман за патронами. Вот его верные друзья, которые никогда еще не подводили. Умелыми движениями он зарядил ружье и дважды выстрелил, пробив чудовищу бедро и живот. Хлопки будто бы отрезвили разум охотника, он вновь ощутил себя цельным, настоящим.

Нет, так просто он не сдастся.

– Не дождешься, – стянул оставшийся снегоступ, отшвырнул его и захромал дальше, вновь оставив чудовище позади.

Но надолго ли? Сколько времени пройдет, прежде чем последние силы покинут измученного, потерявшего уйму крови человека, и он рухнет в снег и больше не поднимется. Час, два? А может, при следующем шаге…

Пули не помогали! Не делали то, для чего были изготовлены.

А ведь единственное, во что Ерофей безоговорочно верил с юного возраста, так это в силу оружья. Даже больше, чем в Бога.

И вот теперь его вера пошатнулась. И не просто пошатнулась, а оказалась сметена восставшим из снега чудовищем. Ни это ли ирония судьбы, о которой постоянно твердили старики из деревни, где вырос Ерофей. И почему он тащит бесполезное ружье, которое отнимает последние силы и замедляет ход?

Не потому ли, что ему необходимо во что-то верить; греть душу хотя бы тщетными, ничем не подкрепленными надеждами. Это походило на перенос воды в решете. Не проще ли развернуться и сразиться с преследователем? Конечно, проще, жаль только у страха глаза велики. К тому же было еще кое-что, о чем он боялся даже подумать…

Вчерашний день стал последним из размеренной жизни Ерофея. Взвалив на вьюк кабана, охотник неспешно направлялся к своей маленькой уютной избе, что стояла посреди глухого леса.

А выйдя к ней, застыл, не понимая, за что зацепиться взглядом в первую очередь. Над печной трубой не клубился дым – в зимнее то время! Входная дверь распахнута.

Собаки жалобно заскулили, заметались – наконец помчались вперед. И их лай развеял оцепенение. Охотник бросил ношу и кинулся к дому, чувствуя, как сердце сжимается и недобрые предчувствия заполняют душу. На ходу снял ружье с плеча, готовый ко всему, но только не к тому, что ожидало его возле вольера и крыльца…

Безумный смех ворвался из ниоткуда. Со скоростью молнии он рассек сознание охотника, выбив прочь воспоминания. Ерофей запнулся о корягу и рухнул в снег, приложившись виском о ствол ружья. Он не почувствовал боли, лишь горечь о исчезнувших видениях. А еще сонливость. Всепоглощающее чувство, постепенно затмевающее все прочее. Веки налились свинцом, сознание меркло, уплывало. А снег – такой мягкий, словно пуховая перина, распахивал объятия. Ерофей сопротивлялся, осознавая последствия подобной расточительности, и в то же время понимал, что в данной схватке ему не победить.

Смех унесло ветром, развеяло, как прах над океаном. Но слуховые галлюцинации не прекратились. Возможно, то были отголоски дремлющего сознания, и Ерофей попросту погружался в беспокойный сон, но он мог поклясться, что слышал размеренный девичий голос – не в голове – наяву. И не просто слышал, а ощущал теплое дыхание, и чьи-то губы едва не касались его замерзшего чела.

«Он далеко», – шепот звучал нежно, с сочувствием, – «отдохни. Ты еще успеешь».

И невозможно было сопротивляться. И невозможно пошевелиться. Члены Ерофея сковало, словно тугой цепью. Его беспомощного и жалкого оставили умирать.

«Не умирать. Лишь чуточку отдохнуть».

Замерзшие мысли с трудом сменяли друг друга, зато голос извне порхал, струился, сопереживал. Долгая и мучительная погоня окончена; волк подох – Ерофей не сомневался в своих навыках стрельбы. Пусть и не удостоверился в этом. Он исполнил свой долг и теперь заслуживал отдых. До дома далеко. Сутки как минимум, а в его состоянии и того дольше. Возможно, стоит сделать небольшой привал, и немного поспа…

Тягучая мысль остановилась, оставшись незавершенной. Охотник полетел сквозь пространство и время, к неизведанным мирам, где его ждали жена и сын. Он уже различал их улыбки и жесты. Бывшие еще мгновение назад тусклыми силуэты обрели четкость, обросли объемом и цветом. Теперь все будет как прежде. Больше у Ерофея никто не отнимет его любимых. Никто. Счастье заполняло его сердце, унося прочь отчаяние и боль. Счастье…

Как вдруг в эту идиллию ворвался резкий посторонний звук. Затем еще и еще, и вот он уже рассек образ Анастасии и маленького Игната, точно остро заточенным клинком.

Лай.

«Чертовы псы. Откуда?».

Настырный лай вырвал охотника из забытия. Ерофей открыл глаза и судорожно вздохнул, словно его только что реанимировали. Девичий голос пропал. К добру или худу, охотник не знал, зато он снова обрел возможность управлять своим телом.

Лай становился ближе. Отчетливее.

Ерофей приподнял голову. Сфокусироваться не удавалось, но он сумел различить два приближающихся силуэта. Они петляли меж деревьев, громогласно возвещали о своем появлении.

– Лила, Рокки, – проговорил Ерофей, узнав своих псов. Сердце заколотилось быстрее, – ко мне…

Он добрался до ручья! Неведомо как, но добрался.

Охотник выдавил улыбку, которая исчезла через мгновение после того, как он понял, что собаки лают не в приветствии, а словно собираются атаковать. И собрав последние силы, перевернулся на бок, чтобы посмотреть, на кого бросаются животные. В тот самый момент, когда над ним склонилось чудовищное создание, протягивая свои скованные льдом руки. Ерофей застыл в немом крике, не в состоянии выдавить из себя ни звука. Выставил ладони, словно в попытке отгородиться от чудовища. Как ребенком воздвигал невидимые стены, не пуская эфемерных монстров из шкафа к себе на кровать. Только в реальности это не работает. Холодные пальцы обвили его шею, послышался хруст вымерзших суставов. Этот омерзительный звук заполонил все пространство в голове Ерофея. Он хлопал ртом и бездумно таращился на черные отверстия глазниц, на прогнившие кривые зубы своего мучителя, и покорно ждал, когда все закончится.

С громогласным лаем на поляну влетели собаки. Сначала Лила, а следом и ее непослушный брат Рокки. Взбивая снег, они кинулись на существо. Лила вцепилась чудовищу в ногу и принялась с остервенением ее теребить. Рокки бросился следом, со спины, метясь в шею. Существо судорожно распрямилось, сбросив с себя пса. Рокки взвизгнул, ударившись о дерево, но уже в следующее мгновение был готов к новой атаке. Тварь нелепо содрогалась, пытаясь сделать шаг, но его ногу прочно держала Лила, не позволяя подступиться к хозяину.

Ерофей попятился, перебирая руками и ногами. Он мычал что-то нечленораздельное. Голова кружилась. Разум более не отделял правду от фантазии.

Послышался гул. Он нарастал, словно приближающийся поезд, постепенно обращаясь в уже знакомый голос. Голос, который кричал: дико, неистово. Его обладателю пришлось не по нраву развернувшееся действие.

«Сдохни! Сдохни! Сдохни!».

А следом смех, до того ужасный, что продирал до костей.

Перед глазами Ерофея заплясали мутные круги. Из носа закапала кровь. Он схватился за голову и закричал, прогоняя безумного демона, что проник в его разум и устроил там свои дьявольские игрища.

Чудовище наклонилось, схватило Лилу за шею и круп, резким движением оторвало от ноги. Собака извивалась, клацала челюстями, пытаясь достать создание, но схватка была не равна. И даже пришедший на помощь Рокки не смог переломить ее исход. Чудовище сомкнуло челюсти на спине Лилы. Хрустнули зубы, хрустнул и позвоночник несчастного пса. Кровь заструилась по белоснежной шерсти животного. Лила взвизгнула от боли, ее лапы безвольно обвисли и только голова еще вертелась, в отчаянии пытаясь добраться до своего мучителя.

– Нет, – прошептал Ерофей. Он достал из кармана последние два патрона. С трудом загнал их в патронник, взвел курки и прицелился. Ствол плясал в обессиленных руках. Охотник целился в голову, но существо ускользало из прицела, отмахиваясь от Рокки и при этом снова и снова вонзая зубы в Лилу. Силы покидали животное, она безвольно качала головой, язык вывалился из пасти. Долго она не продержится.

Ерофей принял решение – тяжелое, но милосердное.

Грянул выстрел. Пуля пронзила собаке грудь; животное дернулось и обмякло. Кровь закапала на снег. Чудовище потеряло интерес к бездыханной жертве, отшвырнуло тело в сторону и сосредоточилось на Рокки, что пытался отхватить от его ноги ломоть покрупнее.

По щеке охотника скатилась одинокая скупая слеза.

Остался последний патрон. Мужчина не знал, как правильно им распорядиться. Вернее, знал, но не смел признаться себе в этом. Заботливый и любящий хозяин в нем порывался пристрелить пса и избавить того от грядущих мучений, но перепуганный человечишка, с другой стороны, желал выиграть немного времени, пока существо будет занято собакой.

«Убей его! Убей себя!».

Зловещий голос шипел в голове, не позволяя сосредоточиться. Сбивал с толку. Старался запутать и подчинить своей дьявольской игре.

– Колдовство, – проговорил Ерофей. Он смутно припоминал старые байки о ведьме, что давным-давно жила в этих лесах. Но она канула в небытие задолго до того, как на свет появился отец Ерофея, и даже истории о ней поросли столетним мхом. Вряд ли кто в здравом уме с точностью скажет, по какой причине дом ведьмы утоп в болоте, на котором и простоял несчетное множество лет.

Но Ерофей видел дом! Собственными глазами. И если это не иллюзия, тогда истинное сумасшествие, потому что подобное не могло существовать на земле. Это богопротивное нечто из каких-то иных миров, соприкосновение с которыми порождает распад рассудка и полное отчуждение от действительности.

«Убей! Убей! Убей!».

И снова смех, от которого невозможно скрыться. Острой иглой он впивался под кожу, и колол… колол.

Охотник поднялся на ноги. Его шатало из стороны в сторону. Рассеянный взгляд с трудом разбирал дорогу. Приходилось опираться на внутреннее чутье, а не на зрение. Сделал шаг, едва не упал при этом.

«Ты умрешь!», – не унимался женский голос. – «Ты стрелял в меня. И ты умрешь!».

Еще один осторожный шаг. Ерофей не чувствовал замерзших ног, но они покамест двигались, а значит кровоток восстановится при ходьбе. Главное, не останавливаться. И он медленно засеменил вперед, опираясь на ружье. Рык пса за спиной не прекращался еще какое-то время, затем раздался звонкий одиночный визг и наступила тишина. Охотник не осмелился обернуться, лишь ускорил шаг, насколько мог, прекрасно понимая, что существо вот-вот продолжит погоню.

– Тварь, – хрипел он, выдыхая клубы пара.

Голова стала тяжелой, и стоило огромных усилий поднимать ее, сверяясь с дорогой. Правильно ли он шел? Вокруг все выглядело монотонным, однообразным; неровен час Ерофей собьется с пути и будет петлять меж деревьев, пока не рухнет замертво.

Но лучше уж так, чем закончить, как собаки – от зубов проклятого существа. А что будет, когда он вернется домой? Остановит ли дверь преследователя или тот снесет ее, как ветер карточный домик?

Нет. Родные стены помогут. Там есть еда, оружие и…

Растерзанные тела жены и сына.

Анастасию он нашел у крыльца, с перегрызенным горлом. Кровь была всюду. Ее словно таскали по двору, помечая алым территорию. Глаза открыты, бездвижны. Локоны прикрывали правую часть лица. Она лежала в окружении собак, как мертвая королева в окружении своей мертвой свиты.

И снег вокруг красный, до ряби в глазах. Дверь настежь распахнута, ее черный зев вызвал приступ ужаса и тошноты. И тонкая алая дорожка, что тянулась внутрь. Не растерзанная жена на крыльце, а именно холодный разверзшийся прямоугольник, поглотивший кровавую полосу, поставил точку на прежней жизни Ерофея. И он зарыдал в голос, проклиная всех на свете, и жгучая боль подкатила к горлу. И не было ей конца. Охотник бросился к телу Анастасии, умоляя супругу не оставлять его; целовал холодные руки, лицо. А рядом носились перепуганные Лила и Рокки, единственные, кто остался у Ерофея. Собаки лаяли, скулили, сбитые с толку растерзанными сородичами, которые – в том не могло быть сомнений – защищали хозяйку и ее ребенка до последней капли крови.

– Кто? – выдавил из себя Ерофей, крепко сжав холодную руку жены. Ее гладкая белая кожа, правильные черты лица – даже после смерти она оставалась красавицей. – КТООООО? – завопил охотник, захлебываясь слезами.

Собаки навострили уши, уставившись вглубь леса. Лила злобно заурчала, шерсть на ее загривке вздыбилась. Каждый мускул напрягся – неровен час, она кого-то учуяла. Ерофей поднялся на ноги, зарядил ружье и подошел к собакам, озираясь по сторонам.

Здесь побывала стая волков, не иначе, и эти твари еще могут быть рядом. И каково же было удивление охотника, когда он обнаружил одну-единственную цепочку алых следов, тянущуюся в лес. А когда неподалеку, казалось, за первыми деревьями послышался вой, ноги сами потащили мужчину вперед. Голод, жажда, усталость – ничего более не существовало.

«О, как тварь будет страдать», – агонизировал распаленный разум.

В душе охотника разверзлась червоточина, и теперь пожирала его изнутри. Словно кто-то разворошил осиное гнездо, и взбесившиеся насекомые впивались миллионами жал, разжигая ненависть и призывая к мести.

– За мной, – приказал он собакам, и его верные друзья послушно исполнили команду.

Дорога слилась в сплошное белое полотно с торчащими тут и там темными стволами. Куда ни глянь, одно и то же. Солнце медленно опускалось к горизонту. Часа через полтора наступят сумерки, а вместе с ними придет смерть. Сомнений в том не оставалось – охотнику не пережить эту ночь. Можно сколь угодно тешить себя мыслью о доме, но он не становился оттого ближе. И уже не станет. Страшился ли Ерофей костлявой старухи? Нет. Смерть представлялась ему возможностью снова увидеть семью. Но он боялся иного – что тварь обратит его в такое же чудовищное создание, каковым само и являлось, обреченное на вечные стенания по лесу в угоду чьему-то безумному желанию или неспокойному сну на промозглой земле до поры, пока какой-нибудь очередной неудачник не разбудит его и не обречет себя на погибель.

Ерофей молил Бога о милосердии. Чтобы Тот дал ему возможность уйти подальше и тихонько умереть. Но каждый раз, оглядываясь назад, охотник наблюдал одну и ту же картину – ковыляющее по пятам существо, лицо и грудь которого покрывала корка свежей крови.

«Ты умрешь. Умрешь!».

Голос насмехался. Становился громче, напористее. Видимо, его обладательница набиралась сил, подпитывалась от одного ей известного источника.

«Ты стрелял в меня!».

«Поднял стражника!».

«Ты умрешшшь!».

Порой Ерофею казалось, что чьи-то руки касались его волос, гладили их и так же бесследно исчезали. Теплые нежные пальцы скользили по щекам, по плечам…

Охотник вздрагивал и оборачивался, но рядом никого не было. Вообще никого. Даже животные не встречались на его пути. Лес будто бы вымер.

Расстояние между ним и существом больше не увеличивалось – Ерофей сбавил темп и ничего не мог с этим поделать. Раненая нога немела. Кровь больше не вытекала, что означало либо рана начала затягиваться, либо возникли проблемы с циркуляцией. Ерофей словно бы парил, а не шел, и только хруст снега напоминал об обратном. А еще два черных ока ружья, что с вожделением таращились на него. Импровизированная трость, без которой он не смог бы идти последние пару часов.

Охотник не знал, как далеко ушел от ручья; время и расстояние сплелись в его сознании в один сумасбродный клубок. Чужой голос в голове перекрывал его собственное «я», старался подавить волю, запугивал.

Но он шел. Едва ли не с закрытыми глазами. Не остановился, когда переполненный мочевой пузырь грозился лопнуть; когда подскочило давление, и из носа снова пошла кровь.

Не остановился бы ни при каких обстоятельствах, зависящих от него…

Пока не дошел бы до края земли…

Но нога скользнула по склону оврага. Ерофей взмахнул свободной рукой и рухнул вниз, цепляясь за ветви одеждой и волосами. Дотянулся до ружья, встав на четвереньки. Отодвинул самые назойливые ветви и только потом обнаружил лаз в снегу.

Берлога.

Первой мыслью было сунуть ствол внутрь и выстрелить. А затем спрятаться за ближайшими деревьями или зарыться в снег. Разбуженный медведь в ярости кинется на первого, кого встретит, и им окажется восставшая тварь…

Ерофей просунул оружие в лаз, но замер. Здравый смысл взял вверх. Ничего не выйдет. Он весь в крови. Медведь кинется на запах – человеческой крови, а не замороженной туши, что вопреки законам природы перебирает ногами в попытке догнать беглеца.

«Стреляй!».

Нет, он не выстрелит. Ерофей оглянулся на приближающегося монстра. Но вместо омерзительного чудища увидел расплывающееся видение обнаженной женщины. Она походила на сон. Юная, темноволосая, стройная. Пространство вокруг нее подергивалось дымкой, парило – словно не существовало ее в этом мире физически, а только некая проекция, что явилась из иных сфер лично насладиться гибелью врага. Она хромала на одну ногу, но хромота не делала ее менее грациозной.

Женщина-призрак приближалась.

«Стреляй!».

«Стреляй!».

«Умри!».

Ерофей вытаращил глаза, глядя на нее.

– Это ты, – проговорил он уставшим, измученным голосом, заметив рану на бедре. Место, куда попала пуля. Его пуля.

«Ты ранил меня».

«Поднял стражника».

«Ты умрешь!».

Она не открывала рта, голос по-прежнему звучал на какой-то неопределенной частоте, находясь и в голове, и вне ее. И сам образ вибрировал, то проявляясь до полностью физического обличья, то практически растворяясь.

– За что? – спросил Ерофей. Отвращение и ненависть к этой женщине сплелись в тугой узел. Охотник почувствовал себя беспомощным пред лицом нечисти. Тело не подчинялось. Давление на каждую мышцу – на каждую клетку – возросло стократно. Ерофею казалось, что его вот-вот вдавят в снег, расплющат как жука тяжелая нога озорника.

«Да ни за что!».

«Я так захотела!».

– Тварь. Я убью тебя! Ты убила…

«Ты умрешь!».

– … жену и сына!

«Сына?», – женщина склонилась над Ерофеем и рассмеялась своим жутким непередаваемым смехом. Охотник дернулся и схватил ее за руку.