Текст книги "Под полной луной"

– Макс, звони в дурку, у него крыша поехала, – Женька пытался усадить Рыжика на место, но тот сопротивлялся.

– Вы не понимаете. Я забыл, совсем забыл про него. Отпусти, прошу тебя.

Но Женька был непреклонен. Ни слезы, ни уговоры – ничто на него не действовало. А я сидел, наблюдая за всем этим, и молился, чтобы старшаки нас не услышали.

Через некоторое время Рыжик выбился из сил и затих. Сел на портфель, скрестил руки на груди и уставился в одну точку. Казалось, он выплеснул из себя всю энергию, и теперь казался еще меньше и беспомощнее. Мне стало жаль его; отличник – надежда школы – и с подобными причудами. «Умники все такие», – подумал в тот момент я, – «ненормальные для этого мира, как море в Сахаре или верблюд в Антарктиде».

Мы просидели в «птичьем гнезде» около часа. Царенко с дружком к тому времени ретировались. Исчезли и бегуны. Рыжик, едва оказавшись на свободе, рванул домой, не попрощавшись. У него это вошло в привычку. Сначала он плакал, когда мы называли его другом, а после убегал, не пожав руки.

Последующие две недели в школу нас провожала моя мама, она же встречала после уроков. А на переменах мы ходили хвостом за учителями. Витька фыркал и смеялся нам в спину, Илюха с Сапогом вообще перешли на сторону врага. Женька рассказал, что видел их мило беседующими с Царенко. Видимо, тот убеждал наших друзей привести нас с Женькой в какое-нибудь укромное место. Поэтому на все приглашения погулять и поиграть в мяч мы отвечали отказом.

Рыжик снова пропал. Я наделся, что с ним все в порядке; что он не повстречался с Царенко по пути домой в тот злополучный день. И чем чаще я размышлял на эту тему, тем больше странностей всплывало в памяти. Я поделился соображениями с Женькой. Тот поначалу пожимал плечами, но как-то утром прибежал ко мне и заявил, что я прав.

– Помнишь, когда мы познакомились с Рыжиком, я спрашивал его про заброшку?

– Нет, – честно ответил я, – не до этого как-то.

– Ну и ладно. Зато я кое-что вспомнил. Я видел его там как-то раз, возвращаясь из магазина. Рядом с его домом кто-то сбил кошку. Я еще хотел оттащить ее, но не стал прикасаться. У нее кишки по всей дороге размазало, – Женька смолк, должно быть, вспоминания давались ему с трудом.

– Что дальше? – торопил я друга.

– А дальше я видел, как Рыжик отдирает кошку от дороги, закутывает в какую-то тряпку и уносит…

– Фу, гадость.

– Это точно. Я думал, он хочет убрать ее с дороги, но Рыжик перелез с этим свертком через забор и скрылся в дверях заброшки.

– Ты гонишь?

– Отвечаю, Макс.

И я поверил ему. Каждому слову. И мурашки побежали по моей спине от этой странной истории.

– У меня такое чувство, что Рыжик что-то скрывает, – сказал я. Женька согласился, – что-то необычное, а может, и страшное.

– Давай спросим у него?

– Думаешь, расскажет? Опять скажет, что нужно кормить отца. Что это за бред вообще такой?

Женька пожал плечами:

– Идем или нет?

– Сейчас?

– А когда? Заодно узнаем, почему он не ходит в школу.

– Ладно, пошли.

Я предупредил маму о своем уходе, и мы отправились к Рыжику. По пути обсуждали странности, связанные с ним. Я поделился соображениями, а еще предложил устроить слежку, если наш новый друг не захочет «сотрудничать со следствием».

Женька постучал в ворота. Прислушался. Тишина. Через пару минут повторил попытку. Мы уже решили, что никого нет дома, как до нас донесся скрип несмазанных петель, а за ним шаркающие по гравию шаги. Калитку открыла мама Рыжика, рыжеволосая женщина с печальными глазами.

Она удивилась, увидев нас, и учинила допрос, кто такие и чего пожаловали. Сказала, что сын болеет, и не сможет выйти. Предчувствия меня не подвели, с Рыжиком что-то приключилось. Я был практически уверен, что Царенко добрался до него… из-за нас.

– Мы по очень срочному делу, – убеждал маму Рыжика Женька.

– Ну, пожалуйста, – не отставал я.

Но она была непоколебима, как скала. И все наши попытки увидеть друга разбивались вдребезги о ее категоричное «нет». Пришлось отступить, чтобы наметить план дальнейших действий. Мы уже отошли от дома, когда знакомый голос окликнул нас:

– Подождите. Я иду.

Я обернулся, и в тот же миг улыбка спала с моего лица. Запястье Рыжика было перебинтовано, но ужас в моем сердце вызвало не это. На месте, где должны находиться указательный и средний пальцы зияла пустота…

Моя челюсть отвисла, а из горла вырвался непроизвольный стон. Рыжик перехватил мой взгляд и стеснительно убрал руку за спину.

– Это они сделали? – прошептал я.

– Нет, – Рыжик покачал головой, – несчастный случай.

Мы стояли и смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Ни в какой несчастный случай я не верил, да и по лицу Рыжика понял, что он врет. Ему отрезали пальцы… эти гады, которых язык не повернется назвать людьми. Я хотел узнать, обратились ли его родители к участковому, но Женька, как всегда, меня опередил.

Рыжик снова замотал головой. Тогда Женька задал другой вопрос, от которого Рыжик стал белее мела.

– Что ты прячешь там? – он кивнул в сторону заброшки.

– Да, – тут же подхватил я, обретя дар речи, – только говори правду, ведь друзьям не врут…

Мальчишка сглотнул, умоляюще посмотрел на нас, но видя, что настроены мы решительно, сдался.

– Хорошо, – прошептал он, – я вам расскажу. Только давайте уйдем отсюда?

– Куда? – не понял Женька.

– Куда-нибудь подальше.

Мы согласились и двинулись по тропе в сторону поля. Когда отошли на почтительное расстояние, и Рыжик убедился, что никто нас не подслушивает, произнес:

– Я вам сказал правду тогда, на стадионе. В заброшке живет чудовище… в подвале.

– Ты нас за придурков держишь? – Женька остановился, скрестил руки на груди. – Ты еще скажи, что это чудовище оттяпало тебе пальцы, а не Царенко с Гавриловым.

– Но так все и было, – Рыжик понизил голос, – я клянусь.

– Макс, он опять нам гонит.

– Погоди, – я поднял руку, успокаивая друга, – пусть расскажет. – Не знаю, почему, но какой-то частичкой разума я поверил Рыжику. Ведь всякий раз, проходя мимо заброшки, сам испытывал страх. А иногда ощущал чей-то пристальный взгляд или слышал скрип прогнивших досок, как если бы кто-то отрывал их вместе с гвоздями.

– Это началось в прошлом году. Летом. Я посмотрел мультики и лег спать. Стояла жара, и форточки были открыты. В какой-то момент стало настолько тихо, что я проснулся. Ну, знаете, как это бывает?

Мы с Женькой кивнули одновременно. А Рыжик продолжил.

– Я открыл глаза, еще не понимая, что проснулся, но уже испытывая страх. А вокруг тишина. И время словно замерло, даже занавески не покачивались.

Мы добрались до поля. К тому времени каждый из нас опасливо оглядывался по сторонам, до того красочно описывал Рыжик ту страшную ночь. Бледность сошла с его лица, но голос дрожал.

– Я лежал, боясь пошевелиться. Переводил взгляд с темных углов на дверь, прикидывая, смогу ли добежать до нее… – Рыжик замолчал, собираясь с мыслями. Ни я, ни Женька не нарушали тишины, – сперва появился запах. Сильный запах. Он напоминал болотную грязь, поднятую со дна. А потом… на лунной дорожке, на полу, выросла тень: горбатая, вся какая-то скрюченная. Ночной гость знал о моем присутствии, и за хриплым дыханием послышался голос, обращенный ко мне. Скрипучий, загробный голос, как у мертвеца из ужастика, – мальчик остановился на том самом месте, где мы познакомились тремя неделями ранее.

– Дальше то что? – прошептал Женька.

– Дальше? – переспросил Рыжик, рассеянно посмотрев ему в лицо. – Ах, да, – казалось, он выпал из пространства, и не понимал, где находится, – подождите, я в туалет схожу, потом продолжу, – и зашагал к деревьям.

Мы с Женькой стояли, переваривая услышанное. Как оказалось, в скором времени нас ожидала развязка всей истории. Я снова подивился своей проницательности, не далее, как две недели назад, сидя в «птичьем гнезде» представлял себе нечто подобное, глядя в перепуганные глаза Рыжика. И оказался прав.

Рыжик скрылся за деревьями, а мы настолько погрузились в фантазии, что не заметили, как к нам подкрались со спины. В последний момент я увидел выросшую перед собой тень (как в рассказе Рыжика), а затем чудовищной силы удар сбил меня с ног. Вскрикнув, я кубарем полетел в траву. Мир заплясал, чувства, отвечающие за координацию, сбились, а когда в живот прилетел гигантских размеров ботинок, в глазах вспыхнули искры. Я приготовился к последующим ударам и сжался в комок, но их на счастье не последовало.

– Что, уроды, не ждали? – за знакомым голосом Царенко последовал смех Гаврилова.

Я поднял голову и увидел, как Серега склоняется над Женькой. Нос у бедняги разбит, в глазах стоят слезы. Но он не просит пощады, не умоляет его отпустить – понимает, что пришло время платить по счетам. Я оглянулся в поисках Рыжика, но того нигде не было. Вовремя он ушел отлить, возможно, хоть один из нас вернется домой в добром здравии. Однако, вспомнив про изуродованную руку мальчишки, застыдился своих мыслей.

Царенко достал нож, обычную подростковую раскладушку, но и от ее вида внутри у меня похолодело.

– Где третий пидор? – орал Царенко, слюна летела из его рта, но Женька мотал головой и крепко жмурился. – В молчанку играть удумал? – Серега поднес нож к груди Женьки. – Сейчас я даже до трех считать не буду.

– Не трогай его, – прохрипел я, все еще не в силах отдышаться, – мы не знаем, где он.

– Заткни-ка его, – Царенко ткнул в мою сторону острием ножа, и Гаврилов, улыбаясь, навис над моим обессиленным телом, – а ты, урод, навсегда меня запомнишь, если не начнешь сотрудничать, – нож прочертил незамысловатую траекторию на груди Женьки. Он заскулил от боли и страха, но не проронил ни слова. Из раны выступила кровь.

Два увесистых пинка выбили из меня оставшийся дух. Будь удары немного сильнее, Гаврилов переломал бы мне все ребра.

И тут голос Рыжика, звонкий, как воскресный набат, заставил наших мучителей остановиться.

– Хватит, – закричал мальчишка, выйдя из-за деревьев, – я здесь, уроды, попробуйте поймать, – и он заставил себя засмеяться, чем вызвал еще больший гнев у старшаков.

Царенко обезумел. Отшвырнул Женьку, как куклу, и бросился на Рыжика, надрывая глотку от ярости. Но расстояние между ними было приличное, что и спасло нашего нового друга. Он кинулся к тропинке, оставив Царенко в дураках. Гаврилов направился наперерез, но его огромная туша не могла передвигаться быстро. Жир колыхался в его теле, мешая движениям.

Я смотрел вслед удаляющейся щуплой фигурке и его преследователю – злобному троллю, размахивающему ножом. Последним бежал Гаврилов, обливаясь потом.

Женька с трудом поднялся, прижал носовой платок к лицу.

– Можешь идти? – донесся до меня его гнусавый голос.

Я кивнул и перевернулся на живот. Мне казалось, из этого положения будет проще встать. Грудь ломило от боли, в животе полыхал пожар. Женька, видя мои безуспешные попытки подняться, пришел на помощь.

– Они его… убьют, – прохрипел я, – нужно… поторопиться.

Женька кивнул и, поддерживая друг друга, мы, как могли быстро, зашагали по тропинке. Рыжик и Царенко к тому времени скрылись из виду, и единственным ориентиром для нас оставалась спина Гаврилова. Но как бы медленно ни бежал толстяк, мы упустили его. Когда вышли в поселок, в конец отчаялись их отыскать.

– Пошли к его дому, – предложил Женька, и я согласно кивнул.

Немногочисленные прохожие оглядывались на нас, некоторые интересовались, что случилось, другие предлагали помощь, но мы, никого не слушая, упорно шагали к дому Рыжика. И когда подошли к воротам, Женька вскрикнул и указал пальцем за заброшку. Взгляд мой оставался рассеянным, но хватило и его, чтобы различить огромную спину Гаврилова, мелькнувшую в дверном проеме бесхозного жилья.

Мы переглянулись. Идти туда жуть как не хотелось, особенно после рассказа Рыжика, но выбора не оставалось – друга необходимо спасать. С горем пополам мы перелезли через забор. Женька выбросил насквозь пропитанный кровью носовой платок, высморкался и зашагал к скулящей на ветру двери. Я старался не отставать. Противный шум в голове нарастал, ноги заплетались. Но я шел. Шел со своим лучшим другом выручать Рыжика. Я не знал, что мы будем делать, оказавшись внутри, но это не имело значения. Мои мысли занимал лишь маленький тихий мальчишка, жизнь которого мы просто обязаны спасти. Даже ценой собственных… Безумие, но я считал именно так. Следовало прихватить с собой штакетник от забора, но эта идея пришла слишком поздно – перед распахнутой дверью подвала, из глубины которого вдруг донесся крик невыносимой боли и отчаяния. Не раздумывая, мы бросились вниз. Дважды я чуть не свалился со ступеней. В нос бил запах плесени и еще чего-то отвратительного.

Крик более не повторялся, но из черноты подвала поднимались другие, не менее жуткие звуки. Возня, скрип гнилых половиц, едва различимый стон. Что-то рухнуло, загремело, усилилась вонь.

Я ступил на земляной пол, вытянул руки перед собой. Кое-где через щели в заколоченных окнах-бойницах пробивались полоски света, но их было ничтожно мало, чтобы как следует рассмотреть обстановку. Пришлось ждать, пока глаза привыкнут к темноте. Я слышал оглушительный стук своего сердца, а еще противные шорохи в дальнем углу. Там, куда не проникал ни единый луч солнца.

– Рыжик? – позвал я, не узнав собственный голос.

– Максим? Что вы здесь делаете? Зачем пришли?

– Мы пришли за тобой.

– Где остальные? – опомнился Женька.

– О них можете больше не беспокоиться, – уклончиво ответил Рыжик.

– А кто возится там, в углу? – я боялся этого вопроса, но он сам сорвался с языка.

– Тот, кто однажды ночью явился в мою комнату. Тот, кто грозился сожрать моих родителей, если я откажусь приносить ему пищу. Он не может покидать подвал, но как-то сумел дотянуться до нашего дома, видимо, корнями, которыми опутан с ног до головы. Я испугался за маму и папу, и согласился кормить его. Он любит мясо: живое, мертвое – без разницы, но чтоб с шерстью, потрохами и прочим. Он Хозяин этого дома.

Я вглядывался в угол и постепенно стал различать движение. Что бы там ни находилось, оно шевелилось, набухало и оседало, удобнее устраиваясь на своем чудовищном ложе. Прогнившие отростки, которые Рыжик назвал корнями, больше напоминали щупальца, но я понимал, что в земле щупальцам взяться неоткуда. Это корни, опоясывавшие монстра, вступившие с ним в симбиоз.

– Так где все-таки старшаки? – спросил я, и Рыжик сокрушенно потряс головой.

– Я не мог придумать, как спасти вас, и привел их сюда…

– Он их сожрал? – Женька тоже разглядел живую клумбу с человеческим остовом.

– Вам нужно уходить, пока он не закончил со старшаками.

Я уставился на Рыжика, как на чокнутого.

– Он прав, – Женька толкнул меня в плечо и побежал вверх по ступенькам.

– Это сделал он? – я имел в виду покалеченную руку Рыжика, пока мы шагали к лестнице.

– Да, – кивнул мальчишка, – я забыл приготовить ему еду, и он рассердился. Это, – он поднял руку, – наказание.

Женька выскочил из подвала и теперь стоял в проеме, призывая нас с Рыжиком поторопиться. Мы добрались примерно до середины пролета, как дверь вдруг с грохотом захлопнулась. В воздух поднялись клубы пыли, стены задрожали, а дверное полотно загородили извивающиеся отростки.

– Мы не успели, – в ужасе прошептал Рыжик.

Женька колотил дверь с обратной стороны, звал нас, но более ничего не мог предпринять.

– Я же говорил, чтоб вы уходили…

– Что теперь делать?

– Я не знаю. Он не выпустит тебя. Блин…

По ступеням, навстречу нам, спускались отростки. Они походили на змей и, казалось, выползали из стен. Их было очень много.

Мы отступили.

– Не трогай его, – прокричал Рыжик в темноту, но движение не прекратилось, – пожалуйста, я сделаю все, что ты скажешь. Он мой друг! Прошу тебя.

Я вцепился в Рыжика, как в спасательный круг, до крови расцарапав ему кожу. Чудовище загудело, и я чуть не свалился в обморок. Рыжик верно подобрал слова, это напоминало загробный гул, ничто живое не в состоянии издавать подобные звуки.

– Помогите, кто-нибудь, – завопил я, хотя кто, кроме Женьки, мог меня услышать. Да и тот был отрезан дверью.

– Ты должен уйти без меня, – Рыжик повернулся, и в сумраке подвала я смог разглядеть его влажные глаза.

– Нет. Только вместе.

– Я его задержу, – стоял на своем Рыжик, – мы же друзья… ты сам говорил.

Теперь и по моим щекам катились слезы, и я не скрывал их. Рыжик отстранился и шагнул в темноту.

– Я останусь с ним. Он одинок, как и я – до недавнего времени – мы друг друга стоим.

– Нет, – я попытался ухватить Рыжика за рукав, но он оказался проворнее – шагнул в объятия монстра, что раскрылись ему навстречу, и последнее, что я услышал от моего нового друга, было:

– Вы были хорошими друзьями – лучшими в моей жизни.

– Я не… уйду…

– Ты можешь приходить ко мне, я буду здесь. Обязательно приходи, но только с едой.

А затем голос Рыжика стих, и в то же мгновение распахнулась дверь подвала. В свете прямоугольника я увидел до смерти перепуганного Женьку. Он не знал, как поступить: дверь открылась, однако еще раз спуститься в подвал друг не решался. Я не стал терять время, бросился наверх, превозмогая боль в груди и животе. В спину дохнуло отвратительной смесью гнили и сырой земли.

Прошло много лет, но я до сих пор живу в нашем маленьком поселке. Женька уехал в город лет пятнадцать назад, с тех пор мы не виделись. У меня жена и прекрасные дети, которых я люблю больше всего на свете. А также тайна, о которой не знает ни одна живая душа, кроме Женьки (это и стало нашим яблоком раздора).

Но у меня нет выбора. Рыжик спас мне жизнь, и я не мог поступить иначе. Каждый вечер я прихожу к нему в подвал, кормлю его, и пока он и тот – другой – поедают очередную собаку или кошку, рассказываю Рыжику о своей жизни и о том, что происходит снаружи. Удивительно, но, когда пропали трое ребят, полиция перевернула весь дом, однако в подвал так никто и не спустился. Словно что-то отпугивало людей от гнезда Хозяина и моего друга. Оно и к лучшему, подобное не должно открываться человеческому взору.

Возможно, когда-нибудь мы с семьей уедем из поселка, но не сейчас. Мне необходимо выполнять свой долг, иначе Рыжик зря пожертвовал собой. Он был самым смелым и преданным человеком из всех, кого я знал. Дорожил дружбой как никто иной просто потому, что для него она всегда являлась роскошью.

И я дорожу дружбой с ним. Делаю все, что в моих силах, чтобы он не голодал. Однако все чаще задаюсь вопросом: что буду делать, когда в поселке не останется животных?

Ответ приходит сам собой, и с каждым днем он кажется все более разумеющимся.

Ужас на пороге (feat Артур Алёхин)

Старенький внедорожник Ford взбивал пыль на позабытой богом дороге, петляющей между селами и деревнями.

Сергей сжимал руль до белых костяшек. Он был зол… и растерян одновременно. Старик Иванкин – один из его комбайнеров – вторую неделю не выходил на работу. Исчезни тот в любое другое время, никто и не заметил бы его отсутствия. Но в период жатвы, когда на счету каждая пара рук (в особенности, если эти руки управляют спецтехникой), подобное недопустимо. Заменить старика попросту некем.

А владельцы фабрики уже требовали отчеты по срокам поставки пшеницы. Словно прознали о возникших неурядицах.

Сергей делал все от него зависящее, чтобы не потерять заказчика и не оказаться в долгах. На прошлой неделе он послал к Иванкину своего человека – Витю-Хромого, но и тот как сквозь землю провалился.

Настало время лично разобраться в этом деле.

– А если он сдох? – нарушил молчание Гена, компаньон.

– Что? – переспросил Сергей. Бросил беглый взгляд на приятеля. И снова уставился на разбитое полотно дороги.

– Если сдох, говорю? Он же старик. А старики иногда умирают. Не знал?

Водитель трижды плюнул через левое плечо, постучал по деревянной накладке на «торпеде».

– Не каркай. Возможно, просто забухал.

Но в глубине души он понимал – скорее всего Генка прав.

А куда в таком случае подевался Хромой?

Большую часть пути они ехали по окраине леса, на солнцепеке, лишь изредка погружаясь в его зеленую гущу. Сергей торопился. Он гнал внедорожник, как скаковую кобылу на последнем круге марафона. Страх неудачи подгонял его. Гена пристегнулся, держался за поручень. Несколько раз они входили в крутые повороты, и сердце мужчины замирало, потому что Сергей и не думал притормаживать. Он походил на фанатика, опаздывающего на ритуальный костер. Даже не позволил приятелю включить радио, чтобы не терять концентрацию и не снижать скорость.

Они свернули на подъездную дорогу, миновали почтовый ящик с указанием номера дома и фамилией владельца. Дверца ящика скулила на ветру, болтаясь, указывала на то, что им давно не пользовались.

– Может, вернемся и вызовем ментов? – предложил Гена. – Что-то тут неладное. У меня прям сердце не на месте.

– Не мороси. Вон машина Хромого, – мужчина указал на стоящий у дома самосвал.

Сергей обогнул по дуге сарай, припарковался у крыльца, выбив из земли последние клубы пыли. Выключил зажигание. Мотор послушно стих.

– Пошли.

Гена нехотя отстегнулся, вылез из машины. Отряхнул брюки от песка. Закурил. Недоверчивым взглядом обвел небольшой домишко с просевшим фундаментом и мутными стеклами на окнах. Вокруг царило запустение. Стояла тишина. Гене стало не по себе, он чувствовал, что надо забираться обратно в автомобиль и валить куда подальше. Но как донести это до Сереги, не знал. Когда на кону стояли деньги, тот становился глухим и слепым относительно всего, что к ним не относится.

– В дом, – скомандовал Сергей, направляясь к крыльцу. Гена послушно двинулся следом. Выбросил окурок.

Крыльцо встретило мужчин противным скрипом.

Сергей потянул за дверную ручку. Не заперто. Черная щель – ключ к тайне исчезновения Иванкина – становилась шире. Из помещения дохнуло затхлостью и чем-то еще, менее приятным.

Мужчина переступил порог. Гена не отставал.

В доме царила разруха. Постель взбита: грязная простынь на полу, подушка в темных разводах. У боковой стены старый стол и разбитый вдребезги стул. И все это покрывал густой слой пыли.

Дом казался брошенным, но не являлся таковым при ближайшем рассмотрении. Были и следы. Гена ушел на кухню. Сергей в другую комнату.

Через пару минут они вновь встретились в гостиной.

– Никого.

Сергей кивнул, соглашаясь.

Гена открыл рот, чтобы высказаться, но не успел. Со стороны комнаты донесся до того жуткий звук, что оба приятеля вздрогнули. Звук походил на блеянье – глухое, загробное. Нечто подобное могла бы издавать мертвая коза из своей козьей могилы. Кто или что угодно, но только не здоровое животное.

– Что там? – Гена моргал так часто, точно у него случился нервный тик.

Сергей пожал плечами. Двинулся на звук. На его лице отразилось недоумение, он же только вернулся оттуда, и никого не видел.

– Не ходи.

– Мы должны узнать, что тут творится. На кону деньги и наше здоровье, если понимаешь, о чем я.

Гене не оставалось ничего иного, как последовать за приятелем.

Звук повторился. Он исходил снизу, из-под пола.

– Погреб, – смекнул Сергей. Указал место, где на досках виднелся врезанный квадрат метр на метр – люк.

Мужчина потянул за кольцо. И здесь удача сопутствовала им – дверца легко поддалась, без скрипа. Сергей откинул люк и…

В глазах у него зарябило. Желудок скрутило спазмами. Неимоверный смрад, запертый в погребе, вырвался наружу ядовитым облаком миазмов.

Гена закашлялся. Закрыл нос рукавом.

Затем достал мобильник и посветил вниз, в черноту. Луч светодиодного фонаря выхватил земляные стены, сломанную лестницу, пол.

– Там кто-то сдох, – процедил он, – теперь все ясно. Валим?

– Ты же слышал, кто там, – огрызнулся Сергей, выхватив телефон, – какое-то животное. Не знаю, что оно там делает, но собираюсь это выяснить.

– Животные так не пахнут… пока не сдохнут.

– И в чем проблема? Значит, там есть второе животное, дохлое. Мы здесь для того, чтобы найти старика. Наверху его нет… может он вообще там, внизу. Вон, видишь, лестница сломана!.. Так, надо придумать, как спуститься.

– Может, в сарае есть какая-нибудь стремянка, – предположил Гена.

– Иди посмотри, – а сам принялся звать Иванкина, склонившись над ямой.

Через несколько минут Гена вернулся с деревянной лестницей. Она была большая, не иначе как Иванкин пользовался ею взбираясь на чердак. Вдвоем мужчины опустили ее в погреб. Лестница торчала из него на добрый метр, как мачта над палубой корабля.

В комоде Сергей нашел старую рубаху. Повязал ее вокруг головы, чтобы не задохнуться от вони, и стал спускаться, светя под ноги телефоном:

– Ты идешь?

Гена не хотел. Его пробирал озноб от одной мысли, что именно может находиться внизу. Но и бросить Серегу он не мог.

В погребе воняло куда сильнее, словно сама Смерть устроила там логово. Мужчины стояли плечом к плечу, не отходя от лестницы. В любой момент готовые рвануть наверх. Спасительный квадрат света зиял над их головами, манил сильнее, чем пачка новеньких банкнот.

– Ты что-нибудь видишь? – прошептал Гена.

Сергей перевел луч фонарика вглубь погреба. И оба одновременно вскрикнули от представшего перед ними зрелища, всю чудовищность которого невозможно описать человеческой речью. Гена отпрянул – ударился позвоночником о лестничную перекладину. Почувствовал, как теряет сознание.

***

Федор Петрович Иванкин пятый день подряд пьянствовал с утра до ночи. Будь рядом врач, он непременно бы поставил диагноз – запой. Но в деревне Ключи не было ни то что врача – вообще никого. В ней жил всего один человек, среди заброшенных перекосившихся домов. И это был Федор Иванкин, известный среди соседних поселений как старик.

В свои шестьдесят пять Иванкин помнил, как когда-то, еще лет сорок назад, жизнь в Ключах кипела на всех парах. Подъем в 5:00, работа до 17:00, потом гулянки, встречи, местные интрижки…

«Хорошие были времена, романтичные», всякий раз рассказывал старик коллегам по работе, словно в первый раз, «а потом, с появлением технологий, молодежь постепенно перебралась в город, а те, кто постарше, моего возраста – спивались. Спивались, запускали свое хозяйство, затем дома, а потом просто умирали».

Прошло совсем немного времени, какой-то миг, как показалось, и Федор остался один. Круг его общения в зимний период ограничивался старым приятелем Витей—Хромым, получившим такое прозвище из-за того, что давным-давно он попал под комбайн, и ему повредило ногу. Обошлось без ампутации, Витя отделался хромотой. Но до того сильной, что дети всякий раз при его появлении пугались и плакали.

Однако и Хромой жил поодаль, за несколько километров. Хоть у него и был личный автомобиль, старый самосвал марки ЗИЛ, но в гости на нем не поездишь. «Жрет, как черт», жаловался Хромой, «только поспевай соляру заливать».

Выпив бутылку вишневой настойки, Иванкин пошел в кровать. Каждый раз после такой лошадиной дозы он ложился прямо в одежде и крепко спал.

Однако в эту ночь старик не мог найти покоя. Сон его был поверхностным и перебойным, алкогольный дурман вперемешку с бессонницей вызывали мучения. Он проваливался в сон, но регулярно просыпался от уличных звуков, которых обычно не замечал: шелеста деревьев, звона насекомых, воя волков… Этот вой, к которому он привык еще с детства, нынче действовал как сирена, разрывая его голову на части.

Иванкин накрыл голову подушкой, звуки притупились. На несколько минут он погрузился в тишину. Расслабился. И уже в который раз начал отрываться от реальности, как снова сирена-вой пронзила его голову насквозь.

Федор вскочил. Достал из шкафа свое дежурное ружье, одно из трех, за которыми всегда очень тщательно ухаживал. Зарядил. Открыл входную дверь и вышел на улицу. Ватные ноги отказывались выполнять приказы мозга. Обычно он не пьянел настолько, чтобы не стоять на ногах, хоть и выпивал по бутылке убойного напитка почти ежедневно. «Старею что ли?», произнес старик про себя и помотал головой, пытаясь взбодриться.

Вой волков стал громче. Не от того, что они подошли ближе, просто теперь между ними и стариком не было стен.

– Заткнитесь! – яростно закричал Иванкин. Волки не отреагировали на призыв человека и продолжали голосить.

Иванкин поднял ружье вверх и спустил курок. После оглушительного грохота наступила тишина, только насекомые стрекотали, не обращая внимание на происходящее.

– Вот так-то, – довольно произнес Федор. Постояв еще несколько секунд и убедившись, что «все всё поняли», вернулся в дом.

Старик поспал пару часов, но его снова разбудили. На этот раз не волчий вой и не гул ветра в трубе. Федор услышал блеянье. Словно у него под дверью стояла коза и жалобно блеяла, прося пустить ее в дом.

Несмотря на то что Федор проснулся, он не сразу встал с кровати. Некоторое время пытался понять, откуда могла взяться коза? Разве только из Степного, но этот поселок в 8-ми километрах (как раз там и живет Хромой). Коза не могла пройти такой путь ночью через лес, где орудуют волки.

Блеянье продолжалось: такое жалобное и молящее, но в то же время странное, пробирающее до костей. Федор поднялся, подошел к двери. Прислонил ухо. «Бе-ее-ее, бее-ее-ее». «Да, это коза. 04:00 и под дверью коза».

Федор отодвинул защелку, вышел на порог и…

Застывши, он смотрел вниз, не отводя взгляда. Его словно парализовало. Все что он мог, так это нервно сглатывать, не понимая, что происходит, и что он сейчас видит.

На крыльце его дома распласталось нечто непонятное. Это была сплошь изуродованная масса с атрофированными задними конечностями, заканчивающимися копытами. Условные ноги (сцепленные между собой) переходили в перекрученное человеческое тело, которое покрывал тонкий слой кожи. Сквозь нее виднелись бугристые переливы мышц и сухожилия. У существа не было кистей, тощие руки оканчивались лапками, как у насекомых. Голова по форме напоминала кузнечика; глаза с темными зрачками; козлиная пасть. Тварь медленно двигалась в сторону Иванкина, с трудом поднимаясь по ступеням. Переставляла руки, упираясь лапками в доски крыльца. Продолжала жалобно блеять.

Федор почувствовал, как сердце его бешено заколотилось. Ни разу в жизни он не видел ничего подобного. Лишь слышал, что у людей, злоупотребляющих алкоголем, бывает делирий, в простонародье «белая горячка», которая может выдавать подобные образы. Но с ним такого никогда не случалось. Сколько бы не пил, он никогда не терял рассудок.

Иванкин пошатнулся и закрыл дверь. Сел на кровать. Ухватился за дужку, нуждаясь в точке опоры.

Просидев в таком положении несколько минут, успокоился.

Блеянье никуда не пропало.

Федор взял ружье. В этот раз он подошел к двери, затаив дыхание, словно полицейский, пришедший брать опасного преступника. Аккуратно отодвинул задвижку.

Дверь открывалась наружу, поэтому старик не боялся, что тварь тут же ворвется в дом. Он приготовился и толчком ноги распахнул ее. Существо по-прежнему было на крыльце, только придвинулось ближе. «Бее-ее-е, бее-е-ее», продолжало оно, все больше распаляясь при виде Федора.