Текст книги "Файролл. Снисхождение. Том 2"

Я перевел дух, осознавая, что еще чуть-чуть – и все, мне настал бы конец. Еще мне было предельно ясно, что Сэмади знал заранее, как оно будет.

Есть вообще что-нибудь, что он не знает или не предвидит? Столкнуть бы его лбом с братом Юром, вот бы где взрослый замес вышел.

– А ты мне говорил – нет, нежить заокеанская, у тебя методов против годи Оэса, – ласково, не сказать – нежно, сообщил Сэмади дергающемуся скелету. – Как видишь – есть, и немало. Главное в этой жизни что? Четко поставленная перед собой цель и понимание того, куда и по какой дороге ты идешь. Если это есть, то все остальное приложится. Вот у тебя цели как таковой не было. Что за ерунду ты мне нес: «И чтобы все они сдохли»? Кто – «они»? Кто – «все»? Все сдохнуть не могут, если все сдохнут, что на этой земле будут делать такие, как мы? Бродить по пустым городам? Повелевать толпами безмозглых мертвецов? Какой в этом смысл? Нам нужно их тепло, их жизненные силы, без этого мы просто куча ходячих трупов, даже я и ты.

Скелет дергался, пытаясь освободиться, но у него ничего не получалось. Как видно, кости соединяло что-то покрепче, чем давно сгнившие мышцы.

– Да и вообще – агрессивный ты, вредный. Все что-то суетишься, орешь, планируешь то, как кому отомстишь… И самое главное – ты даже не осознаешь того, что все это мелочи, недостойные нежити нашего ранга. Такие как ты, вредят делу, а не помогают ему.

Интересно, о каком именно деле идет речь.

– Ладно, – Сэмади наклонился к годи, два черепа – один нарисованный на лице, другой костяной – почти соприкасались. – Скажи мне, где то, что мне нужно, и я позволю твоей душе уйти.

Годи на это только зубами лязгнул.

– Дурачок ты, дурачок, – почти ласково произнес Барон. – Да мне даже согласие твое не нужно. Это – твоя могила, и эта земля помнит все, что когда-то знал ты. Это же место твоего последнего упокоения. И привел меня сюда смертный, вон тот, причем – доброй волей. И помощи моей попросил, так что у меня есть полное право узнать все, что мне нужно, и без твоего разрешения.

Он потрепал череп по тому месту, где у него некогда была щека, распрямился, вонзил свой посох в землю могилы и выкрикнул очередную неразбериху.

Кладбище озарила вспышка лилового цвета, посох задрожал, скелет годи задергался так, как будто его подключили к электросети.

Сэмади, не отрывая одной руки от посоха, вторую положил на лоб годи и запрокинул лицо вверх, уставившись на луну.

– Архимс эээро фтагн! – прокричал он.

В звездном ночном небе громыхнул раскат грома, из глаз черепа посыпались искры, его зубы лязгали, издавая жуткие звуки.

Сэмади тоже начал дергаться, его рука, та, которой он держал годи, налилась багрянцем так, как будто раскалилась.

И тут все кончилось.

Глаза годи погасли, скелет перестал сучить ногами и руками, а Сэмади облегченно вздохнул.

– Все-таки – не пустышка, – сообщил он мне, вынимая посох из земли и очищая его наконечник. – Не поверишь – до последнего думал, что он врет, и на самом деле ничего не знает. Надо же – не врал.

Мне было любопытно узнать, о чем идет речь, но я задавил это желание. От греха. Сейчас спросишь, а потом сам этому не рад будешь. Понятно, что он меня опять использовал в своих целях, но я и не в обиде, и не в претензии. Да и чего другого от него ждать?

– Ну, что застыл? – поторопил меня Барон. – Давай, добей его. В нем жизни осталось на один глоток, не жди, пока он снова силу наберет. А он это сделает, все-таки это его могила.

Если честно, то я не знал точно, что надо делать. Он же – маг, да еще и мертвый. Когда я шел сюда, мне все казалось более простым, а теперь я ни в чем уверен не был.

– Череп ему расколоти, – посоветовал мне Леонард. – Это лучше всего. Быстро и надежно.

– В нем больше нет магии, – верно истолковал мое замешательство Сэмади. – Ни той, что была при жизни, ни той, что он обрел после смерти. Я ее выпил. Теперь это просто неупокоенный, вроде тех, что служат мне – и не более того.

Я подошел к скелету и вогнал острие своего меча между пустых черных глазниц.

Раздался треск, и череп распался на множество кусочков, которые немедленно стали просто пылью. В ту же секунду в пыль превратился и остальной скелет.

В кронах деревьев зашумело, будто их тронул ветер, где-то далеко, такое ощущение что в небесах, раздался вой, который поддержал мой волк, все так же сидящий у могилы годи. Что примечательно – он на годи не бросился, даже когда тот скелетом стал.

– Вот и все, – Сэмади подошел ко мне. – Неугомонный Оэс покинул этот пласт реальности. И скажу честно – он легко отделался.

Вами выполнено задание «Разорвать нить»

Награды за выполнение задания:

8000 опыта;

10000 золотых;

Аметист;

Пассивное классовое умение «Ночная птица»;

Награды за выполнение всей цепочки заданий:

12000 опыта;

10000 золотых;

Пассивное классовое умение (рандомно).

Обломок посоха годи Оэса (предмет, которым можно украсить личную комнату (при наличии таковой).

Глава седьмая
в которой жизнь наконец-то входит в привычную колею

Я криво ухмыльнулся, осознавая, что в очередной раз свалял дурака.

– Слушай, а ты с самого начала знал, что от него вот таким образом можно избавиться? – спросил я у Барона, жизнерадостно пинавшего черные кости годи, валявшиеся на земле.

– Конечно, – подтвердил тот.

– А мне почему про это не сказал? – заранее зная ответ, поинтересовался я.

– Так ты и не спрашивал, – предсказуемо ответил Сэмади. – Если бы ты мне задал вопрос – «Как мне навсегда избавиться от назойливого служителя культа», я бы дал тебе исчерпывающий ответ. Но ты-то что у меня спрашивал? «Как быть»? «Чем ты можешь мне помочь»? Никакой конкретики.

Ну, тут он лукавил, что-то близкое к его формулировке я произносил, но с другой стороны – какие к этому хитрецу могут быть претензии? Они если к кому и есть, то только ко мне самому.

Когда я, наконец, поумнею? Ведь в который раз уже на одни и те же грабли наступаю. Мне Валяев еще когда сказал, что все решается очень просто – просто остановись и оглядись вокруг, где-то непременно есть короткий путь к решению квеста. Не факт, что легкий, но не кружной, а прямой.

– Ты когда в последний раз был в городе Эйгене? – спросил вдруг у меня Сэмади. – Даже по-другому спрошу – ты вообще бывал там?

– А как же, бывал. – не стал скрывать я. – Причем не так давно. Правда, не столько в Эйгене, сколько под ним, я по его канализационным каналам лазал, дела у меня там были.

Вообще-то я не склонен к откровенности, но с Бароном нас уже столько связывало, что какие-либо уловки не имели смысла. И самое главное – я мог ему доверять, по крайней мере на данном этапе своего пути. У нас общая цель, ему зачем-то нужно, чтобы я выполнил то, что мне поручено. Одно плохо – я до конца пока не понимаю, зачем ему это надо. Сначала я думал, что он хочет вернуть своего повелителя, Чемоша, но сейчас я в этом уже не уверен, он слишком самолюбив и самостоятелен для этого. Возможно, когда-то очень давно он умел подчиняться кому-то, но прошедшие века явно выбили из него эти привычки.

Может, он хочет его вернуть, чтобы сразу после этого уничтожить? С Барона станется, он такой. Не исключено, что даже пребывающий в Великом Ничто его создатель мозолит ему глаза, в переносном смысле, конечно.

Впрочем, это его дела. Я выполню то, что ему обещал, тем более, что меня это не слишком тяготит, после возвращения богов я здесь, в Файролле, задерживаться не собираюсь. Проведу ритуал, при котором он, несомненно, будет присутствовать, удостоверюсь, что все прошло как надо и дружная компания богов повторно ступила на землю этого мира – и все, «логаут». Дело сделано.

Даже квест сдавать не стану, ну его нафиг. Знаю я эти штучки – сначала сдай одно, потом немедленно прими другое – и понеслось все по новой, еще на полгода. Нет уж – хорошенького помаленьку. Я хочу вернуться к своей старой скучной жизни, если мне, разумеется, удастся это сделать.

Хотя – что я все об одном и том же? Сколько ни говори слово «сахар», во рту от этого слаще не станет.

– Канализация – не самое плохое место на этом свете, – дипломатично заметил Барон. – Знавал я места куда хуже. А что, у тебя в этом городе знакомые есть? Желательно – высокопоставленные, не рванина какая-нибудь?

О как. Забавный какой вопрос.

– Ты вокруг да около не ходи, – попросил я своего собеседника. – Я не девка, чего мне мозги крутить? Ты мне прямо скажи – чего тебе надо?

– Мне надо попасть в королевскую сокровищницу, – немедленно выполнил мою просьбу Сэмади. – И кое-что там позаимствовать.

– О, брат, забудь, – скорчил грустную рожицу я. – Она под таким замком, что из нее даже казначей ни одной монетки стянуть не может. Из нее даже королевские чиновники не воруют, что дело неслыханное. Магическая защита на ней, вот какая штука. Туда только первое лицо имеет доступ, в смысле – венценосец. Остальные туда никак пройти не смогут.

– Плохо, – призадумался Барон. – Ты уверен в этом?

– Информация из первых рук, – расстроил я его еще сильнее. – Самому была нужна одна вещица оттуда, так чтобы до нее добраться, такую карусель пришлось закрутить!

Я хотел было добавить, что вплоть до свержения правящей верхушки Западной Марки – но не стал. Узнай он, что я вожу дружбу с королевой и ее наследником, то все, покоя мне не видать. Откровенность – она тоже пределы имеет.

– Мы же друзья, – Сэмади обнял меня за плечи и потыкал кулаком в живот. – Больше скажу – мы напарники! И ты мне все должен рассказывать. Так какую именно карусель ты имел в виду?

– Давай так, – я убедился в своих предположениях и решил сдать назад. – Если выйдет – я тебе помогу. Ты мне пока не говори, что тебе нужно из сокровищницы, не надо мне этого знать.

– Меня это устраивает, – Сэмади посильнее прижал меня к своему боку, при этом у меня возникло ощущение, что меня сжала очень большая и очень сильная змея. – Да, если понадобится золото или какие-то другие ресурсы – не стесняйся, приходи и требуй. У меня этого добра много.

Что примечательно, – а квеста нет. Хотя в данной ситуации он неминуемо должен был мне быть предложен. Но – ничего подобного, никаких сообщений. То ли эту ветку Костик еще не интегрировал в основное ядро игры, то ли некие высшие силы решают – тянет это все на серьезное задание или нет.

– «Там груды золота лежат и мне они принадлежат», – пробормотал я.

– Ну да, как-то так, – покивал мой собеседник, зажал мою голову под мышкой и начал трепать мои волосы, приговаривая: – Золото – труха, камушки – дре-бе-день. Главное – оказаться вовремя в нужном месте и забрать главный приз.

Не надо было отключать визуализацию шлема. Хотя – может и правильно я это сделал, с этого весельчака сталось бы начать в него барабанить, это еще неприятней.

– А главный приз – он какой? – поинтересовался я, даже не пытаясь вырваться.

– У каждого – свой, – на мгновение остановился Барон. – У меня – один, у тебя, наверное, другой. Хотя ты лентяй, у тебя главного приза может и не быть. Я вообще иногда думаю, что ты похож на лодку без руля и ветрил, плывешь себе по течению и на все тебе плевать. Это неправильно, у каждого должно быть то, к чему он стремится, иначе это не жизнь получается, а ее подобие, как у моих слуг. Но они у меня мертвые, у них все позади – и жизнь, и чувства, и любовь, в отличие от тебя.

– Мне прямо вот грустно стало, – пробубнил я, вырываясь-таки из его рук. – И за напрасно прожитые дни досадно.

– Обиделся, – подытожил Сэмади. – И зря. Я же правду сказал, на нее не обижаются. И потом – у тебя есть я, не забывай, белый братец. Если ты уж совсем собьёшься с пути, я тебя подтолкну в нужную сторону.

В этом-то я как раз не сомневаюсь, вопрос в другом – в какую именно сторону он меня подтолкнет. Стороны – они бывают разные.

– Ладно, – Сэмади зевнул. – Ты сейчас куда? Может – ко мне? Отпразднуем кончину Оэса, посидим, поболтаем, склеп какой-нибудь запалим для красоты. У меня они там не только каменные, но и деревянные есть. Радостное событие-то. Противный был старикашка, если начистоту, мерзопакостный, даже по моим меркам. Всей с него пользы, что он кое-что интересное знал.

– Что именно? – как бы между прочим спросил у него я.

– Много будешь знать – со страшной зомби будешь спать, – ехидно произнес Сэмади и огляделся. – Нет, все-таки какое уютное кладбище. Правда-правда – хорошее, тихое. Я тут себе резиденцию, пожалуй, обустрою.

– Дачу – поддакнул я.

– Что? – непонимающе повернулся ко мне барон. – А что есть «дача»?

– Загородная вилла, – подобрал я более-менее подходящий синоним.

– Ну да, – кивнул повелитель мертвых. – Что-то вроде того.

Попрощавшись, я так и оставил его там – бродить между могил и прикидывать, где что он поставит и сколько мертвых надо сюда пригнать для благоустройства. Ну а сам отправился в замок Лоссарнаха. Без феи мне в тех краях, куда теперь лежит мой путь, делать нечего, да и мои остальные потенциальные спутники там же. Авось, и Гунтер завтра подтянется.

Праздник в замке почти закончился, только на стенах стражники вместо того, чтобы нести вахту, дружно выпивали, судя по движениям и бульканью, да еще было слышно, как в сумерках, где-то во дворе, бродил одинокий волынщик, издавая пронзительно-печальные звуки, выжимаемые из этого забавного музыкального инструмента.

– Не делай так больше, – раздалось у меня за плечом.

Это был Назир.

– Больше не буду, – пообещал я ему, скрестив пальцы.

– Отец прислал мне весточку, – снова поразил меня неожиданной словоохотливостью ассасин. – Кому-то нужна твоя голова. Отец отказался от заказа, более того, просил передать тому, кто хотел его разместить, что ты его друг и он не одобрит, если твои дни закончатся ранее отпущенного тебе срока. Его слово очень весомо в Раттермарке, но мир меняется, и кто знает – захотят ли его услышать?

Все-таки правильно Хассан ибн Кемаль, наставник ассасинов, воспитывает своих учеников. Вон они как его уважительно называют – «отец».

– А кто именно хотел заполучить мою голову в подарок, он не сообщил? – мне стало как-то беспокойно.

– Нет, – покачал головой Назир. – Дружба – дружбой, но есть вещи, которые пребывают неизменными. Любой, кто пришел в замок Атарин, чтобы оплатить чью-то жизнь, может быть уверен в том, что его имя никто и никогда не узнает даже в том случае, если сделка не состоится.

Все-таки Восток – дело тонкое. У нас бы сказали «оплатить смерть». А у них – «оплатить жизнь».

– Если тебя убьют, а я тебя не смогу защитить и после этого останусь жив, то мой позор станет позором отца, – ровно объяснил Назир. – И даже смерть не смоет его. Моя смерть.

– Не буду больше сбегать, – на этот раз почти искренне пообещал я. – Да и незачем это делать. Завтра нас ждет новая дорога. Дальняя и в неведомые мне края. Дочь на перевоспитание в женскую обитель сдавать отправимся.

– Сбежит, – моментально ответил ассасин. – А перед этим еще и обитель подпалит.

– Вполне вероятно, – вынужден был признать я. – С нее станется. Но делать что-то надо? Давай хоть попробуем.

– Мое дело прикрывать тебе спину, – флегматично сообщил мне Назир. – Твои решения я оспаривать не в праве.

Напоследок я глянул доставшиеся мне за выполнение цепочки награды. Обломок посоха оказался корявой деревяшкой, которую можно было использовать ремесленнику, а аметист небольшим камушком, добавляющим при инкрустации в посох мага изрядно маны. То есть – бесполезные для меня вещи, которые, впрочем, можно продать или отдать кому-то из сокланов. Той же Сайрин, например.

А вот умения достались мне не самые плохие.

Вы изучили пассивное умение «Ночная птица» первого уровня.

Способность видеть в темноте увеличена на 3 %.

Очень неплохо, такое умение нужно всегда. И качать хорошо, знай, глазей в ночную тьму.

Вы изучили пассивное умение «Незримый бой» первого уровня.

Ваша способность распознать ложь в словах собеседника увеличена на 3 %.

И снова удачно. Я вообще люблю пассивные умения. В отличие от активных, их можно было получать в неограниченном количестве, и срабатывали они сами, без посторонней помощи. Хотя в самом названии «пассивные» было что-то неприятное. Не могу сформулировать, что именно.

На часах, когда я вылез из капсулы, было почти два ночи. А подъем – в семь. Опять не высплюсь – и это печально. Когда тебе двадцать лет, тогда ты можешь вовсе не спать, резервы организма кажутся бесконечными и время на сон попросту жалко тратить. Зато после того, как за тридцатник перевалит – уже все, без шести-семи часов здорового сна обходиться уже трудно, по крайней мере – с завидной периодичностью. При условии, разумеется, что речь не идет о профессиональной деятельности, вроде той, которая была у меня до того, как я ввязался в эту свистопляску. Нет, есть люди, которые до пятидесяти думают, что им двадцать, и бодро ведут ночной разгульный образ жизни, но они, скорее, исключение из правил. Причем, по моему глубокому убеждению, в данных случаях имеет смысл подключать к делу психологов и иных медицинских работников. А то и работников Госнаркоконтроля.

Само собой, в машине, которая утром везла нас в редакцию, я обзевался.

– Ки-и-иф! – Вика подавила зевок, прикрыв ладошкой рот. – Прекра-а-а-а-ати!

– Не могу, – проворчал я. – Спать хочу.

– Ну и оставался бы дома, – Вика стукнула меня в плечо. – Можно подумать, без тебя в редакции обойтись невозможно. Номер в печать мы сегодня не сдаем, так что спал бы себе спокойно.

– Да надо стратегию определить, – снова зевнул я. – Помнишь, мы про новую акцию говорили? Ну, каждый должен был придумать нечто такое, что оживит игровое сообщество, относительно нашего издания?

– Помню, – Вика склонила голову к плечу. – Но отчего-то мне показалось, что ты эту идею в сторону отставил. Вроде как прием идей должен был состояться еще на той неделе, но не воспоследовало.

– Днем раньше, днем позже, – философски изрек я. – Тема, конечно, важная, но не слишком горящая.

– Это ты сейчас уже себя выгораживаешь, – справедливо заявила Вика. – И маскируешь свою забывчивость и непунктуальность. Ага, отвел глаза! Угадала.

– Не критикуй меня, – притворно-недобро посоветовал ей я. – Я ведь злопамятный.

– Есть такое, – согласилась со мной Вика. – Так по тебе и не скажешь, но да – злопамятный. Хотя и отходчивый.

– На самом деле я и добро, и зло помню одинаково, – уже всерьез сказал ей я. – И платить за то и другое стараюсь своевременно и сполна.

– И вдумчивая музыка сейчас вот так должна заиграть: «ты-ды-дым-пум», – засмеялась Вика. – А камера сначала непременно тебя возьмет крупным планом, а потом меня. И я еще вот эдак понимающе кивну, и глаза у меня будут грустные-грустные. Никифоров, ты говоришь, как герой сериала, одного из тех бесконечных, что по «России» идут.

– Можно подумать, мы с тобой – не они, – ухмыльнулся я. – В смысле – не герои сериала. Сама посуди – нас кидает из огня в полымя, а мы все еще живы. Если бы это был не бесконечный сериал, то тебя бы давно уже изнасиловали, а меня пристрелили.

– Сплюнь, – посоветовал с переднего сидения Ватутин. – Накаркаешь.

– В самом деле, – Вика заерзала. – Глупость сказал – и улыбается. Не хочу я, чтобы меня насиловали. Нет, если это будешь ты, если ролевая игра – то еще ладно. Но чтобы какие-то посторонние хмыри…

– Не знаю даже, кто из вас двоих… э-э-э-э… экстравагантней в высказываниях, – неожиданно вольготно снова подал голос Ватутин, до этого он себе подобного не позволял. – И это меня очень пугает. Таких как вы невероятно трудно охранять, вы мыслите нешаблонно и поступаете нелогично.

– Вот неправда, – судя по тону, Вику эти слова задели. – Все у нас шаблонно, просто вы с обычными людьми редко общаетесь.

– Что ты вкладываешь в слово «обычными»? – заинтересовался я.

– Ну-у-у, – Вика отвела глаза. – Я имею в виду – такими, которые на метро ездят и полуфабрикаты едят. С такими, какими мы еще недавно были.

– Не припоминаю, чтобы мы выходили из рядов обычных людей, – не удержался от насмешки я. – По крайней мере, мой личный статус не изменился.

Вика хотела что-то сказать, но не успела – машина остановилась у здания, в котором находилась наша редакция.

– Вот так так, – голос Ватутина ощутимо заледенел, из него ушли живые нотки, звучавшие еще секунду назад. – А что тут делают эти двое? Откуда они взялись?

– А я что говорила? – немного нервно произнесла Вика. – Сериал. И сейчас начнется новая сюжетная линия.

– В которой мы все умрем, – подытожил я, привстав, чтобы посмотреть через лобовое стекло на тех, о ком говорил Ватутин.

Речь, несомненно, шла о двух молодых людях с кожаными папочками под мышками, отиравшихся близ главного входа в здание. Тут всегда был редкостный ветродуй, плюс нынче было просто морозно, потому они в своих дорогих и стильных, но коротеньких пальто и с непокрытыми головами чувствовали себя крайне неуютно. Хотя это я мягко выразился – они попросту задубели. В каком-то смысле я им даже посочувствовал – мне очень хорошо помнилась одна недавняя ночь, когда я сам промерз до костей. С другой стороны – это не Канны, это Москва, и одеваться в наших широтах надо соответственно. Пуховик, шапка, исподнее – иначе никак, иначе вас навестят дружные братья – цистит и простатит.

Я, если честно, иногда и сам офигеваю от безрассудности иных представителей молодежи, особенно тех, кто женского пола. Нет-нет, все тот же цистит – дело добровольное, и тут каждый для себя сам выбирает – здоровье или мода. Но все-таки – когда на улице минус тридцать, то рассекать по ней без шапки, в короткой куртке, под которой то и дело мелькает запирсингованное загорелое пузико, и в джинсиках, настолько туго натянутых на заду, что присутствие там чего-то, кроме стрингов, исключено – это верх неблагоразумия. Прогулка по зимней Москве в таком виде обычно длится час-полтора, лечение же потом от кучи женских хворей и бесплодия – десятилетия. Я всегда говорил, что женщины – они во многих вопросах куда разумнее мужчин, но иногда эта моя убежденность немного пробуксовывает, особенно после того, как увидишь вот такую красотку.

– Ватутин, кто это? – Вика, подвинув меня плечом, окинула взглядом ежащихся молодых людей. – А?

– Они из аппарата Зимина, – пояснил телохранитель. – Тот, что слева, повыше – он из его канцелярии, тот, что справа – из департамента кадров.

– Кадры же под Ядвигой? – удивился я. – При чем тут Зимин?

– Не то важно, под кем тот или иной департамент, – Ватутин иронично посмотрел на меня. – То важно, с чьей руки ест тот или иной работник. Этот кормится близ Зимина, хотя формально он сотрудник Ядвиги Владековны. Впрочем, там у них никогда точно не скажешь, кто кому служит и кто кому прислуживает.

– А вот вы все про всех знаете, да? – Вика чуть потеснила меня, перегнувшись через переднее сидение.

– Вы даже не представляете насколько все и насколько про всех, – без улыбки сказал ей Ватутин, уставившись ей в глаза.

В зеркало заднего вида я увидел, как Вика немного изменилась в лице и непроизвольно закусила губу.

– Не думаю, что эти двое представляют для нас опасность, – решил я сменить тему разговора. – Они не похожи на наемных стрелков, которые пожаловали по мою душу.

– Если все стрелки будут похожи на стрелков, то жить будет неинтересно, – вступил в разговор водитель.

– Мощно задвинул! – восхитился я. – Убедительно. Но я, если что, готов еще лет пятьдесят жить скучно.

Наверное, какой-нибудь доморощенный критик сказал бы что-то вроде: «Блин, да он слепой и тупой, надо Ватутина брать за горло и узнавать, отчего Вика так переполошилась».

Идите-ка вы в задницу, достопочтенный критик. Вот прямо туда, никуда не сворачивая и навсегда. Есть правда, которую надо знать сразу и правда, которую следует узнавать в нужное время. Вот эта – из второго раздела. Вика для меня сейчас как якорь, за который я держусь, чтобы окончательно не свихнуться от того, что вокруг меня происходит. Да, я знаю, что она жадновата, эгоистична, высокомерна – это все так. Но она – живая и настоящая, от нее идет тепло человека, обычного человека. Без него в том здании, где я сейчас обитаю, мне будет совсем уж плохо. А еще она не дает мне углубиться в мысли, которые время от времени меня одолевают, она не дает мне все разложить по полочкам своей бесконечной трескотней, пожеланиями и требованиями. И за это ей отдельное спасибо.

Я не хочу знать все. Есть вещи, которые лучше не знать, и это не позиция страуса, засунувшего голову в песок. Просто на свете встречаются пределы, за которые лучше не заглядывать, поскольку за ними живет безумие. Я знавал пару своих коллег, которые слишком глубоко залезли в тайны… Как бы это так сказать… Вещей, лежащих по ту сторону науки. Это были сильные журналисты, я бы сказал – матерые, и дело свое, состоящее в том, чтобы докопаться до сути того или иного вопроса, они знали очень хорошо. Как оказалось – даже слишком хорошо. Одного потом опознали по обрывкам одежды и экспертизе обугленных костей, которые собрали в пепелище ритуального сатанистского костра. Второго вовсе не нашли. Он вышел из дверей квартиры на втором этаже, направляясь на работу, а из подъезда не вышел. Что, как, куда он пропал, преодолевая расстояние в один лестничный пролет стандартной «хрущевки» – никто так и не узнал.

Маринка, моя давняя приятельница, было начала рыть тему этого исчезновения, поскольку пропавший в никуда журналист был ее давним любовником, и даже, судя по ее словам, успела что-то накопать, но что именно – я так и не узнал, поскольку буквально через несколько дней она погибла в аварии на трассе «Дон». Я потом посмотрел ее записки, оставшиеся на рабочем столе компьютера и в блокнотах. Там было много всякого разного, Маринка была профи до мозга костей и даже за такой короткий срок на самом деле успела собрать кое-какой материал. Там были телефоны, позвонив по которым, наверное, можно было понять, до чего именно она докопалась, но вот только Мамонт, заставший меня за этим занятием и сразу понявший, о чем я думаю, отобрал, сопя, у меня ее блокноты и тут же спалил их на моих глазах, все до единого, зажигая листок за листком. А после и пепел переворошил в массивной маринкиной пепельнице. Потом вызвал системщика, заставил его достать из компьютера жесткий диск и на наших глазах раздолбал его специально принесенным для этого молотком.

Я самодостаточен, так было всегда. Да и эгоистичен до крайности, что скрывать. Но даже стопроцентному эгоцентрику нужна точка опоры, иначе он упадет. Для меня это Вика.

Я не знаю, кто на самом деле те, кому я служу. У меня много предположений, одно чудней другого, какое-то из них наверняка верное. Но я не желаю знать, какое именно. Пока я не знаю этого, у меня остается минимальный шанс выскочить из той ловушки, в которую угодил, причем выскочить живым и вытащить за собой женщину, которая попала в неё по моей милости. Или хотя бы вытолкнуть из этого капкана только её, что меня более-менее устраивает. Но если я узнаю правду – то и этого шанса не станет, а мне подобный расклад невыгоден. Узнай я правду – и мне придется выбирать сторону, которую занимать, сообразуясь не только с расчетом, но и с моральными принципами. И ничего хорошего от этого процесса ждать не приходится.

Потому я не буду ни о чем расспрашивать Ватутина, который, возможно, что-то мне бы рассказал, что-то такое, что изменило бы для меня расклад позиции. Пока – не буду.

Заиндевевшая парочка наконец-то заметила нашу машину и дружно замахала нам руками.

– Вот ведь, – в голосе Ватутина были непонятные мне нотки. – Как их выдрессировали, а? Замерзли оба, отсюда слышно, как у них бубенчики звенят, но гляньте только – они улыбаются и машут!

– Дисциплина, – ответил ему я и открыл дверь машины.

– Харитон Юрьевич? – стараясь унять лязг зубов, обратился ко мне один из замерзающих, тот, что повыше, который работал на Зимина.

– Предположим, – доброжелательно ответил ему я, подходя поближе.

– У меня к вам поручение, – выдавил из посиневших губ улыбку он. – Меня к вам направил Максим Андрасович.

– Ух ты, – я стянул перчатку, достал из кармана телефон и спросил у молодого человека: – Вас как зовут?

– Александр, – опасливо посмотрел на гаджет в моей руке тот. – Устюгов.

– Чего вы так напряглись, Александр? – удивился я, набирая номер Зимина. – Просто хочу уточнить у Макса одну простую деталь – чего это он сам не пожелал со мной беседовать.

– Макса? – Устюгов переглянулся со своим спутником. – В смысле – у Максима Андрасовича?

– И вправду – как дрессированные, – сообщила Ватутину Вика, беря меня под руку. – Забавно.

– Все разговоры в помещении, – жестко сказал он нам, озираясь. – Я вообще не люблю открытые пространства в городе, а тут еще и район старой застройки, с этими никому трижды не нужными чердаками.

– Пошли, – согласился с ним я и первым шагнул к дверям.

– Да, – отозвался в трубке голос Зимина. – Чего тебе? Я занят!

– Хотел уточнить – чем я вызвал ваш гнев, Максим Андрасович? – последние слова я произнес почти по слогам, пережевывая их так же тщательно, как диететик размалывает зубами морковную котлету. – Вы не желаете со мной общаться лично?

– Что за бред? – рявкнул Зимин. – Киф, ты в запой с Валяевым отправился никак? Поверил в его слова, что там чудо как хорошо? Так он врет, нет там ничего хорошего. Я с ним туда ходил пару раз, мне не понравилось.

– Просто раньше вы вроде как находили на меня время, а теперь каких-то клерков посылаете, – я повернулся к двум юношам, с упоением втягивающих ноздрями теплый затхлый воздух пустого редакционного вестибюля. – Вот я и пришел к выводу, что отныне я не в фаворе.

– Тебе не идет этот слог, – фыркнул в трубке Зимин. – Ты не умеешь верно подобрать и расставить слова, а потому не в состоянии добиться нужного эффекта от изреченной фразы. Стыд и позор, Никифоров, ведь ты же журналист! Интонации еще туда-сюда, а подача и текст – слабоваты.

– Да? – искренне опечалился я. – Грустно. И все-таки?

– Просто мне некогда заниматься всякими мелочами лично, – миролюбиво объяснил мне Зимин. – Не в том смысле, что ты мелочь, а в том… Короче – поговори с ними, а вечером ко мне не забудь зайти, поблагодарить. Все, отбой.

В трубке раздались гудки.

– Хорошо, – внезапно выдавил из себя второй визитер, стягивая лайковые перчатки с рук. – Тепло! А здесь есть какое-нибудь место, где кофе подают?

– Есть, – Вика вытянула руку. – Вон там автомат стоит.

– Автомат? – поморщился Устюгов. – В них же не кофе, а бурда.

– Чем богаты, – я убрал телефон в карман. – Мы тут непривередливые. Ладно, молодые люди, теперь объясните, какого лешего вас занесло в наши палестины и за что я должен поблагодарить Зимина?

– Прямо здесь говорить? – удивился Устюгов. – Может, пройдем в переговорную?