Текст книги "Дом на берегу океана"

Действительно, не все захотят переселяться на новые земли сразу. Но это же не значит, что у них не появится такого желания вообще никогда! Кроме того, революцию на Мангареве, даже если она состоится, нельзя оставлять без поддержки и присмотра, иначе она рискует выродиться черт знает во что. Опять же там вполне могут появиться люди, желающие сменить место обитания. Ведь даже сейчас чуть ли не на самой нижней точке развития архипелага его населения было никак не меньше двух тысяч человек. А возможно, и больше, просто Фидель и Че имели довольно смутные представления об арифметике.

Наконец, у меня имелось и еще одно дело, начать которое следовало на Хендерсоне, а закончить в Москве. Точнее, в расположенном неподалеку от нее городе Фрязино, построенном вокруг мощного оборонного завода, в числе прочего занимающегося и выпуском полупроводниковых приборов.

Во исполнение своих планов я доработал-таки генераторы открытия переходов так, что новый канал мог открываться на прецизионном расстоянии от только что закрытого. Мне удалось достичь точности в десять микрон, и вскоре, после дня напряженной работы, я стал обладателем двух десятков пятидесятимикронных пластин из монокристаллического кремния.

Ведь его мало получить с требуемой степенью чистоты и регулярности решетки. Надо еще и ухитриться не опохабить эти параметры при распиловке на тонкие пластинки, являющиеся основой для транзисторов и микросхем. Это весьма непросто, а мой способ, как я надеялся, позволит достичь очень хороших результатов.

И вот, значит, вскоре моя «девятка» ехала по Щелковскому шоссе, направляясь в город Фрязино. В тамошней лаборатории согласились взять на исследование пластины, порезанные методом последовательного открытия и закрытия межмировых переходов. Правда, в сопроводительных документах этот метод именовался совершенно иначе.

Потому как деньги улетали со страшной силой, пора было задуматься о том, под каким соусом средства из Германии, как обещал дядя Миша, будут переведены на счет моего ИП. То, что это вполне может вызвать у определенных кругов желание прибрать к рукам якобы столь доходное предприятие, нами учитывалось как вполне вероятное развитие событий. Из которого, если не щелкать клювом, можно будет извлечь очень нелишнюю в сложившейся ситуации материальную выгоду.

Глава 28

Как и следовало ожидать, первым из текущих проектов был завершен «Тритон» – его спуск на воду состоялся в самом конце мая четвертого года новой эры. Я, честно говоря, с нетерпением ждал этого момента, ибо походы на «Мечте» показали, что укорачивание мачты и уменьшение площади парусов явно вышло за пределы разумной осторожности. Даже при боковом ветре в семь баллов, то есть пятнадцать метров в секунду, катамаран под гротом и стакселем не то что не переворачивался, но даже толком и не кренился. Поэтому пауза в мореплавании была использована для изготовления заготовки под новую мачту и пошива нового комплекта парусов. Но испытывать такую оснастку мы решили сначала на «Тритоне», отчего мне и не терпелось побыстрее спихнуть его на воду, пока дуют довольно сильные ветры.

Третий корабль островного флота имел, как уже говорилось, стандартное водоизмещение в три тонны при длине семь с половиной метров. И на нем стояла семиметровая мачта с возможностью удлинения еще на три метра.

Парусное вооружение, хоть и оставалось бермудским, то есть состоящим из треугольных грота и стакселя, тоже изменилось по сравнению с «Авророй» и первым вариантом на «Мечте». Там грот крепился к мачте на кольцах, что позволяло легко рифить парус, то есть опускать его вниз на сколько надо и подвязывать тесемками. Но с точки зрения аэродинамики данная конструкция была совершенно ублюдочной, в чем я убедился, сделав несколько моделей.

Между мачтой и передней кромкой паруса образовывалось завихрение, сильно снижающее эффективность работы паруса, и это снижение было тем сильнее, чем круче к ветру шла модель. Уже при курсе галфвинд работали, считай, только две трети паруса, а при более острых углах картина ухудшалась просто лавинообразно.

Обнаружив такое явление, я сел чесать репу. По всему выходит, что щель между парусом и мачтой недопустима. Так, может, просто обернуть передний край паруса вокруг мачты, причем зашить его не сразу за ней, а немного отступив? Тогда сам собой получится профиль, в первом приближении напоминающий птичий.

Сказано – сделано, и вскоре пруд начала пересекать из конца в конец модель с гротом улучшенной аэродинамики. Причем она сразу поплыла куда быстрее, а когда я подобрал форму подшива передней кромки, и вовсе начала демонстрировать отличные результаты. Мало того что скорость модельки увеличилась почти на четверть, так она теперь могла плыть навстречу ветру под углом в сорок пять градусов!

Так вот, на «Тритоне» уже стоял именно такой грот. Правда, рифить его можно было только на полтора метра вниз, а дальше сминаемый карман не давал опускать парус. Так что пришлось изменить систему убирания паруса. На «Авроре» он просто полностью наматывался на гик, а на новом корабле этот самый гик, то есть горизонтальная рея, к которой крепилась нижняя кромка паруса, мог подниматься вертикально. Далее складка паруса оборачивалась вокруг мачты и гика, после чего подвязывалась. Как ни странно, такая схема уборки и постановки паруса оказалась даже удобнее предыдущей.

Испытания продемонстрировали, что за время пребывания на Хендерсоне я заметно вырос как кораблестроитель. Несмотря на высоченную мачту, «Тритон» не пытался переворачиваться даже при сильных порывах бокового ветра. Правда, он поднимал наветренный корпус так, что тот почти выходил из воды, но, во-первых, это было именно «почти». А во-вторых, катамаран кренился достаточно медленно, и рулевой успевал среагировать.

Скоростные данные «Тритона» тоже внушали уважение. Под парусами мне удалось разогнаться до двадцати двух километров в час, а с подключением мотора скорость возросла до тридцати. Небо и земля, если сравнивать с «Авророй» или тем более с первым моим блином по имени «Богатырь». То есть можно было спокойно удлинять мачту «Мечте», чем мы и занялись.

Теперь высота мачты на нашем океанском лайнере составляла двенадцать метров, а стакселей стало два. Один крепился на месте старого – просто он стал повыше. Но появился второй, а если смотреть спереди, то первый, для чего, кроме мачты, пришлось удлинить и бушприт. Не заморачиваясь поисками, как они теперь называются, я просто велел называть их большим и малым стакселями.

В результате модернизации площадь грота у «Мечты» составляла сорок восемь квадратных метров, большого стакселя – двадцать и малого – двенадцать. Чуть поменьше, чем у серийного парусного катамарана двадцать первого века примерно такого же класса, но уже не в разы, как это было раньше.

Испытания продемонстрировали, что «Мечта» буквально преобразилась. Раньше паруса могли использоваться только как помощь работающим дизелям, а теперь кораблик мог развивать вполне приличный ход и с заглушенными моторами. Причем, что интересно, он двигался под парусами даже при ветре в полтора-два балла! В старом варианте имело смысл поднимать паруса только при вдвое более сильном ветре.

В качестве заключительного аккорда испытаний было произведено плавание вокруг острова Хендерсон, во время которого дизеля вообще не включались. Дул свежий северо-западный ветер, и мы, стартовав от пляжа, сначала взяли курс строго на север. Хоть и не очень быстро, но катамаран плыл под углом почти в сорок пять градусов к встречному ветру! Развивая при этом порядка восьми километров в час, а скорость бокового сноса я оценил в полтора.

Потом «Мечта» сделала левый оверштаг и начала огибать остров против часовой стрелки. Скорость сразу возросла до двадцати километров, и минут через тридцать пять мы, довернув влево, обошли южную оконечность Хендерсона.

Там гремели взрывы, вспухали облака серого дыма, а из них периодически летели то камни, то ветки. Это дядя Миша так отдыхал от авиаконструкторских работ, тренируя своих революционеров в практическом метании ручных гранат.

Делал же эти гранаты я – а иначе зачем, спрашивается, было произведено десять кило бертолетовой соли? Мы смешали ее со стеарином и расфасовали по двухсотграммовым картонным цилиндрикам с заранее просунутой сквозь них пластиковой трубой диаметром двадцать пять миллиметров. Поперек трубы стояла подпружиненная охотничья спичка, упирающаяся головкой в терку от коробка с привязанным к ней шнурком, заканчивающимся кольцом в торце рукоятки. При дерганье за кольцо спичка воспламенялась и горела секунды три-четыре, пока огонь доходил до взрывчатки. Потом, естественно, следовал бабах.

В каноническом виде, то есть без рубашки, мои гранаты давали в основном вспышку, дым и грохот, а их убойное действие было весьма умеренным. Но если поверх картонного цилиндра надевалась рубашка из надпиленной мелкими квадратиками водопроводной трубы, получалось совсем другое дело.

Вот, кстати, опять рвануло. Причем, судя по разлетающимся с окрестных кустов листьям, граната была боевая, с рубашкой. Здорово они там развоевались, не пришлось бы по новой запускать производство хлората калия, подумал я, командуя очередной поворот.

Теперь «Мечта» шла вдоль восточного побережья Хендерсона, но не параллельно ему, а постепенно отклоняясь в открытый океан, иначе пришлось бы держать слишком круто к ветру. А так мы шли примерно шестидесятиградусным бейдевиндом, развивая скорость порядка тринадцати километров в час. Этот курс «Мечта» держала чуть больше часа, уйдя в океан километра на три от северного мыса, после чего сделала заключительный поворот и на всех парусах понеслась к пляжу. Испытания были закончены, и пока я не имел к кораблю никаких претензий. Теперь мне можно будет более основательно заняться самолетом, потому как перед дальним плаванием хотелось все-таки посмотреть, как он поднимется в воздух. А то, глядишь, и успеть слетать самому.

Действительно, когда к сборке самолета подключилась и моя пара рук, процесс пошел значительно быстрее, и в середине июля наша «Шаврушка» была по частям вытащена из ангаров и собрана на краю аэродрома. Пару часов мы с дядей Мишей проверяли ее на месте – и наконец пришли к выводу, что можно начинать пробежки.

Майор еще раз обошел амфибию, сказал себе: «Ну, с богом, Михаил Владимирович», – после чего залез в кабину и запустил движки – в отличие от прототипа, они были снабжены электростартерами. Дал им прогреться, потом прибавил оборотов.

Самолет резво тронулся с места и побежал по полосе со скоростью километров пятьдесят, слегка раскачиваясь и периодически отрывая от земли хвостовое колесико. Таким макаром дядя Миша докатился до середины полосы, где в будущем предполагалось начать строить еще одну, перпендикулярную первой, а пока там была просто площадка, достаточная для разворота нашей амфибии. Вскоре самолетик прикатился обратно, майор заглушил движки, и мы с ним отправились к его дому, где нас уже ждал накрытый обед. Ну, а после него небольшой отдых, еще одна проверка самолета – и можно пытаться взлетать.

На втором этапе испытаний дядя Миша сразу после прогрева двинул секторы газа до упора. Движки взревели, и «Шаврушка» рванула вперед. Я не очень преувеличиваю, именно так оно и выглядело. Точно замерить мощность движков, получившуюся после моей форсировки, у нас было нечем, но статическая тяга у одного мотора составила сто пятнадцать кило, а у второго – сто восемнадцать. Сама же амфибия весила полтонны, а с бензином и дядей Мишей в кабине – порядка шестисот килограммов. То есть тяговооруженность получилась очень неплохая.

Пробежав метров пятьдесят, самолетик поднял хвост. Еще семьдесят – и его колеса оторвались от полосы. На высоте метра четыре майор немного прибрал газы, это было слышно по изменившемуся звуку движков, и амфибия прекратила набор высоты. Так она и полетела, слегка покачивая крыльями и то опускаясь, то поднимаясь на метр-другой. Это дядя Миша пытался составить самые первые впечатления об управляемости нашего детища.

Пролетев примерно километр, машина снизилась и села неподалеку от конца полосы, где была сделана площадка для разворота. Самолетик повернулся боком ко мне и скрылся за кустами, но вскоре вновь появился, уже моторами в мою сторону.

С полутора километров было не слышно, как они работали, но зато хорошо видно подробности взлета. Сейчас дядя Миша не стал четко разделять его по операциям, как в предыдущий раз. Вот заднее колесико оторвалось от земли, но фюзеляж еще не успел принять горизонтального положения, как хвост пошел вниз и самолет начал набирать высоту. В этот раз майор поднялся метров на пятнадцать, покачал крыльями, потом сделал что-то вроде змейки, улетая в стороны метров на пятьдесят. Затем, когда я уже начинал беспокоиться, не пора ли садиться, «Шаврушка» опустила нос, над самой полосой выровнялась, плавно опустила хвост и села на три точки. Пробег закончился метрах в десяти передо мной, майор выключил движки и не очень ловко выбрался из кабины.

– Отличная вышла машинка, – поделился он впечатлениями, а потом добавил: – Так что зря я мандражил перед полетом. А то ведь думал: мало того что летать толком не научился в свое время, так и было это лет тридцать назад! Но, оказывается, ничего я не забыл, а «Шаврушка» просто замечательно ведет себя в воздухе.

– Так вы же говорили, что умеете летать!

– А разве нет? Четыре часа налета на Ан-2, пять взлетов, полторы посадки. Правда, для летчика-испытателя это маловато, но ничего – видишь же, обошлось.

– Полторы посадки – это как? – поинтересовался я.

– Да очень просто. Я с ходу заделал «козла», а дальше пилот успел перехватить управление и не дал кукурузнику скапотировать. Ох, и матерился он, когда мы шасси чинили! Пришлось пожертвовать человеку литр целебной вьетнамской водки, но зато следующая посадка получилась более или менее прилично. Так вот, скажу я тебе, нашим аэропланчиком управлять проще, чем Аном.

Потом мы попили чаю с вареньем, и дядя Миша слетал еще раз, теперь поднявшись метров на двести и сделав два нормальных круга над островом. Правда, посадка получилась не столь безукоризненной, как до того, и амфибия, коснувшись полосы, еще пару раз подпрыгнула примерно на метр, а только потом покатилась по земле.

Мы договорились, что еще неделю дядя Миша летает один, шлифует свои пилотажные навыки и только потом начинает учить меня. Причем я как в воду глядел – мне было предложено за это время сделать еще как минимум двадцать пять, а получится – так и пятьдесят гранат. Мол, предыдущая партия уже почти совсем кончилась.

Через пару недель у меня сложилось впечатление, что дядя Миша на себя наговаривал. Ведь если он действительно почти не умел летать, то вся его квалификация являлась плодом недельных тренировок, причем в одиночку. Я же летал с инструктором, то есть за ту же неделю вроде бы должен был достичь примерно тех результатов, какие демонстрировал майор при первых полетах со мной. Однако хрен – хоть сколько-нибудь прилично сесть у меня до сих пор не получалось. Один раз нам даже пришлось слегка подремонтировать шасси, несмотря на то что по сравнению с оригиналом этот узел был сделан существенно прочнее. А уж сесть так, чтобы закончить пробег у черты, нарисованной поперек взлетно-посадочной полосы неподалеку от ее начала, нечего было и думать. Я промахивался как минимум на пятьдесят метров, причем до самого конца не мог сообразить, с перелетом снижаюсь или недолетом. Но, с другой стороны, ничего особенно страшного в этом не было. Пробег «Шаврушки» составлял метров сто, если не пользоваться тормозами. Значит, двухсотметровой площадки хватит даже такому пилоту, как я.

Старт экспедиции был назначен на конец октября: с этого времени и до начала марта штормы на двадцатых широтах Южного полушария случаются довольно редко, да и ветры летом по идее должны быть более благоприятными. У нас почти все было готово, оставалось немного – установить радиомаяк на Питкэрне и приготовить мачту, чтобы по дороге снабдить таким же устройством атолл Оэно.

Два маяка мне понадобились потому, что я реально оценивал свои возможности как штурмана. Если повезет, то у меня получится определить широту и долготу по солнцу с точностью до нескольких градусов. Но в случае пасмурной погоды, а уж тем более шторма, не получится определить вообще ничего. А радиомаяк можно слушать когда угодно, хотя, конечно, в шторм точность измерений упадет.

Но по одному маяку можно определить только направление. Чтобы вычислить расстояние, нужен второй. И угол между ними, ясное дело.

Так вот, по отношению к нашему предполагаемому курсу острова Хендерсон и Питкэрн лежали практически на одной прямой, поэтому маяк имело смысл ставить только на одном из них. А вот линия, соединяющая Питкэрн и Оэно, была перпендикулярна курсу экспедиции, что создавало наилучшие условия для измерения наблюдаемого угла между маяками на них. От одного острова до другого было сто пятьдесят километров, то есть, даже пройдя две трети пути до Австралии, я все равно смогу определять расстояние до этих островов.

Питкэрн был выбран из-за того, что на нем имелась гора высотой почти четыреста метров.

На Оэно придется ставить вышку: этот атолл даже более плоский, чем Хендерсон.

Вот я и сплавал на Питкэрн, поставил на горе передатчик и загрузил «Мечту» десятиметровыми брусьями, специально подготовленными на тамошней лесопилке для вышки под маяк на Оэно. Фокус с быстрой переправкой пиломатериалов через двадцать первый век сейчас не проходил, потому как гараж в Москве, где стоял комплект открывающей аппаратуры, имел в длину шесть с половиной метров. Не подходил и тот, что недавно появился на даче, так что «Мечте» перед стартом в дальние страны пришлось маленько поработать лесовозом.

И вот наконец ранним утром двадцатого октября «Мечта» под музыку и фейерверк вышла в открытое море. Все свободные члены команды махали руками провожающим, и я в том числе. Но как-то механически, потому что с самого подъема мне не давала покоя неизвестно откуда появившаяся мысль.

Неужели я герой? Если да, то как это меня угораздило? А если нет, то почему спокоен как удав, отплывая на самодельной посудине черт знает куда? Ведь если она начнет тонуть, то явно не в штилевую погоду, и открывать переход будет весьма чревато его самопроизвольным закрытием. А уж в шторм рискнувшего воспользоваться переходом точно ждет судьба кремниевой заготовки, которую я не так давно шинковал на пятидесятимикронные пластинки.

Глава 29

Посмотрев на безлунное ночное небо Южного полушария, я зевнул и отправился в свою каюту. Все сопутствующие задания были выполнены, и теперь оставалось только плыть на запад, пока впереди не покажется Австралия. Или любой из промежуточных финишей, если возникнет необходимость дозаправиться, а то и просто отдохнуть на твердой земле.

Покинув Хендерсон, к вечеру мы встали около Оэно, после чего пять дней возились с вышкой, сначала вплавь переправляя брусья к месту строительства, а потом собирая там пирамидальную решетчатую конструкцию высотой двадцать пять метров с пятиметровым штырем антенны наверху. По расчетам вышка должна была выдерживать напор ветра до тридцати метров в секунду, а передатчик питался от солнечной батареи с аккумулятором, то есть теоретически мог непрерывно работать лет пять. Пока прошло четыре дня, и он исправно пищал, ни разу не запнувшись.

От Оэно мы направились к Мангареве, подгадав скорость так, чтобы подойти к архипелагу ночью. С «Мечты» был спущен надувной катамаран «Валдай-6» – два здоровенных баллона по кубометру с небольшим каждый на дюралевом каркасе. Это изделие имело паспортную грузоподъемность семьсот кило, и мы нагрузили его под самый предел. Будущие командиры повстанцев везли ножи, тетивы и наконечники для стрел, десяток уже собранных луков, три десятка гранат, порядка полуцентнера холодного оружия – от охотничьих ножей до заточенных кусков арматуры, – две небольших надувных лодки, аптечки первой помощи и много чего еще.

Архипелаг, до ближайшего островка которого оставалось примерно с километр, был почти не виден в темноте, но у Фиделя и Че имелось по ночному биноклю на каждого, да и зрение у молодого человека оказалось отличным. У старика, правда, в силу возраста оно было уже так себе.

И вот, значит, «Валдай», движимый двумя веслами, начал удаляться, потихоньку растворяясь в темноте, а через двадцать пять минут со стороны архипелага сериями по две вспышки замигал светодиодный фонарик, что означало – высадка прошла успешно. Я кивнул Тонге, она скомандовала поднимать паруса, и вскоре «Мечта» под слабым северным ветром начала удаляться от Мангаревы. Мне же, в общем, делать было особенно нечего, так что я решил просто отоспаться в своей адмиральской каюте.

Это громкое наименование носил закуток вроде купе проводников, только немного поменьше и пониже, с потолком там, где в купе вторая полка. Опять же вместо большого окна там наличествовал круглый иллюминатор диаметром тридцать сантиметров. Но все-таки это было единственное на «Мечте» помещение для одного человека. Кроме него, на катамаране имелся матросско-капитанский кубрик и кают-компания, совмещенная с рубкой управления.

В дальний путь на борту «Мечты» отправились семь человек. Капитаном, понятное дело, была Тонга. Зато на должности старпома пребывал Поль, который убедил-таки нас с дядей Мишей, что, несмотря на покалеченную ногу и общую субтильность сложения, польза от него будет. Он хоть и не мог принимать участия в возне с парусами, неплохо знал устройство дизелей и мог как-то стоять, то есть сидеть, за штурвалом. И, главное, вполне прилично стрелял из двадцатисемимиллиметровой пушки моего производства.

Еще в команде было два матроса – Влас и Марик. Последнего я взял за его физическую силу – после того как год назад ему были подарены пудовые и двухпудовые гири, парень сильно накачал мускулатуру, хоть и до того не отличался хилостью. Ну, а что с сообразительностью у него было так себе – не страшно: умных на «Мечте» и без него было достаточно.

В качестве морской пехоты на борту присутствовали Ханя с Тимом. Впрочем, перед экспедицией они прошли краткий курс обращения с парусами и теперь при необходимости могли подменить Власа.

И, наконец, я – руководитель экспедиции и адмирал.

Мы шли под одними парусами и на четвертый день пути оказались у острова Рапа-Ити, который был раза в два побольше Питкэрна и весь утыкан горами в те же самые два раза повыше. То, что он обитаем, стало видно примерно с километр, но на нас никто не обращал особого внимания. Я внимательно осмотрел островок в бинокль. Признаков явного неблагополучия не видно, значит, проходим мимо. Мы же не исследовательская экспедиция, так что надо плыть к цели, пока погода благоприятствует. А соскучиться по твердой земле еще никто не успел.

Проводив взглядом удаляющиеся вершины двух самых высоких гор острова, я вздохнул. Теперь, если продолжать идти прежним курсом, впереди у нас четыре тысячи километров океана без единого клочка суши на нем.

Тихий океан оправдывал свое название еще две недели. Все это время дул слабый северный ветер, и «Мечта» потихоньку ползла на запад, немного смещаясь к югу, каждый час оставляя за кормой от восьми до десяти километров. Потом ветер начал свежеть, что было хорошо, и менять направление на восточное – а вот это уже не очень. Дело в том, что вопреки многим поговоркам про попутный ветер для нашего корабля он вовсе не был самым выгодным. Быстрее всего «Мечта» шла при боковом ветре. Но даже и при попутном скорость увеличилась до двенадцати километров в час.

Потом ветер опять сменился и задул с юга. Я забеспокоился: не тайфун ли это? Мало ли, что в этих широтах они наблюдаются редко, нам и одного хватит. Но барометр устойчиво стоял на семистах семидесяти миллиметрах и не думал падать, а под свежим ветром с левого борта «Мечта» прибавила еще три-четыре километра скорости. Я уже прикидывал, продолжать ли нам старый курс, при котором мы выходили на Северный остров Новой Зеландии, или сразу чуть довернуть на север, чтобы обойти его, но тут настал штиль. Причем не классический, а какого-то совершенно издевательского характера.

Представьте себе: плывете вы по абсолютно спокойному океану на дизелях, и вдруг сбоку начинает дуть ветерок. Разумеется, следует команда «поднять паруса!», но, пока она выполняется, ветер меняется на встречный. Паруса приходится убирать, ветер исчезает, чтобы через часок-другой задуть вновь, теперь уже с кормы. И так три дня подряд!

А потом началось какое-то странное явление, которое я, подумав, определил как мертвую зыбь. При полном безветрии по океану с запада на восток ровно шли волны – длинные, пологие и совершенно одинаковые. А мы на дизелях перекатывались с одной на другую, продолжая путь на запад.

Вскоре небо заволокло облаками, появился с каждым часом усиливающийся западный ветер, к вечеру набравший силу баллов примерно до восьми. Мы продолжали идти навстречу волнам и ветру, но теперь я не был уверен, что нас не сносит назад, а определить координаты не представлялось возможным. На небе – сплошные облака, а в наушниках не слышно ничего, кроме треска грозовых разрядов. Тонга уже распорядилась было надувать плавучий якорь, но тут впереди показалась огромная волна – раза, наверное, в два выше обычных. Катамаран, задрав носы, вскарабкался на нее, потом устремился вниз, и я увидел, что за первой гигантской волной идет вторая. Точно такая же, если не больше!

Удар стихии был страшен. «Мечта» содрогнулась всем корпусом, что-то затрещало, на полу кают-компании появилась вода, и за толстым поликарбонатом иллюминаторов была она же. Тонга быстро вертела штурвал влево.

Наконец волна схлынула, и стало видно, что мы все-таки вынырнули, а впереди пока обычные волны.

Я был полностью согласен с капитаншей в том, что курс надо срочно менять на поперечный по отношению к волнам, что бы ни писалось на эту тему в морских справочниках. Ведь видно же, что вдоль волн катамаран идет более или менее нормально, а попытка переть им навстречу скорее всего закончится на дне.

К вечеру шторм усилился. Мы продолжали идти на дизелях градусов под семьдесят к волне, переваливаясь с одного борта на другой. И при этом наблюдалась не очень оптимистичная картина – носовые оконечности шевелились, как у надувного «Валдая» на волнах. То есть каркас перемычки где-то треснул, и она потеряла жесткость. Вроде бы это явление пока не прогрессировало, но плыть на корабле, который готов в любой момент разделиться на два, мне как-то не очень улыбалось. Прикинув, где могли быть повреждения, я послал на разведку Ханю, как самого мелкого члена экипажа.

Каркас, соединяющий корпуса «Мечты», был объемным, обшитым фанерой. И к подозрительным местам можно было подобраться только изнутри, иначе пришлось бы отдирать обшивку. Но сделать это мог только очень тощий и маленький человек – я, например, там почти наверняка застрял бы.

Мы открыли люки в задних торцах кубрика, и Ханя, как ящерица, полезла внутрь стального каркаса. Вскоре она вернулась, и с не самыми радостными сообщениями.

Повреждения есть в трех местах. Но справа они не очень серьезные, просто треснули сварные швы. А вот слева диагональная перемычка вообще лопнула, косынку, соединяющую продольную и поперечную балки, изогнуло, и весь этот узел шевелится.

Вздохнув, я попытался протиснуться в указанном направлении. Мне удалось продвинуться примерно на метр, так что стала видна картина, только что описанная Ханей. Никакого оптимизма она не внушала. И, главное, даже если я и смог бы как-то просочиться к поврежденному месту, заварить его у меня бы точно не получилось.

– Идти надо мне, – предложил Поль, когда я с трудом выполз из тоннеля. – Ты, Ник, слишком большой, а больше никто не умеет варить. Но сначала нужно сделать накладки, которые я там приварю.

Они были изготовлены за пятнадцать минут, потом Поль, присмотревшись к маске, взял ножницы и решительно обкорнал ее так, что осталось практически одно стекло с небольшим отростком картона вниз. Его парень изогнул под прямым углом и зажал зубами. Ухватил в левую руку шнур, к которому были привязаны провод с держаком и связка электродов, в правую – еще один, от изготовленных накладок, и пополз. Как-то протиснулся к нужному месту, потянул веревку с держаком и электродами. Повозился, устраиваясь поудобнее, и потащил к себе заготовки.

– Готов! – донеслось из глубины каркаса. Я повернул ключ сварочного генератора, мотор завелся, Поль дернулся – видно, его ударило током. Никуда не денешься, он же внутри стальной клетки, к которой подсоединен минус, в руках у него плюс, а вокруг все мокрое, да еще и в соленой воде. Остается только надеяться, что семьдесят пять вольт даже в таких условиях окажутся не смертельными. Эх, и что мне, дебилу, мешало оснастить генератор блоком снижения напряжения холостого хода? Хотя, пожалуй, Поль его все равно отключил бы – ведь он затрудняет зажигание дуги.

– Сто пятьдесят! – крикнул Поль. Я повернул регулятор тока до соответствующей цифры. Засверкали отблески дуги, само место сварки с моей позиции не просматривалось.

– Двести!

Ага, значит, Поль уже прихватил детали и сейчас начнет приваривать накрепко.

Я перевел регулятор тока в крайнее положение – двести ампер было максимальным значением для этого генератора.

Сварка продолжалась минут десять. Периодически катамаран заливало водой, дуга гасла, Поль шипел, но потом вновь продолжал свой нелегкий труд. Но наконец крикнул:

– Сделано!

Я выключил генератор, за провод вытащил держак и помог Полю выбраться в кубрик. Выглядел парень просто ужасно. Его трясло, он часто моргал и, кажется, почти ничего не видел – похоже, наловил зайцев в процессе сварки.

– С-с-с-сейчас, – с трудом пробормотал он, – вот т-только видеть начну, и з-заварю справа.

– Нет уж, помоги Тиму с генератором, а туда и я дотянусь, с тебя хватит.

Действительно, ближнее повреждение находилось в полутора метрах от люка, дальнее – в двух, и это были трещины, которые достаточно просто проварить по швам без всяких накладок.

Стянув куртку, чтобы она не застряла в щели, я зажал в зубах огрызок маски и пополз в узкий решетчатый тоннель. Все, дальше не могу, но и не надо, дотягиваюсь вытянутой рукой до дальней трещины. Прихватывать тут ничего не требуется, регулятор уже стоит в положении «двести».

– Заводи!

Сзади затарахтел генератор, и через рукоятку держака, даром что она пластмассовая, стало пощипывать током. Я приступил к сварке. Катамаран тем временем накренился на правый борт, я повис чуть ли не вниз головой, и тут место сварки заодно с моей рукой залило водой. Дернуло уже всерьез, я сразу вспомнил и женщин легкого поведения, и какую-то мать, а после второй волны – еще и полярную лисицу. Хорошо, что я правша, а то через левую руку ток мог бы пройти и по сердцу. Но, наконец, дальняя трещина заварена, пора пятиться раком. Это оказалось не таким уж легким делом, но, подлаживаясь под крены катамарана, мне удалось подвинуться на метр назад. Еще две минуты – и вторая трещина тоже ликвидирована, а через пять я протиснул сначала задницу, а потом плечи с головой в кубрик. На полу его плескалась вода, с герметичностью перемычки было покончено, и Влас уже прилаживал шланг водяного насоса.