Текст книги "Ventus tempore – Ветер времени. Семейная хроника"

В назначенный день празднично одетый и исполненный лучших надежд и ожиданий Ростислав Степанович Воронцов явился на комиссию по распределению. Как отличника учёбы, его пригласили одним из первых. Преподаватели представили Воронцова Р. С. членам комиссии и ее председателю как фронтовика, одного из лучших студентов. После представления предложили место работы в Эстонии. Папа ответил, что он сам согласен, но попросил комиссию разрешения позвонить жене и посоветоваться с ней. Разрешение дали, он вышел и позвонил маме. Мама, конечно же, была готова ехать за папой куда угодно, даже в Прибалтику. За время папиного недолгого отсутствия представитель «всевидящего ока» – 1-го отдела института успел остудить потерявшие бдительность головы профессуры и ознакомить членов государственной комиссии с некоторыми деталями биографии папиного отца. Когда радостный папа вернулся в аудиторию, где заседала комиссия по распределению, ему было сказано, что «Извините, этого места уже нет». – «Как нет, только что было!» – возмутился папа. – «А так, нет». – «Тогда распределите меня в любое другое место!». – «Извините, но для вас места для распределения нет». – «Тогда направьте меня врачом в Советскую Армию!» – возмущался и кипятился Ростислав Степанович. – «Простите, но из армии запросов не поступало». В итоге распределения он не получил никакого, а в славной и прекрасной стране Советов в то время получить работу по специальности выпускнику вуза, не имея распределения, было невозможно. После мыканий по инстанциям, которые все без исключения отказывали в направлении на работу, папе «предложили» работу, от которой он сам уже не мог отказаться – отправиться врачом в систему ГУЛАГа. Добрые советские люди снова одели папу в шинель, надели на него сапоги, нацепили на плечи Ростислава Степановича Воронцова погоны (на этот раз – погоны МВД) и с младенцем-сыном и женой, уже носившей меня под сердцем, отправили в длительное путешествие через весь великий и могучий Советский Союз. Первой недолгой остановкой стал «Юж-Кузбасс-Лаг» (поселок Сыркаши – ныне город Междуреченск), куда семья Воронцовых прибыла в конце июля 1951 года (уже через месяц после окончания папой института!). Затем папу откомандировали ещё далее – в Читинскую область в распоряжение Нерчинского ИТЛ и ЛО. Сначала на поезде, затем, где на попутках, где на конной тяге, через леса, реки и горы нашей необъятной Родины все наше семейство совершило это великое путешествие, не вошедшее, к сожалению, в географические и исторические энциклопедии и справочники. В Сибири уже наступила зима. Когда ехали на автомашинах часто вдоль рек по льду, водители предупреждали маму: «Мать, дверь кабины не закрывай. Не дай Бог провалится лед, придется прыгать! Тогда сначала бросай сына подальше от машины, затем прыгай сама». Слава Богу, все обошлось без прыжков. Лед оказался прочным. Завершилось это совсем нелегкое путешествие в конечном пункте сибирского путешествия протопопа Аввакума – в городе Нерчинске на улице Декабристов (дом, кажется, № 12). Широка страна моя родная!

Подселили семью Воронцовых к какой-то хозяйке, выделившей им комнатку с окном на уровне земли, как раз напротив коровника. Как вспоминала мама, бабка-хозяйка с презрением отнеслась к «москвичам» – папе и маме. Зато ей ужасно понравился Лёха. Бабка восхищенно называла его «королевич!» Королевич был пухлый, ухоженный. Жрал хорошо, а ходить ленился. Не ходил до года и даже после года. Тогда наша хозяйка нашла в городке какую-то бабку-колдунью и привела ее в дом. Здесь колдунья связала Лёхе ноги бечевой, прочитала какие-то заговоры-заклинания, после чего разрезала бечеву ножницами, поставила на ноги – и чудо свершилось, брат Лёха пошел и самостоятельно прошел через всю комнату, и ему самому это понравилось. Наш папа, человек науки и практики, никогда не верил в чудеса, но всю жизнь утверждал, что видел это чудо своими глазами.

И так, в Забайкалье, в Читинской области началась папина самостоятельная трудовая жизнь. Пока его собственный батя, совсем невдалеке, около Благовещенска, фигурально выражаясь, «катал тачку» и пилил брёвна, наш папа тянул лямку в Нерчинске. Когда папу переводили из Юж-Кузбасс-Лага в Нерчинск, то обещали место главного врача в местной больнице УВД. По прибытии к месту назначения оказалось, что такой больницы нет и не было, а есть медпункт в зоне. Каждый божий день 8–10 часов Ростислав Степанович проводил в зоне с зеками, где пользовал их – лечил от болезней, вправлял кости, делал простые хирургические операции. Когда зимой 1952 года папа появился в лагере, там уже свирепствовала цинга. Папа добился от начлага разрешения вывести группу зеков в тайгу и набрать зеленых еловых веток. Из них он варил отвар и отпаивал этим отваром зеков. Таким образом, доходяги сидельцы-страдальцы пережили сезонный недостаток витаминов и избавились от цинги. В Нерчинском ОЛПе (объединенном лагерном поселении) в основном сидели «указники» – нарушители трудового законодательства (по законам «о 20 минутах» и «о трех колосках»), хотя были и уголовники, и небольшое количество представителей добровольно присоединившихся братских народов. Мама периодически приходила на КПП навестить папу и передать ему узелочек с обедом. Зеки из-за колючей проволоки, увидев маму, слезно просили, умоляли: «Мать, принеси Алёху, покажи Алёху!». Когда мама приносила им «на поглядение» упитанного и ухоженного «королевича» Алёху, суровые мужики, по маминым словам, выли и рыдали навзрыд, вспоминая свои семьи, оставленные далеко на западе за Уралом – в России, на Украине и в прочих местах.

Дальнейшую судьбу нашей семьи определило во многом мое рождение и последовавшая вскоре моя тяжелая болезнь, и ослабленное здоровье мамы. В отчаянии папа трижды обращался с письмами в отдел кадров ГУЛАГ с просьбой отозвать его в Москву. На дворе был уже 1952 год, люди после войны расслабились и размякли, и подобрели. В общем, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, папе (а значит и всем нам), разрешили вернуться в Москву.

Краткое описание совсем непростых обстоятельств попадания папы по "распределению “в систему ГУЛАГ и работы в оной системе в Сталинске и Нерчинске и непростой путь возвращения папы и всего нашего семейства было изложено им в заявлении, поданном в августе 1952 года на имя заместителя министра здравоохранения, которое я доверяю вниманию читателей.

Зам. Министра Здравоохранения по кадрам Белоусову от врача Воронцова Р. С.

Заявление / жалоба

Я, Воронцов Р. С. в 1951 году окончил с отличием 1-й Московский о. Ленина Медицинский институт. По непонятным для меня обстоятельствам мое ходатайство о направлении в рады Советской Армии не было удовлетворено (мой брат Воронцов Всеволод Степанович в настоящее время является офицером Советской Армии, окончил в 1949 году Военно-Инженерную Академию имени Куйбышева). Длительное время я не получал на руки диплома и назначения. Получив предложение о направлении в Эстонию, я дал согласие, но через 10 минут оказалось, что места уже нет! Выйдя из равновесия, я потребовал дать мне любое назначение и мне предложили направление на работу в ГУЛАГе МВД. Имея на иждивении жену и 4-месячного ребенка-искусственника, я вынужден был взять направление, так как жить мне было не на что. В ГУЛАГе я получил направление в г. Сталинск в качестве врача-хирурга. Когда я прибыл в г. Сталинск (где я должен был работать), то мне предложили работу лечащего врача в отдалённом подразделении. О работе хирургом оставалось только мечтать, а о совершенствовании и подавно. Кроме того, бытовые условия (проживание в лесу) были тяжелыми, а самое главное – нечем было кормить ребенка, так как не было молока. В декабре 1951 года я добился перевода. Меня направили в Читинскую область в больницу МВД, обещали квартиру и нормальные бытовые условия.

С ребенком и беременной женой я отправился к месту нового назначения. В Чите, куда я прибыл, мне сообщили, что больницы пока нет, отделения тоже нет, квартиры нет, а в ожидании надлежит мне ехать в г. Нерчинск, куда намечается перевод больницы. По правде говоря, меня обманули во второй раз. Не имея возможности отказаться, я направился в Нерчинск. Здесь до июля-месяца я дожидался того счастливого часа, когда будет наконец открыта больница, но так и не дождался. Работал я в это время в санчасти лаготделения в качестве общего врача, не имея возможности и никаких прав, так как приказа о моем назначении, так и не пришло. Больше двух месяцев жил на частной квартире и платил 200 рублей в месяц за малюсенькую комнату и только по счастливой случайности в апреле-месяце переехал в казенное жилье. Так как мне стало ясно, что областной больницы в Нерчинске никогда не будет, а меня направили в обл. больницу, я написал в ГУЛАГ 3 раппорта. В последнем я требовал, поскольку условия, на которых меня послали, не были соблюдены, отзыва в Москву для использования по специальности в Московской области. Последнее диктовалось тем, что жена и младший сын плохо себя чувствовали. Жена сильно подорвала здоровье и не могла сама ухаживать за двумя детьми, из которых младший – тоже искусственник, едва не умер (перенес очень тяжелую токсическую диспепсию) и был очень слаб. Короче говоря, ГУЛАГ нашел мои претензии обоснованными и послал вызов (в Москву). 4 августа 1952 г. я прибыл в Москву. Как оказалось, места в Москве для меня не было. И мне предложили самому объезжать подразделения, чтобы подобрать что-нибудь. 20 августа стало ясно, что мест нет. Тогда 25 августа я послал заявление об уходе и ходатайствовал об откомандировании меня в распоряжение Министерства Здравоохранения. Начальник ОК ГУЛАГа полковник Козырев сказал мне, что с удовольствием меня бы отпустил, но не имеет права, мол, поищите еще и уж если ничего не найдете, то он (Козырев) будет ходатайствовать о моем увольнении из ГУЛАГа.

Идет второй месяц как я в Москве. Деньги я получил по 18 июля, а за простой мне не платят, да и не оплатят, как мне сказали. Отпустить – не отпускают и работы не дают. Юрист в юридической консультации сказал мне, что я имею право, поскольку мне не платят, считать себя свободным от обязательств перед ГУЛАГом и требовать оформления увольнения. А также требовать материального возмещения за простой.

Прошу Вашей помощи в этом деле. Ходатайствую перед Мин. Здравоохранения СССР об отзыве меня из ГУЛАГа.

Врач Р. С. Воронцов

В Московском областном УТЛКиК ГУЛАГа работу доктору Воронцову предоставить не смогли и решили отпустить его на все четыре стороны. Папа окончательно «вышел на гражданку»…и в мгновение ока оказался безработным в нашей прекрасной социалистической стране, где безработных не может быть «по определению». В надежде получить работу в течение почти года (!) папа день за днем обивал пороги в Министерстве Здравоохранения СССР. Однако в системе Минздрава СССР работу для врача Ростислава Степановича Воронцова найти долго не могли. И тут на выручку своему выпускнику пришла «Alma Mater» – орденоносный Московский 1-й Мед.

Во время учебы в «Первом Меде» папа выделялся из общей массы студентов эрудицией, тягой к знаниям, научился отлично проводить вскрытия и работать с препаратами. Он много занимался самостоятельно. Еще на студенческой скамье своими знаниями и своим отношением к учебе папа привлек к себе внимание преподавателей, которые его помнили и приняли деятельное участие в дальнейшей судьбе доктора Воронцова, невзирая на то, что папин отец «отсидел» по статье 58–10 и отбывал ссылку. Вскоре после возвращения из Сибири по представлению Ученого Совета и дирекции 1-го Московского ордена Ленина медицинского института врача Воронцова Ростислава Степановича утвердили в аспирантуру сроком на 3 года (Приказ по Министерству здравоохранения Союза ССР № 2017-л от 15 июля 1953 года). Папа обучался в аспирантуре с 1.Х.1953 по 1.Х.1956 года. После завершения учебы в аспирантуре он некоторое время работал ассистентом профессора по кафедре нормальной анатомии в 1-м Медицинском Институте.

Затем он успел поработать несколько лет младшим научным сотрудником в Институте Мозга АМН СССР, созданном для изучения гениальности и уникальности партийных мозгов и в первую очередь мозга В. И. Ленина. До изучения мозга Ленина младшего научного сотрудника Воронцова, конечно, не допускали, но и на папину долю материала для исследований вполне хватало. Он делал срезы и исследовал под микроскопом особенности строения мозга на клеточном уровне у почивших в бозе выдающихся деятелей ВКП(б) – КПСС, Коминтерна, литературной и прочей культурной элиты СССР. На папином рабочем столе в нашей комнате (половинке комнаты!) стоял микроскоп, а ящики стола были забиты сотнями стекол со срезами мозга (не знаю чьими), которые так и пролежали в нем пару десятилетий уже после того, как папа с мамой переехали жить в Чертаново, пока мы с братом однажды не вынесли все драгоценные срезы на помойку. Папа довольно скоро потерял интерес к работе в Институте Мозга. Он больше любил «живую» преподавательскую работу – читать лекции и проводить практические (вскрытия и препарирования) занятия со студентами. Как только представилась возможность, Ростислав Степанович Воронцов перешел на кафедру нормальной анатомии в «Стомат» (Московский Медицинский Стоматологический институт). Нужно поставить читателя в известность, что по окончании аспирантуры диссертацию Ростислав Степанович к защите не представил. Поэтому для прокормления семьи ему в течение многих лет приходилось подрабатывать на 2-3-х работах. Так несколько лет он работал по совместительству дежурным врачом на Здравпункте ВДНХ (каждое дежурство длилось сутки, что означало для семьи суббота или воскресение без папы). Были периоды, когда папа увлекался то шахматами, то женщинами (коллегами). У него появилась дама сердца, которой он сочинял стихи, вместе с которой мечтал о райской жизни на необитаемых островах в теплом океане. В конце концов, это стало известно маме (мир не без «добрых» людей). Тогда она, не привлекая авторитет парткома и профкома института, сама провела «очную ставку» с папиной дамой сердца и воспитательную работу с самим Ростиславом Степановичем. В результате маминого психологического воздействия папа навсегда вернулся в семью.

Наш папа был типичным представителем своего времени. Выросший в семье достаточно крупного советского инженера, воспитанный советской школой и комсомолом образца 1930-х годов, прошедший испытание войной, он, как и его братья, свято верил в идеалы коммунизма и в светлое будущее страны Советов. Даже арест отца воспринимался как досадное недоразумение, ошибка. В 1965 году кто-то из знакомых предложил отцу отправиться практикующим врачом для оказания братской помощи в одну из африканских стран. Папа, конечно, спросил маминого разрешения, которое было получено без особых колебаний. Папа готовился к поездке несколько месяцев, изучал французский язык (страна была первоначально определена как Мали), штудировал книги по тропической медицине, проходил с медкомиссии и инструктажи. Мама вместе с папой тоже готовилась к оказанию интернациональной помощи и прививалась от тропических болезней. Довольно неожиданно родителям было объявлено, что страна, в которую папа командируется – Алжир, совсем недавно еще французская колония, завоевавшая независимость (при поддержке СССР и всего прогрессивного человечества) в результате партизанской войны. Сборы были недолгими, и родители отправились к месту назначения в город Анаба (по-французски – Бон) на берегу Средиземного моря. Работы было много, и болезни, и ранения. Французы оставили после себя огромные минные поля, на которых продолжали подрываться местные жители. Советские саперы разминировали эти минные поля, а папа «чинил» и «штопал» подорвавшихся пастухов и их детей. Ростислав Степанович много общался с местными коллегами и простыми жителями. Русского доктора туземцы полюбили. Их с мамой часто звали в гости и на праздники, и на колоритные арабские свадьбы. На этом фоне папа и мама никак не могли понять, почему другие советские специалисты практически никуда не выходят из своей колонии, мало общаются с местными жителями, не ведут активной пропаганды советского образа жизни и идеологии. Надо сказать, что многие советские граждане того времени, особенно из провинциальных городов стремились попасть на работу за границей, чтобы решить свои финансовые и карьерные вопросы. Они получали за границей довольно высокие зарплаты (400–500 рублей, по тому времени – сказочно-огромные деньги), за ними сохранялось место работы на Родине и половина прежней зарплаты (для содержания учащихся детей и оплаты партийных взносов). Часть зарплаты выплачивалась в местной валюте той страны, в которой работали наши специалисты. Но советские люди денег не транжирили, а, как правило, копили – на приобретение квартиры и автомобиля после возвращения на Родину. При этом «наши люди» экономили на всем – на еде, на прищепках для белья, на одежде и нехитрых развлечениях, как-то кино и местные достопримечательности.

Сидели, как говориться, на хлебе и воде. Нашего папу эти факты очень раздражали, и он, как сознательный и идейный член компартии вместо того, чтобы заниматься только своей работой, начал еще и апеллировать к совести соотечественников (тоже, поголовно, членов КПСС – как же могло быть иначе). К большому неудовольствию мамы папа начал выступать с нравоучениями и публично стыдить коллег-соотечественников в том, что они показывают советских людей не в лучшем свете, не несут передовые идеи социализма в темные массы алжирских трудящихся. Кому это могло понравиться? Правильно! Никому. И папины дни в Алжире были сочтены. Он не скрывал, что вообще-то готовился работать в Мали. В умах у группы «наших товарищей» постепенно возникла совершенно простая комбинация. Они поняли, по своему опыту, что Ростислав Степанович Воронцов открыт и доверчив как ребенок.

Они посвятили в свой план и привлекли к его исполнению одного из консульских работников, который пригласил папу в консульство и объявил, что папу срочно вызывают в Москву в связи с переводом в другую страну. Конечно же, никакого вызова в природе не было. И вот, майской ночью 1966 года, папа и мама появились в нашей квартире на Грановского-5. Когда на следующий день папа отправился в Министерство Здравоохранения, в департамент, пославший его на работу в Алжир, то у работников департамента глаза раскрылись неожиданное широко, а нижние челюсти отвалились. «Зачем вы приехали?». «Как же, меня же вызвали, сказали, что переводят!». «Кто сказал?». Тех, кто сказали, потом вроде бы самих наказали. Но главный обидный факт заключался в том, что нашего папу ни в какую другую страну больше не послали. Он оказался опять преподавателем на кафедре нормальной анатомии Медицинского Стоматологического института, где проработал до защиты кандидатской диссертации в 1969 году. Сколько мы всей семьей помнили, папа постоянно жаловался, что его тиранит, проходу не дает зав. кафедрой профессор Сергей Сергеевич Михайлов. Сейчас я уже понимаю, что если бы не профессор Михайлов, то папа так никогда бы и не вышел на публичную защиту диссертации, так бы и сидел в прозекторской всю свою оставшуюся жизнь. В своей профессии, как анатом, патологоанатом и как лечащий врач папа по признанию своих коллег был специалистом высочайшей квалификации. Он постоянно читал в огромных объемах книги по различным областям биологии и медицины, штудировал фармакологические справочники, посещал научные общества. После успешной защиты диссертации Ростислав Степанович перешел на работу старшим научным сотрудником в Институт Гигиены Труда и Профессиональных Заболеваний АМН ССР, располагавшийся на Соколиной Горе. Так как папа был патологоанатомом и гистологом «от Бога», то его постоянно приглашали в больницы и госпитали для медицинской и судебной экспертизы. Через Галочку Ешке к доктору Воронцову неоднократно обращались за помощью люди из Западной Германии – приезжали «от безнадёги» в тех случаях, когда передовая западная медицина не могла поставить правильный диагноз и выбрать эффективную стратегию лечения. Наш добрый доктор Айболит, проведя исследование образцов тканей и изучив результаты анализов, всегда ставил точный диагноз и давал правильные рекомендации по лечению – и делал это абсолютно «за бесплатно». Наградой ему была благодарность бывших «пациентов» в виде писем и открыток, которые приходили в дом в течение многих лет после того, как доктор Воронцов оказал им помощь. Один или два раза прислали ему из Германии очки с толстенными стёклами – у папы зрение уже было -6.5 (минус шесть с половиной!) – и от такого подарка он отказаться не мог. Сам он попросил один раз вместо всякого вознаграждения прислать ему немецкий фармакологический справочник, и был несказанно рад, когда справочник прислали по почте.

Алжирская эпопея поколебала веру нашего папы в советского человека, в его бескорыстие, доброту и справедливость. События августа 1968 года – ввод в Чехословакию войск СССР и стран Варшавского Договора и вовсе превратили папу в «домашнего антисоветчика». Он стал по ночам слушать «вражеские» голоса – ВВС, «Голос Америки», «Дойче Веле». Благо папа купил в Алжире транзисторный радиоприемник «Phillips», имевший целых пять диапазонов коротких волн. Как известно, вражеские голоса в СССР в те годы глушили специальными радиостанциями. Из-за ужасных помех, создаваемых «глушилками», папины сеансы ночной связи с «голосами» превращались в истинную муку для всего нашего семейства, продолжавшего проживать до 1969 года в одной комнате на улице Грановского. Вся критика советского правительства (по началу, конечно же – с позиций социализма с человеческим лицом) обрушивалась на нашу голову и оставалась в семье. Как же крепко доставалось в такие моменты Александру Дубчеку и его близкому окружению от нашей мамы. При всём при этом Папа продолжал исправно уплачивать партийные взносы и посещать партсобрания. В 1968 или в 1969 году мама с папой успешно вступили в жилищно-строительный кооператив и купили «в рассрочку» квартиру в Чертаново на Россошанской улице (взносы за квартиру они потом выплачивали еще много лет). Тогда это было ужасно далеко от улицы Грановского. Идти до метро, ехать на метро, потом на битком набитом автобусе.

Автобус медленно полз от метро «Варшавская» по «однополосному» Варшавскому шоссе до Россошанки 40–45 минут. Затем нужно было снова топать с километр по грязи или снегу до самого дома, в котором поселились родители. Мы с братом Алексеем по причине учебы – я в 10-м классе, брат – на первом курсе МАРХИ, в Чертаново не поехали и остались жить с бабушкой и дедушкой на Грановского.

Папа довольно долго работал в Институте Гигиены Труда и Профессиональных заболеваний АМН СССР в лаборатории гистологии, изучая на клеточном и тканевом уровне вредные воздействия различных факторов на здоровье человека. Часто вместо шахтеров и полярников объектами исследований становились кролики. Современные друзья животных (они же враги рода человеческого) ужаснулись бы, когда узнали бы, что в папиной лаборатории доводили бедных кроликов до смерти под влиянием холода и других вредных воздействий. Тогда же наш народ был более терпимым и голодным. Время от времени героические участники папиных экспериментов оказывались на нашем обеденном столе в виде приготовленного мамой жаркого (рагу). Как сказал об этом блюде герой одного из моих любимых английских телесериалов суперинтендант Энди Диэл (Andy Dalziel): «A rabbit stew – tender as warm and wet pussy!». В начале действительно было очень вкусно, однако после 3-4-х месяцев кроличьих рагу мы все уже не могли на него смотреть. Блюдо надолго исчезло из нашего семейного меню.

Как я уже упоминал выше, папу весьма активно приглашали к работе как патологоанатома и гистолога в разные госпитали, больницы, так же как для проведения судебно-медицинских вскрытий и экспертиз. В начале 1980-х годов папа перешел на работу заведующим патологоанатомическим и гистологическим отделением больницы МПС в Перово. В этой больнице осенью 1983 года по папиной протекции я был весьма своевременно и успешно прооперирован по причине варикозного расширения вен правой ноги. Пока меня не выписали, я в течение недели был гостем в папиной «вотчине» и его подчиненные женского пола поили меня чаем и угощали бутербродами.

С началом перестройки папа вышел на пенсию и «отдался» хозяйственной работе в дачном хозяйстве в Радищеве. Папа практически переехал жить на дачу и занялся агрономическими опытами. Ростислав Степановис читал «запоем» специальную литературу по выращиванию овощей и картофеля. По науке, в точно предназначенные книжками и телепередачами сроки он вносил в необходимых количествах и пропорциях удобрения и унавоживал почву, проводил прополки, подкормки и т. п. Однако результаты его деятельности почти всегда были обратными ожидаемому результату. Все уходило почему-то в ботву. Вырастали громадные кусты помидоров и буйные заросли огуречных листьев, не приносящие желанных плодов. С картошкой было намного лучше. Небогатый, но стабильный урожай картошки папа собирал каждый год. Зато папа был хорошим поваром. Из привозимых на дачу продуктов он готовил классный борщ и щи, мясные блюда несколько уступали по качеству супам, но папины жареные пирожки с картошкой и капустой были истинным шедевром кулинарного искусства, просто объедением!

Проживая на даче, в перерывах между работой на огороде и приготовлением пищи папа продолжал следить по радио и телевидению за бурными политическими событиями и переменами того времени. Первое время он одобрял и поддерживал реформы Михаила Горбачева, но затем целиком принял сторону Бориса Ельцина. Члену КПСС с военного времени (папу приняли кандидатом в партию еще на фронте, но его кандидатский стаж затянулся по причине ареста его отца на несколько лет) был более понятным резкий стиль «Елкина», направленный на слом бюрократического партийно-государственного аппарата. Папа, как всегда, сначала принял все лозунги Ельцина за чистую монету. Он решил, что час борьбы за российскую демократию настал, стал часто ездить с дачи в Москву, активно участвовал в «демократических» митингах, носился по городу с листовками, флагами и транспарантами. В конце концов, я встретил нашего папу у Белого Дома в первую ночь путча ГКЧП с 19-го на 20 августа 1991 года. Ту ночь, которая должна была завершиться штурмом Белого Дома и гибелью его защитников, мы провели вместе с папой-Славой, сидя на парапете у 1-го подъезда. Было довольно холодно. Вовнутрь Белого Дома проходили какие-то люди, размахивая неизвестно кем выданными мандатами (помню среди прочих эффектный проход одного из «отцов» демократического движения и будущего первого мэра Москвы Гавриила Попова со свитой студентов и тихий, скромный проход экстрасенса Алана Чумака). Нас не пустили даже погреться. Вожди славной революции, несомненно, в нас поверили и доверили совершить подвиг – первыми принести наши жизни в жертву на алтарь Родины и Свободы. Доверие доверием, но как говориться, сам себя не пожалеешь – никто не пожалеет. Народ у нас собрался смекалистый. Побродили вокруг, для начала справили малую нужду в ёлочках, потом на помойке позади здания собрали палки, куски досок и обломки мебели и разложили костры по обеим сторонам дверей в Первый подъезд. Постепенно согрелись! Нормальные интеллигентные люди и рабочие люди, мужчины и женщины, вместе – несколько десятков, ну может быть сотни полторы человек сидели вдоль стены перед фасадом здания. И может быть, в первую очередь из-за этой группки – тонкой линии людей, сидевших всю ночь на парапете вдоль фасада, штурма не состоялось, «Альфа» не пошла. В случае атаки и папа, как фронтовик, и я, как офицер запаса, прекрасно понимали, что шансов выжить у нас не будет никаких. Однако ночь прошла тихо, и для нас настало утро. Папа в числе пары дюжен энтузиастов согласился ехать в разные районы Москвы, раздавать листовки и звать людей на защиту Белого Дома. Я же отправился домой отсыпаться, чтобы следующей ночью – с 20 на 21 августа – оказаться у тоннеля на Садовом кольце под Новым Арбатом. Об этом рассказ будет позже.

После коллапса ГКЧП, возвращения Горбачева, отстранения его от власти и роспуска СССР папа доверился Николаю Травкину и активно участвовал в создании Демпартии. Его даже выдвигали кандидатом от Демпартии в депутаты районного Совета. Ростислав Степанович до того вжился в образ революционера-демократа, до того увлекся борьбой против бывших товарищей по партии (КПСС), что на одном из митингов его хватил инфаркт. Меня в то время в Москве и стране не было. Спасибо брату Алексею, который обеспечил папе лучших врачей и хороший уход. Папа выбрался и из этого приключения. Вскоре он на собственном опыте убедился, что к руководству Демпартией рвутся такие же карьеристы, какие привели к распаду КПСС и СССР, и которые вскоре практически выдавили самого Николая Травкина из им же созданной партии. Глаза у папы открылись, и он окончательно «забил» на политику и перешел на пассивную поддержку Ельцина и иже с ним. Постепенно папа совсем отошел от политической борьбы и переключился на первоочередные проблемы поддержания дачного хозяйства. Нужно отметить, что Ростислав Степанович внес существенный вклад в воспитание внучки Наталии Алексеевны и внука Василия Андреевича. В большую заслугу ему нужно поставить то, что он существенно расширил словарный запас внучки и внука, лучшими образцами устной народной речи.

ВОРОНЦОВА (САВИНА-СЕВАСТЬЯНОВА) СВЕТЛАНА ВАСИЛЬЕВНА – НАША МАМА.

Мама родилась в год десятилетия большевистской революции – 5 июня 1927 года в Москве. Родители ее были разного социального происхождения и возраста. Деду Васе на момент женитьбы (конец 1925 года) было уже 26 лет. Он происходил из крепкой крестьянской семьи, имел за плечами электротехническое училище, Высшее Техническое Училище и, между периодами учебы, Гражданскую Войну, на которую ушел в 1919 году добровольцем в Красную Армию. Бабушка Галя была намного моложе. Ей только исполнилось 18 лет, она происходила из «бывших буржуев» и вдобавок была на 50 % немкой, на 25 % шведкой и на 25 % эстонкой. Учеба в школе Левицкой в Петрограде позволило ей получить приличные среднее образование и некоторые практические навыки. В школе Левицкой большое внимание уделялось физическому воспитанию на английский манер. Галина Александровна занималась плаванием, бегала и играла в теннис. Мы не знаем точно, как произошло знакомство Галины и Василия. Скорее всего, это был служебный роман молодого и быстро поднимающегося по служебной лестнице советского инженера и конторской служащей. К чему же еще могла приложить свои силы девушка из «бывших» как не к печатной машинке? Дед Василий хорошо одевался, также был любителем спорта и физических упражнений – летом плавал, зимой – бегал на лыжах и катался на коньках, работал над внедрением иностранной электрической техники^*, выучил в совершенстве английский язык. Деда Васю привлекала в бабушке особенная «порода» и воспитание. Вероятно, бабушка и ее мама, Ольга Оскаровна, сделали прогноз-экстраполяцию и пришли к выводу, что… это может быть очень даже неплохой вариант для замужества…