Текст книги "Комбат. Восемь жизней"

Глава 26

Мухин действовал быстро и четко. Андрей пересел в его машину, едва дошел до кафе, указанного Ильей.

– Я что подумал, братан, – Мишин привратник сказал и осекся, ожидая, что на «братана» у Подберезского найдутся возражения. Однако тот не имел ничего против дружеского обращения. – Значит, вот что: мальчику лучше сесть на пол и укрыться. На внешнем контроле сегодня такая шестерка стоит, что не стоит рисковать. Ни вам, ни Михаилу Ефимовичу разборки с полицией нравов ни к чему.

– Спрячем Петю, конечно, но нравы-то здесь при чем?

– Мужчины к хозяину, случается, приезжают, и молодые и постарше – вот как ты, к примеру. Обычно я в службе доставки задействован. Но детей возить не доводилось, не одобрит охранник, настучит…

– Вот оно что! – изумился Андрей. – Меня, значит, как мальчика по вызову представишь?

– Не буду я никого представлять, – спокойно возразил Мухин. – Ты, братан, – громила, здоровяк. Такого и без представления видно. А версия удобная – никого здесь не удивишь красивым гостем для моего хозяина. Так что не сердись, а пацана давай на пол – подъезжаем.

Андрюха нежно потормошил уснувшего Петю и веселым бодрым шепотом попросил сыграть в прятки. Малыш не удивился и не ослушался. Сполз на пушистый пыльный коврик и уткнулся носом в икры Подберезского. Тот, наоборот, вальяжно раскинулся на все заднее сиденье, снял свитер и укрыл им малыша, чтобы светлая макушка никому не бросилась в глаза.

Проезжая «КПП», Мухин слегка притормозил и опустил стекло. Охранник по достоинству оценил мощный торс Подберезского, который стыдливо прикрыл лицо рукой, словно робеющая девица.

Через минуту они въехали за ограду Мишиного дома. Из прислуги не было никого – родители возвращались из отпуска только через неделю. Мухин распахнул перед Андрюхой и Петей двери своей «жилой комнаты». Там на видном месте стояли чайник, банка кофе, сок и молоко. На блюде громоздились популярные слоеные булочки из яркого пакета.

– Располагайтесь. Пацана покорми и сам перекуси… Я на берег – хозяин велел на стреме стоять. Сможешь – тоже выходи, поможешь причаливать, ветер усиливается.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Андрей. – Одежды для Пети не найдется? Неохота его здесь одного бросать – намаялся ребенок. Да и на помощь, если что, позвать не сумеет…

– Сейчас посмотрю, хотя не обещаю…

Мухин скрылся в дебрях коридоров, захлопали-заскрипели двери комнат и шкафов. Вернулся он скоро, неся слегка великоватую по размеру одежку, но явно девичью – с вышивкой и рюшами.

– Не обессудьте, ребята, – уж что нашел, – он протянул наряд Пете. – Это Неонилы Ефимовны, Нилочки, младшей сестрицы хозяина. Если штанины и рукава подвернуть – цветочков почти не видно будет. А свитерок полосатый и парню сгодится.

Петя не привередничал, о сложных параллелях, возникших в мозгу взрослых мужчин, он даже не подозревал. Принял ситуацию как есть.

На ходу заправляясь булочками, компания вышла к берегу и стала ждать.

Почти сорок минут простояли они на пронизывающем ветру. Мухин вынес для Пети плед и велел укутаться поверх куртки. И он и Андрей молча курили сигарету за сигаретой. Оба понимали, что, несмотря на эксцентричность, ситуация достаточно опасна. Когда глаза уже стали слезиться от напряжения, среди серой в белых барашках воды возник, словно вынырнул из глубин, желтый катамаран. Метр за метром он уверенно приближался к берегу.

Андрей принял из рук Комбата, онемевших от холода и напряжения, тяжелый сырой сверток – Алену. Мухин буквально взвалил на плечо Мишу – тот так замерз, что с трудом шевелил языком. Саша, промокший, но розовый от усилий, – он крутил педали и придерживал Мишу на корме – сам спрыгнул в воду и выскочил на берег. Петя смотрел на быстрое слаженное действо расширенными от страха глазами – он узнал маму и понял, что ей очень-очень плохо. Никто ему ничего не объяснял, не просил, не указывал, но он и сам сообразил, что сейчас надо следовать за взрослыми.

Дома компания разделилась – Мухин по команде хозяина потрошил шкафы и вручал сухую одежду, банные халаты и полотенца, Саша и Миша заперлись в одной ванной. Мухин настоятельно рекомендовал опустить Алену в теплую воду хоть на несколько минут. Комбату, Андрею и себе он налил по полному коньячному фужеру. Петю, единственного непромокшего, заставил выпить стакан горячей воды с медом.

– Сразу видно – папаша, понимает, что предпринять в форс-мажорных обстоятельствах, – отметил Рублев.

– Настоящий форс-мажор начнется, когда Волошко-муж выйдет на след, – серьезно пробормотал Подберезский.

Неизбежность преследования понимали все. И никто не сомневался, что оно скоро начнется.

Пока взрослые дяди на несколько секунд отвлеклись, Петя подошел к маме. Она безмолвно и безучастно лежала на диване, словно неживая. Мальчик с опаской прикоснулся к бледной щеке – она была очень холодной. Недопитую воду с медом он поднес к маминым синюшным губам, но сладкая струйка побежала вдоль уголка рта вниз, к шее, и скрылась в складках сырой простыни.

– Я наполняю джакузи, надо приводить ее в чувство, – сразу отреагировал Мухин.

* * *

Миша и Саша никого не удивили бы, оставшись в теплой ванной надолго. Но на этот раз они использовали помещение исключительно по назначению. Через десять минут оба появились розовощекие, в теплых халатах.

Борис Иванович, сидя на корточках у дивана, одной рукой придерживал голову Сережиной учительницы, другой пытался влить глоток коньяка. Наготове с ложкой меда стоял Мухин.

– Знать бы наверняка, чем накачал ее лысый докторишка, – я бы не сомневался, разжал челюсти любой железякой и залил сотку. Да вдруг хуже сделаю… Может, она не зря сопротивляется? – вслух рассуждал Комбат.

– Ванна готова, – объявил Мухин, и Рублев почувствовал смущение. Не потому, что придется увидеть некогда желанную женщину обнаженной. Скорее оттого, что ее сынишка достаточно взрослый, чтобы понимать щекотливость ситуации, но слишком маленький, чтобы объяснять ему, что Алена балансирует между жизнью и смертью.

– Пойдем, Петя, поможешь. Мама больна и сильно замерзла. Ее надо согреть в горячей воде. Будешь подавать полотенца…

Малыш нахохлился, взглянул исподлобья. Ему не хотелось снова видеть голую маму рядом с чужим дядей. Обеими руками вцепился он в сырую простыню, и слезы горохом посыпались из детских глаз.

– Погоди, Боря, дай я попробую. Он ведь не говорит – разучился. – Подберезский склонился над Петей, обхватив своими огромными ладонями его худенькие плечи.

– Ты не бойся, Петруха. Никто твою маму не обидит. А согреть ее нужно. Смотри – и руки у нее ледяные, и ноги. Промокла! Дядя Борис на лодке ее привез – там ни стенок, ни крыши… Саша с Мишей уже под горячим душем попарились, и маме нужно. Соглашайся…

Петя продолжал всхлипывать, а драгоценные минуты Алениного здоровья уплывали в пустоту.

– Да, нелегко с детишками, – вздохнул Комбат. Он отодвинул Андрюху, заняв место рядом с Петей.

– Вспоминай, Петр, – негромко произнес он. – Ты болел, кашлял – кто тебя купал? То-то же – мама. А сейчас она болеет… Дядя Мухин густую пену взбил – стесняться нечего. Никто, кроме нас с тобой, ничего не увидит. Помогай, а я вместо врача буду. Врачам на раздетых больных смотреть не запрещается, тебе папа наверняка про это говорил.

Не дожидаясь согласия, Комбат, подхватив Алену на руки, двинулся к ванной комнате. Петя, держа в руке холодный сырой конец простыни, засеменил следом, как маленький конвоир.

– Вот задачка городскому парню, – грустно изрек Мухин, разливая коньяк по бокалам. – Нас скопом батяня с маманей парили, и сами при этом когда обвяжутся простыней, а когда и нет. Что за беда – в бане голяком пройтись? Родные родных не стыдились.

Миша с Сашей слушали и задумчиво переглядывались – оба они узнали маленького путешественника, весело щебетавшего всего несколько дней назад. Теперь это испуганный, мучительно молчащий мальчик, пытающийся защитить больную маму. Он стал для них своеобразной точкой отсчета для новых событий.

Джакузи бурлило миллионами пузырьков. Петя вопросительно уставился на Рублева, обещавшего мыльную пену. Тот, сняв с изящной полки первый попавшийся флакон, выдавил в воду пару желеобразных капель. Помещение заполнилось приятным ароматом, а шапка пены сразу выросла в Петин рост.

Осторожно уложив Алену на банкетку, Рублев распеленал ее из соленой, пахнущей морем ткани. Подозвал мальчика и велел развязывать тесемки пеньюара. Петя попытался – запутался. Тогда, прислонив учительницу спиной к стенке, он приказал сыну придерживать ее, чтобы не упала. Сам, ловко развязывая или просто разрывая мокрые шелковые ленты, быстро освободил женщину сначала от одного, потом от другого одеяния. На исхудавшем донельзя теле остались лишь розовые кружевные трусики.

– Я возьму ее на руки, приподниму – ты снимешь последнее. В одежде не купаются.

Тон был приказным, и Петя быстро справился с заданием.

– И сам штаны и майку долой, трусишки можешь оставить. Залезешь в воду и будешь придерживать свою маму. А я здесь рядом посижу. Потом достанем ее, в теплую простыню завернем, отнесем в постель. Оденем. Попробуем покормить. Договорились?

Петя уже не боялся и не смущался. Он сидел в бурлящей воде на специальной ступеньке, крепко обняв худые мамины плечи. Дядя Борис, стоя снаружи на коленях, мягкой губкой водил по ее плечам, щекам, придерживал запрокидывающуюся голову.

– Вы слышите меня, Алена? Хотя бы кивните или моргните… Вы в безопасности, сын возле вас.

Женщина не реагировала.

Петя вопрошающе заглядывал маме в лицо, хлопал по щекам ладошкой. Сначала легонько, ласково, потом сильнее, злее. Неожиданно он впился зубами в скользкое мокрое плечо. И она открыла глаза.

Комбат опешил, он не ожидал подобной выходки. Но, поймав Аленин взгляд, понял, что безумие стекает с ее измученной физиономии вместе с каплями воды. Оно смешивается с тонкой струйкой крови, выбивающейся из-под Петькиной ладошки, и пропадает в мыльной пене. А мальчишка, испугавшийся отчаянного поступка, прикрывает рукой отметины собственных зубов на маминой коже.

– Я вас помню. Вы – Борис, – голос Алены был еще слабым. – Петенька, сынок, ты простил меня?

Казалось, после этих слов мышцы ее наполнились силой: получилось выпрямить спину, повернуть голову в сторону мальчика.

У Комбата защипало в глазах, когда Петя попытался сказать ей такое важное для обоих «да». Он изо всех сил шевелил губами, напоминая задыхающуюся рыбку, цеплялся за Аленины плечи, заглядывал в глаза. Голоса не было, и мальчик, боясь, что мама не поверит, кивал мокрой головой снова и снова.

– Я вижу, вам лучше, – Рублев осмелился вмешаться, боясь рецидива. – Сейчас мы с Петром поможем вам выйти из воды, вытереться, одеться. И потом я отнесу вас в постель. Надо будет поесть и попробовать встать.

Алена протянула к нему тоненькие руки. Как ребенка, взяв под мышки, Борис вынул ее из ванны и поставил на пушистый коврик. Петя, выпрыгнув вслед, сорвал с крюка большое полотенце и обернул мамину тонкую талию, словно юбкой. Опираясь на крепкие плечи дяди Бориса, она даже могла стоять, пока сын осторожно пропитывал капли воды на ее теле полотенцем поменьше. Потом совсем как взрослый запахнул на маме подготовленный Мухиным халат. Присев на корточки, лично надел на ее узкие ступни теплые махровые носки.

– Несите, готова! – Рублеву показалось, что он прочитал эти слова по губам мальчика.

– Догоняй, молодчина! – широко улыбнулся в ответ Комбат, глядя, как Петька вытирается сам. – Сухие трусишки Мухин сейчас передаст, подожди. Я ему скажу.

* * *

Придя в себя, Иван набрал телефонный номер оставшегося в его любовном бунгало доктора. Тот не ответил – это было недобрым знаком. Кто-то умный и сильный вышел на тропу войны и пока выигрывает.

– Вы на машине? – Иван на ходу переодевался, звонил по телефону, отдавал распоряжения Витиной прислуге.

– Само собой, – вице-мэр уже забыл, когда он последний раз ходил пешком или пользовался общественным транспортом.

– Едем, – Волошко решил немедленно проверить, почему молчит Виталий Юрьевич. Страх, что раскроется история с Аленой Зерновой, был гораздо сильнее, чем боязнь за жизнь второй супруги.

Шофер господина Апанасенкова напоминал ожившее каменное изваяние, которое уже шевелится, но еще не умеет ни думать, ни высказываться. Безмолвной индифферентной грудой мышц он возвышался над рулем служебного «мерседеса» и послушно выполнял приказания начальника. Первым по счету пунктом, куда надлежало доставить важных пассажиров, явилась личная дача Ивана Волошко.

Уже в пути выяснилось, за кем числится сфотографированный «жигуленок». Чуть позже сообщили, что все трое, найденные в машине Ильи Ломейко, серьезных повреждений не имеют, но находятся в городском реабилитационном центре. О странных показаниях и разъяснениях, сделанных лейтенантом специальной службы безопасности, Владлен Львович пока предпочел умолчать.

Роскошный «мерс» со спецномерами беспрепятственно въехал на территорию «Катерины Альпик». Через десять минут, оставив вице-мэра ожидать в машине, Волошко тряс за плечо Виталия Юрьевича. Доктор, бледный и потерянный, сидел в луже загустевшей крови. Кистью здоровой руки он зажимал рану на ноге.

– Где она?! – орал Волошко, понимая, что Алены в доме нет и доктор не знает, где ее искать.

Виталий Юрьевич морщился от боли, пробовал встать, пачкая руки и мебель.

– За ней пришел военный. Высокий, широкоплечий, немолодой. Я его не знаю, – доктор пытался выиграть время, заинтересовать собой, показаться полезным. Он искренне боялся, что Иван сейчас пристрелит его.

Второго пистолета у Волошко не было, искать тот, что оставил психотерапевту, не имело смысла. Тяжелая мраморная кукла, похожая на шофера, обслуживающего вице-мэра, с размаху опустилась на голову Виталия Юрьевича. Она придала ей неожиданно комичную, приплюснутую форму, изменила цвет лица и заставила разжаться пальцы руки. Уже подсохшая темная лужица заблестела и запахла.

Иван брезгливо сморщился, осторожно поставил каменную бабу рядом с ее жертвой, предварительно протерев кружевной салфеткой. Салфетка улетела в камин и сразу занялась веселыми оранжевыми язычками.

– Что нового? – озабоченно спросил Волошко, садясь в «мерс» рядом с Владленом Львовичем. – Мотивы похищения выясняются? – О том, что минуту назад он убил человека, не справившегося с непростым поручением, догадаться было сложно – голос уверенный, походка бодрая…

Господин Апанасенков только пожал плечами в ответ – его информаторы сообщили, что люди в машине были отнюдь не похищенными, а скорее задержанными по подозрению в ужаснейшем преступлении. Но докладывать об этом всесильному и неприкосновенному было бы глупо.

«Мерседес» снова мчался в город, не соблюдая ни правил, ни дорожной разметки. Пассажиры не выглядели встревоженными или взволнованными.

Иван анализировал последние слова доктора – за Аленой пришел немолодой, крупный военный. Этот военный – не кто иной, как тот самый Борис Иванович, который не сразу отдал ему Петю и сумел один справиться с группой спецназовцев. Это о нем говорила спасенная от Ирочкиного наемника учительница, рассказывая, с чего начались ее мытарства.

Значит, теперь его соперник не сопливый стоматолог, бывший возлюбленный его жены. Новый враг поинтересней, подостойней. Но тоже нищий. Кто у него в Москве? Сын? Отличный рычаг давления!

На контрольном пункте Иван приказал машине остановиться. Он пристрастно расспросил охранника, кто из посторонних въезжал в элитный поселок. Оказалось – никого, кроме клиента для Михаила Ефимовича.

– Ладный, складный, молодой, холеный – такими словами коллега Мухина описал Андрюху. С кем въезжал-выезжал сам Михаил Ефимович, пожилой надсмотрщик не приметил, решив, что второй, как всегда, Саша.

Такой ответ не мог устроить Волошко. Он допускал, что военный смог тайно пробрался в «Катерину Альпик», но выбраться незамеченным с полуживой женщиной невозможно. Если устроить облаву прямо сейчас – удачливый соперник обязательно попадется.

Однако задним умом все крепки. Волошко вовремя сообразил, что совершил ошибку. Если сейчас вызвать солдат и устроить обыск на его территории – найдут доктора. Хорошо, если удар по голове принес легкую скорую смерть. А если растяпа еще жив и сможет что-то пробормотать? Придется подождать, за час он точно околеет.

– Владлен Львович, распорядитесь усилить охрану нашего поселка. Сообщать мне непосредственно обо всех подозрительных лицах. Возможно, некто, оказавшийся незваным гостем, захочет покинуть территорию «Катерины Альпик» – на этих прошу обратить особое внимание и препровождать для беседы со мной.

Вице-мэр неопределенно кивнул – никаких законных оснований задерживать всех гостей «Катерины Альпик» лишь потому, что один из его жителей вляпался в дерьмо, не было. Но и отказать влиятельному москвичу невозможно. Пришлось немедленно озадачить по телефону подчиненных.

За раздачей приказаний и пожеланий они не заметили, как прибыли к реабилитационному центру, находящемуся в одном из корпусов городской больницы. У входа немолодая докторша в зеленой униформе хирурга отбивалась от напирающей кучки людей с диктофонами, микрофонами, теле– и видеокамерами. Ей помогал желторотый мальчик-милиционер, вежливо уговаривающий толпу разойтись, так как внутрь все равно никого не пустят. Отчаявшиеся договориться с тоской поглядывали на субтропическую флору, не имеющую высоких стволов и надежных ветвей, проверяли на прочность запертые окна и двери.

– Всех убрать! – рявкнул Иван Волошко, и Апанасенков послушно затараторил в мобильник.

Узнав вице-мэра, журналисты защелкали аппаратурой, но тот заслонил лицо ладонью. Громила шофер, привычно расталкивая столпившихся, плечом «прорубил» путь внутрь. Важных гостей сопровождал главный врач. По пути к комнатам (так он назвал больничные палаты) Волошко поинтересовался состоянием жены и выяснил, что Светлана при похищении не пострадала.

Супруга выглядела вполне сносно. Она, очевидно, не желала вдаваться ни в какие объяснения в присутствии посторонних. У нее хватило ума разыграть сцену «я так испугалась, мой пупсик», а у Ивана – поддержать ее блеф.

– Надеюсь, соответствующие службы доведут дело до логического конца, – провозгласил он. – Выражаю личную благодарность сотрудникам, вызволившим мою дражайшую половину из нелепого плена, и официально заявляю, что не оставлю этот безобразный случай без последствий.

Подхватив жену под руку, он шагнул в сторону выхода.

– А как же ребята, пострадавшие вместе со мной? – едва слышно поинтересовалась Светлана. При этом она так сжала мужу локоть, что тот сообразил, что этих ребят необходимо забрать с собой и припрятать подальше.

– Сейчас, дорогая, я как раз собирался спросить тебя о них.

Господа Волошко в сопровождении безмолвного руководителя клиники и вице-мэра перешли из одноместной палаты в двухместную. На соседних кроватях сидели незнакомые Ивану мужчина и женщина. Даже не женщина – девочка.

– Вот, познакомьтесь – это Кирилл, мой первый муж. С ним Марина – его теперешняя подруга. Извини, Ваня, ребята попали в трудную ситуацию, потеряли деньги. Кира попросил помочь чуть-чуть, в долг. Я не отказала, заехала к ним. И тут это нелепое нападение.

Девушка моментально скорчила страдальческую гримасу и уткнулась носом в плечо любимому. Сам Кирилл робко протянул преемнику руку, но сразу отдернул: застеснялся. Присел и потупился.

«Отлично разыграно, – отметил про себя Апанасенков. – Версия правдоподобная, типа от грабителей пострадали. Вопиющие факты и доказательства, добытые честным лейтенантом Ломейко, лучше пока попридержать…»

Иван оказался перед выбором – можно расцеловать предобрую жену и пожурить неаккуратного с деньгами Кирюшу, после убраться всем в Москву и оттуда руководить заметанием следов. В том, что Света вляпалась в серьезные неприятности, он уже не сомневался. Чтобы это понять, достаточно было внимательно присмотреться к ушлой физиономии вице-мэра. Тот, как ни прятал эмоции, нет-нет да и вскидывал брови или кривил уголки рта, когда юная спутница стоматолога давила из себя крокодиловы слезы.

Второй вариант – отправить этих идиотов личным бортом, а самому все-таки добраться до Бориса Ивановича – сильного, высокого, красивого, посмевшего забрать у него, Ивана Волошко, дорогую игрушку. Заодно узнать на месте, чем грешна супруга Светлана и не стоит ли перекрыть денежный канал, предназначенный для реализации ее цирковых капризов.

По личному распоряжению мэра Сочи, поручившего господину Апанасенкову «держать руку на пульсе ситуации и соблюсти интересы почетных граждан города», супруги Волошко, Кирилл и Марина проследовали длинным подземным коридором к служебным автомобилям с охраной. Такие коридоры есть во многих медицинских учреждениях, состоящих из нескольких корпусов. Они используются для транспортировки из здания в здание живых и умерших тел, оборудования или белья. Сейчас один из них пригодился для побега чудовищ от возмездия.

Двигаясь «гуськом» вдоль стен с отбитыми кусками кафеля, каждый из беглецов решал, куда приведет подземный коридор. Марина заговорила первая.

– Мы вам так благодарны, простите, что сразу растерялись и не нашли нужных слов! – обращалась она к Ивану, точно почувствовав, что от него сейчас зависит больше, чем от Апанасенкова. – Нам с Кирюшей нужно уехать. Если и в этом нам поможете – век за вас Бога молить будем. Дайте пару часов на сборы: мы люди обычные, не можем бросить на произвол судьбы даже небогатые пожитки.

Апанасенков ужасно не хотел скандала, тем более – связанного с именем Волошко. Он понимал, что, если отпустит этих двоих и придержит Илью до выяснения обстоятельств, в горном домишке не останется ничего криминального. Патронесса детских приютов, правда, перестанет организовывать нелепые охотничьи туры на неизученных горных чудовищ. Из секретного доклада лейтенанта Ломейко руководство города уже знало, что и цех по пошиву чудовищ, и сами портные найдены. Похоже, и вдохновительница проекта – тоже. Черт с ними. Не успели развернуться с размахом – и то хорошо. Пусть убираются восвояси. Знай господин Апанасенков о Надиной голове в стеклянной емкости, о том, что трофеем Ломейко стал не только брошенный в домике недошитый зверь, но и готовящийся к операции мальчик, он бы, возможно, не согласился с доводами Мариночки Левко. Но он, к сожалению, не знал. Даже не подозревал о полете мысли госпожи Волошко, о любовных причудах ее супруга, о мужественных людях, взявшихся спасти Алену и Петю… Поэтому, переглянувшись с Иваном, кивнул. Одна машина, сняв мигалку, повезла Кирилла и Марину в горы. Другая, не снимая мигалки, помчала господ Волошко на дачу к Виктору. Договорились, что через три часа те же автомобили доставят пострадавших от рук неизвестных злоумышленников Свету, Кирилла и Марину на посадочную полосу частного сочинского аэродрома.

Илья Ломейко в это время строчил рапорт, сидя в служебном кабинете своего непосредственного начальника. Официально он считался задержанным по подозрению в похищении, но местечковое братство и безупречная репутация лейтенанта не позволили ребятам отправить коллегу в камеру. Никто не сомневался, что подобное обвинение – нелепость. Ломейко яростно стучал двумя пальцами по кнопкам-клавишам, приводя в качестве доводов личные наблюдения, статьи из газет. Получалось пресно, но упоминать о московских гостях он не хотел. Достаточно того, что его руководство было в курсе в общих чертах, а в качестве «щита» фигурировало имя московского полковника ГРУ Леонида Бахрушина.