Текст книги "Комбат. Восемь жизней"

Хотелось решительно выкрикнуть – свободы! Но сразу подумалось: допустим, он согласится… Дескать – пожалуйста! Хлебайте полной ложкой! Только на своей территории! Куда тогда идти? За какие деньги ехать? У кого просить очередной помощи?

– Ясности, – сухо произнесла она. – Я понимаю, что по факту являюсь приживалкой. Гостить так роскошно не умею, да и отблагодарить не смогу – разве что в московскую хрущевку на чай позову… Так что назовите условия нашего пребывания здесь: обязанности, сроки, возможности. Объясните правила игры!

Последние слова прозвучали отчаянно, Алена не выдержала и разревелась, как ребенок…

Петька, искренне обрадовавшийся приезду нового человека и красивому, занимательному подарку, растерялся. Оказывается, не все так радужно. Мама не смеется, а плачет. Дядя Вано хмурится. О нем позабыли…

Глава 17

Обрывки воспоминаний, неосознанных, иногда беззвучных, иногда шумных, изредка вспыхивали в Надином мозгу. Бабушка, теплая ванна, пушистое полотенце, вкусные блинчики. Бабушка, лестница, дверь, снег, санки. Бабушка, платьице, костюмчик, туфельки, балкон. Бабушка, троллейбус, парикмахерская, поликлиника. Бабушка, ночь, посиневшие губы, холодные руки, много мух. Дверь, лестница, троллейбус. Дядя, красивый, тетя, хорошая. Больно. Дядя, больно. Тетя, больно. Страшно, душно, больно, больно, больно, больно…

Все говорят, что нельзя привыкнуть к боли. Это о ком? О людях? О животных? Как живут звери с переломанными ногами, застрявшими пулями, выбитыми глазами и зубами? Терпят или привыкают? Можно ли смириться, научиться не замечать? Человек начинает сходить с ума или «живет на лекарствах». При условии, что знает, где и какие из них можно раздобыть. Надюша ничего не знала об анальгетиках. Она вообще мало о чем знала, но многое умела – ходить, бегать, пользоваться туалетом, соглашаться и возражать, развязывать – завязывать, застегивать – расстегивать, отпирать – запирать. Когда применять эти навыки, она, конечно, не понимала. Однако, если что-то, происходящее с ней становилось невыносимым, поступки случались сами собой, без побуждения со стороны.

Тетя Марина не приходила, и ждать ее не было никаких сил. В памперсе накапливались жара и влага, лицо чесалось, ноги и руки болели. Девочка непроизвольно двигала конечностями, вырывалась и стонала. Если бы присматривающая за ней медсестра не спала мертвецки пьяная, она бы не оставила без внимания этот жуткий, хотя и привычный вой. Пряжки на ремнях были обычными, как застежки на сандалиях. От сильных постоянных рывков они давно расшатались, «расхлябались», как выражался доктор Зернов. И одна, правая верхняя, не выдержала – расстегнулась. Выпростав одну руку, Надя без труда освободила другую, ноги… Ей хотелось пить, но Марина с поильником так и не появилась. Шаг за шагом маленькое чудовище в памперсе обходило свою новую тюрьму. Нет, не для того, чтобы попрощаться или затаиться – просто оно не знало, куда двигаться. Вот тетя Марина лежит, не встает, не говорит, не мажет ей лицо и не меняет переполненный памперс. А рядом с ней – стакан, большой стакан, и в нем что-то, что можно пить. Уже давно Надю поили из трубочек или специальных поильников с узким хоботком. Но она или помнила, или догадалась, что делать с емкостью, в которой есть жидкость. Пахло желанное питье плохо, невкусно. Но измученный высокой температурой и жаждой ребенок все-таки умудрился сделать несколько глотков до первого рвотного позыва. Потом уронил стакан. В уже безумной голове все напрочь перемешалось и запуталось.

Надя не убежала из неволи от своих мучителей, она после недетской дозы виски просто опьянела и двинулась, куда ноги вели.

Если бы Кирилл не так испугался, он, возможно, заметил бы в десятке метров от дома клок памперса на колючем кусте, брызги алкогольно-лекарственной блевотины на камнях и листьях, едва заметные следы крови там же – ребенок поранил подошву об осколок камня. Но доктор Зернов, хороший оперирующий стоматолог, мастер смелых хирургических решений, оказался трусом и плохим следопытом. Он не решился искать пропажу сам, просто сел возле пьяной Марины, обхватил руками голову и стал ждать.

Пять минут, двадцать пять, тридцать… Невозможно, невероятно в этой ситуации – но Зернов тоже уснул. Побег от действительности, сильный испуг, длительный подспудный стресс… Они проснулись почти одновременно. Марина – капризно выгнув спину, он – от подпиравшего к горлу ужаса.

– Нади нет в доме! Ремни расстегнуты, тапочки на месте… – прозвучало не грозно, не уничтожающе – растерянно.

– Ты шутишь, Кирюша! – девушка еще не отошла от грез. У нее затекли мышцы от долгого нахождения в неудобной позе. Она потягивалась всеми конечностями, запускала пальцы в прическу, сводила лопатки…

В голосе Кирилла запоздало появился металл:

– Нади нет, идиотка! Нет моей лучшей пациентки, показательного образца, главного источника доходов! Это ты соображаешь, нимфоманка и пьяница!!!

Марина едва увернулась от хлесткой пощечины, вскочила и рванулась в «терапевтическую палату». Оттуда, оттолкнув Кирилла, во двор, к калитке…

– Когда ты вернулся?! Соображай, урод, который час был? Где ты уже искал? Кого встретил по пути?

– Никого не встретил. И следов чужих в доме не нашел…

– Когда! Когда ты возвратился?!

– Около шести, кажется…

– Светло было или темнело? Вспоминай! И фонарь ищи – есть у нас, я сама упаковывала.

Нашлись налобный хирургический фонарик на светодиодах и обычный туристический, на батарейках.

– Мариша, а если она не сама ушла? Вдруг кто-то нашел ее? Кто-то из родственников или близких? Ведь мы ничего не знаем о нашей девочке – ни имени, ни фамилии, ни возраста…

– Ты дебил, Зернов! От Нади, наверно, заразился. Сам соображай – замок у нас не простой, снаружи не отопрешь без отмычки. Если все-таки справились – на меня бы сразу напоролись. Я сплю. Почему не убить, или хотя бы слегка не придушить для верности… А уж после того, как твою работу на своем дитяти увидели, точно бы меня приговорили. И тут бы уже машин с мигалками собралось… Ты к двум обещал вернуться, я в половине четвертого злиться начала. В четыре к бару подошла. Выпила, заметь, не сразу – еще минут тридцать надеялась, что ты мне компанию составишь… Значит, с пяти до шести дитятко наше пропало… Сейчас почти восемь. Из Москвы долететь можно, не то что из Сочи сюда доехать.

Все это Марина наговаривала Кириллу, пока они, рыща фонариками по кустам и траве, обходили близлежащие кустарники. Обрывки памперса на колючих ветках Марина заметила сразу. Следов крови в темноте не разглядела. Она резонно рассудила, что оптимальным маршрутом поиска будут концентрические окружности с постепенно увеличивающимся радиусом. Однако через час безуспешных поисков стало ясно, что нужно ждать рассвета. Темнота дезориентировала горе-следопытов, звуки и шорохи сбивали с толку.

«Домой. Все окна зашторить, запереться на всякий случай понадежней, найти дополнительный, незаметный «черный ход». И поставить будильник на пять утра. Рассвет в начале шестого, с первыми лучами солнца нужно возобновить поиски», – мучительно думал доктор Зернов.

* * *

Иван Волошко считал себя любимцем женщин. Даже в непляжный сезон он не заглядывал в тренажерные залы, не цитировал барышням философов и поэтов после бокала маргариты. Он и без этого чувствовал себя уверенно. Всегда. И школьником, и студентом, и даже молодым мужем и отцом. Приглянувшиеся женщины редко отказывали во взаимности. Если такое и случалось, то по очень уважительным причинам, к которым господин Волошко справедливо относил настоящую любовь и основанную на ней супружескую верность. Возмужав и дважды женившись, он изредка продолжал пользоваться услугами жриц любви. Покупные барышни охотно соглашались на контакт. Каждая из них, стремясь внести его в ряды постоянных «пользователей», аргументировала свой выбор тем, что он – завидный клиент. Не только богатый, но и приятный во всех отношениях.

Первый неудавшийся брак распался бы не на десятом, а уже на третьем году, если бы не сильная постельная зависимость капризной женушки от его мужских чар. Во втором, более ладном, если и случались разногласия, то уж точно не в «постельной сфере». Крепкая, горячая Света всегда откликалась на его призывы. Случалось, и ей было не до того, болела голова или ныла спина. Иван не обижался – он видел, что так оно и есть: одно болит, другое ноет. И больная сама сожалеет, что так не вовремя…

Алена с ужасом ждала ночи. Вечер летел, часовые и минутные стрелки перескакивали через деления, Петька уже наигрался с конструктором и клевал носом. Иван не скрывал намерений. На его вопрос о том, не хочет ли она немедленно уехать, Алена дала отрицательный ответ. Раз так – значит, готова остаться. И умница, и не надо его бояться…

Наконец Петька сломался – он просто затих над горой разноцветных пластмассовых кубиков. Ровненько задышал, даже стал посапывать…

– Устал ребеночек – столько впечатлений! – в голосе Ивана послышалось нетерпение.

– Я сама уложу его, – Алена взяла сонного Петьку на руки и понесла к себе. На самом деле была комната, считавшаяся детской, но там Петя только играл. Спал с мамой. После того как они потерялись и нашлись, это было совершенно естественно.

Иван удалился к себе и ждал. Он догадывался, что сама красавица не придет, но не сомневался, что не станет сопротивляться и ломаться, когда он позовет ее.

Если бы у нее было снотворное – приняла бы сейчас двойную дозу. Но никаких лекарств не было, а нервы расшалились настолько, что не то что спать, просто лежать было трудно.

Когда Иван вошел, она стояла у окна, обхватив себя руками и раскачиваясь взад-вперед. Мужчина бережно обнял ее за плечи и увлек в свою комнату. Там горела свеча, стояла бутылка дорогого вина и два узких фужера на тонких ножках. В них чуть искрилось светлое содержимое. Лицо Алены выражало панику, пальцы побелели, зрачки расширились.

– Вы любите мужа? – прошептал Иван, на которого ситуация действовала возбуждающе.

Женщина покачала головой, шепнула:

– Нет.

– У вас есть кто-то другой, кому вы храните верность?

Ответ тот же.

Тогда господин Волошко не стал тянуть – он задул свечи и подтолкнул даму сердца к широкой кровати. Она не сопротивлялась.

Это был странный и пугающий сексуальный опыт. Партнерша не отказывала ему, она подчинялась правилам игры и отдавалась достаточно грамотно, даже умело. Однако было ясно, что по своей воле она не сделала бы ничего. Ей не было больно – только страшно. Страшно оттого, что перейдена некая черта, которая много значила в жизни. Иван старался быть ласковым и бережным, неторопливым и искусным. Она ненавидела себя… За то, что не может отказать… Из-за Петьки, из-за отсутствия денег и документов, из-за пережитого недавно шока… Она просто сломалась. Почувствовала себя проклятой и потерянной.

Но господин Волошко всего не понял. Только то, что пока она не рада… Ничего, он будет так хорош, что милая привыкнет, втянется, сама захочет его…

Он засыпал, просыпался, снова и снова терзал Алену, становясь все откровеннее и назойливей. К утру, счастливый и довольный, господин Волошко уснул, обхватив желанную красавицу обеими руками и крепко прижав к себе.

Она молча лежала, вдыхая его запах и ни о чем не думая. Состояние, похожее на транс, овладело учительницей Зерновой. Перед глазами, как обрывки старых диафильмов, мелькали то картинки из раннего детства, то студенческие воспоминания. Хотелось поговорить с первым мужем. Он бы пожалел ее сейчас, искупал в ванне, нашел чистую одежду. Не вызывало сомнений, что это будет за одежда, – нечто длинное, светлое, словно саван. То же, во что сейчас одет он сам. И для Пети нашлась бы белая хламида. Им пора встретиться и снова быть вместе… Это правильное решение, единственно правильное.

Петька проснулся очень рано. Он всегда просыпался около пяти, пил сок или компот и снова засыпал, до без четверти семь. Поили его мама или папа. Или даже тетя Галя… Это она варила компот из черных ягод и запускала туда «лимонные кораблики».

Ни сока, ни компота не было. Мамы тоже. Он испугался – помнил, что вечером она плакала и была невеселой. Ноги сами спружинили на пол, шагнули из спальни. Очень хотелось захныкать, щипало в носу и в глазах, но он помнил: мальчики не плачут, им положено терпеть. Длинный коридор, застланный пушистым ароматным ковром, подсвечивался снизу маленькими ночниками, размещенными вдоль плинтуса. Шаг за шагом Петя Зернов двигался от их с мамой комнаты к другой, откуда доносились неясные звуки, похожие на работу стиральной машины, когда она отжимает белье. Вот и дверь, закрыта неплотно, и «машина» работает там. Мальчик заглянул – он видел только спину дяди Вани и кусок маминой ноги. Что-то они делали вместе, и видеть попу такого старого дедушки было стыдно. Даже Пете. Он подумал, что мама, наверно, видит только лицо. Хоть бы она не догадалась, что гость забыл надеть штаны! Петя как завороженный наблюдал, как спина и задница чужого дяди ускоряют темп движения, а мамина босая ступня все сильнее упирается в простыню. Потом гость притих, прикрылся простыней, лег на живот. Его рука обхватывала мамину шею, и было заметно, что под простыней он положил свою ногу на мамины. Так делал папа – Петя помнил. Двигаясь глазами от нижнего края супружеского ложа к верхнему, мальчишка увидел мамино лицо. Он пытался встретиться с ней глазами, шептал, звал. Глаза были пусты – она его не замечала. Откуда мог маленький, несчастный Петька знать, что количество физических, психических и медикаментозных воздействий на его бедную маму просто зашкалило. И с ней случилось то, что доктора называют биполярным аффективным расстройством, бабки на скамеечках – психозом, аспиранты – глубочайшей депрессией. Она слышала сына, понимала, что то, что он видит, опасно для детской психики. Не было никаких препятствий, чтобы встать, одеться, собрать ребенка и уйти прямо сейчас. В другую комнату, в сад, на вокзал, в отделение милиции. Но она уже не могла ничего этого… Сын решил, что мама разлюбила его.

Решение пришло само собой – Петя помчался к себе, надел спортивный костюмчик прямо поверх пижамы, запихал в рюкзак курточку и тапки, обул кроссовки. Подумав, забросил поверх несколько горстей нового «Лего». В боковые карманы распихал яблоки и бананы, которые нашлись в вазочке. Уже с рюкзаком на спине он снова вошел в комнату, где оставалась мама. Дядя Ваня спал – он уже убрал с мамы ногу, но рука оставалась, словно надежный замок. Мама не шевелилась. Глаза ее пусто смотрели в никуда. Петька дотронулся до ее плеча, легонько потряс – она не отреагировала. Тогда маленький мальчик смело подошел к креслу, на котором валялась смятая одежда, открыл лежащее на виду портмоне и вынул все имеющиеся деньги. Их было не очень много – Петька разбирался в купюрах. Карточки брать не стал – мама научила его, что без специального кода деньги с них снять невозможно. Он собрался к тете Гале в Москву. План был. И дома и в саду учили: потерялся – ищи милиционера, называй имя, фамилию, адрес. И жди – за тобой придет кто-то из знакомых взрослых.

* * *

Никаких особенных запоров на межкомнатных дверях не было – достаточно повернуть «лапку» и надавить на ручку. На уличных калитках стояли устройства, похожие на те, что в их московском подъезде: нажимаешь на светящуюся красную точку – и путь свободен. Бунгало было неплохо защищено от несанкционированного входа, но отнюдь не от выхода наружу. И, как назло, господин Волошко велел управляющему отключить видеонаблюдение на все время своего пребывания. Понять его было можно – женатый человек. Зачем лишние записи общения с молодой красивой женщиной?

Дрожа от волнения и от утреннего ветерка, Петя Зернов вышел за пределы усадьбы. Он шел по ровной, хорошо заасфальтированной дороге прямо к пропускному, вернее, выпускному пункту с территории элитного комплекса. Там в домике-будке дежурил сонный мужичок, в чьи обязанности входило не позволять въезжать в «зону» «чужакам» без пропуска. Пешеходов он не контролировал – для них у каждого хозяина была своя охрана непосредственно на входе. Тем более он не обратил внимания на маленького человечка, миновавшего его пост в самое сладкое, дремотное предрассветное время. Мальчик просто пролез под шлагбаум и двинулся дальше.

Светало, было тихо и вольно. В Петиной голове сиял ясно выстроенный план – по такой хорошей дороге он обязательно выйдет в город, к людям. Если милиционер не встретится ему сразу – попросит помощи у любого порядочного человека. Так учили в детском саду – выбрать из людей порядочного: аккуратно одетого, взрослого, трезвого. У этого порядочного вежливо спросить, как найти милиционера. Петька представлял шумную улицу, по которой движется множество порядочных людей, готовых помочь, но он справляется сам. Находит глазами высокого, нарядного милиционера в фуражке, с добрым лицом. И говорит, что ему нужно в Москву, он там живет. Называет тети-Галин адрес. Садится в самолет… Дальше Петька не планировал, полагая, что остальное – забота тети Гали. О маме старался не думать. Ее белая с голубоватыми прожилками ступня, качающиеся рядом волосатая спина и неприличная задница старого дядьки – от этих воспоминаний тошнило. Если бы она отозвалась, когда сын звал ее, тряс за плечо… Если бы улыбнулась или заплакала…

Он шел уже долго и сильно устал, но желанный город все не начинался. Сзади послышался шум автомобиля, и Петя отпрыгнул на обочину. Красивая красная машина притормозила рядом. Двери открылись, веселый и с виду очень порядочный парень поинтересовался, не подвезти ли его. Вообще-то, Петя знал, что садиться в машину к незнакомцам нельзя. Но это в Москве, когда играешь во дворе или ждешь маму у магазина… А на пустой дороге, после долгого пути? Малыш принял предложение.

Ребята, подобравшие Петю, действительно были вполне порядочными. Вот только трезвыми после вечеринки с анашой их можно было считать весьма условно. И того, что вел машину, гламурного сынка одного из соседей Волошко, и второго – его друга. Или подругу; по крайней мере, сегодня распределение ролей было таким.

– Мне в город! – радостно сообщил уставший мальчик.

– Нам тоже! – буркнул с заднего сиденья кто-то, кого Петя не заметил.

Но город все не начинался…

На самом деле водитель спутал поворот. Если бы Петька имел представление о правилах дорожного движения, он бы сообразил, что парень, ведущий авто, мягко говоря, не в себе. От аварии их спасала почти пустая в этот ранний час трасса, серпантином поднимающаяся в горы.

– А аэропорт близко? – вежливо спросил Петя у дремлющего рядом юноши.

– Аэропорт? – тот очумело открыл глаза и вцепился в плечи водителя. – Аэропорт где? Пассажир просит остановки…

– Приехали! Вам прямо и направо… – сидящий за рулем отморозок не был ни злым, ни пристрастным. И не желал маленькому Пете ничего плохого. Он просто был под кайфом, как и его товарищ.

– Направо? – мальчик уже вышел из авто и с удивлением взирал на узкую тропку, уходящую по склону вверх. – А долго идти? Там милиция есть?

– Милиция? – недовольно заныл второй. – Она есть везде, шагай, дружище… Тебе вон туда… – и жеманно указал в сторону горного массива. По злой иронии судьбы из-за каменистых вершин выплыл белый сияющий самолет, и Петя поспешил проститься с необычными дяденьками.

Тропинка уводила все выше, через колючие кусты и острые камни. От интенсивной ходьбы и тяжести рюкзачка стало жарко. Малыш присел на прохладный бугристый валун, сгрыз яблоко, съел банан. Рядом на камне сидела красивая серо-черная ящерица. Она настороженно покачивала точеной головой, готовая в любой момент исчезнуть в щели. Петя попробовал поймать юркое животное – безнадежно. Ящерка исчезла в мгновение ока, едва тень охотника коснулась ее. Малыш притаился – в нем проснулся азарт ловца. Он внимательно присматривался к большим камням и заметил еще одну. Но и она исчезла столь же стремительно, даже не позволив протянуть к себе руку. Петя осторожно крался дальше – ящерицы, заметив угрозу, исчезали, как фантомы. Мальчик расстроился, хотя это была далеко не первая подобная охота, закончившаяся полным провалом. Почему-то он надеялся, что сейчас, когда мамы нет рядом, все должно быть по-другому, лучше… Эта маленькая неудача так сильно огорчила Петю, что он разревелся. Сначала плакал громко, потом только всхлипывал, затем сел на землю перешнуровать кроссовки. Солнце стояло уже высоко, очень хотелось пить. Мальчик инстинктивно отодвинулся в тень густого куста, покрытого молодой листвой. Засмотрелся на жука, старательно взбирающегося по ветке. Поймал его, подержал в потном кулачке и отпустил – тот скребся лапами, покусывал ладошку, оставив на ней пахучую коричневую каплю. Жук был легкой добычей – таких и даже больших он ловил не раз. Блестящее насекомое, почувствовав волю, быстро скрылось среди листьев и травинок. Этого Петя уже не заметил – он уснул.

* * *

Девочку, которую Зернов и Марина прозвали Надей, на самом деле звали Юленькой. А бабушка, которую она изредка вспоминала, была ее мамой – одинокой несчастливой женщиной, понадеявшейся на чудо. В ранней молодости Бог послал ей беременность, признаться в которой было, по меркам ее семьи, немыслимо. И она прервала ее, призвав на помощь силы небесные и деревенскую знахарку. И хотя в обычной жизни знахарка была медицинской сестрой соответствующего профиля, криминальный аборт в домашних условиях вызвал тяжелые осложнения. С тех пор девушка повзрослела, вышла замуж, овдовела… Детьми так и не обзавелась – не получалось. И уже в пенсионном возрасте, получив профсоюзную путевку в санаторий, согрешила там с малознакомым пожилым вдовцом. О том, что беременна, поняла, когда сроку было больше половины… И родилась Юленька. Врач, наблюдавший ее, утверждал, что, учитывая солидный возраст обоих родителей, ребенок еще неплох. Интеллектуально сохранен, хотя нарушения есть… Мама отдала поздней дочке всю себя. Ее усилиями девочка знала и умела многое, чего при таких врожденных дефектах развития от нее никто не ждал. Посвятив всю себя позднему ребенку, она совсем не занималась собой… Ни времени не имела, ни средств… Женщина умерла от разрыва сердечной аорты, дома, так и не вызвав «скорую». Дочь какое-то время ждала, что бабушка – так мама называла себя и ей, и всем знакомым – проснется, встанет, покормит, причешет… Ждала день, другой… Она не умела пользоваться телефоном, потому что плохо разговаривала. И, к сожалению, никогда никуда не ходила одна… Но почему-то решилась.

Оказавшись на улице, Юленька сначала обрадовалась – люди, движение, смена впечатлений. Села в троллейбус, которым они с бабушкой не раз ездили вместе. Вышла, когда тот прибыл на конечную. Если бы этой конечной не был вокзал – ее бы, возможно, нашли. Но там, в толпе, безгласная девочка затерялась. Двигаясь за человеческими потоками, попала в туалет, но в мужской. И там некто смешливый, вместо того чтобы отвести неговорящего ребенка в милицию, сунул ему купюру и перевел в соседнюю дверь – помещение для женщин. Все протягивали деньги в окошечко, получали салфетку и сдачу, двигались дальше, к кабинкам. И Юленька. Купюры хватило на четыре визита, то есть почти на двое суток. Кто-то сунул ей булку, в кафе она подошла к столику и сама взяла бутылку с водой – хотела пить. Серьезный мужчина, чью минералку она «захватила», махнул рукой – он в это время вел телефонную дискуссию и не успевал ни доесть, ни допить. И никто не удивился, не счел нужным обратить внимание стражей порядка, что маленький ребенок один на вокзале. Вот если бы она украла кошелек, телефон, товар с прилавка… А ребенок наконец нашел выход на платформу и, следуя за толпой, оказался в общем вагоне поезда. Проводник, обнаружив маленького «зайца» уже в пути, не захотел объясняться с начальником поезда, как случилось, что на его территорию проник безбилетник. Не хотелось признаваться, что во время посадки брал «коммерческие заказы» (передачи, припрятанные сейчас в его служебном купе), делиться гонораром. По закону пришлось бы на ближайшей станции идти в отделение, сдавать ребенка, составлять протокол и как пить дать проститься с частью премиальных.

Он продержал молчаливую девочку у себя, напоил чаем с печеньем, сводил в туалет и высадил в Зеленограде. Она так ничего и не сказала на прощанье, осмотрелась и пошла вперед, словно хорошо знала, куда ей надо…

Петька проснулся не скоро и не сам… Его разбудил нехороший запах. Очень нехороший, пугающий. Он открыл глаза и захлебнулся ужасом. Рядом с ним, так близко, что можно дотянуться и потрогать руками, стоял черт. Не на ногах, а на четвереньках. Рогов во всклокоченных волосах видно не было, хвоста тоже. Но это точно был нечистый. Черт очень тяжело дышал, похрипывая и постанывая. От него невыносимо плохо пахло – и изо рта, и от страшного, истекающего и желтым, и зеленым, и красным лица. Глаза чудовища были красными, в ресницах застряли гнойные струпья. В огромных колтунах запутались клочья травы и грязи, такая же грязь покрывала лицо и тело. Опираясь одной ободранной и расцарапанной рукой о землю, другой этот голый черт указывал на свой рот. Кажется, он даже лил слезы. Петька онемел. Так страшно ему никогда не было. Он, вообще-то, был не из тех наивных ребятишек, что верят в настоящих Деда Мороза и Снегурочку, и, уж конечно, не верил в чертей и привидений. Мама не раз рассказывала ему, что волшебные герои бывают только в снах и в книжках. Даже в театре их изображают актеры, которых наряжают и гримируют. Но то, что стояло сейчас рядом с ним, было голым, грязным, страшным, вонючим. Оно загораживало путь и очень по-человечески вглядывалось в его глаза.

Мальчик попятился и уперся спиной в куст. Бежать было некуда. Черт передвинул колени, и жуткий запах усилился. Петя увидел, что по грязным красным ногам течет мутная жидкость, а лицо чудовища исказила страшная гримаса. Если бы не испуг, даже маленький Петька разглядел бы в ней страдание, настоящую муку. Но он видел лишь то, что зловонная жижа, организовавшись в выпуклый ручеек, направляется в его сторону. Мальчик задыхался от ужаса, а голос, спасительный голос, который мог бы позвать на помощь, не подчинялся. Он застрял где-то внутри, и горло издавало лишь хрип. Чудовище, дотянувшись одной рукой до Пети, схватило его за волосы, провело ладошкой по лицу, упершись в его плечи, попробовало встать на две ноги. Мальчик был близок к обмороку, когда раздался хруст веток и голоса взрослых.

– Отсюда могу не попасть!

– А ты шагни поближе и прицелься повнимательней! Стреляй, идиот!

И почти сразу – тихий хлопок. На Петю буквально выплеснулись куски кровавого мяса. Последнее, что он заметил: черт взмахнул руками, выгнулся, оказался устроен как девочка. А голос был папиным…