Текст книги "Му-му. Заброшенная могила"

Глава 14

Что делал посреди ночи кандидат наук бомж Савелий Неделин на Востряковском кладбище, история умалчивает. Тем не менее он прекрасно видел все, что там происходило в ночь со вторника на среду, когда трое бывших десантников помешали Лысому Лене удовлетворить законное любопытство его босса Купцова. Рано утром он позвонил Дорогину и сказал:

– Сергей? Сава беспокоит. Кое-что интересное для тебя есть. Нет, не то чтобы срочное, просто для информации. Кто-то на кладбищах беспределом занимается. У тебя же были вопросы по кладбищам? Ну, давай встретимся. Хотя бы в котельной у Спейса. Знаешь, где это? Ну, приезжай. Да, ближе к вечеру, чтобы и остограммиться заодно…

Дорогин положил трубку и вытер вспотевший от жары лоб. Впрочем, не только от жары. В последний месяц навалилось столько дел, что в прямом и переносном смысле все агентство в пот бросало.

О чем только не просили сыщиков москвичи, а то и жители далеких от столицы городов! Прослышав об успешной работе агентства, граждане ближнего и дальнего зарубежья обращались за помощью. Единственное, чем не занимались оперативники, – поиском пропавших кошек и собак, хотя им за помощь в возвращении домашних любимцев предлагали немалые суммы. Лишь раз Костя Пуговкин, лучший специалист агентства по торговым делам, со смехом рассказал такую историю. На днях к нему в открытое окно залетел большущий снежно-белый попугай и уселся прямо на монитор компьютера, за которым Костя в это время работал. Оперативник обрадовался: давно хотел подарить такого «зверя» своей подруге, большой любительнице домашней живности. Попугай почистил перья, посмотрел на Костю и хрипло заорал: «Кр-рыша едет от этой бухгалтер-рии!!! Кр-редит!!! Кр-редит!!!»

Костя чуть было не упал со стула. Посадив не оказавшего сопротивления попугая в шкаф, чтобы не улетел ненароком, он снова принялся искать в Интернете нужные ему данные. Где-то через час в дверь раздался звонок. На пороге стоял сосед, мужчина лет пятидесяти, который жил этажом ниже и работал где-то бухгалтером.

– Константин… извините, не знаю, как по батюшке… выручайте! Вы же сыщик, как мне говорили…

– Слушаю вас, – Костя пригласил соседа в гостиную и усадил на диван. – Что случилось?

– Попугай у меня пропал… Понимаете, я один живу, ни жены, ни детей, только одна живая душа в доме… И вот – не уследил… Поможете?

Костя почесал в затылке. Он уже понял, что с крылатым гостем придется расстаться, но надо же было соблюсти имидж детектива…

– Вообще-то, мы никогда этим не занимаемся, – сказал он. – Но в порядке исключения… У вашего попугая были какие-нибудь особые приметы? Ну там родинка на щеке или шрам на коленке…

Сосед вытаращил глаза:

– Вы… это… Это же попугай, птица такая!

Делая неимоверные усилия, чтобы не расхохотаться, Костя произнес:

– А как же мы его найдем без особых примет? Ну, хоть как его зовут… по паспорту? И сколько ему лет на вид? Фотография есть? Желательно анфас…

Сосед сделал было движение подняться, но Костя тяжело вздохнул и спросил:

– Ну, коль у него даже документов нет, какого он хоть цвета?

– Белого, – сумрачно произнес сосед и удалился, преисполненный сомнения в умственных способностях сыщика.

Только тогда Костя смог расхохотаться и через полчаса принес «беглеца» хозяину, который прямо на пороге чуть не упал в обморок.

– Уже… нашли?!

– Как видите, – с достоинством произнес Костя. – Фирма веников не вяжет.

– О-о, – простонал бухгалтер и обнял попугая. – Кешенька… Сколько я вам должен, дорогой мой?

– Для соседей – бесплатно, – махнул рукой Костя и откланялся.

Но через несколько дней Костя пришел на работу донельзя хмурый. Оказывается, благодарный сосед растрезвонил о «великом сыщике» кому только мог и к Косте посыпались заказы на поиск сбежавших домашних любимцев. Сперва сыщик отделывался заверениями, что сейчас он по горло занят поисками пропавших драгоценностей жены министра лесов, полей и рек, но когда к нему явилась некая старушка и в приказном порядке потребовала отыскать улетевшую канарейку, Костя взорвался и порекомендовал старушке обратиться к подполковнику Каменской из МУРа. После этого он повесил на дверях объявление: «Улетевших птиц, уползших змей, уплывших рыб и убежавших зверей не ищем. Администрация».

Таких историй случалось с оперативниками множество, и Дорогин даже поручил секретарше Леночке записывать их, чтобы потом по дешевке сбыть какому-нибудь юмористу. С того времени тетрадка, которая хранилась в столе у секретарши, изрядно «потяжелела». Но грустных историй в работе сыщиков было гораздо больше, чем веселых…

Часов в семь вечера Дорогин, оставив свою машину на стоянке неподалеку от агентства, взял такси и поехал в котельную. Зная, чем такие посиделки заканчиваются, за руль он решил не садиться, сотрудников не беспокоить и домой тоже поехать на такси.

Его уже ждали. На столе стояла пара бутылок водки, соленые огурцы, на невесть как попавшем сюда то ли мельхиоровом, а то и вовсе серебряном подносе лежала аппетитная жареная курица.

– Ну, Савелий, рассказывай, – предложил он, когда все трое – он сам, Сава и «хозяин» котельной, старый хиппи по кличке Спейс, выпили по шкалику. – Что там у тебя за очередная «кладбищенская история»? Надеюсь, на этот раз без стрельбы обошлось?

– Если бы… – махнул рукой бомж, который в этот раз явился без сопровождения Анжелы. – Была стрельба, и труп был, и милиция потом. Слушай…

Он в подробностях рассказал Дорогину то, чему был свидетелем. Спрятавшись среди могил, он слышал все, о чем говорили, и вынес свое суждение.

– Это была сплошная подстава. Этому Лысому был нужен не гроб, а то, что в гробу. Само собой, не покойник. А вот кто парней в засаду посадил – это вопрос. Темное дело…

– Ладно, можешь считать, что я себе галочку поставил, – задумчиво произнес Дорогин. – Чувствую, это мне пригодится. Спасибо… А ты-то что там делал, кстати? – спросил он.

– Я-то… А ничего особенного. О вечном размышлял. Ночью на кладбище о вечном так хорошо думается.

– Особенно под аккомпанемент стрельбы, – хмыкнул Сергей. – Ну, не хочешь говорить – не надо. Твое дело.

– Я кроме шуток… Люблю кладбища.

– Но странною любовью, – Спейс потянулся к бутылке. – Я тоже люблю на кладбищах бывать. В моем возрасте это… Как новую квартиру присматриваю.

– Да ну тебя, Спейс, – поморщился Савелий, – ты, хипарь старый, всех нас переживешь. Так что не лей воду в болото. А то, понимаешь, ты как те старички у Ильфа и Петрова, помните? «Что, дед, пора в крематорий?» – «Пора, пора в наш советский колумбарий…» Мы с Дорогиным вот вообще смерти не боимся, правда?

– Ну, загнул, – произнес Сергей. – Не помню, кто сказал: «Мы все боимся грядущего. И люди, и боги… Только идиоты не боятся того, что совершают, ибо уверены в своей непогрешимости». Идиоты даже смерти не боятся…

– Ай, да какая разница, что ТАМ будет, – сказал Савелий и, в свою очередь, процитировал наизусть: «Если тебя ждет другая жизнь, то, так как боги вездесущи, они будут и там. Если же это будет состояние бесчувственности, то тебе не придется терпеть от страданий и наслаждений и служить оболочке, которая настолько хуже того, кто у нее в плену. Ибо последний есть дух и гений, оболочка же – прах и тлен». Это Марк Аврелий. Умный был мужик.

– Тебе бы диссертации писать, – заметил Спейс, по причине старости вечно забывавший, что диссертацию Савелий Неделин написал еще лет пятнадцать назад. – А вообще, жизнь человека ограничивается ста годами, ночь занимает половину этих лет, половина оставшейся половины поглощена сопливым детством и морщинистой старостью, а остальное проходит среди болезней, расставаний, похорон близких и тому подобных горестей. Где же оно – счастье?

– Знаете, что мне это все напоминает? – Дорогин закурил сигарету, с удовольствием выпустил дым и продолжил: – Веке этак в восемнадцатом, при Петре Великом, да и позже, собирались монахи-начетчики в келье водки попить и, извиняюсь, потрындеть. В смысле, о вечном потрындеть. Знаете, чем это обычно заканчивалось?

– Да уж знаем, – кивнул Савелий, разливая остатки водки. – Напивались до свиней и начинали обсуждать «вечную проблему»: антихрист Петр Великий или не антихрист, а также бл… Екатерина Великая или нет.

– Именно. А потом являлся наряд тогдашней милиции и тащил всех в участок, – добавил Спейс.

– И на дыбу всех, на дыбу! И горящим веничком по спине… – Дорогин, порядком охмелевший, что за ним водилось весьма редко, поднял свой шкалик, лихо опрокинул его в рот и промолвил: – А теперь у нас демократия. В котельной я могу говорить, что в голову придет. Призывать к свержению существующего строя, например. Или к осквернению могилы господина… как там его… Больцмана. Или…

– Да ну на фиг, – махнул рукой Савелий, которого водка вообще не брала. – Демократия – лишь способ управления государством и сама по себе не подразумевает ни справедливости, ни честности, как ошибочно считают многие. Демократия – это сосуд, бутылка, а что в нее наливают, зависит от людей. Но глупцы, не найдя в бутылке хорошего вина, спешат расколотить эту бутылку, хотя сами наполнили ее дерьмом. Так что не костери демократию. И не призывай к осквернению могилы… Больцмана. Потому что ее еще осквернят. А может, и два раза.

– Что такое? – не понял Дорогин.

– А я умный, – ответил Сава. – Посуди сам. Имеются в наличии две группы. Одна – те, кто хотел раскопать эту могилу, вторая – те, кто не дал этого сделать. Те, кто хотел раскопать, таки раскопают, потому что им это позарез надо. А те, кто не дал раскопать… Тут могут быть два варианта. Если они знают, что там, в гробу, тогда тоже могут быть два варианта. Первый – они будут ее охранять, второй – изымут то, что там лежит. А если не знают – постараются узнать. То есть опять-таки покой господина Больцмана потревожить. Понятна моя мысль?

Осоловевший Спейс уже готов был снова произнести комплимент насчет диссертации, но Дорогин прервал его:

– Хорошо. А нам-то что до этого? Прикажешь лезть в неизвестно какие разборки? У меня на своих… попугаев… времени не хватает.

При чем тут попугаи, Сава не понял, развел руками и сказал:

– Это просто так, упражнение для мозгов…

* * *

После разговора с Даниилом Купцов прямо из машины набрал номер телефона и спросил:

– Ну?

– Они уехали на фазенду, с утра еще…

– Оба?

– Трое, сам Хвостов, его баба и внучка.

– Тогда начинайте.

…Когда вечером в воскресенье Матвей Иванович с Мариной вернулись с дачи, на которую решили съездить на выходные, они обнаружили, что квартира ограблена. Среди других пропавших вещей были спрятанные во вскрытом сейфе ноутбук с записью компрометирующих Купцова данных и фотоаппарат со снимками, на которых тот же Купцов был снят в обществе лиц, уже сидевших или только готовившихся к посадке…

После встречи с Купцовым Даниил не стал никуда звонить. Он просто напился у себя дома, не желая никого видеть и слышать. А в воскресенье, мучимый страшным похмельем, целый день бродил из угла в угол и только к вечеру выбрался погулять в парк Победы. Прихлебывая коньяк из плоской серебряной фляжки, он принял решение. Завтра он поговорит. Но не с отцом, а с Мариной.

Стоит ли говорить, каких душевных усилий стоило Даниилу набрать из своего кабинета номер Марины, а потом, услышав ее голос, не бросить трубку? Тем не менее он себя заставил.

– Марина? Это Даниил. Нам нужно поговорить… – произнес он, ожидая в ответ услышать что-то типа «Я вас не знаю».

И был очень удивлен, прямо поражен, услышав приветливое:

– Ой, Даниил! Я рада тебя слышать. Когда ты хочешь встретиться?

– Марина, ты не таишь на меня зла? – спросил он, чтобы проверить, не ослышался ли.

– Да ну, что ты! Нет, конечно. Так когда? Просто у меня человек сейчас…

– Давай сегодня вечером. А место сама назначь, я приеду.

– Тогда давай погуляем где-нибудь… Скажем, на Крымской набережной. Часов в семь. Тебя устроит?

– Вполне. Все, я тебя жду. Пока.

Положив трубку, Даниил облегченно вздохнул и подумал о том, что если бы не отец, то самая лучшая на свете женщина Марина Куницына стала бы его женой во что бы то ни стало. Эта мысль повергла его в такую пучину отчаяния, что он не смог совладать с собой и, достав из бара бутылку коньяка, присосался прямо к горлышку. Секретарша, в этот момент заглянувшая в кабинет, открыла рот от изумления: шеф одного из богатейших в Москве страховых агентств стоит у шкафа в позе горниста и глотает дорогой коньяк прямо из горла!

Впрочем, открыто показывать изумление шеф давно ее отучил, и секретарша сразу же закрыла рот, как и дверь, объяснив дожидавшемуся в приемной посетителю, что директор сегодня очень занят и просил не беспокоить.

Даниил вылакал коньяк так, как может лакать молоко давно не евшая кошка. Немного успокоившись, он сел за стол, закурил, пуская дым в вентилятор, и задумался.

…Говоря Купцову, что ему все равно, что будет с его отцом, он погрешил против истины. Причем как-то странно погрешил – ни один психолог не разберется. Разве что Марина. Марина… Если отца убьют, Марина достанется ему, теперь он это знал точно. Во всяком случае, его затуманенное алкоголем сознание говорило об этом достаточно четко. Но если, опять же, отца убьют и он не предупредит его об опасности, ему ничего другого не останется, кроме как пустить себе пулю в лоб. Или совершить харакири, что более созвучно его былому увлечению японской культурой. Вспороть себе живот той самой не настоящей, но вполне пригодной для этого катаной, которая стала когда-то причиной его ненависти к отцу. Но так ли он ненавидит отца? «Нет», – ответил он на поставленный себе вопрос. Он ненавидит самого себя. По одной простой причине: в его подсознании накрепко вбито, впаяно, что он должен быть таким, как отец.

Даниил никогда не произносил даже мысленно фразу «Я сам во всем виноват». В этом не было смысла. Вина засела в каждой клеточке его тела настолько прочно, что облекать ее в словесные или мысленные формы было незачем. Восемнадцать лет он носил в себе этот груз. Груз, который не мог разделить ни с кем.

Кроме Марины.

Сегодня должна быть поставлена последняя точка. Сегодня он сделает ей предложение, которое спасет их обоих – и его, и отца.

Без пяти минут семь Даниил остановил машину напротив входа в парк Искусств. Был понедельник, людей вокруг почти не наблюдалось, и Хвостов-младший смог сразу увидеть выходившую из такси Марину. В голове мутилось от выпитого, настроение было хуже некуда, и Даниил чуть не забыл на сиденье купленную по дороге царственную алую розу. Уже отойдя от машины навстречу Марине несколько шагов, вспомнил, вернулся, достал цветок и протянул подошедшей девушке.

– Привет, – сказала она, принимая розу. – Какая красивая…

– Как ты… Хотя что это я – ты гораздо красивее.

Марина улыбнулась:

– Что-то тебя, Даниил, на шаблонные комплименты потянуло. Пойдем, – она взяла его под руку, и они молча пошли по пустынной аллее.

– Ты давно не звонил, – сказала Марина. – Дела?

Хвостов-младший понял, что она не желает вспоминать об инциденте в кафе. Что ж, так будет легче.

– Марина, у меня к тебе очень серьезный разговор, – произнес он, понимая, что дороги назад для него нет. – Не хочу на ходу, давай присядем, вон там летнее кафе.

Они сели за легкий пластиковый столик под огромным зонтом. Сразу появился молодой парень-официант, застыл рядом вопросительным знаком. Даниил почувствовал, что без водки начать будет трудно.

– Марина, что ты будешь?

– Кофе и мартини, пожалуйста.

– А мне сто пятьдесят текилы и лимонный сок. Если нет текилы, то водки.

Говоря это, он следил за реакцией Марины. Девушка внешне ничем не выразила своего отношения к тому, что уже довольно нетрезвый ее бывший клиент перед серьезным разговором хочет выпить еще.

Официант принес заказ и исчез. Даниил залпом выпил половину водки и с места в карьер заявил:

– Как ты поняла, я знаю о твоих отношениях с моим отцом…

Он сделал паузу, ожидая какого-нибудь замечания со стороны Марины. Но та молчала, бесстрастно глядя на него зелеными кошачьими глазами.

«Вот, ведьма… Ладно…»

– И одновременно ты знаешь, что стала мне необходимой…

Девушка удивленно приподняла брови, но снова ничего не сказала.

– Тебе предстоит принять важное решение – выбрать между сыном и отцом…

– Даниил, решение я приняла давно, – все так же спокойно сказала Марина. – Гораздо раньше, чем познакомилась с тобой. Ты бы узнал об этом намного раньше, если бы не пренебрегал общением со своим отцом. Из этих отношений никто секрета не делал. Предвидя твои замечания, скажу, что, пока была жива твоя мама, между нами ничего не было.

– Возможно, тебе придется изменить свое решение, – сказал Даниил, допив водку.

– Что заставит меня это сделать? – поинтересовалась Марина, которую ситуация начинала беспокоить. Как профессиональному психологу, ей становилось ясно, что Даниил начинает терять над собой контроль. Но то, что она услышала, не лезло ни в какие рамки.

– Отца хотят убить. Я могу его спасти, если ты станешь моей.

Даниил замолчал, щелчком пальцев подозвал официанта и указал ему на пустой графинчик. Через полминуты он был заменен на полный.

Марина молчала, переваривая услышанное. То, что это не было пьяным бредом, она понимала. И то, что у Матвея много врагов, – тоже. Стоп. Кассета… Да нет, Даниил таким бы не стал заниматься. Не его тип поведения. Этот скорее напьется и сунет палец в пасть тигру (внучка Матвея взахлеб рассказывала о папиной храбрости), чем будет искать актера и снимать глупое кино…

– Кто хочет убить Матвея… Ивановича? – спросила она. Теперь спокойствие давалось ей гораздо труднее.

– Неважно кто. Важно, что я могу это предотвратить…

Даниил действительно в этот момент был уверен, что ему удастся уговорить Купцова не принимать к отцу крайних мер. О том, как он это сделает, Хвостов-младший не думал.

Марина прикрыла глаза. Ее профессиональная подготовка не давала прямого ответа на вопрос, как поступить в такой ситуации. Впрочем, можно попробовать способ, который иногда применяют для уговоров террористов, взявших заложников. Нужно успокоить взвинченного террориста, готового в любой момент спустить курок или выдернуть чеку гранаты, убедить его вступить в переговоры… После этого довольно часто бандит сам отпускает заложников. Заодно нужно вытянуть из сидевшего напротив «террориста» как можно больше информации. Тем более что он пьянеет на глазах. Но ни в коем случае нельзя давать окончательный ответ – ни положительный, ни отрицательный.

– Даниил, – тихо сказала Марина, используя интонации, которые применяют на сеансах гипноза. – Ты мне небезразличен. Но и твой отец тоже. Он любит меня…

– Он может без тебя обойтись, а я – нет, – безапелляционно заявил Даниил. – Ты единственная женщина на земле, которая может спасти меня…

– От чего? От кого?

– От меня самого… Вот видишь, даже стихами заговорил…

– Послушай, а тебе не кажется, что ты все усложняешь? Неужели на мне свет клином сошелся? У тебя же девушек знакомых – пруд пруди. Ты же красивый, видный, богатый молодой мужчина. У тебя есть выбор!

– У меня нет выбора.

Даниил замолчал и молчал довольно долго. Не зная, что сказать, Марина тихо произнесла:

– Даниил, от кого твоему отцу грозит опасность?

– Он сам знает от кого, – пробормотал сын. – Я смогу… снивелировать ситуацию.

– А если не сможешь?

– Смогу, – упрямо повторил Даниил. – Я скажу Купцову…

И тут он даже сквозь алкогольные пары понял, что проболтался. Марина же сделала вид, что ничего не слышала.

– Вот что, милый Даня, – сказала она задушевным голосом. – Давай мы с тобой так поступим. Я должна подумать. Пока я тебе не говорю «да». Но не говорю и «нет». Я думаю, что жизнь твоего отца и тебе самому не безразлична, правда?

– Знала бы ты… – пьяно протянул Даниил. – Он меня лишил будущего. И прошлого. Банзай!!! – вдруг заорал несостоявшийся самурай Хвостов-младший и, вскочив из-за стола, принялся громко и внятно читать по-японски какое-то хокку. Закончив, он опустился на место и мутным взглядом посмотрел на Марину, которая тоже вскочила, готовая бежать. Из-за стойки на них настороженно смотрел официант. Молодая пара, проходившая мимо, недоуменно переглянулась.

– Даниил… – позвала Марина.

– Поедем ко мне, – совсем уж упавшим голосом пробормотал тот. Видно, в чтении стиха он выплеснул всю оставшуюся энергию.

– Поедем. Я тебя отвезу, – Марина расплатилась и буквально потащила Даниила к машине. Впихнув его на заднее сиденье «вольво», она завела мотор и поехала в сторону Кутузовского проспекта. Дом, где живет Даниил, ей как-то показывал его отец.

…Хвостов-младший проснулся посреди ночи в машине, стоявшей во дворе его дома. Марины нигде не было.

* * *

Известный артист Василий Лаврентьев умер в ночь с воскресенья на понедельник. Его смерть не была неожиданностью для родственников – семидесятилетний актер, сыгравший на экране и на сцене десятки ролей, угасал от рака. И когда он испустил последний вздох в своей четырехкомнатной квартире на Новом Арбате, окруженный детьми и внуками, врач «скорой помощи», вызванной к остывающему телу, разрешил не везти его в морг, а все необходимые мероприятия выполнить на месте.

Подписав заключение о смерти и выйдя из квартиры, он тут же набрал номер телефона…

Доктор не знал, что, едва он вышел из машины и отправился свидетельствовать смерть, то же самое сделал и водитель его машины, знавший, к кому и по какому поводу они едут. Только номер телефона был другим…

Утром в квартиру, где родственники оплакивали покойного, позвонил молодой человек, представившийся работником похоронного бюро «Реквием». Старший сын Лаврентьева, который только что собрался звонить в уже выбранное бюро (смерти актера ждали со дня на день), удивился.

– А вы откуда знаете?

– Это наша работа, – скромно произнес молодой человек и протянул прейскурант. – Это наши расценки. Поверьте, они ниже, чем у других.

Сын покойного актера принялся знакомиться с расценками, а в это время его сестра впустила в комнату женщину, которая сразу же затарахтела:

– Примите наши соболезнования. Наше бюро похоронных услуг «Харон»…

– Простите, но у нас уже… – начал сын Лаврентьева.

– Гоните его в шею! – вытаращила глаза женщина. – У них расценки, как у бандитов!..

Короче говоря, скандал вышел приличный. А точнее, неприличный, тем более что в самый его разгар в квартиру каким-то образом проник корреспондент «Московского комсомольца», который тоже решил опередить коллег и дать репортаж в ближайший номер газеты. Пользуясь тем, что агенты похоронных бюро схватились чуть ли не врукопашную, а родственники актера (слава богу, что тело лежало в другой комнате) безуспешно пытаются выдворить обоих из квартиры, журналист успел сделать несколько фотоснимков и записать часть «дискуссии» на диктофон. После чего, уже совершенно обнаглев, проскользнул в спальню и сфотографировал лежавшее на кровати уже обмытое и обряженное тело знаменитого артиста. Оставалось только положить его в гроб и попрощаться, но, кто предоставит гроб и организует прощание, было неясно.

На следующий день в «МК» появился сенсационный репортаж о том, как возле еще не остывшего тела народного артиста чуть не подрались агенты двух похоронных бюро. К статье был подверстан комментарий начальника управления ритуальных услуг Матвея Ивановича Хвостова, в котором он открытым текстом заявлял, что кое-кто не желает ничего реформировать в работе этого сектора, потому что «кое-кому» это совершенно невыгодно. Также г-н Хвостов говорил о том, что им был разработан соответствующий проект и не по его вине воз, как говорится, и ныне там. Материал заканчивался информацией о том, что за организацию похорон взялась комиссия Союза кинематографистов…

Купцов только скрипнул зубами, прочитав этот репортаж и комментарий своего подчиненного, который стремительно выходил из подчинения. Ему не хватало еще только одной крохотной зацепочки, чтобы отдать приказ о физическом устранении «борца за кладбищенскую справедливость».