Текст книги "Му-му. Заброшенная могила"

– Ладно, что делать будем? – спросила она, борясь с желанием последовать примеру Купцова и выпить.

– А что делать? Ничего не делать. Поеду на работу, буду бумаги подписывать… Наверное, как говорили незабвенные Ильф и Петров, в этом-то и есть великая сермяжная правда…

Глава 20

– Через час у меня, – коротко приказал Купцов, дал отбой и бросил трубку на диван.

На том конце виртуального провода с трубкой обошлись куда более жестоко. Ее разбили кулаком.

– Будь ты проклят, скотина. Будь ты проклят…

Даниил сел в машину и с таким чувством, словно нажимает на рычаг гильотины, которая через мгновение упадет ему на шею, выжал акселератор.

«Еду, как на казнь, – подумал Даниил, входя в здание мэрии. – Что же он еще придумал? Едри его мать, я и нажраться не успел… Легче было бы…»

В комнате отдыха Купцова, который встретил его в кабинете, приглашающе махнул рукой и скрылся за незаметной дверью в задней стене, слева от портрета президента, Даниил получил то, чего так хотел, – стакан коньяка. Сам хозяин тоже был изрядно навеселе; глаза блестели, но не только следы опьянения увидел в них Даниил – было в глазах покровителя что-то такое, что не поддавалось анализу.

«Колоться он стал, что ли? – в недоумении подумал Даниил, который видел такие глаза разве что у знакомых наркоманов. – Хотя не похоже… Не такой человек…»

Купцов развалился на кожаном диване, держа в руке хрустальный бокал, до краев наполненный французским коньяком, стоимость бутылки которого превышала двухмесячную зарплату его секретарши. Второй такой же бокал он протянул Даниилу, указав ему на кресло напротив дивана. Начинать деловой разговор он не спешил.

Наконец Купцов произнес:

– Твой гребаный предок про…л мне все мозги. Все остальное, впрочем, он про…л мне тоже.

– При чем тут я? – спросил Даниил, поставив опустошенный бокал на стол.

– При том, что он тебя родил. Авраам родил Якова… Или как там? А твой папочка… Я не знаю, что там было, у вас на даче, но погиб мой ближайший помощник…

– Якова родил Исаак… Так, значит, ты хотел его…

– Хотел. Кто-то перешел мне дорогу. А я не люблю, когда мне переходят дорогу.

– Так что ж ты от меня хочешь? Чтобы я родного отца на тот свет отправил? Так Бог не простит.

– Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься, – с видом проповедника поднял вверх палец Купцов. – А ты что, мало отцов на тот свет отправил, страховщик хренов? Тех, кто детям мешал…

– Это чужие отцы. И отвечать за них их детям.

– Ну-ну-ну… Ты же такой знаток Священного Писания, знаешь даже, кто там кого породил… И что, ищешь оправдание крови? – Купцов усмехнулся какой-то сатанинской усмешкой и налил еще коньяка. – Так в Писании не найдешь ты такого оправдания. Я, правда, не помню, кто там кого родил: Озия Иоафама или Иоафам Озию. Но я четко помню, что тот, кто породил смерть, сам обречен на смерть. Имеется в виду не обычная смерть, с которой мы каждый день встречаемся и даже в известной степени ее не боимся, ибо привыкли, а та самая пресловутая вечная смерть, от которой никакое покаяние не спасет.

– Гореть в аду? Так мы в соседних котлах…

– Возможно, – перебил Даниила Купцов. – Только я к этому готов, а ты – нет.

– Ты… Готов к аду? – не поверил своим ушам Даниил.

– Как пионер. Всегда готов, – заместитель мэра поднял руку в пионерском салюте и запел: – Взвейтесь кострами, синие ночи, мы пионеры, дети рабочих…

Никогда еще Даниил не видел Купцова таким вдохновенным. «Плавно» перейдя от Библии к советской пионерии, единственному «ребенку» жены Ленина Надежды Константиновны Крупской, он допел до конца пионерский гимн, выпил коньяка и стал таким просветленным, что Даниилу захотелось прямо сейчас вызвать санитаров.

Купцов же не спешил переходить к делу. То, что он вызвал Даниила не для того, чтобы просто потрепаться, было очевидно. Но то, что сказал Руслан Альфонсович, стало для Хвостова-младшего еще одним доказательством того, что у его покровителя не все в порядке с головой.

– Знаешь, сын врага моего, я хотел бы снять кино о моей жизни. Сериал на три сотни серий. Не оторваться было бы. Поверишь?

Даниил кивнул.

– А ты бы хотел, само собой, выступить в роли героя-любовника… – сказал он. – И без дублирующих тебя каскадеров…

– Актерам на роли героев-любовников не положено каскадеров, – назидательно произнес Купцов. И внезапно добавил: – Я проклят. И ты проклят. Арифметику помнишь? Два плюс два… И не вздумай меня матом крыть – бесполезно…

– Чего ты хочешь? – насторожился Даниил.

– Мира. И войны.

– Так мира или войны?

– Смотря что ты предложишь…

– «И ваши боги все предложат вам…»

– «И если б мне хоть раз набраться сил…» Я тоже продвинутый меломан. Мне придется… Последний способ. «Не признаете вы мое родство»… Он признает. Твой отец признает. Это единственное его слабое место. Твоя дочь. Его внучка. Это – единственное, что его может остановить.

– Ты с ума сошел?

– Я с ума сошел.

Купцов вздернул ноги на столик. Подошвы его туфель оказались едва ли не под носом у Даниила, рядом с пустой бутылкой французского коньяка.

– Ты все равно что гусенок без стаи. Где твоя стая, Даниил? Кто твои друзья? Не было их у тебя. Ты в детстве умные книжки читал, а что до «роскоши человеческого общения…», тебе это все было по хрен.

– А тебе?

– Мне – нет. У меня, правда, был единственный друг и есть… Единственный… И будет. До конца.

Даниил понял, что речь идет о той женщине из Администрации Президента, которая, по слухам, знала Купцова чуть ли не с детства.

– А все остальные – враги либо подельники… Так? – уточнил он.

– А пусть бы и так. Тебе-то какая разница? Ты ж мне не сват, не брат, не кум…

– Пошел ты к черту, Руслан Альфонсович, – тихо сказал Даниил и налил себе стакан коньяка из второй бутылки, стоявшей на расстоянии ладони от подошв туфель так и не снявшего ног со стола Купцова… – Я и себе-то дальний родственник…

Купцов три раза хлопнул в ладоши.

– Великолепно, Даниил… Значит, ты должен понять…

– Когда-то меня учили быть человеком…

– Плохо учили, – Купцов встал, подошел к встроенному в стене шкафу и достал уже третью бутылку коньяка. – Очень тебя хреново учили, Даниил… Матвеевич. Именно поэтому ты не можешь понять простой истины: если ты не поможешь украсть собственную дочку, ее заберут другие. Если ты не дурак и любишь девочку, то сделаешь все сам. Во избежание неприятных последствий.

– А папаша-то мой крепким орешком оказался, не так ли? – прищурился Даниил.

– До героя Брюса Уиллиса он не дотягивает, – поморщился Купцов, разливая коньяк. – И вообще, у меня мало времени. Соглашаешься – операцию проведешь сам, нет – так свято место пусто не бывает.

– Я согласен, – сказал Даниил Хвостов, опрокинул в рот полный стакан коньяка и про себя проклял все, что было святого на этом свете.

В детстве Даниил читал о страхе птицы, которую после неволи выпускают из окна. Открывшийся мир кажется ей жутко громадным и полным угроз. Она рвется назад – в комнату, в привычную клетку. Так же он чувствовал себя, выйдя из мэрии на улицу. Садиться за руль в таком состоянии значило как минимум поиметь проблемы с ГИБДД и как максимум бездарно погибнуть в дорожной катастрофе, чему Даниил был бы весьма рад. Но тогда… Катька… Милая маленькая Катька, единственный на земле человечек, которого он любил…

Почему-то сейчас он вспомнил, как они с Аллой, когда еще жили вместе, купили трехлетней малышке аквариум. Тогда они еще совершенно не понимали, что аквариумные рыбы – это не просто развлечение, а большая работа. И когда на глазах у Кати начали умирать рыбки… Петушок и скалярия умерли от холода, молинезия – от грибка, улитка – неизвестно от чего… Взамен погибшим рыбкам сразу же покупались другие. Катька тогда ничего не заметила. Зато родители заметили. И именно тогда прошла между ними черта: Даниил воспринимал гибель рыбок как что-то само собой разумеющееся – ну, умерли и умерли… Алла же плакала, не понимая, как ее муж может быть таким черствым…

Так же произошло и с котенком, которого Катя подобрала во дворе дома и заставила родителей его принять. Котенок был черным, с белой грудкой и белыми лапками. Кто-то из пришедших к Хвостовым гостей, не заметив малыша, перебил ему дверью позвоночник… Котенок плакал от боли, и крохотная Катя, не понимая, что случилось, ласкала умирающего зверька, пыталась накормить его самым вкусным, что было в доме… Котенок умер, и Даниил вынужден был отвезти его в лес и похоронить под сосной… А вскоре после этого у них с Аллой произошел такой разлад, что никакой принесенный котенок не мог уже наладить отношения… А Катя, как на это ни рассчитывали отец и мать, не забыла ни про аквариум, ни про котенка.

Дед про это все знал. Слишком занятый для того, чтобы уделять внучке много времени, он только и смог сделать, что купить и подарить Кате огромный подарочный альбом, посвященный аквариумным рыбкам, после чего в их доме появился тоже купленный дедом огромный столитровый аквариум, в котором рыбки чувствовали себя как у Христа за пазухой и больше не умирали. После истории с котенком – тогда Даниил уже не жил с ними – дед предложил Кате купить ей на выставке великолепную породистую кошечку… Но Катя отказалась. Она уже понимала, что в неблагополучном доме зверюшкам не может быть места. Хватило бы места ей самой, девчонке, которую любили и отец, и мать, и дед, но которая, по большому счету, была лишь напоминанием о любви, но не ее подтверждением.

Самым главным зверем в ее жизни был именно дед – и игрушкой, и защитником, и покровителем… Отец, которого Катя тоже любила, оставался для нее просто Большим Человеком из какого-то внешнего мира. Мама же была просто мамой, без условий и обстоятельств. Те мужчины, которые изредка приходили к ним в гости и, может быть, даже оставались ночевать, были просто мамиными друзьями, такими же, как и ее собственные друзья и будущие одноклассники Витя и Миша.

Сентябрь этого года для Кати стал месяцем вхождения в новую жизнь. И первый же день месяца, первый ее школьный день, ознаменовался потасовкой между ее друзьями: учительница посадила ее с Витей, а Миша разревелся и бросился в драку, крича, что они будут сидеть втроем. Оба пацана были детьми довольно известных и богатых людей, да и школа, куда зачислили всех троих, считалась элитной, поэтому учительница не удивилась и… велела бросить монетку: по жребию сидеть с Катей все-таки выпало Вите.

Миша выбежал из класса и побежал домой… Мать, которая через пару часов привела его обратно в школу, улыбалась: она знала, что ее шестилетний сын любит Катю так, как может детсадовский пацан любить свою ровесницу. Но ведь и Витя любил ее так же сильно… Поэтому – такое в этой школе было возможно – на деньги Катиной мамы, которую щедро снабжал отец, к тому времени уже давно с ними не живший, – быстро изготовили парту на троих… и усадили за нее Катю, которая сидела посредине, Витю и Мишу. К удивлению учительницы, эта троица стала самой дисциплинированной компанией в классе.

С первого дня мальчишки взялись провожать подружку до дома, благо все жили недалеко от школы, и встречать их на родительских «мерседесах» и «СААБах» надобности не было. Поэтому и Алла, и родители пацанов – молодые бизнесмены – не беспокоились за своих потомков.

Тем не менее малыши не удивились, увидев у ворот школы серебристый «вольво», за рулем которого сидел Катин отец.

– А не поехать ли нам мороженого покушать? – с улыбкой осведомился Даниил.

Дети переглянулись.

– Даниил Матвеевич, а можно позвонить маме? – спросил Витя, доставая из кармана мобильник.

– Конечно, Виктор, – кивнул Даниил. – Зачем ты спрашиваешь? Скажи, что мы скоро приедем…

На следующем перекрестке под неработающим светофором стоял регулировщик в форме ГИБДД. Он поднял жезл перед машиной Даниила и указал на обочину. Хвостов затормозил и свернул к тротуару, доставая документы.

Инспектор подошел вплотную, наклонился, отдал, как полагается, честь и брызнул чем-то из баллончика в открытое окно кабины. Взрослый и трое малышей мгновенно заснули, даже не поняв, что произошло.

– Что случилось? – спросил капитан милиции, видимо главный в подъехавшей бригаде, вызванной Аллой Хвостовой.

– Даниил мне по телефону сказал, что везет детей в кафе, – плача, прошептала Алла. – Я видела машину… Ее милиционер остановил. И тут кто-то подъехал на микроавтобусе, Катьку посадили туда и увезли. Она была… как мертвая. Я закричала… Люди от меня шарахнулись…

– А куда делся этот милиционер?

– В машину моего бывшего мужа сел… За руль. Даниила отпихнул… Я не успела… Я только подбежала, а он…

– Уехал? И что, вы его лица не запомнили?

– Нет…

«Вольво» Хвостова нашли за Кольцевой дорогой. Двое парнишек и Даниил все еще спали, отравленные каким-то газом. Их доставили в больницу имени Склифосовского и спустя несколько часов сообщили родителям пацанов, Матвею Ивановичу и Алле, что их жизни ничего не угрожает.

Показания очнувшихся друзей похищенной девочки сводились к тому, что к школе подъехал папа их одноклассницы, которого они прекрасно знали, и увез их в кафе есть мороженое. А потом какой-то милиционер остановил их на перекрестке… Больше они ничего не помнили…

* * *

…Катя проснулась в мягкой и теплой постели. На огромной кровати рядом с ней лежал незнакомый ей огромный плюшевый тигр, около кровати стоял столик, уставленный всякими вкусными вещами. Девочка совершенно не помнила, что было после того, как машину ее папы остановил какой-то дядька в милицейской форме, и, подойдя к машине, просунул руку в открытое окно. Побаливала голова, в комнате стоял странный запах, но все, в общем-то, было в порядке вещей… Кроме того, что ее никто не будил вставать в школу.

– Мама! – позвала девочка.

Открылась дверь, и в комнату вошла какая-то толстая симпатичная тетка, одетая в махровый халат.

– Проснулась, малышка? – улыбнувшись, спросила она – Меня зовут тетя Ира. Ничего не бойся. В школу тебе сегодня идти не нужно…

– А я хочу!! – вскрикнула Катя, вскакивая с постели. – Где мама?

– Мама за тобой придет, – сказала тетка. – А я тебя попрошу успокоиться, Катенька. Ты сможешь поговорить с папой…

– Меня похитили, да? – внезапно спросила девочка. – Папа богатый, а дед…

Толстая женщина расхохоталась.

– Где твой дед работает, я знаю. Катя, это дела взрослых. Понимаешь?

– Понимаю. А где папа?

– Ты, по-моему, хотела мороженого? Получи…

«Получи, фашист, гранату», – вспомнила Катя однажды услышанную от отца фразу. И сказала:

– Я вам не верю.

– А если я сейчас позвоню папе и он тебе сам скажет…

– Звоните…

Тетка набрала номер и протянула трубку Кате.

– Папа, это ты?

– Я, Катя. Прошу тебя, Котенок, во всем слушайся тетю Иру.

– А ты скоро за мной приедешь?

– Скоро, родная моя. Целую тебя. Только никогда не говори никому, что с тобой была тетя Ира…

– Я никому не скажу, – заверила девочка. – Только ты меня быстрей забери отсюда. Я хочу к маме!

– Потерпи, Катенька. Скоро…

Вспотевший Даниил положил трубку.

– Ну? – Голос Купцова был сух, как песок в пустыне. – Ты сделал то, что нужно?

– Сделал… Теперь твоя очередь. Звони отцу!

– Своему отцу ты будешь звонить сам. Скажешь, что я ему назначаю встречу завтра в семь вечера в Измайловском парке, на Лебедянском пруду. Там, где из него речушка вытекает. И смотри мне, никакой самодеятельности, понял? Чтоб ты знал: ему и другие будут звонить. Угрожать, понимаешь, будут. Тебе угрожать. И шантажировать. Тебя. Так, чтобы он на нас с тобой не думал… Хотя разведчик, мать его, все равно подумает. Значит, так: просто звони и скажи, что я назначаю встречу. Вот и все.

– Нет, не все. При чем тут я? Откуда ты меня знаешь?

– Дурак… Я же в мэрии и страховой бизнес курирую, а ты в Москве видный страховщик. Скажешь, что я узнал о похищении, соболезную и хочу с твоим отцом помириться. Во! Умный я, правда?

– Ты сумасшедший, – сказал Даниил. Он даже не представлял, насколько был близок к истине.

– Повторяю для особо тупых: твою дочь похитили, шантажируя тебя, а не его. Я же готов помочь малышку вернуть, если он пойдет на некоторые уступки мне.

Даниил считал, что умирал уже два раза.

Первый – когда купил «японский» клинок за неправедные деньги. Он почувствовал это сразу после выхода из магазина.

Второй – когда согласился на предложение отца возглавить страховую фирму. Правда, это он понял уже потом, когда распорядился убрать первого старика.

Ныне настал третий и последний раз. Зомби – непогребенный труп – больше не должен переступать дорогу живым.

Перед тем как набрать номер отца, он выжрал стакан водки и достал из шкафа диск Владимира Высоцкого.

«Средь оплывших свечей и вечерних молитв…» – раздался из динамика неповторимый голос барда…

Даниил вытащил из того же шкафа витую свечу и зажег ее, вставив в антикварный серебряный канделябр.

По иронии судьбы этот огромный канделябр, стоявший, вероятно, много лет назад на столе какого-то судьи, изображал богиню правосудия Фемиду, только из чаш весов, призванных взвешивать прегрешения против Закона и вину подсудимого, вырастали по три штырька, на которые следовало надевать свечи. Седьмой штырек торчал из навершия меча, который богиня держала в правой руке. Канделябр достался Даниилу в качестве взятки от одного из клиентов.

«Разберись, кто ты, трус иль избранник судьбы… – пел Владимир Семенович. – И изведай на вкус настоящей борьбы…»

«Да будь я проклят…» – прошептал про себя Даниил. И случайно нажал на другую кнопку. Из динамика донеслось: «И в этом бою как из крана вино, и я пьяный убит под звездою давно…»

Даниил схватился за грудь и побежал в ванную. Его тошнило.

Первый раз за много лет его тошнило.

Даниила рвало так, как в семнадцать лет, когда он первый раз в жизни, на выпускном вечере в школе, нажрался дешевого кубинского рома.

Чтобы жить, человек должен любить. Даниил с самого детства знал это, воспринимал как истину, впитал в свое сознание… Он любил свою дочь, но предал ее. Он знал, что за это должен ответить. В первую очередь перед самим собой.

Но преступление нужно было довести до конца. Таков закон.

– Отец? Ты уже знаешь?

– Да, сынок. Алла звонила. Сразу, как все произошло. Как ты себя чувствуешь, Данька? Эта отрава…

Даниил молча завыл.

– Никак не чувствую, – ответил он настолько мертвым голосом, что сам испугался.

– Я к тебе приеду сейчас… – донесся до него голос отца.

– Не надо, папа… Прошу тебя… Съезди лучше к Алле. Я никого не могу видеть.

Матвей Иванович помолчал минуту, потом сказал:

– С Катей ничего плохого не случится. Я чувствую.

– Я знаю… С ней ничего не может случиться по определению. Она все равно попадет в рай. Случится с нами.

– Что ты несешь?

– Отец, мне звонил Купцов, приносил соболезнования. Он хочет с тобой помириться… – И, пробивая словами тяжелое молчание в телефонной трубке, добавил: – Он хочет с тобой встретиться. Завтра, в Измайлово, на пруду-

– Значит, все-таки это он… – после минутного молчания произнес Хвостов.

– Нет, отец, это не он. Он бы не стал так… со мной. Не забывай, что я с ним тоже работаю.

– Я знаю, Даниил. Тебе звонили?

«Вот так… Уже не «Данька», как в детстве. Что же ты знаешь, папа?..»

– Пока нет… Это не он, отец, это другие… – повторил Даниил, с трудом сдержавшись, чтобы не добавить: «Это я».

– Хорошо, я там буду, – сказал Матвей Иванович. – Держись, сынок.

Ему позвонили поздно вечером, через час после разговора с сыном. Вежливый мужской голос, попросивший к телефону Матвея Ивановича Хвостова, произнес:

– Ваша внучка у нас. Даниил Матвеевич задолжал нам некоторую сумму…

– Какую? – спросил бывший разведчик.

– Сопоставимую с ценой жизни девочки.

– Подробнее…

– Это, в общем-то, не ваша бухгалтерия, – холодно произнес голос в трубке. – Даниил Матвеевич не желает с нами сотрудничать, будто бы ему не дорога дочь. Зато, может быть, вы решите спасти внучку? Правда, это дорого стоит…

– Сколько?

– Много. Он должен нам два миллиона долларов.

– Не смешите меня, он за всю жизнь столько не заработал, – сказал Матвей Иванович.

– Поверьте, он заработал гораздо больше.

– Хорошо. Что от меня требуется? Вы же сами понимаете, таких денег у меня нет и быть не может.

– Это не наши проблемы, – сухо сказал мужчина. – Девочка чувствует себя хорошо. За это не беспокойтесь. Пока не беспокойтесь, – подчеркнул он. – А завтра в это же время мы вам позвоним…

Номер, с которого звонили Хвостову, не удалось определить ни одной из спецслужб, поднятых на ноги Матвеем Ивановичем и Мариной. Бывший разведчик, конечно, сразу же задействовал старые связи в ГРУ и ФСБ, где до сих пор в немалых чинах служили его однополчане, а Марина позвонила Дорогину и дословно передала ему содержание обоих разговоров – отца с сыном и его же с похитителями.

– Сергей Андреевич, тут что-то не так, – заявила она.

– Сам вижу, – коротко ответил Дорогин. – Не могли бы вы завтра с утра встретиться с Даниилом Матвеевичем? Понимаете зачем?

– Понимаю, – со вздохом ответила Марина. – Я с ним встречусь. Завтра утром.

Утром в четверг Марина проснулась рано, встала, накинула на ночную рубашку халат, посмотрела в окно и увидела за стеклом дома серое незавидное утро. Матвей, до рассвета дежуривший на телефоне, спал. Марина сходила в душ, долго стояла под жесткой струей едва теплой воды, вытерлась махровым полотенцем, набросила халат, на кухне сварила кофе и позвонила Даниилу.

– Привет. Это я.

– Я понял, – ответил Даниил голосом человека, который ждал этого звонка.

– Прости, что я тебя так в тот раз бросила…

– Да ну, что ты… Я же напился до беспамятства. Что ты должна была со мною делать? Таскать на себе? Марина, прости меня.

– Перестань. Ты хочешь, чтобы я приехала?

– Утешать?

– А ты против?

– Конечно нет. Приезжай ко мне домой. Я сегодня на работу не иду. Жду звонков… От этих…

– Жди, я через час приеду.

В десять утра Марина Куницына попросила водителя такси остановиться у знакомого ей дома Даниила.

Он встретил ее на пороге квартиры, одетый в свой любимый шелковый халат.

– Мой отец двинулся последнее время на своем кладбищенском деле, – сказал Даниил. – У меня такое чувство, что я живу среди могил. Он все время только о них и говорит. Даже про Катьку и то… как-то мало… Впрочем, я знаю, что с ней ничего не случится. Но он-то откуда знает? Спокоен, как слон…

Даниил даже не понял, что проговорился.

Марина закрыла глаза и процитировала:

– «Помнишь, как мы с тобой прыгали ночью по надгробьям, а из леса с моноклем в глазу вышел призрак заблудившегося немецкого офицера и грустно спросил, как дойти до Франкфурта, чтобы успеть на книжную ярмарку?»

– Я не смогу больше так жить, Маринка, – сказал Даниил. – Они меня со всех сторон…

– А кого-нибудь из нас со всех сторон не… делали?

– Тебя – явно нет…

– Меня – нет.

– Почему?

– Потому, что я знаю, из-за чего меня так можно делать. И этого не допускаю. И твой отец тоже.

Даниил стал вдруг такой беспомощный и жалкий, что Марине захотелось дать ему копеечку.

– Не стоит уповать на сильных мира сего, Даня, – сказала она. – Они никогда не сделают счастливыми ни тебя, ни себя. Они просто отработают свою гнусную должность, отоспят на своих шелковых простынях, а потом уйдут, и памятью о них станут лишь черные вонючие шпалы дорог, которые они, впрочем, так и не смогли пройти.