Текст книги "Му-му. Заброшенная могила"

Глава 6

– Сергей Андреевич, я сделал, что вы просили, – заглянул в кабинет к Дорогину Леонтьев.

Директор сыскного агентства, который в это время заканчивал говорить по телефону, приглашающе махнул рукой.

Заместитель уселся на стул и положил на приставной столик тонкую папку с несколькими листами бумаги.

– По кладбищам и ритуальным услугам вообще… картина вырисовывается неприглядная. Кругом криминал.

– Ладно, оставь, я посмотрю, – сказал Дорогин. – По руководителям кладбищенским есть что-нибудь?

– Есть. Непосредственно руководит всеми ритуальными услугами некто Хвостов Матвей Иванович. Недавно назначен. Бывший десантник, служил в разведке, долго был в Афганистане, ранен, потом работал в префектуре Северо-Западного округа. Судя по всему, человек честный. Мы неделю к нему присматривались, собирали информацию. Короче говоря, по отзывам, он прямой, как шпага. И такой же опасный. Был, во всяком случае. Один мой знакомый служил с ним в Афгане. Далее, курирует кладбищенский бизнес заместитель мэра Купцов Руслан Альфонсович. На этом «герое» клейма ставить негде. Как до сих пор не сел – непонятно. Скорее всего, где-то имеет очень волосатую лапу, в правительстве, а то и в Администрации Президента. На него никогда не заводилось ни одного дела, его никто не проверял, но у коллег из Конторы на него чемодан компромата. Видимо, этот Купцов принадлежит к тому кругу, членов которого трогать запрещается. Может, он сам на кого-то из очень больших людей имеет компромат…

– Так чем он занимается, этот Купцов? – спросил Дорогин. – Я имею в виду, не у себя в кабинете…

– «Крышу» делает.

– Это понятно. Кого же он «крышует»? По-моему, мы с ним никогда не сталкивались… Или сталкивались?

– Было однажды. Помнишь, Сергей Андреевич, «наезд» на бизнесмена Селиверстова? Ну, того, кто, кстати, венки и могильные памятники производит?

– Фирма «Память»? Как же, помню…

– Так вот, этот Селиверстов отказался платить некому большому чиновнику, и тот на него банду скинхедов натравил. Типа этот «изменник родины» дает работу «чернозадым эмигрантам». Скинов мы тогда прижали, а вот откуда ноги растут, так и не докопались. Я потом узнал, что Купцов «держит» весь кладбищенский бизнес. Это как в книжке про Таню Гроттер, ее сейчас Славка читает, так я заглянул, чего, мол, он так хохочет. Там одна девочка другой письмо пишет. Я даже выписку сделал.

Леонтьев достал из папки лист и прочитал, отодвинув бумагу подальше от глаз:

– «Живу у родителей, они с меня пылинки сдувают. Папашка сильно продвинулся: распределяет участки на кладбище. Оградки, скамеечки, обелиски, венки – все тоже идет через нашу контору. Хочешь работать – плати. Не хочешь – твои оградки нарушают эстетику кладбища, а венки создают пожарную опасность, так что вали отсюда». Вот примерно таким макаром. Только все гораздо жестче.

– Черт бы его побрал, – выругался Дорогин. – На костях бизнес делает… Ладно, прижмем со временем. Что по цыганскому барону?

– Пока ничего нового. За домом следим, дали сведения нашим друзьям из органов, они просили пока самостоятельно поработать.

– Хорошо. Работаем дальше.

В то самое время, когда в сыскном агентстве «Ольга» перемывали косточки заместителю мэра Москвы Купцову, этот самый Купцов преспокойно сидел в летнем кафе на Арбате в обществе Даниила Хвостова. У них тоже происходила своего рода планерка, где подчиненный отчитывался перед начальником о своих успехах.

Даниил явился на встречу в строгом костюме с галстуком, Купцов же щеголял в белых полотняных штанах и такой же рубашке.

– Я, понимаешь ли, в отпуске, – сообщил он Даниилу, который с некоторым удивлением оглядел своего «благодетеля». – Послезавтра улетаю в Индию, хочу на храм Каджурахо полюбоваться.

Хвостов-младший ухмыльнулся. В этом известном на весь мир древнем храме действительно было на что полюбоваться – многие тысячи вырезанных их камня человеческих (и не только) фигурок занимались сексом во всех его формах и проявлениях. В том числе, на взгляд европейца, и весьма странных. Например, представить себе ослицу в качестве сексуального партнера Даниил не мог. А какой-нибудь индус, судя по храмовой скульптуре, не видел в этом ничего экстраординарного. Хотя бы потому, вероятно, что ослы в Москве не водятся, а на полуострове Индостан их столько, сколько у нас бродячих котов.

– Значит, Камасутру поедете изучать? – полюбопытствовал Даниил. – Приятная, надо сказать, штука.

– Тебе-то откуда знать? – подколол его Купцов. – Жена ушла, секретаршу, насколько я знаю, ты прогнал…

– Дурой оказалась. Непроходимой, – вставил Даниил.

– Дур тоже трахать можно. Да и вообще, мне изучать что-то в этом плане не нужно. Хоть я и старый пень в сравнении с тобой.

– Ну, не прибедняйтесь…

– Да у тебя на лице эта мысль написана. А любви ведь все возрасты покорны. Твой папаша, например. Раненый-контуженый, никому, как говорится, не нуженный, а туда же…

Даниил вздрогнул. Это не ускользнуло от Купцова, который внимательно наблюдал за реакцией своего визави.

– А ты что, не знал?

– Я бы не хотел продолжать разговор на эту тему, – сквозь зубы пробормотал Даниил. – И вообще…

– Ну, вообще так вообще. Ладно, хватит про баб. Как сказал классик, о бабах не надо говорить, как о покойниках – или хорошо, или ничего; наоборот, о них только или плохо, или ничего. Согласен?

Даниил смотрел в сторону. То, что Купцов знал о некоторых сторонах личной жизни его отца, неприятно поразило его. Он решил сменить тему и подозвал официанта.

– Текила есть? Двести граммов и лимон. – Он вопросительно посмотрел на Купцова.

Тот хмыкнул:

– На такой жаре водку жрать? Извращенец… Мне пива холодненького.

Официант отправился выполнять заказ.

– На ваш счет в Швейцарии я перечислил пятьсот тысяч долларов, – сказал Даниил, доставая из дорогого кожаного портфеля файл с документами. – Все, как договаривались.

Купцов медленно поставил на стол запотевший бокал с пивом.

– А ты не ошибся, Даниил? – спросил он голосом, напоминавшим кладбищенскую речь чиновника на похоронах его бывшего начальника. – Мы не так договаривались…

– То есть? – не понял Даниил. – Полмиллиона…

– Да, но в какой валюте?!

Хвостов нервно поерзал на пластиковом стуле.

– По-моему, о долларах шла речь…

– О евро, Даниил, о евро. Пятьсот тысяч евро. У меня еще склероза нет.

Хвостов понял, что спорить и что-то доказывать бессмысленно.

– Хорошо. Я перечислю разницу.

– Вот и хорошо. Тогда это маленькое недоразумение мы забудем. – Он отпил пива из высокого фирменного бокала. – Как твои страховые дела? Многих застраховал от укусов летающих крокодилов?

– Сейчас больше страхуются от похищения инопланетянами, – принял его тон Даниил, довольный, что неудачная попытка надуть «благодетеля» не вылезла боком. – Короче говоря, на бизнес не жалуюсь. А как ваши могильные делишки? Покойнички не досаждают?

– Лежат, болезные… Кстати, анекдот есть сразу про мои дела и про твои. Приходит баба в страховую компанию: «Мой муж застраховался в вашей страховой компании от смерти на пожаре и вчера умер… Вы выплатите страховку?» – «А он умер на пожаре?» – «Нет, он отравился… Но я собираюсь его кремировать…»

Даниил усмехнулся.

– Я бы, конечно, выплатил ей страховку…

– Но по своей схеме, не так ли?

– Естественно… Кстати, неплохая идея. Справочку от врача… От МЧС… И все в ажуре!

– Вот, елки-палки, – поднял брови Купцов. – Правильно говорят, что в каждой шутке есть доля… шутки. Дерзай. Да, а что с твоим папашей? Он ведь не успокаивается… К епископу одному ходил, который за кладбища отвечает в Патриархии. Глядишь, скоро круглые столы начнет собирать с участием попов, ксендзов, мулл и раввинов.

– И генералов, если на то пошло.

– И генералов, ты прав. Вставляет твой предок мне палки в колеса. И ведь не уберешь его никак – креатура самого мэра. Ты уж извини, что я так про твоего папашу, но достал он меня капитально. Людей моих потихоньку убирает…

– Руслан Альфонсович, с отцом у меня натянутые отношения. Только одно могу сказать – есть очень мало способов как-то повлиять на него. Он ни Бога, ни черта не боится, это во-первых, а во-вторых, за свои дурацкие принципы готов отдать жизнь.

Купцов покачал головой.

– И как только таких людей земля носит? Вот, говорят, что эта самая земля на таких держится. Так и отправлялись бы под землю… Так нет же, ходят и жить мешают… Знаю я, Даниил, что батька тебе самому, мягко скажем, крылышки подрезать может. Если, конечно, узнает, чем ты на самом деле в своей страховой конторе занимаешься…

– Убьет, – сказал Даниил и залпом допил текилу. – А может, и в прокуратуру сдаст. С него станется.

– И позора не побоится?

– Если побоится, то убьет. «Я тебя породил, я тебя и убью».

– Тарас Бульба хренов…

– Хуже, Руслан Альфонсович. Тарас Бульба хоть сам жил, как хотел. У него один принцип в жизни был, а у моего батьки вся жизнь – один принцип.

– Ох ты, сам придумал? – спросил удивленно Купцов.

– Да не помню… Может, и вычитал где-то. И вообще, если бы он на меня эту гребаную фирму не повесил, все было бы по-другому.

– Что «по-другому»? – прищурился Купцов. – Детишек в школе Гоголя заставлял бы читать? А эти детишки, повзрослев, смеялись бы и говорили, что за любовь и Родину не жалко продать. Потому что превыше всего – любовь.

– А другие умные детишки с ними бы соглашались, но добавляли: «к Родине». Любовь к Родине… Блин, ну не к бабе же, действительно, а, Руслан Альфонсович?

Купцов фыркнул:

– Уел, капитально уел! Молодцом. Я тоже книжки в детстве читал. Правильные книжки. Про Павлика Морозова и Зою Космодемьянскую. А также про Гулю Королеву и Фею Убивающего Домика. Гарри Поттер тогда еще не родился. А больше всего я любил страшные сказки. Про покойников.

– Это заметно, – подколол Хвостов.

– Знаешь, как чудесно, – послушаешь на ночь сказочку в пионерском лагере, а потом снится, что ты в глухую безлунную полночь разговариваешь с мертвецами на заброшенном кладбище, а их руки проходят сквозь рыхлую землю и тянутся к тебе! И нужно поочередно коснуться каждой полусгнившей руки…

– А зачем?

– А так просто. Скажем, поздороваться. Мы же, пионеры, люди вежливые… Короче говоря, разбегаемся. А папашу твоего придется напугать. Не бойся, не до смерти. Пока.

* * *

Даниил не знал, что сегодня же вечером ему предстоит встретиться с человеком, о котором столь угрожающе говорил «благодетель». Вообще, последние годы он виделся с отцом довольно редко и лишь по необходимости. Не то, чтобы они ссорились, просто жизненные ценности у каждого настолько отличались, что говорить им было попросту не о чем. Оба понимали это, и ни разу не делали попыток поговорить, что называется, по душам, подсознательно чувствуя, что ни к чему хорошему это не приведет. Тривиальную сентенцию о том, что в спорах рождается истина, ни один, ни другой не принимали. Даниил вообще спорить не любил, предпочитая плыть по течению, не делать резких движений и вообще беречь дыхание. Отец же исповедовал постулат, гласивший, что в спорах ничего, кроме драки, родиться не может.

Конечно, Матвей Хвостов не был столь прямолинеен, чтобы не понимать, в каком мире он живет. Он просто делал все возможное для того, чтобы коррелировать мир внешний и мир внутренний с целью нанести как можно меньший ущерб и тому и другому. Впрочем, о столь высоких материях он даже и не задумывался – у него это получалось само собой. Таким уж он был человеком. Родись он где-нибудь в Тибете, из него вышел бы идеальный лама; но он родился в России, воевал в Афганистане, жил в эпоху перестройки, и поэтому принцип ничегонеделания трансформировался у него в принцип адекватного ответа. Он не собирался подставлять правую щеку, когда бьют по левой; наоборот, он считал себя вправе защищать от ударов щеки ближних.

Даниил тоже был не из тех, кто стал бы терпеть обиду. Но он старался не доводить жизненные ситуации до кризиса и уж, конечно, не бросился бы на защиту влюбленной парочки, идиллию которой нарушили уличные хулиганы.

Вернувшись после беседы с Купцовым к себе в офис, Даниил решил несколько неотложных вопросов, подписал нужные бумаги и собрался было ехать в один из столичных клубов, где частенько отдыхал от «трудов праведных», когда в кармане зазвонил мобильник. С удивлением и даже некоторым страхом он услышал голос отца.

– Даня? Ты занят сегодня вечером?

Даниил замялся, но, поняв, что у отца что-то важное, ответил:

– Всегда к твоим услугам, папа.

– Отлично. В таком случае давай пересечемся где-нибудь. Разговор есть.

– Где и во сколько?

– Сейчас восемнадцать двадцать. Давай через полчаса на Покровском бульваре. Помнишь то кафе, которое маме нравилось? Подъезжай туда!

– Согласен. Тем более что мне близко, не придется в пробках торчать.

– И я там недалеко. Все, до встречи.

Кафе, в которое они когда-то любили приходить вчетвером – Даниил, отец с покойной матерью и Алла, – осталось таким же, каким и было в конце прошлого тысячелетия. С одной только разницей – матери уже не было в живых, Алла же… Для Даниила она тоже умерла. Но так же, как и в те годы, в этом небольшом подвальчике было прохладно, несмотря на июльскую жару. За стойкой о чем-то разговаривал с барменом какой-то богемного вида бородач; почти все столики были свободны. Даниил и Матвей Иванович подъехали минута в минуту и встретились на входе. Пожали друг другу руки и заняли угловой столик рядом с экзотическим деревом, витой ствол которого напоминал старую Останкинскую телебашню в миниатюре. В офисе у Даниила стояло точно такое же. Деревья были безумно дорогие – их специально выращивали, процесс занимал долгое время и требовал недюжинного терпения садоводов.

– Что будешь? – спросил Матвей Иванович. – Я так не прочь и поужинать.

– Заказывай на свой вкус, – ответил Хвостов-младший. – Я тоже голоден.

К столику подошел молодой официант, застыл, держа в руке блокнот и карандаш. Матвей Иванович заказал свои любимые котлеты по-киевски – кулинарных изысков он не приветствовал – и вопросительно посмотрел на сына.

– Я пить не буду, – сказал тот. – Сегодня сам за рулем.

– А за мной приедет водитель, так что позволю себе…

Официант отправился на кухню; старший Хвостов проследил за ним взглядом и сказал:

– Я про Катюшу хочу поговорить. Не нравится мне, как ее Алла воспитывает.

Даниил чуть было не уронил челюсть под стол. Он ожидал всего, но чтобы отец советовался с ним по поводу воспитания шестилетней крохи… Это был сюрприз. И, надо сказать, приятный – Даниил ожидал какой-нибудь разборки, связанной с его бизнесом. А то, не дай господь, отец узнал о его связях с Купцовым… Это была бы катастрофа. Отношения с заместителем мэра были такой же тайной, как принадлежность Штирлица к советской разведке. Так что беседа о педагогике была для Даниила наименьшим злом.

– Папа, и что же тебе не нравится? – спросил он, даже не пытаясь скрыть удивление. – Я с ней часто вижусь; по-моему, ребенок как ребенок. Да и что в шесть лет можно разглядеть?

– Все можно разглядеть. Да и, в конце концов, ты же у нас учителем хотел стать! Чего я тебе объясняю… В этом возрасте все основы закладываются…

– Папа, так что ж тебе конкретно не понравилось?

– Слушай. Идем мы с ней в прошлые выходные по городу, я ее мороженым хотел накормить. А возле той детской кафешки – полуподпольный зальчик типа видеосалона. Около него вечно пацанва тусуется, там, знаешь ли, есть отдельные кабинки и, наверное, из-под полы порнуху на просмотр выдают. Что странно – в Москве, считай, таких салонов давно нет, у всех видики, компьютеры, DVD-проигрыватели, а этот до сих пор работает, значит, кому-то зачем-то нужен. Ну, идем мы, смотрю – четыре пацана, лет по тринадцать-четырнадцать, пятого окружили и на него наезжают. Денег им, наверно, не хватало. А переулок пустой, только мы с Катей идем. Тут пацан ко мне рванулся, помощи хотел попросить. А его не пускают. Рот стали зажимать. Я-то им по барабану, пожилой человек, да еще с ребенком…

– Я так понял, что этот «пожилой человек» решил восстановить справедливость? – усмехнулся Даниил.

– Правильно понял. Катьку я в подъезд отправил, старшего шпаненка слегка прижал, остальные разбежались. Пацан этот, из которого деньги трясли, тоже убежал от греха подальше, правда, спасибо успел сказать. Ладно. Идем дальше. И тут малеха Катька выдает: «Дед, а мама говорила, что не надо в чужие дела лезть. Вот, дед твой лезет куда не надо и почти всегда битым бывает…» Я так и сел. Говорю: «Катя, ну разве не нужно было помочь мальчишке?» – «Мама говорит, что люди должны сами между собой разбираться, а то и самого побьют, и благодарности не дождешься…» Это она, видать, Аллу цитировала. Ну я, конечно, «политико-воспитательную работу» провел на конкретном примере: «Катя, ты же все видела. Я и хулиганов победил, и парнишку выручил, да и благодарность получил». А она: «Это потому, что они еще малые совсем. А ты бы столько дядек взрослых победил?» Говорю, победил бы. Она на меня посмотрела, как будто я ей басню дедушки Крылова рассказываю. Ну, что мне оставалось делать… Не докажешь, что не соврал, – на всю жизнь авторитет потеряешь…

Даниил смотрел на отца и думал о том, что люди не от мира сего встречаются все реже и реже. Во всяком случае, таких, как Хвостов-старший, он встречал только в книжках. Только там благородные герои-идеалисты, наверное, и остались, решив, что с выдуманными злодеями сражаться гораздо выгоднее, чем с реальными.

– Так что, доказал? – спросил Даниил, не представляя, как отец мог выкрутиться из этой ситуации.

– Доказал, – со вздохом произнес Матвей Иванович. – Сели с Катькой в такси, поехали в спортклуб, где я иногда занимаюсь, чтобы форму не потерять. Отвел тренера в сторону, а он мой приятель, тоже бывший десантник, говорю, мол, так и так, нужно показательное выступление устроить. Он смеется: «Не вопрос, сейчас мы тебе доставим взрослых дядек. Только драться придется в полную силу, а то малышка поймет, что это спектакль. Дети – люди проницательные».

Подозвал он нескольких парней, выдал мне спортивный костюм… Катька сидит, ничего не понимает. «Сейчас мы с этими дядями драться будем, чтобы ты не подумала, что твой дед на старости лет обманщиком стал». У нее прямо глаза округлились: «Деда, не надо, они же тебя побьют!» «Это мы еще посмотрим, – говорю. – Сиди спокойно и за деда не переживай».

Начали бой, – продолжал Матвей Иванович. – Скажу честно, трудно мне пришлось поначалу. А потом разогрелся – и ничего. Троих уложил на татами. Катька только повизгивала. Когда все закончил и к ней подошел, она говорит: «Дед, ты такой сильный…» И все. Больше об этом ни слова.

– Интересно, в каких выражениях она про это матери рассказала, – задумчиво произнес Даниил. – А я вот что скажу. Не порти девочку, папа.

– То есть как? – вытаращил глаза Хвостов.

– Ты что же, хочешь, чтобы она теперь в каждую уличную заваруху лезла? Так она в разведке не служила и десантное училище не заканчивала. Катька-то ведь все буквально понять может, то есть усвоить на всю жизнь, что нельзя проходить мимо конфликта, чем бы он ни был вызван. Надо, мол, слабых защищать. Девочка еще очень не скоро вырастет и начнет понимать, что далеко не во всяком конфликте сильный не прав. Но это из области философии. А из области жизни – теперь же ее одну никуда отпускать нельзя, после твоего наглядного урока! Папа, пойми, есть же такие отморозки, которые не посмотрят, что девчушку едва от земли видать! Дадут по голове – и нет у тебя внучки!

Даниил был настолько уверен в своей правоте, что даже повысил голос, чего с ним отродясь не случалось. Даже своих сотрудников он отчитывал, не прибегая к крику.

– Я теперь не знаю, что и делать, папа, – сказал он. – Ты, конечно, о своем авторитете перед малышкой хорошо позаботился…

Хвостов-старший сидел над принесенными ему котлетами по-киевски и смотрел прямо перед собой. Он знал, конечно, что сын с некоторых пор не разделял его принципов, поэтому на полное сочувствие и не рассчитывал. Но, будучи человеком справедливым, он не мог не согласиться с Даниилом. Одно дело, если бы Катя жила с ним, была постоянно на глазах, – так нет, и папа «воскресный», и дед «воскресный»… Остается мама, а чему она учит дочь, понятно… Замкнутый круг.

Матвей Иванович поднял глаза на сына.

– Не думаю, что все так страшно, как ты говоришь, – тихо начал он. – Дело в том, что я ведь и тебя тому же самому учил. И лет до двенадцати ты и был такой… бескомпромиссный. И синяки зарабатывал, и шишки. А потом тебя словно подменили. В душу тебе лезть я не захотел. Списал на трудности переходного возраста. Теперь локти себе кусаю.

Даниила затрясло. Он-то прекрасно знал, что с ним случилось восемнадцать лет назад. Но отцу он не скажет этого даже под гильотиной.

Даниил щелкнул пальцами, подзывая официанта. Отец поморщился, увидев этот «буржуйский» жест, но промолчал.

– Стакан водки, – хрипло сказал младший Хвостов и, мгновенно получив просимое, выпил залпом. Матвей Иванович поднял брови, но жест сына истолковал неправильно. Он решил, что наследник так переживает за свою маленькую дочку.

– Ну, хочешь, я с ней поговорю? – спросил он. – Я же не робот какой-нибудь… Просто я живу так. Может, и переборщил…

Двадцать лет назад, это Даниил знал точно, отец ни в коем случае не признал бы такой ошибки. Видать, жизнь все-таки обточила обломок кремня, которым был Матвей Хвостов.

– Интересно, как ты с ней говорить будешь? – поинтересовался сын у отца.

Тот тоже выпил рюмку водки и ответил:

– Все-таки мне кажется, ты сгущаешь краски. Ну, не бросится она с кулаками на взрослого хулигана, который кого-нибудь грабит. Не такая она дурочка. Побежит, людей позовет, это естественно. А вот если ее сверстник, к примеру, будет котенка мучить – тут сам бог велел вмешаться. Если она с этого начнет – вырастет человеком. А ты… – он минуту помолчал, – я думал, ты меня поддержишь и с Аллой поговоришь. Нельзя воспитывать ребенка по принципу «моя хата с краю». Или, если тебе ближе литературный пример, «а я всегда за тех, кто побеждает». Не помню, кто сказал, но суть ясна.

Даниил не стал уточнять, кому из литературных героев принадлежит данная фраза. Он молча сидел за столом, уставившись на остывшие котлеты по-киевски, в тревожном предчувствии чего-то очень-очень плохого.

В конце концов он взял вилку и принялся ужинать. Отец последовал его примеру. Ели молча и до самого конца не проронили ни слова. Хвостов-старший расплатился, не обратив внимания на вынувшего бумажник сына, пожал ему руку и отправился в сторону подъехавшей к входу в кафе машины.

Даниил постоял неподвижно пару минут, подумывая, не вызвать ли ему тоже водителя, потом махнул рукой и сел за руль, тронувшись вслед за машиной Матвея Ивановича.