Текст книги "Марафон со смертью"

Сначала Коля решил, что девушка просто приняла его улыбку за своего рода приставания, но когда через несколько минут он улыбнулся еще одной итальянке, та "ответила" не более доброжелательно.

Озадаченный, Николай отошел к бару и заметил у стойки одну из девушек, ехавших вместе с ними в автобусе. Она сидела на высоком табурете, обернувшись к залу, и медленно тянула через соломинку коктейль, окидывая помещение грустным и скучающим взглядом.

– Добрый вечер, – подошел к ней Самойленко, приветливо улыбаясь. – Чего одна скучаешь? Пошли к нам за столик, там нас целая компания...

– Отвали.

– Что? – ему показалось, что он не расслышал ее за грохотом музыки.

– Вали отсюда, коз-зел!

Она так зыркнула на него глазищами, что Коля тут же понял, что и здесь он был явно лишним.

Самый смех заключался в том, что уже через секунду эта "недотрога" о чем-то мило ворковала с албанцем, из чего Коля сделал справедливый и точный вывод: презреннее албанцев в Италии только русские проститутки.

Отчего-то ему стало совсем грустно – грохот музыки стал раздражать, красота итальянок злить, отличное итальянское вино кислить – и вскоре, попрощавшись со своими соседями по "апартаментам", он ушел домой...

* * *

– Коля, можно к тебе? – его разбудил жаркий шепот над самым ухом.

– Кто это? – спросонья он вздрогнул и включил лампу на прикроватной тумбочке. – Рита?!

– Да, можно к тебе?

Наверное, она только-только вернулась из клуба, потому что не успела еще переодеться в спортивный костюм, в котором обычно ходила здесь, "дома".

– А сколько времени?

– Три часа ночи.

– Вы только из клуба?

– Да.

– А где Армен?

– Понимаешь, я именно поэтому к тебе и пришла... – почему-то замялась Рита, потупив взор. – Дело в том, что там... Короче, Армен в нашей комнате. Понимаешь?

– Не очень.

– Ну, чего ты не понимаешь? – у нее в голосе появилось чуть заметное раздражение. – Маленький ты, что ли? Как тебе популярнее-то объяснить?

– Он... с Жанной?

– Нет, с водителем нашим, – съязвила Рита, – расстаться не могут. – Ясно.

– Молодец, дошло наконец.

– И что делать?

– Вот я у тебя и пришла спросить – что мы с тобой делать-то будем?

– Не знаю.

Коля в растерянности сел на кровати.

Женщина сидела рядом с ним, глядя на него с улыбкой и, как ему показалось, даже с каким-то сожалением. По крайней мере, в глазах ее было что-то необычное – томное, загадочное, невысказанное.

– И ничего придумать не можешь?

Она спросила это обыденным, равнодушным тоном, но смотрела при этом на него так, что Коля вдруг почувствовал себя крайне неловко.

– Не знаю.

– Тогда я знаю.

– Что?

– Выключай свет. Я ложусь с тобой.

– Со мной? В одну постель?

Наверное, в голосе его прозвучал столь суеверный ужас, что Рита рассмеялась:

– Чего испугался? Думаешь, съем? Или ты никогда с женщиной в одной постели не лежал?

– Я женат, – зачем-то ляпнул Николай, чувствуя, что растерялся окончательно и начинает краснеть. Ситуация действительно была нелепой.

– Не бойся, я тебя у жены не забираю и жениться на себе заставлять не буду, – вдруг жестко сказала Рита и приказала:

– Выключай свет! Что мне, всю ночь здесь сидеть?

Он, сам не зная почему, послушался.

Через несколько минут, пошуршав одеждой, Рита тихо устроилась рядом.

Теперь в темноте слышалось только ее ровное тихое дыхание, но, странное дело, это дыхание не давало ему покоя куда сильнее храпа Армена.

– Спишь? – спросила она.

– Нет.

– Я тоже...

– Ты же устала.

– А ты?

– Наверное.

– Коля, – она вдруг заворочалась, и он с ужасом понял, что Рита подвигается к нему поближе, – ты знаешь, я бы хотела тебе сказать...

– Что?

Ее дыхание вдруг обожгло его плечо, и Коля чуть не вздрогнул от неожиданности.

– Обними меня, а?

Она вымолвила это, но рука ее уже легла на его грудь, поглаживая и лаская ее.

– Рита...

– Что?

– Не надо.

– Не надо? Что – не надо?

Она подвинулась еще чуть ближе к нему, и Николай почувствовал, что она дотрагивается до его бедра своим совершенно обнаженным холмиком, поросшим шелковыми щекочущими волосиками.

Его бросило в жар.

– Не надо? – снова переспросила она, и он ощутил, как ее рука поползла по его груди, опускаясь все ниже и ниже, туда, где помимо его воли природа брала свое, заставляя его плоть расти.

– Рита! – чуть ли не вскричал он, резко отодвигаясь. – Не надо нам этого делать.

– Почему?

– Почему? У меня есть жена, я ее люблю...

– Но я же говорила тебе уже, что не собираюсь ее отнимать у тебя...

– Я знаю. Но я не могу.

– Врешь, – она все-таки добралась до его плавок, слегка пожав то, что там пряталось. Точнее, сейчас это "что-то" уже не пряталось в плавках, а рвалось наружу изо всех своих могучих сил.

– Рита, перестань. Я прошу тебя. Не надо.

Коля уже не просто уговаривал ее – он буквально взмолился, испугавшись, что еще мгновение, и он не сможет выдержать этой пытки.

В отчаянии он вскочил с кровати, готовый выбежать из комнаты, спрятаться от этой женщины где угодно – ночевать на улице в конце концов.

Но в этот момент в темноте с кровати раздались какие-то странные звуки.

Николай прислушался, пытаясь понять, плачет она или смеется.

Он подошел к постели и включил свет.

Рита лежала, зарывшись головой в подушку, захлебываясь в сдавленных рыданиях, и голая спина ее вздрагивала, жалкая в своей беззащитности.

Подчиняясь странному чувству, он опустился рядом с Ритой на постель и провел по ее спине своей широкой теплой ладонью – провел так, как гладят не обнаженную женщину, а обиженного ребенка, успокаивая и жалея его.

– Рит, ну что ты? Перестань.

Она вдруг подняла заплаканное лицо от подушки и посмотрела на него злобно, с ненавистью, скривив рот в жуткой гримасе.

– Жалеешь?

– Дура.

Он ответил так спокойно, что это подействовало на Риту сильнее любого крика. Она расплакалась еще пуще, безутешнее, и Коле ничего не оставалось делать, как сидеть рядом с ней, поглаживая ее, стараясь успокоить.

– Хочешь воды?

– Нет.

– А все-таки выпей, будет легче.

– Принеси тогда вина с кухни, – Ответила она сквозь рыдания.

Когда он вернулся со стаканом холодного: вина, Рита уже успокоилась. Она лежала теперь на спине, укрытая одеялом до самого подбородка, и даже попыталась ему улыбнуться, но красные воспаленные глаза выдавали ее.

Она залпом выпила протянутое ей вино и в тот момент, когда Николай хотел забрать пустой стакан обратно, вдруг схватила его за руку:

– Коля, прости меня.

– Ну что ты в самом деле... – он даже смутился – на мужчин все же сильно действует женская слабость.

– Прости. Я дура.

– Да нет, ты просто устала.

– Я устала, но не от того, от чего ты думаешь. Я устала жить одна. Я ведь наврала тогда, в автобусе. Это я одинока, а Жанка замужем. Мне смертельно надоело жить одной, как сычу, в своей квартире, перебиваясь случайными ласками случайного ухажера. Ты меня хоть понимаешь?

– Я сам был слишком долго одинок. Так что, мне кажется, я тебя понимаю.

– Это так страшно... Ради чего я все делаю? Ради чего живу? Ради чего зарабатываю и коплю деньги? Ведь у меня даже детей нет... А у тебя есть?

– Скоро будет.

– Жена у тебя беременная?

– Да.

Она тяжело вздохнула.

– Хороший ты парень, Николай, очень хороший. Повезло ей с тобой здорово. Она это хоть понимает?

– У всех у нас есть недостатки.

– Конечно... Ладно, прости.

– Рита, это ты меня прости.

– А тебя-то за что?

– Ты – хорошая женщина. Я это чувствую. Ты... Ты не расстраивайся. Ты еще обязательно встретишь...

– Своего?

– Пусть своего. Я хотел сказать – ты обязательно найдешь смысл жизни. Понимаешь?

– Ладно, хорош рассуждать, – она со вздохом повернулась к нему спиной. – Выключай свет и давай спать. Завтра день тяжелый...

* * *

Судя по ее ровному дыханию, уснула она быстро, а Николай еще долго ворочался на своей половине кровати, не в силах побороть бессонницу.

Мысли о Наташке, безотчетная тревога за ее здоровье, мечты о скором рождении дочери нахлынули на него, отогнав сон, заставляя его чуть ли не выть от своего одиночества в этой далекой прекрасной Италии.

Ему уже не был интересен его репортаж.

Его больше не занимали механизмы зарабатывания денег рыночными спекулянтами.

Ему было теперь наплевать на качество закупаемого в Италии товара.

Он хотел одного – быстрее вернуться домой...

IV

Самойленко вернулся домой вовремя – дочь родилась спустя неделю после его приезда. При росте сорок девять сантиметров она весила три восемьсот – лучшего и желать не стоило, как объяснили ему в роддоме.

Коля с радостью окунулся в заботы молодого отца, страшно жалея теперь о том, что поддался на суеверные причитания Наташки и не привез из Италии дочке одежду, коляску, погремушки.

Зато перед самой выпиской Наташи и Лены, как назвали они дочурку, из роддома, хлопоча ночью на кухне (он умел печь замечательные торты, а вдохновение на кулинарной ниве приходило почему-то именно ночью) и ожидая, когда пропечется очередной корж, он вдруг с улыбкой осознал, что последние хлопотные дни прошли именно так, как представлял он себе в мечтах.

Была и бессонная ночь под стенами роддома. И тревожное ожидание. И безмерное счастье вдруг объявленного отцовства.

Была обязательная "замочка" дочери на телевидении со своими коллегами и не менее обязательная "проставка" в "Черном аисте", в Доме печати для ребят, которые работали вместе с Наташей до ее декрета.

Был экстренный ремонт в квартире и бешеная гонка по магазинам вместе с Наташиной мамой – закупка всего того, без чего не может обойтись маленький человечек.

Были визиты в роддом по два раза на день и огромные пакеты продуктов, которые Наташа, к единственному в эти дни огорчению Николая, не успевала съедать, и Коля регулярно выговаривал ей за это, пугая ее отсутствием молока.

Он был так занят и так счастлив, что взял отпуск за свой счет, пообещав руководству выйти через две недели и за рекордно короткий срок смонтировать первую передачу.

Просто сейчас, с рождением дочери, цикл передач "Деньги", которым он жил и грезил все это время, отошел на второй план, оставив в центре его внимания лишь крохотное, только что родившееся существо и любимую женщину, которая сделала его самым счастливым на свете отцом...

Часть четвертая
Откуда грозит смерть

I

Цикл передач «Деньги» стал на белорусском телевидении настоящей сенсацией.

Самойленко сумел привлечь к работе молодых толковых и амбициозных журналистов. Это было новое поколение – эрудированное, подкованное в экономике, свободное от шор самоцензуры. Ребята имели обширные связи всюду, от кабинета министров до владельцев ночных клубов и дискотек.

У них получалось все.

Например, Лариса Тимошик, худенькая и хрупкая девчонка-оператор, которая сама пришла в его команду и на которую нельзя было смотреть без жалости, когда она тянула на своем плече огромную и тяжелую бетакамовскую телекамеру, изобрела способ проникновения и съемок в казино, элитных ресторанах и барах.

Она приходила к главному менеджеру заведения и, закинув ногу на ногу, начинала разговор издалека: например, о том, насколько отстало белорусское телевидение от своего российского брата, как оно неинтересно и шаблонно, как слабо развита на нем коммерция и реклама.

На этом месте она обычно закидывала наживку, что, мол, не все даже решают деньги – что-то можно было бы снимать и бесплатно, лишь бы это "что-то" было интересно зрителю.

Потом она плавно переходила к экономическому кризису, но по-своему расставляла акценты. Она убеждала собеседника, что кризис, постоянная нехватка средств подрывают не только телевидение, но и все виды бизнеса.

– Вот у вас, например, за последние полгода на сколько процентов упала посещаемость? – задавала она неожиданно вопрос администратору и, видя его замешательство, тут же добавляла:

– Не волнуйтесь, это не для прессы.

А потом, услышав ответ, утвердительно кивала, будто только что блестяще доказала неопровержимую истину, с которой администратор пытался спорить:

– Вот видите! А все почему? Думаете, мало в Минске людей, которые хотят потратить деньги на хороший ужин в хорошей компании? Просто они не знают, куда лучше пойти, что выбрать. Это раньше, знаете ли, при Советах, все рестораны были на одно лицо, отличаясь лишь категорией наценки. Сейчас каждое заведение – особое произведение, простите за каламбур.

Ловко подведенный Ларисой к цели ее визита, администратор начинал что-то подозревать и настойчиво спрашивал, что же все-таки нужно молодой теледиве, на что Лариса выдавала целую тираду:

– Мы делаем цикл передач о том, чем отличается ресторан от ресторана, бар от бара, казино от казино. Потребитель не может себе позволить потратить сто долларов только ради того, чтобы убедиться, что "Стекхауз" лучше "Моравии" или наоборот. Он должен сразу идти "на имя", уверенный, что именно там оправдаются его ожидания.

С подобным тезисом спорить никто не мог, и вскоре разговор переходил в финальную фазу:

– Мы предлагаем вам сотрудничество обоюдовыгодное. От вас мы получаем разрешение снимать и прочую техническую поддержку, а от нас вы получаете бесплатную рекламу вашего заведения в лучшее эфирное время. Не беспокойтесь, в кадр попадет только то, что вы посчитаете нужным. Честь вашего заведения ни в коем случае не будет задета.

Практически всегда администрация подобных заведений не просто шла навстречу, а шла навстречу с распростертыми объятиями, обещая уж чем-чем, а ужином для всей съемочной бригады обязательно отблагодарить телевизионщиков.

После этого Ларисе оставалось обговорить лишь чисто технические детали – и казино, ресторан, бар к съемкам были полностью готовы.

Их бригада "играла" честно – каждый раз рубрика цикла, которая называлась "Как деньги тратятся", начиналась с рекламного текста о заведении, где велась съемка. Затем камера плавно переводилась на зал, на тех посетителей, чье поведение в этот вечер интересовало команду Самойленко.

Кто-то пытался и протестовать – мол, мы не договаривались выставлять наших клиентов в неприглядном виде. Но у Ларисы всегда был в запасе контраргумент – мол, мы никого и не заставляли себя вести так, как они себя вели. Не заставляли засовывать девушке из варьете стодолларовую купюру за лифчик. Не заставляли немеренно башлять музыкантам. Не просили заказывать тазики красной икры и накачиваться стопятидесятидолларовым коньяком так, чтобы плюхаться буквально через, час в эту икру мордой. Не просили крыть матом на весь игорный зал казино молодую девчонку-крупье, "не так" разыгравшую шарик рулетки или разложившую "блек-джек", и угрожать ей самыми похабными и подонистыми "санкциями". Мол, эти сюжеты случайно попали в объектив нашей камеры, но они оказались настолько интересными и характерными, что вырезать их было бы, право, грешно.

Обычно, посчитав все плюсы и минусы такого поведения бригады Самойленко, администрация заведения закрывала глаза на эти мелочи, справедливо считая, что бесплатная реклама стоит некоторого риска в отношениях с некоторыми излишне буйными клиентами.

Поначалу главное телевизионное начальство пыталось угрожающе топать ногами, узрев в программах Самойленко так называемую "скрытую" рекламу. Его даже пробовали обвинить в получении незаконных доходов от рекламы.

Он особенно не обижался и не нервничал, понимая, что время в Белоруссии такое – провозглашенная президентская борьба с коррупцией означала в первую очередь борьбу не с явлением, а со всякой мелочью типа "великого коррупционера тележурналиста Самойленко".

Эта политика была выгодной и совершенно беспроигрышной для власть имущих – во-первых, не "горел" никто из крупных чиновников, подтверждая тем самым тезис о бескомпромиссной честности президентской "вертикали", а во-вторых, народу периодически напоминали о ведущейся непримиримой борьбе, усердно афишируя каждый самый мелкий судебный процесс по взяточничеству и расхитительству.

Самойленко честно объяснил своему руководству всю ситуацию со "скрытой" рекламой, а так как передача его сразу же вошла в пятерку наиболее популярных у телезрителей и под нее и без того шли неплохие рекламные деньги, то его оставили в покое, посоветовав, тем не менее, быть поосторожнее и поскрытнее, чтобы не дразнить налоговую инспекцию.

Отличная команда, разрабатывавшая в его цикле тему "Как деньги тратятся", позволила Николаю сосредоточиться на главном – как деньги зарабатываются...

* * *

Со времени поездки Самойленко в Италию прошел целый год.

Ему приятно было теперь вспоминать, как "на ура" прошла та его первая и, сказать откровенно, довольно слабенькая передача.

Но фурор тогда она вызвала немалый – людям было интересно, что им привозят и по какой цене, "челнокам" же было крайне обидно, как это они не сумели разглядеть вовремя в своих рядах тележурналиста – пригрели, так сказать, гадюку на собственной груди.

После "итальянской" передачи последовала аналогичная из Турции, в которой Николай сделал акцент на деньгах, зарабатываемых на "коже". Следующие две были посвящены автомобилям – целой индустрии, развернувшейся благодаря неутоленному голоду бывшего советского человека в пристойных средствах передвижения.

Коля сам съездил с командой перегонщиков в Голландию, честно рассказав потом телезрителям обо всех мытарствах, которым подвергаются в подобном путешествии автомобильные спекулянты, – о недобросовестных голландских фирмах, в которых в основном заправляют арабы, а также евреи – выходцы из Советского Союза, о разбое, творящемся на польских дорогах, по которым перегонялись автомобили. Ему удалось снять сюжет о нападении рэкетиров на колонну автоперегонщиков в пятидесяти километрах от Варшавы. Тайком, прячась за большегрузной фурой, он сумел запечатлеть весьма интересные аспекты переговоров водителей с белорусскими таможенниками и пограничниками при въезде на родную землю. Словом, зрителям он представил полноценный, хотя и лаконичный, рассказ о том, как, каким способом, а также какие машины появляются на местном рынке.

Логичным продолжением передачи стал следующий выпуск – о минском авторынке, крупнейшем в Белоруссии, расположившемся на специально выделенной городскими властями территории за кольцевой автодорогой.

Коля подошел к рассмотрению проблемы автоторговли в комплексе.

Он начал с того, как зарождалась торговля автомобилями в городе, как постепенно она была сконцентрирована в одном месте – на городском стадионе "Локомотив". Владельцем этого рынка поначалу была фирма "Олимпус", за которой скрывался крупный минский авторитет, самолично подбиравший команду контролеров и билетных кассиров. Николай сумел разыскать одного из работников "Олимпуса", который поведал, что штат фирмы на девяносто девять процентов был укомплектован бывшими уголовниками, и малейшая провинность или непослушание карались в ней самым жестоким образом битьем до полусмерти. "Олимпус" мог все – продать заведомо краденую машину целиком или разобранную на запчасти, угнать тачку под заказ, в своих мастерских перебить номера и перекрасить кузов, а также изготовить поддельные документы.

Но вскоре появилась конкурирующая "фирма", а попросту говоря, конкурирующая уголовная команда, контролировавшая другую территорию. Она-то и перекупила у городских властей авторынок.

В результате рынок на "Локомотиве" был объявлен экологически вредным и перенесен за город, а "Олимпус" накрылся, передав все свои "функции" новой бригаде.

Николаю в очередной раз повезло – во время подготовки этой передачи минский ОМОН и местное бюро Интерпола решили провести на рынке рейд по выявлению ворованных автомобилей. Самойленко благодаря хорошему отношению их программы с городским милицейским начальством удалось попасть в рейдовую бригаду.

Результаты оказались поразительными – около сорока машин было задержано по причине отсутствия документов, шесть автомобилей были сразу опознаны сотрудниками Интерпола как угнанные в странах Западной Европы. Владельцы подозрительных машин, в основном кавказцы, попытались сопротивляться, нажимая на то, что "за все уплачено".

ОМОН, естественно, доказал свою правоту дубинками и наручниками, и некоторое время авторынок напоминал поле битвы сил правопорядка с какими-нибудь мятежниками.

Можно не рассказывать, какой резонанс получил сюжет об этом рейде, показанный в программе Самойленко.

Следующая передача Самойленко снова была посвящена челночному торгово-закупочному бизнесу, и тоже связанному с Италией, но теперь с точки зрения бизнесмена покруче.

Он случайно узнал, что муж одной Наташкиной школьной подруги резко пошел в гору, найдя для себя беспроигрышную нишу на советском рынке еще в самом начале "перестройки". Теперь этот тридцатилетний предприимчивый человек имел на счету и в товарах около полумиллиона долларов и почти столько же – в наличке и недвижимости.

Сам он реализацией уже давно не занимался – вещи, поставляемые им на просторы СНГ, продавались в самых больших универмагах Минска, Москвы и Санкт-Петербурга. Его задача состояла лишь в том, чтобы угадать спрос, опередить конкурентов в предложении и найти товар по самой минимальной цене, любыми способами обойдя таможню.

Николай упросил Наташу срочно познакомить его с этим миллионером, и в теплой дружеской беседе за "рюмкой чая" не преминул пожаловаться Сергею (так звали крутого бизнесмена) на захудалость своего "бизнеса" – он снова играл в торговца с "Динамо".

Миллионер оказался человеком отзывчивым – он предложил Николаю сделать с ним рейс в Италию для закупки кое-каких вещичек.

– Если желаешь, я даже мог бы тебе ссудить тысяч пять – десять долларов – для подъема. Но, сам понимаешь, отдавать придется с процентами.

– Ты что! Я не могу поверить... – "расчувствовался" Самойленко, благодарно пожимая Сергею руку.

Он и на самом деле расчувствовался, поэтому и передачу сделал корректно – ни словом не подставив своего "благодетеля".

Зато сумел показать телезрителям механизм провоза крупной партии товара практически без всякой пошлины. Прибыль от одной такой торгово-закупочной операции, по расчетам Самойленко, исчислялась десятками тысяч долларов, и единственным недостатком ее был лишь срок оборота денег – большая партия товара требовала много времени на ее реализацию.

Система прохождения таможни, применявшаяся Сергеем, была гениальна, как все простое.

Они полетели в Италию вдвоем, при этом свои сорок тысяч долларов, которые Сергей захватил на закупку товаров, он задекларировал и вывозил на полном законном основании, предъявив банковское разрешение. В декларации же Николая было обозначено всего пятьсот долларов.

Потом в своей передаче Самойленко, конечно же, объяснил телезрителям, что из-за банковского процента невыгодно вывозить деньги и пользоваться там кредитной карточкой.

Он еще показал, с каким ужасом смотрели на них итальянские банкиры, не привыкшие работать с такими суммами наличных, когда они обменивали свои тысячи долларов на миллионы итальянских лир...

Но ключевой темой передачи стало их возвращение обратно.

Сергей ехал с пустыми руками – без долларов и без товара – и с самым несчастным видом, заявив, что деньги у него украли в гостинице. Подозрительные взгляды таможенников были задобрены двумя тысячами долларов.

Николай же возвращался на родную землю с целым контейнером товара.

– Это подарки от друзей, здесь нет ни одной товарной партии, я же вывозил только пятьсот долларов, – объяснял Коля таможенникам – так, как научил его Сергей.

В результате растаможка контейнера обошлась Сергею в десять раз дешевле, чем если бы груз – джинсы, куртки, сапоги – ввозился легально!

Именно таким образом прибыльный рейс Сергея превратился в сверхприбыльный, а Николай рассказал об этом миллионам телезрителей, в том числе и таможенному начальству, которое тут же "отреагировало на критику" тотальной проверкой своего ведомства.

Итог же был таков – передачу заметили, кого-то из таможенников наказали лишением премии; а Самойленко нажил себе очередных врагов.

Кстати, лучше всех в этой ситуации повел себя Сергей – не зря он понравился Николаю с первого раза. Миллионер позвонил ему домой в тот же вечер, когда вышла передача:

– Честно говоря, Коля, я от тебя такого не ожидал. Мог бы и предупредить.

– А если бы я тебя предупредил, ты сделал бы все точно так?

– Не знаю, – после некоторого раздумья ответил Сергей.

– Вот видишь!

– Да, наверное, и ты в чем-то прав.

– Сергей, я старался сделать так, чтобы на экране ты был неузнаваем, – пробовал оправдаться Николай, чувствуя себя все же виноватым, но он действительно тщательно заретушировал при монтаже лицо своего "напарника".

– За это спасибо, конечно, хотя подставил ты меня, и здорово... А впрочем, молодец – передача твоя, как бы то ни было, мне понравилась.

– Честно?

– Честно.

– Тогда спасибо тебе. И за оценку эту, и за помощь.

– Ладно. Пока. Звони, если что...

* * *

Первый «звонок» для Николая прозвенел через полгода после начала цикла, как раз тогда, когда прошли передачи про белорусский автобизнес...

Тем летним вечером он торопился домой после просмотра и монтажа очередного куска про развлечения "новых русских" – на этот раз сюжет был из частной сауны, проданный лично ему каким-то энтузиастом и большим любителем передачи "Деньги" за пятьсот долларов.

Сюжет, стоило отдать должное автору-любителю, получился что надо – с девочками, водкой, шампанским, весьма эротическими массажами и прочими "прелестями" культурного отдыха уставших от деловых забот и семейных уз бизнесменов.

Самойленко не мог уйти домой из монтажной, не закончив работы, и когда спохватился – на часах было уже десять вечера.

А ведь именно в этот день Леночке исполнялось шесть месяцев! К Малиновке, к ним, наверное, давным-давно пришли гости, а он как назло застрял на работе.

Коля выбежал из здания телецентра, прыгнул в "БМВ" и полетел домой, заскочив по дороге в один из супермаркетов, чтобы купить подарок для Леночки, шампанское, торт-мороженое и цветы для Наташи.

Он подъехал к дому, когда спокойные летние сумерки уже сгущались над городом, в окнах домов загорались огни и лишь на западе багрово-красный отблеск на облаках напоминал о том, что только что над городом светило солнце.

Коля поставил машину у подъезда, взял под мышку большого плюшевого медведя, купленного в супермаркете, торт и шампанское в одну руку, цветы – в другую и вошел в подъезд.

Лифт, как обычно, не работал, и, чертыхаясь, Николай направился на лестницу.

Уж какой "гений" придумал этот проект для советского народа – навсегда, наверное, останется тайной. То ли это был человек, совершенно оторванный от нашей реальности, то ли это был великий энтузиаст, верящий в лучшие качества людей, но факт остается фактом – нет ни одного такого дома, в котором лестница была бы не загажена или нормально освещена. Колю, выросшего в Одессе в совсем другом доме, эта лестница всегда выводила из себя – он считал ее как будто специально созданной для пьяниц, шантрапы и насильников. И даже строго-настрого запретил Наташке выходить из дому гулять с Леной, если лифт не работает, а если жена откуда-нибудь возвращалась без него, всегда встречал ее у подъезда.

Вот и сейчас, ступив на лестницу, Николай чертыхнулся – более кромешной темноты трудно было себе представить.

Он осторожно шел, на ощупь пробуя ногой ступеньки и боясь споткнуться со своим бесценным грузом.

На третьем этаже, как он помнил, вчера горела одинокая лампочка, своим тусклым светом отмечая ровно половину пути до квартиры.

Но, поднявшись на третий этаж, Николай увидел, что и эта лампочка "сдалась" напору темноты.

Неожиданно он почувствовал какое-то движение перед собой и, подумав, что сверху спускается кто-то из соседей, отступил в сторону, приветливо произнеся:

– Давайте разминемся осторожно, а то в этой темноте и лбами немудрено стукнуться.

Вместо ответа в лицо ему ударил яркий свет фонарика. Коля на мгновение зажмурился от неожиданности и тут же получил мощный удар ногой в челюсть.

Били сверху, стоя на пару ступенек выше него, поэтому удар получился страшный по силе.

Моментально потеряв равновесие, он кувыркнулся вниз, больно ударившись спиной и головой о ступеньки.

"Эх, черт, торту ведь крышка будет!" – успела промелькнуть у него мысль, пока в тело, в мозг не ворвалась боль, взрывая все изнутри.

Падая, он разбил шампанское, и теперь осколок стекла глубоко вонзился ему в руку, пропоров ее чуть ли не до самой кости. От великолепного букета остался лишь поломанный веник, плюшевый медведь покатился по грязным замызганным ступенькам вниз, а торт-мороженое превратился в месиво.

Нападение было слишком неожиданным, чтобы он успел среагировать, но упав на площадку между двумя лестничными пролетами, Самойленко тут же вскочил на ноги, готовясь отразить, если будет, следующий удар.

Нападавший прыгнул на него. Коля не видел этого, но успел сообразить по движению света. Отскочив в сторону, четким боковым ударом ступни Николай настиг нападавшего, и тот сдавленно ойкнул, выронив фонарик, который тут же погас.

Николай обрадовался – теперь, по крайней мере, они были в равных условиях.

Но уже в следующее мгновение он услышал сверху топот еще нескольких ног. Судя по тому, что эти тоже были с фонариками, надежды на спасение было мало.

Еще раз заехав ногой напоследок по чуть заметной фигуре первого нападавшего, которую, как ему показалось, он сумел разглядеть в кромешной тьме лестничной площадки, Николай отступил на несколько шагов назад, прижавшись спиной к стене и готовясь встретить врага.

Их было двое, да плюс тот, которого Николай успел ударить. Силы, конечно, были слишком неравные.

Коля готов был уже броситься вниз, на улицу, где он хотя бы мог их видеть, но в это время снизу раздались шаги и еще два ярких луча света от фонариков скрестились, ослепляя Николая, на его лице.

В ярости он рванулся вперед, на слепящий свет этих проклятых фонарей, наугад пытаясь нанести удар, но промахнулся. И тогда началось...

Его били долго, старательно и со знанием дела – в лицо, в живот, в пах.

Сначала ему было больно, очень больно. Потом наступила апатия и безразличие, и Коля при каждом ударе затылком о стенку все удивлялся, как это до сих пор не треснула его голова и почему он все еще не теряет сознания. Наверное, тогда бы ему стало легче.

После очередного удара в солнечное сплетение дыхание его вдруг совсем остановилось, он захрипел, перед глазами у него заплясали яркие красные круги, и он провалился в пропасть густой черноты.

В самую последнюю секунду перед тем, как потерять сознание, он вдруг подумал:

"Ну вот, теперь уж я точно испортил людям весь день рождения!.."

Он пришел в себя примерно через полчаса.

Голова раскалывалась, глаза, все лицо его от ударов распухли, ноги и руки не слушались совершенно, и он с трудом соображал, где он и что с ним.