Текст книги "Древний мир"

Ученые попытались проанализировать все эти факты непредвзято, свободно, забыв все предыдущие теории. Оказалось, что гораздо логичнее предположить, что люди совершенствовали свое гончарное производство, а не то, что изменение стиля керамических изделий означало появление нового народа. С конца 1970-х годов все больше и больше исследователей древней Индии приходят к выводу, что «раскрашенная серая керамика», как и клады медных изделий, – продукт развивающейся культуры, возраст которой составляет несколько столетий.

Но тогда кто же были люди этой местной культуры? Так как серьезные исследования по отождествлению этого народа не проводились до 1980-х годов, сведения о нем довольно скудны. В долине Инда, в Пенджабе и на западе долины Ганга жили хараппцы, вынужденные покинуть свои великолепные города и селения из-за изменения течения рек и наводнений. На новых местах они занимались земледелием, приобщались к новым зерновым культурам, учились обрабатывать медь и железо, овладевали новыми ремеслами.

Свидетельств того, что хараппцы, несмотря на потерю своих городов и плодородных полей, испытывали «земледельческий ренессанс», становилось все больше. Вокруг поздних хараппских поселений, появившихся в начале Темной Ведийской эпохи, было найдено множество следов новых сельскохозяйственных культур и методов обработки земли. Урожай сорго, проса и риса собирался несколько раз в год. Такое земледелие было гораздо более эффективным, чем то, что было в Хараппе. Появлявшиеся излишки зерна стимулировали развитие животноводства, строительство новых поселений и торговлю.

В густых лесах на юго-востоке, в Доабе и центральной части долины Ганга во времена поздних хараппцев жили и другие группы аборигенов, занимавшихся собирательством, охотой, немного земледелием и коневодством. На протяжении II тысячелетия до н. э. эти люди под сильным хараппским влиянием учились выращивать рис, пшеницу и чечевицу, а также разводить свиней, коз и крупный рогатый скот. Так, постепенно, они развивали производство продуктов питания и начали селиться в деревнях, что через некоторое время привело к специализации труда и, соответственно, к расслоению общества. Эти тенденции, носившие на себе все признаки Хараппской культуры, были уже довольно хорошо развиты задолго до появления здесь индо-арийских племен.

Вместо прерывистого исторического процесса, полного катастроф и таинственных исчезновений целых народов, предполагавшихся в ранних концепциях Темной Ведийской эпохи, новейшие данные ясно демонстрировали непрерывное сложное взаимодействие различных культур. Когда индоарии, двигаясь по горным тропам, проникли на полуостров

Индостан, первыми, кого они встретили на своем пути, были хараппцы, обитавшие в Пенджабе и долине Инда. Несомненно, их взаимоотношения были конфликтными, как, например, описанные в «Ригведе» военные столкновения между всадниками-кочевниками и деревенскими земледельцами. Однако индоарии вряд ли покорили хараппцев. Кроме военных действий, между двумя народами проходил и обмен опытом. Так, например, во II тысячелетии до н. э. народ, живший в долине Свата, притока Инда, в горах на границе с Афганистаном, стал хоронить умерших по законам, описанным в Ведах, полностью отвергнув свои собственные традиции. Это произошло почти одновременно с появлением изображений лошади в Пираке и на Свате и с приобретением хараппской керамикой новых черт, возникших под влиянием индоариев.

Случилось, очевидно, то, что происходит часто при контактах энергичного народа, обладающего военной мощью, с культурой более развитой экономически и технологически, – постепенное слияние двух культур с сохранением их лучших признаков. Хотя индоарийские пришельцы и не обладали превосходящей численностью, своими боевыми колесницами и воинственностью они должны были вызывать ужас у местных жителей, что, впрочем, и заставило аборигенов иметь с ними дело. Затем, очевидно, с крушением старой политической и религиозной системы хараппцев, народы Индии реализовали свои религиозные потребности в ведийских ритуалах индоариев.

Скорее всего, индоарии не подчинили себе местные народы, а включили светских и религиозных вождей местных народов в свою иерархическую систему, сделав их членами каст брахманов, воинов-администраторов и ремесленников. После этого индоарии получили для себя опору в лице наиболее богатых и влиятельных представителей туземного населения. Конечно, большинство аборигенов было отнесено к самому низшему классу.

В этом интенсивно идущем процессе индоарии скорее играли роль катализатора, чем непосредственного участника. Неизвестно точно, да и не столь уж важно, изобрели ли именно они «серую раскрашенную керамику» или нет, но они создали условия для распространения этих великолепных, ставших очень популярными изделий на довольно большой территории. Несомненно, с индоариями на континенте появилась лошадь, однако еще долго это животное не использовалось широко в хозяйственных или военных целях.

Тем не менее, влияние индоариев на религиозную, общественную и интеллектуальную жизнь несомненно. Оно было столь глубоко и сильно, что всего лишь через несколько столетий после появления индоариев на их языке, предшественнике санскрита, говорили все местные народы, населявшие территории от Пенджаба до лесов Доаба.

Триумф объединения народов севера Центральной Индии в Темную Ведийскую эпоху (теперь ясно, что она получила свое имя незаслуженно) выразился в создании базиса для возникновения городов-государств, ставших в одном ряду с величайшими городами в мировой истории.

Падение хараппского земледелия из-за изменения течения рек стало одной из основных причин гибели хараппских городов во II тысячелетии до н. э. В то же время земледельческая революция, совершенная поздними хараппцами с их широким спектром зерновых культур и несколькими урожаями в год, привела к росту числа поздних хараппских деревень. Часто встречающаяся «серая раскрашенная керамика» – свидетельство постоянно развивающихся технологий, повышения производительности труда, появления и распределения излишков. Таким образом, местные народы Индии сами частично создавали условия для появления новой культуры.

Несомненно, индоарии внесли в этот процесс чрезвычайно существенный вклад. Их разделение общества на четкие классы – касты – и соответствующие им занятия создавало механизм и структуру для последующей фазы развития. Привилегии человека, занимающего высокое положение, обеспечивались трудом менее везучих. Духовным вождям требовались храмы и специальные облачения, цари должны были иметь дворцы, украшения и армии; воинам были необходимы оружие, оборонные сооружения и питание; ремесленникам нужно было место для работы, сырье и инструменты. И ни один из этих классов сам не мог себя прокормить.

При таком расслоении общества сельскохозяйственные излишки должны были быть переработаны в продукты и отправлены от производителя к потребителю. Другие сырьевые материалы, такие как железо, драгоценные камни и морские раковины, также требовалось найти, обработать и отправить к тому, кто в них нуждался. Сырье было необходимо ремесленникам, производившим оружие для воинов, предметы роскоши и украшения – правящему классу, а предметы культа – жрецам. Маршруты от места нахождения сырья до мастерской ремесленника и от нее до места потребления изделий пересекались. В местах концентрации различных видов человеческой деятельности могли возникнуть города, позднее они стали здесь необходимыми.

Развитие новых технологий в период глубоких изменений отчетливо проявилось в появлении новой, более совершенной керамики – «серой раскрашенной керамики» и «северной черной полированной керамики». Развитие производства и ремесел было вызвано нуждами кастового общества. Инструменты и оборудование были необходимы для огранки драгоценных камней, раскраски пуговиц, обработки стекла и раковин или для изготовления знаков отличия. Позднее борьба за первенство между молодыми государствами стимулировала развитие военного производства – средств обороны и нападения. Организованные военные действия, нацеленные на захват средств для поддержания правящих режимов, пришли на смену отдельным вылазкам и атакам. Все больше областей Северной и Центральной Индии входили в состав республик и царств.

Обряд жертвоприношения коня, ставший одним из главных ритуалов в поздний ведийский период, может служить примером того, как проходил этот процесс. Воины в своих странствиях в течение года следовали за конем, в конце этого года царь приносил коня в жертву богам и объявлял территории, по которым конь проскакал за это время, своей собственностью. На исходе ведийского периода, около 600 года до н. э., в долине Ганга существовало 16 основных государств со столицами, конкурировавшими между собой как торговыми, экономическими, так и военными методами.

Великие города классической Индии только должны были еще появиться. Индия стояла на пороге возникновения и великих религий – буддизма, джайнизма и других, которые впоследствии будут соперничать с брахманскими индуистскими ритуалами и традициями. Великий император, объединивший все города-государства Ганга, еще не появился на исторической сцене. Все грядущие и такие волнующие события будут описаны, так как теперь письменность будет использоваться везде – для объявлений, записи законов государств и событий, происходящих в них. И ничто в будущем не сможет произойти без связи с выдающимся наследием, которое оставила последующим поколениям так неправильно названная Темная Ведийская эпоха.

Загадки солнечного культа

Тем, кто видел сфинксов на берегу Невы, знаком облик отца Эхнатона – фараона Аменхотепа III. Он царствовал долго, 38 лет, и период его правления был «золотым веком» Древнего Египта, память о нем не умирала в народе почти 1000 лет. Не войнами отмечено царствование Аменхотепа III, а масштабным строительством храмов и прежде всего храмов главного бога – Амона. Атмосфера в обществе была достаточно свободной. Отмечено, что в период правления именно этого фараона появились идеи религиозной терпимости. Среди воспитателей «наследного принца», будущего фараона Аменхотепа IV, был критянин – выходец из страны, которая, судя по ее искусству, была, пожалуй, наиболее «светской» и «недогматичной» для своего времени.

По общему мнению, Аменхотеп IV – Эхнатон – сын Аменхотепа III и Тэйе. Детство и юность он провел в пышном фиванском дворце. В основе воспитания будущего фараона лежало развитие как умственных, так и физических его качеств. Что касается обучения «физической культуре», то юноша как будто не проявлял особого интереса ни к охоте, ни к искусству владения оружием. Зато он впитал ту особую неповторимую духовную атмосферу, которой двор был во многом обязан творческой энергии мастера Аменхотепа, сына Хапу. Он держал наследника в строгости и, как и отец царевича, уделял особое внимание его священным обязанностям, неотделимым от царского долга. Наклонности будущего монарха к мистике должны были быстро обнаружиться. Но ученые все еще спорят, оказали ли на него влияние Аменхотеп III и некоторые другие мудрецы. При дворе фараона создался благоприятный интеллектуальный климат для разума, готового признать свет главной «божественной субстанцией».

В историческом прочтении начало царствования великого реформатора ставит фундаментальную проблему: правили ли Аменхотеп III и Аменхотеп IV несколько лет совместно или Аменхотеп IV один занимал престол? Дебаты на эту тему не прекратились по сию пору, хотя чаще принимается первое мнение. В зависимости от того, какая выбирается гипотеза, варьируются и датировки, по-разному интерпретируются некоторые события.

Когда в 1364 году до н. э. умер Аменхотеп III, престол перешел в безраздельное владение его юного и неопытного сына. Вероятно, он уже был женат на Нефертити, имя которой означает «Прекрасная пришла». Известно, что она была чистокровной египтянкой. Новый царь, по идее, должен был жениться на наследной царевне. Можно ли говорить о браке по любви между двумя юными созданиями? Маловероятно. Иногда предполагали, что Нефертити – дочь Аменхотепа III. Но нет решительно никаких доказательств, подкрепляющих такую гипотезу. Она никогда не носила титула «дочь царя». В действительности Нефертити, скорее всего, принадлежала к роду одного из великих вельмож двора.

Церемония коронации в Фивах была поводом для грандиозного празднества. Отовсюду стекались дары. Египет был силен. Вот яркий пример: фараон поддерживает прекрасные отношения с царем Кипра, и тот присыпает ему в качестве поздравительного подарка очень дорогую священную вазу. Но взамен требует тканей, золоченую колесницу, сосудов и других вещей, упоминая о кораблях, курсирующих между двумя странами для торговых перевозок. Царь Митанни Тушратта, прося нового фараона о продлении дружбы между обоими дворами, советовал ему справляться о международных делах у матери и сам просил вдовствующую царицу оказывать влияние в благоприятном для него смысле на сына. В незаконченной гробнице Аменхотепа III в Фивах не было сделано никаких изменений или добавлений, враждебных старым богам, хотя стены ее пестрели их изображениями. Заупокойная служба по умершему царю была поручена особым жрецам. Царица-вдова занялась сооружением мужу заупокойных памятников, посредством которых по стародавнему обыкновению обращалась к богу мертвых Осирису.

Пятичленная царская титул атура, принятая новым фараоном, была самой лестной для столичных Фив из всех, когда-либо принятых властелинами Нового царства. Казалось бы, ничто не предвещало надвигавшейся бури.

И все же очень рано в царской титулатуре молодого фараона появилось знаменательное добавление. По-видимому, через несколько месяцев, если не год спустя после своего воцарения, Аменхотеп IV присоединил к своему фараоновскому имени слова: «Единственный для Ра» в смысле «Имеющий исключительное значение для Солнца». Этому эпитету, засвидетельствованному уже в начале второго года царствования, суждено было стать потом излюбленным именем фараона. Не позже того же второго года местопребывание двора в Фивах получило необыкновенное название – «Замок ликования на небосклоне». По виду это были очень скромные нововведения, которые как будто бы не могли вызвать резкого противодействия. Тем не менее, еще на шестом году царствования фараон хорошо помнил о чем-то дурном, «слышанном» им сразу по приходу к власти. Однако в народе новые веяния почти не ощущались и на печатках и украшениях спокойно называли царя-солнцепочитателя вместе со старыми богами.

Собственно, зарождавшиеся нововведения солнцепочитания легко укладывались в прежние понятия и не противоречили старым обычаям еще в конце третьего года царствования. Правда, при отделке вельможеских гробниц стали уделять особое внимание Солнцу и его царственному почитателю, однако оно именовалось по-старому «Ра-Хором-Небосклонным», «большим богом, владыкою неба», реже попросту Ра, то есть «Солнцем». Даже древний антропоморфный солнечный бог Атум, позже отвергнутый, пользовался тогда при дворе известной популярностью. Наименование Атон («Видимое Солнце») уже охотно прилагалось к царскому богу, хотя таким употребительным, как впоследствии, оно не было. Тем не менее, именно Солнцу воздвигали храм – «Дом Атона». Работами по сооружению храма руководил царский стольник Пареннефер. Впрочем, на третьем году царствования у нового бога имелся еще один храм под другим своеобразным наименованием – «Дом Ра, ликующего на небосклоне». И это очень странно. Дело в том, что в «Домах ликования» проводился обычно праздник «хебсед», который по египетской традиции отмечается в год 30-летия правления фараона, когда, как считалось, возникает опасность физической слабости фараона и надо позаботиться о его «возрождении». (Этот обычай идет от эпохи первобытных общин, когда вождя умерщвляли по достижении им определенного возраста. Позднее, с развитием цивилизации, вместо вождя убивали раба, а потом этот ритуал стал лишь символическим.) Естественно предположить, что название «Дом ликования в небосклоне» было вызвано успешным преодолением каких-то «неполадок», происшедших с Солнцем. Царь же ввел к концу третьего года в свою титулатуру необычный эпитет – «большой по веку своему», то есть долговечный.

Никаких признаков отрицания старых богов и в конце третьего года царствования незаметно. Никто не возбранял придворным изображать и призывать в их гробницах любые древние божества и даже представлять царя и его мать почитающими их. В глазах вельмож бог столицы Амон все еще был важнее нового бога. И даже вдали от Фив народ клялся как ни в чем не бывало Амоном и царем.

Незадолго до начала четвертого года царствования Солнце получило новое, особенное имя. Обозначения, под которыми царское божество было известно в первые годы правления, – «Ра-Хор-Небосклонный», «Ликующий на небосклоне», «Атон» – были объединены с довольно частым в те времена наименованием Солнца «Шу» («Шау») в одно сложное имя «Ра-Хор-Небосклонный, ликующий на небосклоне под именем своим как Шу, который есть Атон». На первое время верховным жрецом новоявленного бога фараон провозгласил себя, и этот жреческий сан в течение нескольких месяцев значился в царском титуле.

Не позже начала четвертого года, а вероятно, гораздо раньше, царь отрядил множество людей из своей страны, от ее южного края до северного, в песчаниковые каменоломни к югу от столицы. Здесь под наблюдением сановников и начальников резчики ломали камень для столичного солнечного храма, а также высекали для него большой столп наподобие почитавшегося в древнем городе Солнца Гелиополе (Ане) и затем все это отправляли по реке в Фивы. Свое сооружение царь воздвигал рядом с государственным храмом Амона в Карнаке. На 3—4-м годах его царствования строительство продвинулось настолько, что можно было приступить к отделке стен изображениями, которые пока что мало отличались от прежних, и надписями. Образ Солнца в виде человека с головой сокола, увенчанной солнечным кругом, был унаследован от древнего «Ра-Хора-Небосклонного». Изображения царя, посвящающего или подносящего приношения, тоже следовали старым образцам.

Хотя в каменоломнях работали на нового бога, над оставленной там (незадолго до начала четвертого года) памятной надписью Аменхотепа IV изобразили все-таки перед Амоном, который в глазах сановников оставался главным богом государства. Да и сам фараон хоть и строил храм новому богу в столице, отцовские изображения в далеком эфиопском храме, на которых Аменхотеп III был представлен почитающим Амона, переименовал в свои. Даже несколько месяцев спустя после того, как Солнце назвали новым особым именем, не кто иной, как верховный сановник государства Рамос, изобразил себя в гробнице подносящим Аменхотепу IV дары сперва от Амона и только потом от нового бога. Никому по-прежнему не возбранялось ни в гробницах, ни в каменоломнях изображать и призывать старых богов, даже представлять фараона в их обществе. Пареннефер мог быть одновременно доверенным лицом царя и «распорядителем слуг бога (жрецов) всех богов». Мало того, некоторые древние боги и мифические существа сохранились в самых новых представлениях солнцепоклонничества. Духи священного города на западе Низовья, люди с соколиными головами вместе с песьеголовыми обезьянами по-прежнему воздавали хвалу восходящему Солнцу; и тех и других изображали на стенах храмов и ваяли из камня.

Отец Эхнатона звался Аменхотеп – в честь Амона, но сын не испытывал к нему никакой неприязни. Существует несколько изображений, где фараон приносит жертву обожествленному Аменхотепу III. Не против бога Амона, как такового, решил бороться Эхнатон (по крайней мере, на начальной фазе своей «революции»). Он выступил против жречества Амона, против людей, уполномоченных отправлять его культ, против священнослужителей, с его точки зрения, совершенно недостойных своей задачи. Не случайно Эхнатон принял титул верховного жреца Гелиополя – «великий среди видящих». Таким образом, он связал себя со старейшим религиозным культом Египта, считавшимся более чистым, чем фиванская религия. Однако же в Карнаке, вотчине Амона, Эхнатон установил свои изображения – колоссов, которые олицетворяли царя и производили очень сильное впечатление. Для жрецов Амона такой поворот не был полной неожиданностью. Эхнатон не намеревался делиться властью, чтобы заставить признать свои идеалы. Он полагал, что ему надлежит восстановить естественный порядок вещей, доказав, что он единственный властелин Египта. Фараон поставил себе цель лишить жрецов возможности распоряжаться значительными мирскими богатствами, которые по праву принадлежат престолу.

Каким бы прочным ни казалось еще положение старых богов, храмовое богатство все больше и больше переходило к новому сопернику. Если другим богам страны зерно отмеряли обычными мерами, то Солнцу к концу четвертого года царствования – переполненными. Храм Солнца – «Дом Ра-Хора-Небосклонного» – располагал уже значительными угодьями и в Нижнем Египте. Для жертвоприношений в столичном солнечном храме отпускались тысячи хлебов. Должностному лицу, которое не порадело бы об имуществе Солнца, грозила опасность быть отданным «в руку» царя.

На конец четвертого года правления пришелся резкий перелом в отношении царя, с одной стороны, к Солнцу, с другой – к старым богам. «Ра-Хор-Небосклонный, ликующий на небосклоне в имени своем как Шу, который есть Атон» был провозглашен царствующим фараоном. Солнечное имя стали писать в двух кольцах (картушах) как фараоновское. Даже простые имена Солнца «Атон» и «Ра» начали в скорописи заключать в царские кольца. Для Солнца была составлена длинная титулатура, напоминавшая царскую. Летоисчисление продолжали вести по годам царствования Аменхотепа IV, но после числа перестали писать «при» Аменхотепе IV, поскольку первым фараоном считалось Солнце.

Вслед за воцарением Солнца резко изменилось его изображение. Прежний образ человека с головой сокола, увенчанной солнечным кругом, заменился новым: круг с солнечной или царской змеей (уреем) спереди и множеством устремленных вниз лучей с кистями человеческих рук на концах. Такой способ изображения Солнца при полном отказе от его очеловечения говорил о том, что за своим божеством фараон признавал только один облик – зримого Солнца.

Но в образе древних богов, украшенных, с торжественной осанкой, издавна изображались фараоны, сами почитавшиеся за богов. Так изображали и Аменхотепа IV в первые годы его царствования. Теперь же, после отказа от старых богов, царя стали изображать в естественном виде со всеми далеко не всегда привлекательными особенностями строения его головы и туловища. Череп у царя выдавался назад, лицо было узким, с большими раскосыми глазами, мягко очерченным тонким носом, пухлыми губами и острым, отвислым подбородком. Тонкая длинная шея слегка отгибалась назад. Груди выступали, а грудная клетка была впалой. У невысокого ростом фараона был вздутый живот, толстые бедра, тонкие руки и ноги. И чем резче, чем отчетливее подчеркивали художники особенности телосложения царя, чем меньше его новые изображения походили на отвергнутые, старые, тем больше они нравились фараону. К началу шестого года правления Аменхотепа IV художники постепенно дошли до такого преувеличения его особенностей, что изображения этого и ближайшего последующего времени производят на европейца впечатление злой карикатуры. Однако их менее всего принимали тогда за таковую. Новому облику фараона как образцу стали уподоблять изображения царицы и других людей.

По мнению некоторых исследователей, фараон не случайно изображался так странно. Он приказал изваять свое тело так, чтобы в нем были смешаны мужские и женские признаки, то есть гермафродитом. Лицо было намеренно искажено и в зависимости от угла зрения казалось то улыбающимся, то тревожным. Таз широк и говорит о плодовитости: разве фараон не отец и мать всех созданий? Некоторая тучность и чуть согнутая спина, вероятно, должны напоминать о позе писца, то есть мудреца, дух которого господствует над телом. Эти колоссальные статуи смущают многих, кто их видит, и Эхнатона обвиняют в мистической чувственности с примесью психоза. Все же не будем забывать, что общий вид и символика этих колоссов не нарушают традиционных художественных канонов. В этих портретах представлен не Эхнатон как личность, а царь, олицетворяющий свой долг, владыка, который подчеркивает некоторые стороны своего божественного образа.

Отказ от вековых правил в искусстве имел и иные последствия. Стены нового храма были покрыты не только изображениями царя, служащего лучистому Солнцу или шествующего в его лучах. Они были также испещрены случайными изображениями бытовых сцен со множеством действующих лиц. Иногда такие изображения, небрежно выполненные, очень живо передавали движение. Столичный храм Солнца уже представлял собой большое сооружение, состоявшее из ряда самостоятельных частей, носивших каждая особое название. Фараон всеми силами подчеркивал свою преданность Солнцу. Судя по воздвигнутым в храме большим царским изваяниям и по настенным изображениям, царь носил пластинки с полным солнечным именем на груди, на животе, над кистями рук и на предплечьях.

Тем не менее, фараон не порвал еще окончательно ни с Амоном, ни с другими старыми богами. Имя царя по-прежнему звучало Аменхотеп, что значит «Амон доволен». Пятичленная полная титулатура царя по-прежнему выражала его благоволение к столице, но в начале пятого года правления было сделано знаменательное добавление. Перед царским и личным именами царя появились слова «живущий правдою», имевшие, впрочем, отношение не столько к солнцепоклонничеству, сколько к государственной деятельности Аменхотепа IV.

На четвертом году правления фараону пришлось снова «услышать» что-то очень дурное – быть может, в связи с его решительными нововведениями. Хотя соответствующее место в речи царя от шестого года правления на пограничных плитах Ахетатона сильно повреждено, из него все же как будто бы следует, что на пятом или шестом году произошло нечто худшее по сравнению с «услышанным» царем на первом и четвертом годах или «услышанным» его предшественниками. Сооружение Аменхотепом IV именно в Фивах, а не в каком-либо другом месте главного храма своему Солнцу, не говоря уже о доброжелательном отношении к столице, выраженном им в своей титулатуре, говорит о том, что первоначально он ничего не замышлял против господствующего города.

«Дурное» ли, «услышанное» в Фивах, или нечто иное побудило царя порвать со столичным городом, но только в начале шестого года правления фараон основал новую столицу. Наверное, одновременно он заменил в своей царской титулатуре все, что напоминало о прежней столице и ее боге, а взамен ввел наименования в честь Солнца и нового города. В частности, вместо прежнего личного имени «Аменхотеп, бог, властитель Фив» царь принял имя Эхнатон, что означало «Полезный Солнцу». Место для новой столицы было выбрано в Среднем Египте, на правом берегу реки, где горы, отступая от нее полукругом, образуют просторную равнину. Ныне это место известно под названием Эль-Амарны. Весной шестого года правления на равнине был разбит царский шатер и фараон направился на золотой колеснице туда, где хотел основать город. В жертву Солнцу принесли хлеб, пиво, скот, птицу, вино, плоды, фимиам и всевозможную зелень. Стоя на колеснице под горячими лучами Солнца, царь велел собрать придворных и военачальников. Когда те распростерлись перед ним на земле и облобызали ее, он обратился к ним с речью, в которой место для нового города объявил облюбованным и указанным самим Солнцем. Выслушав одобрительный ответ двора, фараон воздел руку к небу и поклялся своим лучезарным «отцом», что никуда не перенесет его город, но построит его именно здесь, согласно желанию Солнца, и создаст в новой столице храмы, дворцы и гробницы. Город был назван Ахетатон, что значит «Небосклон Солнца», то есть место, где Солнце касается земли, прежде всего при восходе, но также и при закате (различали «восточный небосклон» и «западный небосклон»). Ахетатон был признан исконным обиталищем Солнца, его местом с первобытных времен, которое оно отвело себе, окружив его горами. Прилегающий к городу округ – горы, пустыня, поля, воды и побережье с людьми, стадами и «всякой вещью» – был провозглашен достоянием Солнца. Было сделано все, чтобы превратить его и в местного бога Ахетатона наподобие местных божеств других городов Египта.

Вся площадь города принадлежала Атону. Это его земля, место, где он воплотится. В большой речи, обращенной к придворным, воинам и приверженцам, царь объяснил, что Атон пожелал обосноваться в городе. Не кто иной, как сам бог выбрал эту местность. Царь повелевал, чтобы его тело доставили сюда, даже если он умрет в другом месте. Бык Мневис из Гелиополя будет также предан земле в Ахетатоне (обещание, по-видимому, так и не было выполнено). Такие подробности доказывают, что царь поддерживал тесные связи с самыми древними культами. Придворные, очарованные речью царя, заверяли, что весь народ придет принести жертвы Атону. Солнце дает жизнь всей вселенной; справедливо будет отблагодарить его.

Эхнатон объявил: «Сам Атон, мой отец, привел меня в этот город горизонта». Земля, где будет выстроен город, принадлежит небесному отцу, который создал все сущее – горы, пустыни, луга, острова, плодородные почвы, землю, воды, людей и животных. В день официальной закладки города его величество появился на колеснице из электрона (сплава золота и серебра), запряженной парой коней. Царь был подобен Атону и объял своей любовью Обе земли.

Город Атона построили очень быстро. Через четыре года после начала работ в нем уже обосновались многочисленные жители. Такая скорость объясняется подчас низким качеством сооружений. В рамках пропаганды против Ахетатона кое-кто представлял дело так, будто первыми адептами нового бога были преступники, сосланные в каменоломни, чтоб искупить свои преступления.

Трудно даже представить себе великое переселение народа из Фив в Ахетатон. Множество чиновников, писцов, жрецов, воинов, ремесленников, крестьян покинули обжитые места и последовали за фараоном. Строили город великие мастера, зодчие, ваятели. Но Эхнатон дал им слишком мало времени на строительство светских и религиозных зданий. Широко использовался кирпич-сырец. Градостроительный принцип был прост и ясен. Город с широкими аллеями, зелеными зонами, парками, огромными жилищами знатных людей выглядел радушным. Планировка была такова, что солнце проникало во все углы.