Текст книги "Метро 2033. Хозяин Яузы"

Федор старался не ссориться с бывшими подругами, поддерживать отношения, появляться в их жизни хоть изредка. Правда, большинство подруг, как только догадывались, что их перевели в разряд бывших, начинали сами форсировать события: либо закатывали скандалы, после которых только и оставалось, что расстаться окончательно и бесповоротно, либо начинали кидать заинтересованные взгляды по сторонам в поисках более перспективных спутников. И только Катя всегда, казалось, с радостью встречала его, хотя появлялся он у нее последнее время очень редко – не чаще раза в месяц, ведь нужно было как-то объяснять свои отлучки ревнивой Верке.

Катя жила на Павелецкой-кольцевой. Счастье, о котором многие мечтали в метро – получить вид на жительство на процветающей Ганзе, – выпало ей совершенно случайно, она и пальцем не шевельнула для этого. Просто оказалась еще малышкой, вместе с матерью, в день Катастрофы именно здесь, да так здесь и жила. Матери уже давно не было, она осталась одна.

Федор никак не мог понять, почему она еще давным-давно не нашла себе спутника жизни. Сама она была тихая, бледная, по-своему даже симпатичная, по крайней мере Федору нравились ее рыжеватые волосы. И в желающих разделить ее одиночество недостатка наверняка не было – именно оттого, что Катя являлась жительницей могущественного и процветавшего государства, способного обеспечить своим гражданам сытое и стабильное существование и даже карьерный рост. Поэтому многие надеялись, что, связав жизнь с одной из ганзеек, также сумеют получить, хотя бы со временем, вожделенный вид на жительство. Ведь убыль населения в метро происходила куда быстрее, чем вырастало новое поколение, и даже в ганзейском раю появлялись иной раз вакантные места. Но может, именно то, что мотивы ее поклонников были слишком очевидны, Катю и отталкивало. А Федор привлекал ее тем, что, казалось, совершенно не стремился пока осесть на Ганзе, появлялся в ее жизни изредка, внезапно, и так же внезапно исчезал. Каждый раз, направляясь к ней, он опасался, что найдет нагретое место занятым. И каждый раз с изумлением обнаруживал, что она все еще рада его видеть. «Чем черт не шутит, – думал он иногда, – может, и правда, когда-нибудь решусь остаться у нее насовсем?»

Федор уселся на дрезину, заплатил две пульки – за два перегона. К счастью, меховую курточку, добытую им в магазине возле Курской, при обыске на Ганзе не отобрали. Федор решил, что можно подарить ее Кате, а для Нели он потом еще что-нибудь найдет.

Вскоре он уже ступил на платформу Павелецкой-кольцевой. Здесь всегда было уютно. Станция была светлая, с большими квадратными проемами вместо арок. По углам проемов были намечены колонны – чем-то они напоминали Новокузнецкую, наверное, завитушками. А на стенах приглушенно-красным цветом, почти коричневым, были нанесены полоски и галочки, складывавшиеся в нехитрый рисунок. Лампы светили мягко, но света было вполне достаточно для тех, кто находился в большом зале, склоняясь над рабочими столами, где были разложены какие-то детали.

Дрезины здесь ходили лишь по одному пути, а на другом находился полный состав. Часть была переоборудована под жилые отсеки, и окна их были зашторены, а в некоторых вагонах можно было разглядеть сидящих людей, склонившихся над пишущими машинками. Табличка над дверьми гласила «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ОФИС».

В одном из этих вагонов и трудилась Катя – начальство ценило ее за исполнительность. Федор решил не отвлекать ее раньше времени и прогулялся по станции, не зная, чем бы пока себя занять. Полюбовался на двух солдат, застывших в почетном карауле возле застекленного столика, где хранились святыни Ганзы – томик Адама Смита в черной обложке с золотым тиснением и изодранная, но заботливо подклеенная брошюрка Карнеги. Все это он видел уже не раз.

Покосился в сторону перехода на Павелецкую-радиальную – даже не верилось, что по соседству с этой благополучной станцией находится другая, где жизнь прекращается с наступлением ночи, и самоотверженные караульные до утра отбивают атаки «приезжих» – мутантов, которые пытаются прорваться с поверхности. Гермоворота по какой-то причине установить на радиальной было невозможно, и практически все ее население страдало от лучевой болезни.

А здесь, на кольцевой, так уютно и чисто. «Аж плюнуть хочется», – с неожиданным раздражением подумал Федор. Он, конечно, страдал от постоянного гвалта, стоявшего на Китай-городе, но куда сильнее угнетал его этот мирный лицемерный уют, когда он знал, что совсем недалеко идет тяжелая борьба за существование. Даже Верка с ее страстью к наживе и стремлением обмануть покупателей была ему понятнее – она хотя бы не пыталась скрывать свою истинную суть. А здесь, среди этих людей, которые словно бы и не подозревали о том, что двадцать лет назад мир сошел с ума, ему было тошно. И невольно это раздражение распространялось и на Катю, которая, в общем-то, ни в чем не была виновата – разве что в том, что в тот роковой день оказалась с матерью именно возле этой станции, и толпа увлекла их сюда. А если бы она осталась на радиальной? Лучше было не задаваться такими мыслями.

Федор истомился от скуки и ближе к концу рабочего дня уже топтался в нетерпении поблизости от вагона, где несла службу Катя. Она выскочила, все еще озабоченная, и Федор невольно залюбовался ею – на ней был костюм цвета хаки, рубашка и юбка до колен с разрезом. Федор знал, что Катя не старается принарядиться, одевается всегда просто, и это ему в ней нравилось. И ткань немаркого и практичного цвета она выбрала наверняка потому, что ее легче всего сейчас было достать.

Увидев его, Катя радостно ахнула. Он подхватил ее, обнял.

– Ну идем, я тебя чаем буду поить, – сказала она.

Отсек ее был в этом же составе, от работы до дома – три вагона, как шутил Федор. На узком пространстве, которое было ей выгорожено, помещались не слишком широкая кровать, тумбочка и стул. В тумбочке Катя держала свой нехитрый скарб и одежду. Она сбегала за кипятком и заварила ему грибного чая – настоящего, с ВДНХ, как он догадался по вкусу. Она всегда старалась его побаловать. Принесла она и свинины с грибной подливкой. Федор, поев, блаженно вытянулся на кровати, Катя пристроилась рядом.

– Я так по тебе соскучилась, – сказала она.

– А я тебе подарок принес, – вспомнил Федор и достал из рюкзака темный мех.

– Что это? – спросила Катя. Потом развернула и ахнула от восторга. И кинулась целовать его:

– Федя, какой же ты замечательный! Мне еще никто не дарил такого!

«Ну еще бы, – самодовольно подумал он, – у тебя, небось, и сталкеров знакомых больше нет, а эти канцелярские крысы, твои сослуживцы, вряд ли разорятся на что-нибудь подобное. Может, послать все к черту? Остаться тут? Катя его любит, это видно». Он обнял ее, пощекотал под подбородком, она засмеялась. И вдруг в соседнем отсеке раздался отчетливый осуждающий кашель.

– Тише, – жалобно шепнула Катя. Федору стало тошно. Это была еще одна причина, почему он не задерживался у Кати надолго. Даже на Китае, где вечно раздавался какой-то шум, он чувствовал себя более отгороженным от всех – в этом шуме можно было затеряться, на тебя никто не обращал особого внимания, каждый был поглощен своим. Но здесь, где чуть ли не каждый громкий звук вызывал осуждение окружающих, очень быстро Федору становилось невыносимо.

Он хотел поговорить с Катей о том, что его мучило, но как тут разговаривать, когда вокруг полно посторонних ушей? Поэтому он отмалчивался, а на ее вопросы: «Почему ты такой грустный, я же вижу» – отделывался многозначительным «дела». И лишь уже почти ночью, когда зловредный обитатель соседнего отсека, судя по звукам, перестал ворочаться и захрапел, наконец, Федор решился туманно намекнуть ей на свою беду.

– Я теперь не знаю, что со мной будет, Катя, – трагическим тоном заявил он.

– А что такое? – всполошилась она.

– Как бы тебе попонятнее объяснить? Слыхала ты о мутантах-менталах?

– Немножко, – неуверенно сказала Катя. Федор не сомневался, что женщины особенно любят рассказывать и слушать всяческие байки, поэтому про разных мутантов Катя наверняка наслушалась.

– Ну вот представь себе, что один такой меня учуял. И теперь я у него на крючке. У меня в любой момент может снести крышу.

– И что будет? – с жадным, боязливым любопытством спросила Катя.

– Да не бойся, не убью, – хмыкнул Федор, сообразив, чего она испугалась. – Просто, когда он позовет, я услышу, где бы я ни был. Вот, к примеру, лежим мы с тобой – и вдруг я слышу зов. И я встану и пойду… к эскалатору… за герму… наверх… к реке… прямо к нему в пасть. Так что я теперь меченый, Катя. Со мной лучше не связываться.

– Федя, ну что ты глупости говоришь? – запричитала она. – Разве так может быть? Да я и не дам тебе уйти. Но так не бывает, ты просто переутомился, вот тебе и мерещится что-то… Федя, оставайся со мной, я тебя спасу.

Но в ее голосе слышалось Федору какое-то напряжение, фальшь.

– Нет, Катя, – торжественно сказал он, – не могу я принять от тебя такую жертву. Вдруг я и тебя за собой утяну? Оставь меня, пропадать – так одному. Такая уж моя судьба.

Катя обнимала его, целовала, что-то горячо шептала. Но Федора не оставляло ощущение, что она считает его страхи глупыми фантазиями. В конце концов они провалились в сон. А утром она, собираясь на службу, тревожно поглядывая на него, осторожно спросила:

– Ты как – останешься тут, пока я на работе буду?

– Да нет, поеду, – вздохнул Федор. – Что мне тут целый день делать?

Показалось ему или нет, что в ее глазах промелькнуло облегчение?

– А хочешь, приезжай вечером, – предложила она. – Днем своими делами займешься, а после работы – ко мне.

Мысль о том, что работу можно прогулять, ей, видимо, и в голову не приходила. «И правильно», – подумал Федор. На такое место желающих много – стоит дать слабину, и оглянуться не успеешь, как вышибут за порог, и место займет другая счастливица. Не бросать же все это ради непутевого мужика, который сам не знает, чего хочет. Федор вдруг понял, что Катю устраивали именно редкие его наезды. Они вносили в ее жизнь какую-то иллюзию романтики, а совместное существование быстро убило бы ее напрочь и превратилось бы в тягостную обязанность.

– Ну, бывай! – сказал он и чмокнул ее в щеку.

– Пока, Феденька, – отозвалась она. – Не бери дурного в голову, заезжай почаще. Особенно если станет тяжело – тут же приходи.

– Конечно, – сказал Федор. – Обязательно.

И Катя, успокоенная, юркнула в свой офис и, наверное, тут же забыла о нем до вечера.

Федор вспомнил, как кашляла Неля, вспомнил странный запах в их временном убежище, свежий и гниловатый одновременно. «Да, вот там настоящая жизнь, – подумал он, – а здесь так, непонятно что. Но я не стою настоящей жизни, хотя и здесь не хочу прозябать взаперти. Что же делать, куда теперь отправиться? Вернуться на Электрозаводскую – может, старик и Неля уже там?».

Так ничего и не решив толком, Федор направился к платформе, чтобы сесть на дрезину, и тихо чертыхнулся – она как раз отходила. Теперь следующей придется ждать час, а то и больше. Машинально проводил глазами отъезжающие вагоны со снятым верхом – и вздрогнул. В переднем из них между двумя вооруженными солдатами в сером камуфляже сидела спиной к нему девушка в ватнике с обритой головой. И на секунду ему вдруг померещилось черт знает что.

– Неля! – крикнул он.

Девушка вздрогнула, обернулась, но дрезина уже набирала скорость. Еще миг – и вагоны поглотило разверстое жерло туннеля. А Федор остался на платформе, мокрый от пота.

«Не может быть. Не она это. Неоткуда ей тут взяться, – твердил Федор себе, но эти заклинания плохо помогали. В конце концов он сам на себя разозлился: – Что ж теперь – я так и буду видеть ее в каждой встречной? Так и свихнуться недолго».

Ему начинало казаться, что его и впрямь околдовали. И вдруг захотелось к Вере, к ее привычным упрекам и жалобам – по крайней мере, она была понятной и не опасной.

Он вспомнил, что было ведь в их жизни и хорошее, она заботилась о нем, ей хоть было до него дело. Решение пришло само собой – нужно возвращаться к Вере на Китай-город. Потом он оглядится и придумает, как быть дальше.

Глава 16
Прощание с иллюзиями

На Китае он оказался рано утром. Тыркнулся в Веркину палатку – прощения просить. Что за черт, вход завязан, что ли? Ну правильно, бережется баба.

– Верка, открывай! Я вернулся, – заорал он.

Внутри что-то зашебуршилось, наконец, полог отдернулся – на Федора обалдело уставился полуголый Кабан. Из-за его плеча виднелось бледное Веркино лицо.

– Федя? А я думала, тебя убили. Вы ушли, и ни слуху, ни духу. Господи, Феденька, радость-то какая! – заголосила она как ни в чем не бывало, запахивая халат.

Она еще что-то говорила, но он не слушал. Все было понятно и противно.

– А ты говорила, что любишь меня, – процедил он. В голове вертелась неизвестно откуда всплывшая фраза – «даже башмаков не износила». При чем тут башмаки?

– Федя! Любимый! – Верка пыталась обнять его. – Ты мне нужен, а больше никто. Так ведь я думала, что нет тебя больше. Нужно ж мне было…

– Утешиться, – подсказал Федор. – Ну и продолжайте, только без меня.

И так как она продолжала за него цепляться, оттолкнул ее – вроде даже вполсилы. Верка упала, посинела, стала хвататься за горло. Он отвернулся было – не хотелось больше смотреть на это. И шагнул уже прочь, но тут услышал недоуменный голос Кабана:

– Венера! Ты чего, Венерочка? Открой глаза.

Федор оглянулся. Верка лежала на полу, синяя, страшная, с закрытыми глазами. Дышала трудно, редко. Вдруг она судорожно выгнулась, а потом застыла. Кабан все пытался ее приподнять.

– Врача надо, – растерянно сказал Федор, сам понимая, что без толку. Вокруг начали собираться люди. Кто-то из девчонок, ахнув, сунул Федору в руки пластиковую бутылку с водой, и он плеснул Верке в лицо. Вода текла по ее бледным щекам, и казалось, она плачет. Кабан неожиданно заскулил тонким голосом, прижавшись лбом к белой Веркиной руке. Федор глядел на все это отрешенно – он не мог поверить, что Верки больше нет. Кто бы мог подумать, что она не притворялась?

Пришел врач, усталый и циничный. Собственно, врачом его можно было назвать лишь условно – в прежней жизни он, будучи студентом-медиком, несколько месяцев проработал санитаром на «скорой». Зато уже здесь, на Китае, навидался пострадавших с колотыми, резаными и огнестрельными ранениями с избытком. Покачал головой, что-то Верке вколол, но все было без толку. Развел руками и вздохнул: «Раньше надо было лечиться».

«Это я виноват, – обреченно подумал Федор. – Если б я не вернулся, она была бы жива. Надо было мне остаться там. Где бы я ни появился, всем только хуже становится, права была Верка».

Верку многие знали, поэтому устроили поминки. Накрыли поляну, не поскупились, хватило и шашлыка, и браги, и грибной подливки. Закуски и выпивку разложили прямо на полу, на расстеленной клеенке. Вперемешку сидели стриженые плечистые парни в спортивных костюмах и размалеванные девчонки, ради такого случая откопавшие где-то черные платочки, то и дело шмыгавшие носами и всхлипывающие, размазывающие по лицу потекшую косметику. Не то чтоб они так уж любили Верку, но в их однообразной жизни не так уж много было необычных событий, хотя смерть здесь и не считалась чем-то из ряда вон выходящим. То и дело кто-нибудь начинал вспоминать покойницу – выходило, что лучше Верки никого на станции не было. Что ум она имела выдающийся и сердце доброе. Девчонки, раньше не упускавшие случая позубоскалить у нее за спиной, искренне обливались пьяными слезами.

«Интересно, куда отнесут тело», – вяло думал Федор, хотя догадывался – куда. Не зря же вызвана для этого была специальная команда. На Новокузнецкую оттащат, где обитали не только крысы, но и вечно голодные морлоки.

Он успел уже не то чтобы смириться, но свыкнуться немного с мыслью, что Верки больше нет. Но сильных эмоций, настоящего горя по этому поводу Федор не испытывал, хотя, конечно, жалко ее было. То, что он чувствовал, можно было скорее назвать облегчением, хотя в этом он сам себе боялся сознаться. И оправдывал себя тем, что слишком много всего на него свалилось в последнее время.

Понемногу он уже прикидывал – как жить дальше? Куда податься, к кому прислониться? Первым делом можно будет отправиться к Кате – она поможет успокоиться, прийти в себя. Конечно, про Верку она не знала, хоть и догадывалась наверняка, что у Федора кто-то еще есть. И ничего он ей рассказывать не будет. Просто поживет у нее несколько дней, все обдумает хорошенько, отдохнет. А потом пойдет на Электрозаводскую, к Неле, и уговорит ее уйти от старика. И вместе они придумают, где лучше осесть. На бандитских станциях ему оставаться не хотелось, но были и другие варианты. Главное – где-нибудь на бойком месте зацепиться, где бывает много людей, где можно делать дела.

Тем временем за столом уже все забыли, зачем собрались, и принялись горланить пьяные песни. И только Леха Фейсконтроль неодобрительно качал головой, глядя остекленевшими глазами на все это веселье, да Кабан сидел мрачнее тучи. Федор отвлекся и пропустил тот момент, когда Кабан поднялся с места и, расталкивая остальных, направился к нему. И опомнился, лишь осознав, какая неестественная тишина наступила. Кабан стоял совсем рядом, слегка покачиваясь. Дышал перегаром.

– Это ты ее убил, гад, – сказал Кабан.

– Врешь, – сказал Федор.

– Зачем ты приперся обратно? Кто тебя просил? Кому ты здесь нужен, недоносок? Если б ты не вернулся, она б жива была. Да и за Курятыча тебе еще ответить придется. Ты с ним ушел, и больше его не видели. Где ты его оставил, а? Прикончил по дороге и думал – все шито-крыто, не узнает никто?

Это взбесило Федора тем сильнее, что очень уж перекликалось с его собственными мыслями. Он замахнулся, не отдавая себе отчета в том, что делает. Наверное, Кабан разделался бы с ним одним ударом, но на него навалилось пятеро, а еще трое повисли на руках у Федора.

– Нечего тут на поминках разборки устраивать, – увещевал Леха Фейсконтроль. – Потом друг другу будете предъявы кидать.

Леху на станции слушались, поэтому Кабан слегка притих.

Федор вдруг, вспомнив давний разговор, брякнул:

– Слушай, Леха, а чего ты мне про Веркину дочку говорил? Мне тут один человек сказывал – не померла она вовсе, продали ее.

Леха изменился в лице. Придвинулся ближе. Нагнулся к Федору, дыша перегаром:

– Да что ты мелешь? Закрой свою поганую пасть! Еще не хватало – младенцами торговать. А то мне без того не хватает! Верка мне отдала кулек – сказала, зарой где-нибудь. Я думал, померла она. Хоронить понес. Уже хотел кинуть где-нибудь в туннеле – а она вроде пискнула.

– И ты ее живьем? – пробормотал Федор.

– Ты за кого меня принимаешь? – вызверился Леха. – Что ж я, по-твоему, полный отморозок, беспредельщик?

Федор про себя так и думал, но вслух сказать побоялся, глядя в налитые кровью глаза Лехи.

– Я хотел ее на Таганку, в госпиталь отнести, – бубнил тем временем Леха, – Верка-то больная лежала, нянчиться все равно с ее ублюдком было некому. А там мне повстречались люди как раз, у которых свое дите недавно померло – я им и отдал.

– Как – отдал? – не понял Федор. – А Верке сказал, что померла? Ну ты и гад.

– Да Верка-то сама в беспамятстве потом месяц провалялась, горячка у нее была, еле выжила – на что ей дите было? Да и девчонка синяя вся была, все равно, думаю, померла вскоре, – бормотал Леха, словно оправдывался. Если б он не был так пьян, он вообще не соизволил бы никому давать отчет. Но сейчас почему-то растерялся.

– Да ты, гад, сам не понимаешь, что ты сделал с ней. Всю жизнь ей поломал.

– Да не нужен Верке был младенец, – озлился Леха. – Она сама голову ломала – что делать с ним. А я подумал… – тут он смутился и с запинкой проговорил: – Я как представил, что дите здесь, у нас, расти будет и станет потом, как Верка… Ладно бы еще пацан был. В общем, решил я – лучше ей будет у чужих. Те люди вроде с виду приличные были… Эх, черт, наверное, зря, но кто ж знал?

– А чья девчонка-то была, от кого? – спросил Федор, которого как будто кто-то подзуживал.

Леха нехорошо поглядел на него и, помолчав, отводя глаза, с деланной небрежностью ответил.

– Откуда мне знать, от кого ее Верка нагуляла? Она тогда то с одним, то с другим хороводилась, кто накормит – с тем и пойдет.

– А еще говорят, шестипалым младенчик-то родился, – пристально глядя Лехе в глаза, не унимался Федор.

– Да почем мне знать, я ее не разглядывал, она в тряпки была уже замотана, – заорал Леха. – но тех людей я видел потом еще раз, они б сказали, если б девка была мутанткой.

Федор знал – оба они сейчас подумали об одной и той же, хотя вслух этого никто не произнес. О шестипалой девушке, чье прозвище наводило теперь ужас на Китай-город.

– А я ведь вспомнил, как звали ту девчонку из банды, – вдруг без всякого перехода брякнул Леха. Федор сперва не понял – о чем это он.

– Какую девчонку?

– Да ту, что с Лефортом ходила. Никакая она не Василиса. На самом деле звали ее Алена.

И тут Федору показалось, что на него обрушился потолок – словно всего предыдущего было мало.

«Не Алена, а Анеля», – подумал он. Кажется, он подумал это вслух. Леха поглядел на него с изумлением, и Федор спохватился.

– Чего-то у меня голова разболелась. Пойду прилягу, – сказал он. Ему требовалось остаться одному, чтобы осмыслить услышанное.

– На фиг столько пить, если не умеешь, – презрительно буркнул Леха.

У Федора в голове вдруг все связалось воедино – туманные намеки, смутные догадки, в которые не хотелось верить. Все мелочи сразу вспомнились, все сходилось: странное пятно на плече у Нели, которое она укрывала от чужих взглядов; знакомые черные глаза гадалки в закусочной и мужские сапоги, выглядывавшие из-под ее юбок, ее советы держаться подальше от встреченной недавно девушки; призрак, вроде бы привидевшийся во сне во время ночлега и оказавшийся потом вполне реальным. Так вот чем занималась Неля в недавнем прошлом! Трогательная стриженая большеглазая девочка, любившая сказки, хладнокровно убивала людей, была подругой опасного бандита. И она обманывала его, скрывала. У Федора было чувство, словно его огрели палкой по лбу – он никак не мог собраться с мыслями.

«Вот теперь я точно попал», – подумал он. Теперь-то он понял, что показалось ему странным в словах Данилы, когда они пили коньяк в подвалах. Старик сказал, что Фил не лишил жизни ни одно живое существо. А кто же тогда стрелял в прядильщицу? Ответ напрашивался сам собой: в химзе, в панорамных масках издали все похожи друг на друга, и если кряжистого Данилу ни с кем не спутаешь, то принять Нелю за Фила было вполне можно. И странные разводы на плече девушки, похожие на грязь, вполне могли оказаться татуировкой. Недаром она так вздрогнула, когда он обратил на это внимание. Да и то человекоподобное существо в подземелье на самом деле ранила, скорее всего, она, а может, и убила.

Федор не хотел верить, но слишком уж многое совпадало. И тот ночной разговор девушки с неизвестным. Федор тогда подумал, что это ему приснилось. «Не люблю оставлять свидетелей», – похолодев, вспомнил он. Только теперь он понял, что был тогда на волосок от гибели – как и потом, когда они с Курятычем провалились в подземелье.

Ай да Неля! Ай да наивная тихоня! Девочка, которой в детстве не читали сказок. Оборотень. С виду – девочка, а на самом деле – волчица. Такая же, как шлюхи с Китая. И даже хуже – те хоть не убийцы.

«Стоп, – сказал Федор сам себе, – а ты уверен? Услышал какую-то байку».

Но в глубине души он уже знал, что это – правда.

«Блин, это во что же я вляпался, – подумал он. – Я-то, дурак, считал – вот хорошая девушка, правильная, неиспорченная. Кто же ты на самом деле, Нелька? Убийца, наркоманка, подруга бандита? Нет, это уж слишком, мы люди маленькие, нам бы чего попроще».

Но в глубине души он старался найти ей оправдания. Может, ей просто заморочили голову? Эти ее странные разговоры о смерти. Наверное, она просто не понимала, что делает? А может, это все-таки не она? Но татуировка на плече, шрам на лице – все совпадало. Значит, она все время ему врала. Об камень оцарапалась, как же.

И снова ему казалось, что все это чушь. Если бы она и вправду была в банде, наверняка нашлись бы люди на Электрозаводской, способные ее опознать. Нет никаких доказательств, что загадочная подруга Лефорта и есть Неля. Татуировка на плече в виде бабочки – с чего он взял, что видел ее? Неля могла просто расцарапать руку или испачкать, а огрызнулась сердито потому, что у нее вообще то и дело настроение меняется. Может, ей не понравилось, что он ее разглядывает так бесцеремонно? «Татуированные знаки», – подумал он, усмехнувшись.

Он лихорадочно соображал. Может быть, он не так понял, и в прядильщицу стрелял все же Фил? Но это ничего не доказывает. А если стреляла Неля? Как могла она потом выглядеть такой спокойной? Значит, ей не впервой хладнокровно убивать. «Да, но она ведь спасла меня, – в отчаянии подумал Федор. – Что-то не везет мне с женщинами последнее время. Одна – бывшая шлюха, другая – вообще убийца. Интересно, почему меня тянет именно к таким?»

Но то и дело вставало перед ним бледное, укоряющее лицо Нели. Он вспоминал, как она помогала старику, как читала ему стихи. Интересно, этому ее тоже Лефорт научил? И вдруг отчетливо вспоминались ее слова: «Я не хочу тебя впутывать в свои дела». Теперь было ясно, что она имела в виду.

* * *

Два дня Федор почти не выходил из палатки. Стоило ему появиться на станции, от него шарахались, как от зачумленного. Его это устраивало. Ему хотелось спокойно осмыслить все, сообразить, из-за чего его жизнь так непоправимо запуталась. По всему выходило, что виновата Неля.

Если б он не встретил ее, то не было бы этих ссор с Верой, его ухода. Получалось, что и в смерти Веры косвенно виновата она. Но тут же Федор одергивал себя: нечего притворяться, девушка не звала его с собой, наоборот, все время отговаривала. Кто ж виноват, что на него это оказывало совершенно обратное действие? Или это как раз был расчет? Или просто было в ней что-то такое, чему трудно было противиться? Если уж даже грозный разбойник Лефорт не устоял.

«Ведьма», – тоскливо подумал Федор. И с ужасом почувствовал – его все равно тянет к ней, хочется ее увидеть, даже еще больше, чем раньше. Нет, уж лучше не надо. Она приносит смерть. Недаром она тогда все толковала про гробницы. Федор пошарил вокруг, пытаясь найти бутыль с брагой. Бутыль была пуста – когда это он успел? Надо пойти еще купить.

Пошатываясь, он выбрался из палатки, побрел сквозь толпу. С ним никто не заговаривал, люди расступались. Федор купил у торговцев еще браги. На обратном пути он вроде видел издали Кабана, но тот тут же спрятался за чью-то спину – как будто следил за Федором, стараясь не попадаться ему на глаза.

Федор выпил и завалился спать. Когда он в очередной раз проснулся, на станции была ночь, освещение было приглушенным. Он сразу все вспомнил, и ему стало тошно. Мелькнула отчетливая мысль – надо уходить. Все равно куда, для начала – на Ганзу, а потом он решит, что делать. Здесь ему теперь жизни не будет – тот же самый Кабан об этом позаботится. Да и Леха Фейсконтроль не простит, что Федор видел его таким. «Я слишком много о его делах знаю, – подумал Федор, – и теперь буду ему мешать здесь. Но и на Электрозаводскую мне теперь путь заказан. Ничего, найду, куда податься».

Федор собрался, стараясь не брать лишнего. Из одежды взял только самое необходимое, химзу, противогаз. На всякий случай взял немного еды. Прикинул, сколько у него наличности – на первое время хватит, а там уж он разберется. Автомат, нож – вот и все. Вскинув на плечи рюкзак, подошел к часовым, охранявшим туннель к Таганке. Те покосились с удивлением, но пропустили.

Он шагал по темному туннелю без единой мысли в голове. Так много всего навалилось на него сразу, что разобраться в этом было трудно. Что он чувствовал? Ему жаль было Верку, так некстати вздумавшую умереть, жаль было себя – что так нелепо все у него складывается.

Как там Кабан сказал – «ты никому здесь не нужен»? Интересно, есть ли место, где он будет кому-нибудь нужен? Он был когда-то нужен матери и бабке, но они умерли давно. И с тех пор ни одной по-настоящему близкой души у него не было. Если, конечно, не считать странной девушки, которая явно сочувствовала ему. Но девушка оказалась волчицей.

Сзади Федор услышал какой-то звук и сразу вернулся к реальности. Не время было мечтать и вспоминать – в метро все время нужно быть настороже. Он знал, например, что в туннеле к Тургеневской нехорошо, что там пропадают люди, и чаще те, которые пускаются в путь в одиночку. Про туннель к Таганке Федор вроде такого не слыхал, но знающие люди говорили – в любом туннеле в любой момент может начаться какая-нибудь чертовщина.

Звук приближался. Теперь уже он больше напоминал человеческие шаги. Федора кто-то догонял. И кажется, он догадывался – кто.

Хриплое дыхание. Силуэт, выступивший из мрака.

– Ты думаешь, я дам тебе уйти, гнида?

– А что? Вызовешь меня на дуэль?

– Дуэль – это для фраеров. А я тебя просто убью.

Кажется, Кабан не шутил. И Федор понял, что шансов у него нет. Он попятился, не сводя глаз с Кабана. А тот надвигался на него.

– А знаешь, почему я не убил тебя раньше? – прорычал он.

– На глазах у людей боялся? – предположил Федор. – Ждал, пока я один буду?

– Насрать мне на всех, – рявкнул Кабан. – Я мог тебя во сне придавить, за такую мразь никто с меня и не спросил бы. Мне хотелось в зенки твои бесстыжие заглянуть. И чтоб ты своей смерти в лицо посмотрел.

– Ну, посмотрел, – сказал Федор – Доволен ты теперь? Что ты знаешь о смерти? Вот я теперь кое-что знаю.

Если сначала ему было немного жаль Кабана, то теперь всякие угрызения совести пропали.

Кабан замахнулся. Всю силу вложил в удар. Если бы его удар пришелся в цель, Федор от него не оправился бы. Но в последний момент он успел увернуться.

Кабан взревел и снова кинулся на него. Федор вновь каким-то чудом уклонился. Но долго ему так было не протянуть, он это чувствовал. И когда Кабан вновь налетел, Федор отчаянно кинулся ему под ноги. Тот упал на него, едва не раздавил – массивный, пахнущий потом. Федор услышал глухой стук – это Кабан приложился головой о рельс. Он ошалело мотнул головой, и в эту минуту Федор нанес удар. Сомнений у него не было – если сейчас он не остановит Кабана, тот его прикончит. Федор не хотел его убивать, предпочел бы оглушить на время, чтоб успеть уйти. Кабан, все еще не очухавшийся толком, цепкой лапищей схватил его за левую руку, зажал намертво.

И с Федором что-то вдруг случилось. Его охватила дикая ярость.