Текст книги "Метро 2033. Хозяин Яузы"

Вслед за Нелей Федор подошел к костру, возле которого собралось множество народу. Люди сидели на каком-то тряпье, а некоторые – прямо на полу. Федор стащил теплый жилет, постелил на пол и жестом предложил девушке садиться. Она, не возражая, устроилась, подвинулась так, чтоб дать и ему место рядом с собой. Музыкант сидел на стуле, перебирая струны. Поднял голову, обвел глазами присутствующих. Федор заметил, что глаза у него серые, чуть навыкате, светлые с проседью волосы собраны в хвост черной резинкой. Плечи были широкими, а кисти рук неожиданно изящные, пальцы тонкие. На одном блестел серебряный перстенек с каким-то странным знаком. Сидящий рядом на полу человек передал ему несколько клочков бумаги – видимо, записки из задних рядов. Музыкант читал, хмурился.

– Нет, эту не буду, не могу сегодня, – сказал он, отложив одну из бумажек. А затем вполголоса хмыкнул и произнес, словно бы про себя: «Ну надо же! Не ожидал». Поднял голову и вновь обвел глазами сидящих.

– «Туркестанский экспресс» кто просил? – поинтересовался он. В ответ приподнялся суровый мужик с обветренным лицом:

– Неужели знаешь?

– Знаю. Только не хотелось мне сегодня об этом, – пробормотал музыкант.

– Пожалуйста, брат! Ну правда, очень нужно, – и мужик провел рукой по горлу, показывая, как ему необходимо услышать именно эту песню.

Музыкант поглядел ему в глаза и, видимо, что-то там увидел. Он коротко кивнул и начал в который уже раз настраивать гитару, а мужик терпеливо ждал.

– Это Костя, – объяснила тем временем Федору Неля. – Он всегда эту песню заказывает, только ее почти никто не знает.

Федор с изумлением смотрел на девушку. С ней произошла внезапная перемена – словно звуки струн привели ее в хорошее настроение. Глаза заблестели, щеки разрумянились. Теперь она разговаривала с ним почти приветливо. Или то подействовали наставления старого Данилы? «Какие у нее глаза, я ни у кого не видел таких», – вновь подумал Федор.

– А что такое экспресс? – спросил он. – И почему туркестанский?

– Поезд такой. Ты лучше слушай, я потом тебе расскажу.

«Поезд, – вздрогнул Федор – Может, это знак?». Снова вспомнился тот жуткий сон перед выходом – и ведь гадости-то ждать себя не заставили, и вправду вещим сон оказался. Вот и не верь в приметы после этого. А музыкант тем временем ударил по струнам и вдруг заорал во весь голос – так, что Федор чуть не подпрыгнул от неожиданности:

 
И вот я вышел из дома, освоив науку смотреть,
Я посмотрел на мой город, и город был тусклым как смерть,
Все изменилось, пока я учился читать имена —
Чужое небо, чужие дороги, чужая страна…
 

Федор понял, что герой, выйдя на улицу, увидел перед собой мертвый город. А дальше ему позарез потребовалось попасть на этот самый туркестанский экспресс зачем-то, и кажется, у него это в итоге получилось.

 
И я ушел, и включился, когда проезжали Уфу,
И мне какой-то чудак все объяснял, что такое «кунг-фу»,
А с верхней полки сказали: «Надежней хороший обрез».
А я подумал: «Я все-таки сел в туркестанский экспресс».
 

Федора опять совершенно не смутило, что половины слов он не понимает. Зато он точно знал, что хороший обрез – вещь в хозяйстве и правда совсем не лишняя. Но, кажется, поезд в итоге оказался не тот, и путешественнику из песни пришлось туго – вместе с загадочным проводником он прыгал с подножки, шел куда-то на восток, сидел на ржавых рельсах, его втягивали на руках в другой вагон на ходу.

Суровый мужик между тем жадно слушал, время от времени кивая в ответ каким-то своим мыслям. Что-то очень важное зависело от этой поездки. Смертельно важное. Даже Федор в итоге начал понимать – тут дело идет не только о том, чтобы попасть из одного места в другое. Тем более, что поезд, судя по всему, вернулся потом обратно в Москву. Но все волшебным образом изменилось:

 
Я посмотрел на мой город – и город был новый, живой,
И кто-то тихо сказал: «Получилось.
А ты смотри, получилось.
Ну что – с возвращеньем домой,
Туркестанский беглец.
С возвращеньем домой!»[2]2
  Текст песни С. Калугина.


[Закрыть].
 

Федор многого не понял. Но, как ему показалось, понял главное – почему музыкант согласился с такой неохотой. Эта песня была про судьбу, она была слишком серьезной и тяжелой, чтобы исполнять ее здесь и сейчас. И люди вокруг затихли – словно вместо желанного развлечения им неожиданно предложили головоломку.

Мужик, дослушав песню и кинув музыканту в чехол от гитары горсть патронов, резко поднялся и пошел прочь.

– Он сейчас наверх отправится, – пояснила Неля.

– Сталкер? – уважительно спросил Федор.

– Да. Но он наверх ходит не только за хабаром. Он ждет.

– Чего? – удивился Федор.

– Когда пройдет туркестанский экспресс, – оглянувшись, шепотом сказала Неля.

– Он что – на всю голову больной? – удивился Федор.

– Да тише вы, слушать мешаете, – неприязненно зашикали на них.

Оказалось, музыкант уже пел про очередные баобабы. Федор видел, как гневный румянец вспыхнул на щеках у Нели, она явно с трудом сдержалась, чтобы не отбрить возмущенных работяг. Сам он тоже не решился вмешаться, заступиться за девушку, и оттого ему было неловко. «Я тут недавно, порядков здешних не знаю, – мысленно оправдывался он. – Тем более они правы – мы им мешаем».

– Давай уйдем подальше, – шепнула Неля, и они перебрались в задние ряды. Здесь можно было говорить спокойно, и девушка принялась объяснять:

– Ты не понимаешь. Каждый верит, во что хочет. Он верит в это. У нас тут наверху старая железная дорога возле станции. Это то же самое, что метро, только поезда ходили не по туннелям, а наверху.

– Знаю, – буркнул Федор, вспомнив рассуждения Кузьмы про привокзальные станции.

– Ну вот, Костя верит, что если очень ждать, однажды здесь пройдет туркестанский экспресс, и все опять станет, как было до Катастрофы. У него во время Катастрофы вся семья погибла. И он думает, что если все опять станет по-прежнему, то он сможет встретиться с ними.

– Ну и бред! Откуда ж здесь поезду взяться через двадцать лет после Катастрофы? – удивился Федор. – И почему он должен пройти как раз здесь?

– Он проходит там, где его очень ждут. Костя думает – если сильно верить, то так и будет, – объяснила Неля.

– А почему туркестанский? – спросил снова Федор.

– Не знаю, кажется, была такая страна до Катастрофы. А может, и не было. Может, этот Туркестан находится уже на границе с другим миром, откуда поезд приходит.

– Странная песня, – сказал Федор. – Я многого не понял в ней. Вот, например, почему этот парень так странно обращался к проводнику. Ты помнишь? Называл его господином и уверял, что ему не страшно умереть. Парень этого проводника впервые видел – какой он ему господин?

– Может быть, все дело в том, что проводник был в зеленой форме? – шепотом сказала Неля.

– Ну и что? – спросил Федор. Что-то в лице девушки показалось ему странным. Может, она не вполне нормальная?

Он таких уже видел – в подземке у многих ехала крыша. Буйных изолировали быстро, а тихих не трогали – иначе пришлось бы половину метро, наверное, запереть. А так – делает человек свое дело, и ладно, а тараканы у него в голове никого не касаются.

– Это был не простой проводник, – серьезно объяснила Неля. – Раньше так назывались люди, которые следили за порядком в поезде. Но ведь так зовут еще тех, кто может показать дорогу. Это был бог, он мог указать путь туда, где все осталось, как было.

– Провести по кругам ада, – добавил чей-то голос.

– В этом-то все и дело – ты должен понять, кто к тебе обращается. Узнать бога и довериться ему. Ты должен довериться проводнику. Экспресс – это поезд, который идет без остановок. Он забирает только тех, кто к этому готов.

– Эх, прошли те времена, когда боги запросто появлялись среди людей, заговаривали с ними, участвовали в их делах. Теперь неизвестно, остались ли они вообще. Может, умерли или ушли куда-то, – пробормотал тот же голос.

– И как же он узнал, что этот проводник – бог? Мало ли на ком зеленая форма? – упрямо сказал Федор. – Здесь полстанции в костюмах защитного цвета, так что ж теперь, они все – боги? – и он оглянулся, словно пытаясь угадать в ком-нибудь бога.

– Вполне возможно, что мужику на самом деле все померещилось, – примирительно сказал неизвестный снова. – Просто он изначально был на всю голову больной, да еще и выпил. Там же говорится в начале, что он в буфете купил вино. Вот и получил просветление, увидел бога. Хорошо хоть не черта. Он мог еще и не то увидеть под мухой.

– И зачем было об этом песню писать? – спросил Федор, пытаясь получше разглядеть говорившего при тусклом ночном освещении. Он увидел темноволосого мужика средних лет, худого, пожалуй, даже изможденного, который кутался в потрепанное черное пальто. На ногах у него были выцветшие, вытянутые на коленях черные спортивные штаны в обтяжку и разбитые ботинки. Лицо было по-своему примечательным – острые черты, резкие складки у тонких бледных губ, слегка запавшие глаза, покрасневшие веки. Казалось, он не спал уже несколько ночей. Кому-нибудь он мог показаться даже почти красивым, но Федор почему-то сразу проникся к нему безотчетной неприязнью.

– Глупости ты говоришь, Фил, – неожиданно поддержала Федора Неля.

– Песни иной раз под настроение пишутся. Иную из прежних вспомнишь – там вроде и смысла-то особого нет. «Я еду домой, светит луна, я думаю о милом». А сейчас совсем по-другому ее слушаешь. Ночь, луна. Красотища-то какая! Не всем, кто родился в метро, удалось своими глазами увидеть луну, – примирительно сказал тот, кого назвали Филом.

– А я и вправду раз или два слышала такой тяжелый стук – словно бы поезд идет поблизости. Может, этот экспресс уже прошел, но его никто не встречал, потому и не получилось ничего? – сказала Неля.

Федор вспомнил, что ему тоже почудился один раз тяжелый металлический лязг, похожий на мерный перестук колес.

– А я тут с умным человеком одним разговаривал как-то, – продолжал Фил, еще глубже закутавшись в свое черное пальто, – так у него выходило, что это нам только кажется, будто мы живем в метро. На самом деле мы-то как раз уже умерли и попали в чистилище. Ведь написано в одной книге, что вечность – это, может, что-то вроде банки с пауками. Вот мы как раз в такую банку и попали. И грыземся, как пауки в банке. По грехам нашим воздается нам.

Чувствовалось, что мысли эти он излагал уже не один раз, и теперь рад-радешенек был, что обрел нового слушателя в лице Федора.

– То есть получается, что на самом деле мы мертвые все? Ну, это ты загнул! – хмыкнул кто-то неподалеку.

– А куда ведет эта железная дорога – та, что наверху? – спросил Федор, не желая углубляться в философские споры, в которых ни черта не понимал. Его интересовали более практические вопросы.

Ему отозвался старик в дырявом ватнике:

– Это, стало быть, Казанское направление – значит, шли отсюда поезда с Казанского вокзала на восток – в Казань, на Урал, в Сибирь и еще дальше.

Федор подумал, что в песне тоже упоминался путь на восток.

– А с Курского вокзала куда поезда ходили?

– К югу. В Тулу, Курск, Орел.

– Говорят, на привокзальных станциях неспокойно людям живется, – пробормотал Федор.

– Правильно говорят, – согласился старик. – Потому что одно дело – город, другое – то, что вокруг. А за городом – лес. И еще неизвестно, что может прийти к нам оттуда. Люди проложили пути, вырубили кое-где леса, построили свои дома. Но чем дальше уходят пути, тем реже встречаются человеческие жилища. От одного до другого большого города – дикие леса. На окраинах городов кончаются владения человека. И теперь лес опять берет свое. Оттуда придут такие твари, какие нам и не снились тут, в городе. Сначала они убьют тех, кто еще пытается выживать в бункерах под Москвой, а потом возьмутся и за нас. Помяните мое слово – не зря тех мутантов с Павелецкой называют «приезжими».

– Не каркай, дед, – буркнул один из сталкеров. – И без тебя тошно.

– Что ты знаешь, мальчишка? Во Владимирской области, говорят, еще до Катастрофы в лесах видели крылатых змеев. Тебе даже в страшном сне не приснится, что там творится сейчас. Мы боимся тварей, которые живут наверху, но самое страшное однажды придет к нам из лесов. И будет такая война, что никому мало не покажется. Последняя война.

– Глупости ты говоришь, старик, даже слушать неохота, – снова вмешался сталкер – широкоплечий, с обветренным лицом. Судя по его независимому виду, он во всем привык полагаться лишь на себя. – Во многих городах были убежища на случай войны, там мог кто-нибудь спастись. У меня брат с семьей жил в Смоленске. Неохота думать, что он погиб. И не все города бомбили, где-нибудь в глухомани, думаю, люди и на поверхности могут жить.

– Да вон, пришел же весной человек из бункера в Жуковском. Как звали-то его… Сергей вроде? И туда отряд на разведку отправили – еще Доронин их вел.

– А-а, да по мне, хреновая была затея – половина отряда обратно не вернулась. Ну что такого в Подмосковье есть, чего у нас нет? За каким лешим людей туда гонять, когда все можно здесь найти, если поискать хорошенько? Да что руководству – для них люди так, скот. Шлют на верную смерть почем зря.

– Да не ври-ка. Во-первых, там почти все были штрафники, наемники. Им за это срок скостить обещали. Да и вернулись они почти все, даже тот мальчишка, Денис, который с ними напросился.

– Вернулись, говоришь? Что-то я его на станции не видел давно.

– Да был он, я сам его видел, только недавно опять куда-то пропал.

– А я слыхал, чудик один у себя на ферме на Клязьме живность экзотическую держал, – пробурчал кто-то. – Крокодилов там, страусов, верблюдов и еще кого-то. Вот интересно, где все эти милые зверюшки теперь? Тоже по лесам разбежались, наверное.

– Кое-какие твари из леса уже подтянулись сюда, – сообщил сталкер. – Волки иногда попадаются. И такие они мерзкие стали, я как-то видел одного, сначала и не признал – вроде бы волк, а морда крысиная.

Разгорелся спор, из которого Федор узнал много интересного о волках и их повадках, хотя и не представлял себе, пригодится ли ему это когда-нибудь. Новое направление разговору дал подсевший к спорщикам Виталя.

– Да ладно зверюшки, – многозначительно сказал он. – Наверху есть и кое-что пострашнее.

– Ты про прядильщиц, что ли?

– Да чего ты заладил все про прядильщиц. Нет, я про заблудившийся автобус.

– Как это? – удивился Федор.

– Да вот, ходит тут, говорят, наверху автобус, – понизив голос, с таинственным видом произнес Виталя. – Старенький такой, ржавый. Идет себе, к примеру, сталкер по своим делам, и вдруг этот автобус подъезжает, раскрывает двери. А что внутри, кто за рулем – не видно, фары слепят глаза. Говорят, однажды шли двое, один – он отчаянный был – и кричит из озорства: «Шеф, подбрось в Сокольники». Взял да и запрыгнул внутрь. Автобус тут же двери закрыл, поехал куда-то в сторону Измайловского вала, и все, и больше того беднягу не видели. Ни в Сокольниках, ни здесь.

– А я стихи красивые читала в одной книжке, – сказала Неля. – Про заблудившийся трамвай.

– Не, трамвай может ездить не везде, а только по рельсам, да к тому же ему электричество нужно, – с умным видом заявил Виталя.

– Ну и придурок! Ты еще скажи, что автобус не может ездить без бензина! Как ты не врубаешься – это был не настоящий автобус! Откуда он приезжает, куда потом девается, кто за рулем сидит – того нам лучше не знать.

– Да и это не самое страшное, – сказал вдруг человек, сидевший до этого молча. – Есть здесь вещи и куда хуже… но о них нельзя говорить.

– Ты про хозяина, что ли? – спросил другой. На него тут же зашикали, испуганно озираясь.

Неля переводила глаза с одного рассказчика на другого. Федору захотелось снова привлечь ее внимание.

– А говорят, на станции Парк Победы живут дикари. Они поклоняются Великому червю, который роет подземные ходы. Одного из них удалось поймать, он и рассказал. И получается, что этот их Великий червь по описанию сильно смахивает на поезд.

Неля с любопытством поглядела на него. Федор неуверенно дотронулся до ее жилетки – ему давно хотелось это сделать. Ткань на ощупь и вправду была жесткой. Но девушка тут же отстранилась, сердито взглянув на него. Настроение ее вновь изменилось.

– Интересная жилетка у тебя… красивая… я и не видел таких раньше, – смущенно пробормотал Федор.

– Что, хочешь такую же своей подружке подарить? – ехидно спросила девушка.

– У меня нет подружки, – соврал Федор, чувствуя, как лицо его заливает румянец. Но девушка неожиданно сменила гнев на милость:

– Это гобелен, – неохотно пояснила она.

– Гобелен? – повторил Федор незнакомое слово, будто пробуя на вкус.

– Ну, материя такая.

– Красивая, – пробормотал Федор. – И ткань толстая – не сразу сносится.

– А главное, такой больше нет ни у кого, – не без гордости сказала Неля. – Только у начальника станции еще диван и стулья гобеленом обтянуты и две картины гобеленовые висят на стене – ему Данила принес.

– Значит, это редкость?

– Да я бы не сказала. Тут недалеко, на фабрике, еще полно всякого тряпья разноцветного. Только все боятся туда соваться. А Данила не боится, но он считает – это баловство. Лучше, мол, полезное что-нибудь сверху носить – еду, снарягу. Вот только начальнику принес гобелены эти – тот ему кучу патронов отвалил. Но один сталкер погиб во время той вылазки, и теперь Данила не хочет связываться. Говорит, не стоят тряпки человеческой жизни. Начальник, правда, пытался ему приказать, но Данила сказал – пусть других посылает. Сказал, что на фабрике завелось что-то нехорошее, и теперь туда без крайней надобности лучше не соваться.

– А тебе тоже он принес этот гобелен? – пробормотал Федор.

– Я сама взяла. Я с ними вместе ходила тогда.

Федор искоса посмотрел на девушку. Удивительно – ходит на поверхность и не боится. И так спокойно говорит об этом – он знал мужиков, которые и вполовину так храбры не были. Все в ней было необычным, даже имя.

– Значит, ты с Данилой ходишь на поверхность?

– Ну да, – невозмутимо ответила девчонка, словно это было самым обычным делом.

– Отчаянная, – сказал Федор. Вроде хотел похвалить, но получилось у него осуждающе. – И не страшно тебе?

– Сначала страшновато было, – призналась она, – а теперь ничего, привыкла. Наверху главное – глазами не хлопать, все замечать и соображать быстро. Зато интересно. Предки столько всякого хлама оставили, нужного и не очень – на наш век хватит разбираться. Ну, многое испортилось, конечно, сгнило, заржавело, но еще полно всего осталось.

– А за сколько времени можно добраться отсюда, к примеру, до Китай-города? – поинтересовался Федор.

– Если повезет, то за ночь, – ответила девушка.

– Так быстро? – удивился он.

– Я же говорю – это если повезет, – усмехнулась она. – Может что-нибудь помешать, тогда это надолго.

За разговором они и не заметили, что концерт закончился. Музыканту налили браги. Патронов, судя по всему, ему перепало немало.

Неля сразу словно потухла – лицо ее выглядело бледненьким и осунувшимся, под глазами залегли темные тени.

– Устала? – спросил Федор.

– Да, спать хочу ужасно. До завтра.

И не дожидаясь ответа, девушка скользнула куда-то между палатками, а Федор смотрел ей вслед, не пытаясь догнать. Странные и непривычные чувства его волновали, но разобраться в них он пока не мог.

* * *

На следующий день Федор проснулся поздно и как раз успел пообедать вместе с местными работягами. Отправившись бродить по станции, снова встретил Фила. Федор попытался расспросить его поподробней про старого Данилу.

– Нормальный мужик, – буркнул Фил, – но мы с ним как-то не особо общаемся.

– А девчонка эта – кто она ему? Она его дедом зовет – неужели и правда внучка? Ни за что бы не подумал.

– Не знаю, – почему-то нахмурившись, сказал Фил, – не интересовался. Но уж точно не внучка. Привел он ее откуда-то не так давно, с тех пор она и ходит с ним. Здесь ее не любят. Впрочем, здесь всех не любят, кто со странностями, – и он вздохнул.

Федор понял, что Фил испытал эту нелюбовь на собственном опыте.

– Но ты с Нелькой лучше поосторожнее, держись от нее подальше – тут про нее разное болтают. Я, конечно, слухам не очень верю, но нет дыма без огня. Девчонка интересная, конечно, красивая, смелая. Она мне чем-то напоминает актрису из старого фильма Годара, где еще играл молодой Бельмондо. А как ту актрису звали – не помню уже. Кажется, Джин. Вообще это ужасно – я скоро так все забуду из прежней жизни. А с девчонкой я как-то попытался поговорить, познакомиться, но она оказалась такой упертой, ограниченной, даже грубой. Есть в ней что-то фанатичное. Пока молчит – красавица просто, но только рот раскроет – все очарование сразу пропадает.

«На себя бы лучше посмотрел», – мрачно подумал Федор, которого неприятно задела мысль, что Фил, оказывается, пытался познакомиться поближе с Нелей. Правильно она сделала, что его отшила. Он вспомнил портреты актрис, которые видел в старых журналах, они казались ему очень, даже как-то волшебно красивыми. Неля вполне могла быть похожей на одну из них. Но в данный момент его больше волновало другое.

– Мне такую странную вещь сказали – будто старик с нечистой силой знается, – сознался он. Фил усмехнулся скептически.

– И ты поверил?

– Нет, конечно, – независимо сказал Федор.

– Ну и правильно, – сказал Фил. – Серый здесь народ. Им кажется странным, что Данила давно ходит наверх и до сих пор жив. Вот они и приписывают его удачу действию сверхъ-естественных сил. А у него просто феноменальное чутье, интуиция – потому и удается выбираться из переделок. Эх, я бы сам сходил на поверхность как-нибудь. Сам удивляюсь – откуда у меня такое желание? Я совсем маленьким был, когда Катастрофа случилась, и все же какие-то вещи помню. Как трава пахнет после дождя, как ветер волосы треплет. Теперь наверх не выйдешь без химзы, и каждый шаг караулят жуткие твари – так говорят сталкеры. И все же если б я решился снова подняться на поверхность, то только с Данилой. Последнее время все чаще меня тянет туда – словно кто-то зовет. Сны странные снятся. Утром проснусь – ничего не помню, только знаю, что надо выйти наверх.

Федор подумал и решил не говорить новому знакомому, что на днях, возможно, сам пойдет с Данилой в поход. Во-первых, он еще не решил, а во-вторых, чем меньше народу здесь будет об этом знать, тем лучше. Да и вообще Фил не слишком ему нравился: Федор подумал, что мужик, наверное, отлынивает от работы под любым предлогом, раз в рабочее время шляется по станции и ведет досужие разговоры.

Нелю Федор увидел лишь вечером. На этот раз она выглядела сосредоточенной и серьезной, и настолько загадочный был у нее вид, что Федор сразу спросил:

– Что-то случилось?

– Костя не вернулся, – сказала Неля.

– Может, просто задержался и решил наверху передневать? – предположил Федор.

– Не знаю, – протянула девушка, – может, и так. А может, мы больше его не увидим.

– Думаешь, что-то случилось?

– Я не думаю, я чувствую. Что-то точно случилось, только не знаю – что. Может, его мутанты сожрали. А может, он просто дождался своего поезда. Сел на него, и теперь он уже далеко. Там, где Катастрофы не было.

– И город живой, – задумчиво произнес Федор. – Но тогда он должен и для нас быть живым?

– Нет, – сказала твердо Неля. – Понимаешь, Костя-то верил в это. Крепко верил. А если очень верить во что-то, оно может сбыться. У нас вера не твердая, мы во всем сомневаемся. И потому он мог дождаться, а мы – нет.

– Чушь это все, – неуверенно произнес Федор. – Скорее всего, он попал в передрягу и погиб.

– Не говори о том, чего не знаешь, – резко сказала Неля. – Мы многих вещей не можем понять. Но они все равно случаются.

И увидев его замешательство, неожиданно улыбнулась:

– Не парься, каждый верит во что хочет. Не хочу про это спорить с тобой. Если сможешь – сам поймешь, а никто другой тебе не поможет.

– Нет, спорь, пожалуйста, – взмолился Федор, увидевший, наконец, возможность найти общий язык с Нелей. Видимо, эта тема была ей интересна.

Федор еще ни разу не видел девушек, которые бы рассуждали о подобных вещах. Он вообще не думал, что с девушками можно говорить о таком.

– Давай лучше сходим к Костиной жене, я сделала его дочке куклу, – сказала Неля.

– Ты же говорила, что у него семья наверху осталась? – удивился Федор.

– Так ведь то было двадцать лет назад. Он другую семью завел, уже здесь. Не жить же человеку столько лет одному, – рассудительно сказала Неля.

Они подошли к старенькой палатке, и Неля, нагнувшись, негромко позвала:

– Даш, можно к тебе? Только я не одна.

– Заходи, тебе всегда можно, – донесся слабый голос изнутри.

В потрепанной палатке они обнаружили худую изможденную светловолосую женщину, кутавшуюся в длинный серый мужской халат, местами протершийся чуть ли не насквозь. Она лежала на дырявом матрасе, завернувшись в старенькое и неимоверно грязное бело-розовое одеяло. Лица ее Федор не разглядел толком в полутьме. Рядом тихонько возились бледненькие чумазые дети, мальчик и девочка. Мальчик в толстовке защитного цвета и черных спортивных штанишках, которые были ему коротки, лежал в ногах у матери. Его лысая голова была покрыта болячками. Девочка была в длинной рубахе, подпоясанной обрывком веревки. На вид мальчику можно было дать года четыре, девочка, судя по всему, была старше, но возраст ее определить было трудно. При виде гостей женщина приподнялась было.

– Опять болеешь? Лежи, лежи. Смотри, что я принесла.

Неля достала из кармана кулек, протянула детям. Те с удовольствием принялись похрустывать сушеными грибами.

– И это тоже вам, мелкие, – сказала Неля, достав из кармана свернутую из пестрых лоскутков куколку. Девочка востор-женно взвизгнула.

– Береги ее, – тихонько сказала Неля. – Это на удачу. А куда ты другую куколку дела? Которую я тебе раньше давала?

Девочка шмыгнула носом:

– Ее мама отняла и блосила в костел.

У лежавшей слабый румянец вспыхнул на лице.

– Я случайно, – пробормотала женщина.

– Не веришь мне, – укоризненно сказала Неля.

– Надо было ту куколку папе отдать, чтоб с собой всегда носил, – повернулась она к девочке. – Если б папа твой меня послушал… – но тут она вдруг осеклась, замолчала.

Девочка схватила коробку и стала показывать Неле и Федору свои сокровища – осколки цветного стекла, гладкий овальный камешек, синюю пластмассовую крышечку. Мальчик замычал, потянулся к интересным штучкам, повернувшись к Федору лицом. Тот ахнул – вместо одного глаза у ребенка была уродливая опухоль. Разглядывая его лицо, Федор не сразу обратил внимание на руки – пальцы на одной срослись, и конечность больше была похожа на клешню. Но кроме Федора, казалось, никто не обращал внимания на уродство ребенка. Девчонка, которая, видно, верховодила, стукнула малыша по грязной ручонке:

– Тили, не лезь!

– Как тебя зовут? – спросил Федор.

– Селсея, – важно произнесла маленькая замарашка. Исковерканное ребенком имя, как смутно припомнилось Федору, принадлежало героине какого-то старого фильма или книги, даже, кажется, королеве. Федор вгляделся в лицо девочки.

«Да ведь она была бы красавицей, если б ее отмыли», – потрясенно подумал он. Огромные голубые глаза, светлые кудряшки, аккуратный носик – и неимоверно чумазые, воспаленные щеки. Руки у малышки тоже были маленькие, пальчики крошечные, аккуратные, но уже шероховатые, все в заусенцах, цыпках и царапинах.

– А это Тилион, – показала она на брата. – Папа сколо плидет и плинесет иглушки.

Говорила малышка бойко, но очень невнятно – словно каши в рот набрала. Теперь Федор решил, что девочке, наверное, лет восемь или десять, просто она мелкая и тонкокостная. А шепелявит и коверкает слова из-за какого-то врожденного дефекта.

Лежащая женщина судорожно вздохнула. Неля присела рядом.

– Ну не надо, Даш, не плачь. Может, он завтра вернется.

– Каждый раз, как я провожала его наверх, у меня сердце ныло, – обреченно сказала женщина. – А в этот раз – особенно. Это ужасно – так жить. Мои дети были ему не нужны. Он все время думал о тех, которые остались наверху. Теперь он присоединился к ним, наверное. Но как мы будем жить, чем мне их кормить теперь? – и она кивнула на малышей, сосредоточенно разглядывавших новую куклу.

– Ну, полно, – сказала Неля. – Найдутся добрые люди, помогут.

Но Даша лишь качала головой.

– Может, какой-то паек за мужа и дадут, наверное, – пробормотала она, – но только чтоб ноги не протянуть. А они растут, им надо есть побольше. Я болею, работать не могу. И нового мужа мне не найти – больной, да еще с двумя ртами. А он совсем не думал о нас. Словно бы нарочно смерти искал – вот и нашел.

Неля терпеливо слушала. Потом ободряюще потрепала женщину по плечу.

– Не бойся! Честное слово даю – о тебе позаботятся. Веришь мне?

Глаза у Даши радостно вспыхнули, они с Нелей обменялись быстрыми взглядами.

– Обещаешь? – спросила вдова, впившись в девушку взглядом.

– Обещаю, – после паузы твердо сказала Неля, чуть нахмурившись при этом.

Сейчас она уже не похожа была на умирающее, бледное растение. Наоборот, Федор вдруг понял, сколько скрытой силы в этой девушке. Может быть, какая-то болезнь и подтачивала ее, но сдаваться она не собиралась. Федор хотел спросить, чью помощь так уверенно обещала она подруге, но передумал. Он чувствовал – Неле есть что скрывать, но это, как ни странно, еще больше привлекало его в ней.

Даша облегченно бормотала слова благодарности, угодливо улыбаясь. Федору ее улыбки казались приторными, и он был рад, когда они с Нелей выбрались, наконец, из этой палатки.

– Хорош твой Костя, – раздраженно буркнул он. – Зачем было семью заводить, если ему на них плевать? Жил бы один, а других не заставлял вместе с ним мучиться.

– Не надо так говорить, когда не знаешь всего, – тихо сказала Неля.

– Да и она хороша, – продолжал кипятиться Федор. – Она переживает только за себя, а Костю-то ей, кажется, вовсе не жаль.

– А зачем его жалеть? – удивилась Неля. – Его нужно жалеть, если он лежит где-то раненый. Но мы ведь все равно ничем не можем ему помочь. А если его уже нет в живых, то жалеть его не надо. Ему все равно лучше, чем нам, он уже не мучается. А если он и вправду дождался своего поезда – тогда нужно радоваться за него.

Федор слегка опешил. Ему никогда в голову не приходило рассматривать вещи с этой точки зрения. Ему казалось, что живым быть всяко лучше, чем мертвым, а вот Неля, видно, считала иначе.

– Не нравится мне эта его жена, – сказал Федор, – не думаю, что она уж так больна. Просто притворяется, на жалость бьет, чтоб выпросить чего-нибудь.

Неля вдруг сердито глянула на него:

– Откуда ты знаешь? Сам бы попробовал двух детей растить.

– Плохо она о них заботится, – фыркнул Федор, – дети тощие, одеты кое-как, девчонка вообще в обносках материнских.

– Зато она их не бросила. Лучше уж такая мать, чем никакая, – огрызнулась Неля. – У нее мальчишку давно хотят отобрать – видел, какой он?