Текст книги "Метро 2033. Хозяин Яузы"

– Младенцу, может, и лучше, – пробормотал он. – Не знаю. Но одно я точно знаю – хуже женщины-убийцы ничего быть не может. Я еще могу понять Кошку, которая убивает, чтоб отомстить – и то об этом думать неохота. А вот так, хладнокровно придушить ребенка – это мерзость. Такого прощать нельзя.

– Какую кошку? – удивилась Неля.

– Неважно, ты ее не знаешь. Что ты так странно на меня смотришь?

– Нет, ничего. Значит, ты не мог бы простить женщину, которая убила? Все равно кого – ребенка, взрослого?

– Ни за что, – уверенно сказал Федор. – Женщины нужны для продолжения рода. Если еще они убивать начнут – что же это будет?

– Даже если убила, защищаясь? Или убила дурного человека, от которого один вред?

– Все равно, – упрямо сказал Федор.

– Понятно, – сказала Неля. – Убивать можно только мужчинам. А с женщинами они могут обходиться как угодно – те должны только слушаться и помалкивать, иначе их вообще пришибут. Не нравится что-нибудь – ну, поплачь, и то в темном углу где-нибудь, не на виду у людей. А то кого-нибудь могут разозлить твои слезы, и еще больше достанется.

– Да что с тобой? – удивился Федор. – Что ты так разошлась? Тебя кто-то обидел?

В первый раз ему пришло в голову, что он, в сущности, ничего о ней не знает. А она продолжала говорить с неожиданной горячностью:

– А ты не думаешь, что смерти не каждый боится? Вот ты как считаешь – что будет после смерти?

– Не знаю, – честно сказал Федор. – Ничего, наверное.

На самом деле он вовсе не был в этом уверен, но и других вариантов ответа у него не было.

– Это потому, что ты не веришь, – наставительно сказала Неля.

– Во что? – удивился он.

– Во что, в кого – какая разница? Некоторые верят в Распятого Бога, некоторые – в Хозяина Туннелей. Костя вот верил в проводника. Я думаю, за Костей пришел поезд, которого он так дожидался. Если человек верит в какого-нибудь бога, то после смерти к нему и попадет. Поэтому смерти не все боятся, и не для всех умереть – это плохо. Для многих это лучше, чем так жить. А если умирает дурной человек, то это тоже хорошо – значит, не успеет натворить еще больше бед. Такому лучше заново родиться – в новой жизни он сможет исправить все зло, которое сделал в прежней.

Фил, видимо, смирившись с тем, что никто не собирается прямо сейчас отводить его в метро, немного успокоился и начал прислушиваться к разговору.

– А ведь и правда, я слышал, что в некоторых африканских племенах похороны отмечали как праздник, – сказал он. – Кто рассказал тебе это, девочка?

– Тебе какое дело? – тут же огрызнулась Неля.

«Кто ж ей, в самом деле, так грамотно мозги-то промыл? – подумал Федор. – Говорит, как по-писаному».

– Ну ладно-ладно – примирительно сказал Фил. – Мы все равно теперь не узнаем, как оно было – уехал твой сталкер на потустороннем поезде или растворился в Нагвале.

– В чем? – спросил Федор.

– Эту трудно объяснить, – туманно сказал Фил, – я сам не вполне понимаю. Нагваль – это нечто невыразимое, это дух, воля, что-то вроде бессмертной души, но его надо выращивать в себе всю жизнь. И если правильно подготовиться, можно в конце жизни уйти в бесконечность, сохраняя сознание и воспоминания о своей земной жизни. Нагваль – это и все то, что за пределами привычного нам мира, то, что мы не можем представить себе. Это бесконечность, это небытие.

– Вот же язык подвешен у чудика, – шепнул Федор Неле. Девушка рассмеялась, хотела что-то сказать, но смех перешел в хрип и она, схватившись за грудь, тяжело, надрывно закашлялась.

– Федя, – позвал старик, – пойдем, дров наберем еще. А то чай вскипятить не на чем будет.

Когда они отошли немного в глубь туннеля, Данила сказал:

– Ты с ней не спорь лучше – видишь, как она волнуется. Она ведь тоже матери своей не помнит.

– Я не знал, – сконфуженно пробормотал Федор. – Ладно, больше не буду.

Глава 7
Призраки Лефортова

Когда они вернулись, Неля, казалось, уже успокоилась.

– Ты мне так и не рассказал, за что Анхен называли ведьмой, – упрекнула она.

– Не зря называли, – сказал Федор. – Тут написано, что Анхен и ее мать хотели колдовством вернуть любовь царя. Но их не стали наказывать за это.

– Что ж тут такого, они ведь не хотели плохого, – сказала Неля рассеянно, явно думая о чем-то своем.

Федор стал читать дальше. Ему нравилась книга, но автор начинал раздражать: он словно бы постоянно влезал со своими замечаниями, осуждая чуть ли не всех участников этой истории, и только все портил – царь у него получался слепым и легковерным, прекрасная Анхен – не в меру корыстной, практичной и жадной.

«Конечно, – подумал Федор, – со стороны-то легко рассуждать через много лет». Но иногда так и тянуло сказать автору: «Да помолчи ты уже со своими глупостями, дай историю дочитать. Пиши, как было, а твоего мнения никто не спрашивает. Про тебя-то вряд ли написали отдельную книжку».

– А Анхен здесь есть на картинке? – спросила Неля. – Мне интересно, какая она была.

– Нет, тут написано, что ее портретов не осталось. Но все, кто ее видел, говорили, что она была очень красивой.

– А дети у нее были?

– Вроде бы нет, – неуверенно сказал Федор. – Я не понял, тут написано, вроде она все говорила перед смертью о какой-то сироте… Может, на самом деле это была ее дочь?

Для чтения детям на ночь книга точно не годилась, тут Неля была права. Федору пришло в голову, что самые важные книги, скорее всего, погибли во время Катастрофы, а то, что приносят сталкеры – лишь жалкие остатки, которые удалось добыть. И по этим книгам составить правильное представление о жизни верхних людей просто невозможно. В сущности, с тем же успехом мамаша могла читать ребенку на ночь инструкцию по технике безопасности при стрельбе – вполне вероятно, что пользы от такого чтения было бы даже больше.

И вдруг ему показалось, что он лучше стал понимать Нелю. Бедная девочка не помнит своей матери, ей никто не читал всякие истории на ночь. Вот потому она и слушает так внимательно, проявляет такой интерес к книжке, где говорится о давней жизни. Для нее эта жизнь – все равно, что сказка: дамы в красивых платьях с пышными прическами, изящные мужчины с кудрями по плечам. Такого ей теперь нигде не увидеть, только на картинках.

Фил тоже слушал, сидя возле огня.

– Так ведь эта история здесь и происходила, в этих краях, – вдруг сказал он. – Здесь поблизости и была та самая Немецкая слобода, где стоял когда-то дом Анхен. Кажется, здесь, на старом немецком кладбище, и могила ее находится. Тут и Лефорт жил.

– Весь район потом так и стал называться – Лефортово, – согласился Данила, нахмурившись отчего-то. Видел на левом берегу толстые деревья? Это остатки Лефортовского парка. Там раньше красиво все было обустроено – лестницы каменные, пруды, мостики, беседки. И кладбище старое я знаю. Говорят, – добавил старик, понизив голос, – что там целые подземелья, под кладбищем этим, склепы подземные и все такое.

От Федора не укрылось, как вздрогнула Неля.

«Да что с ней происходит-то?» – подумал он. Ему представились какие-то длинные подземелья, где в гробах лежат покойники. А может быть, там не только покойники? На что намекал старик?

– Все перепуталось, – тихо сказала вдруг Неля. – Люди теперь живут в подземельях, которые раньше принадлежали мертвым. Мир живых смешался с миром мертвых.

А Данила тем временем продолжал, не обращая на нее внимания:

– И там, откуда мы плывем, многие места названы в честь дел царя Петра Алексеевича. Семеновская площадь, Преображенская площадь – это в память его полков, Семеновского да Преображенского, которые в этих местах когда-то были расквартированы. Недалеко от Электрозаводской есть даже улица Девятая рота.

– Ты тоже эту книжку читал? – спросила Неля. Данила усмехнулся.

– Зачем мне читать – об этом все знают, кто здесь жил раньше. Еще не хватало мне всякие глупости читать, бабские сказки.

– Это не сказки – мы проплывали мимо дворца Лефорта, – сказал Фил.

– Да, дворец огромный, – пробормотал Федор.

– Ты разве его успел разглядеть? – удивился Данила.

– Конечно, успел – мы же долго вдоль него плыли. Там еще статуи были…

– Это как раз не дворец был, а Бауманский институт, Бауманка, – развеселился Данила. – А статуи – революционные солдаты.

– Дворец Лефорта мы чуть раньше проплывали. Его с реки-то и не разглядеть почти, – пояснил Фил. – Меня когда-то Маша водила туда, показывала, – грустно сказал он. – Любила она всякие древности. Вообще-то, на мой взгляд, ничего особенного – по крайней мере, снаружи. Двухэтажные желтые здания стоят, образуя квадрат, внутри – дворик. Одно название, что дворец. Внутри, наверное, красиво было, но нам туда не разрешили зайти, там, кажется, какой-то архив находился.

– А когда ж мы его проплывали? Не помню такого.

– А вот помнишь заросшую полянку поблизости от института, где машины ржавые стояли, там в кустах еще птица ночная кричала? Вот как раз на той полянке в глубине стоит дворец Лефорта. Маша еще рассказывала, что он соединен подземным ходом с дворцом, который потом построила себе императрица на другой стороне реки.

Федор удивился – в его понимании мрачное здание со статуями было похоже на дворец куда больше. Он вспомнил крик ночной птицы, заросшую кустами поляну, развалины какого-то строения и слабый отблеск света, который тут же пропал. Где-то там, значит, был дворец Лефорта. Кто же теперь бродит в нем по ночам. Духи мертвых? Призрак Лефорта? Ему не спится спокойно, и он ходит по подземному ходу в гости к призраку императрицы. Федору стало жутко – слишком близко находились все эти старые развалины, словно ледяным воздухом тянуло от них. Вряд ли стоило тревожить покой здешних духов. А в том, что здесь есть духи, он и не сомневался – от людей, которые так бурно жили, не могло совсем ничего не остаться.

Старик, видя изумление Федора, усмехнулся.

– А ты Бауманку принял за дворец? Не удивляйся, такие высотки возводили – как бы тебе понятней сказать – в эпоху великого диктатора. Чтоб народ смотрел и впечатлялся. В разные времена по-разному строили. В старых районах дома в два-три этажа – обычное дело. А незадолго до Катастрофы уже чаще возводили многоэтажки, разрослась Москва, места не хватало.

Это Федор успел уже заметить. И здесь, вдоль реки строения из стекла и бетона соседствовали с маленькими, будто игрушечными домиками, обшарпанные развалюхи – с грозными дворцами. Каждое время отмечалось своими постройками, и все вместе они создавали очень пестрый пейзаж. Это были памятники минувшим временам для тех, кто умел их различать. И Федор дивился разнообразию человеческой фантазии. Правда, многие здания уже лежали в руинах.

«А ведь если бы не попалась мне эта книжка, я бы ничего про эти места не знал, – подумал Федор. – Парк для меня был бы просто диким лесом, а на дворец я бы и вовсе не обратил внимания – его почти не видно с реки. Вот интересно – тех людей уже давно на свете нет, а их историю до сих пор еще кто-то помнит. Наверное, было что-то необычное в ней. Царь влюбился в дочь торговца, а она полюбила другого, что ж тут удивительного. Я всегда знал – нельзя никого любить, нельзя привязываться. Тот, кого ты любишь, рано или поздно тебя предаст».

– Федя, а у вас там на Китай-городе жить можно вообще? – спросил Фил.

– Кому как, – туманно ответил Федор. – Без привычки трудно, конечно.

Ему показалось, что Неля, слушая их разговор, заскучала.

– А знаешь, ко мне ночью крыса приходила, – сказал он. Девушка сразу оживилась.

– Знаю, я тоже ее как-то видела, даже дала ей сушеных грибов.

– Ты не боишься крыс? – удивился Федор, сделав страшные глаза.

Неля покачала головой, засмеялась было, но вновь закашлялась. Федор замахал на нее руками:

– Тише, тише!

– Тогда не смеши меня, – укоризненно шепнула она.

Время шло, наверху уже, наверное, наступал следующий день, а их клонило в сон.

– Спать пора, – сказал старый Данила, – может, хоть следующей ночью удастся выйти.

«Поскорей бы уж добраться до метро, – подумал Федор, – и больше никто никогда не сумеет меня подбить на такую глупость».

Снова договорились о дежурствах. На этот раз первая смена досталась Федору, вторая – Даниле, а третья – Филу. Федор еле высидел – глаза сами собой закрывались. Чтобы не заснуть, он взял полистать Нелину книжку – узнать, чем кончилась история царя и красавицы. И очень быстро пожалел об этом: история, как оказалось, имела довольно жуткое продолжение. Царь, разочаровавшийся в своей красавице, женился на юной пленной служанке. А у изменницы Анхен тем временем подрастал младший брат. Царь взял красивого и бойкого мальчика ко двору, а о дальнейшем уже легко было догадаться: обманутый любовник долго ничего не подозревал, но кто-то решился открыть ему глаза – и отрубленная голова брата красавицы заняла место в банке со спиртом, стоявшей, как говорили, в покоях царицы.

У Федора мороз прошел по коже. Даже слухи о зверствах красных в Берилаге меркли перед такой жестокостью. Может, поэтому тетка, у которой Неля сторговала книжку, и рассказывала своему ребенку об отрубленной голове – просто перепутала, кто именно ее лишился. Федор решил, что уж это продолжение он Неле точно читать не будет – пусть думает, что книжка кончилась расставанием царя с прекрасной изменницей.

От всех этих кровавых историй ему стало очень не по себе. Да и подземелье было не самым подходящим местом для чтения таких книг. Даже самые простые подробности приобретали зловещее значение. Федор читал написанный века назад донос – про письмо сильненькое, да не для кого-нибудь, а для «хозяина». Царь мешал, его хотели извести. Знал ли он, что вокруг него плетется измена, которую готовят самые близкие? Федор представил его себе – царь огромного роста в простом зеленом кафтане, как на картинке, стоит на носу плывущей по Яузе лодке и говорит, обращаясь к кому-то рядом: «Истинный парадиз, Данилыч!» Куда они делись теперь, прежние хозяева здешних мест? Что осталось от них – буквы в книжках, надписи на могильных плитах, полузаросшие сады и полуразвалившиеся дворцы?

У Федора разыгралось воображение, ему теперь черт знает что мерещилось. Временами он судорожно вздрагивал и озирался вокруг, но ничего подозрительного не заметил. Услышав шорох поодаль, он уже не испугался, а кинул на звук припасенную еще днем корочку. Крыса осмелела и даже подошла совсем близко. Она вовсе не выглядела противной и очень смешно обнюхивала все на своем пути, шевеля усами.

«Кто ж тебя будет кормить, когда мы уплывем?» – расчувствовавшись, подумал Федор. В положенный срок он разбудил Данилу и с облегчением завалился спать.

И тут же неведомо как оказался на старом кладбище. Он никогда раньше кладбищ не видел, но понял, что это именно оно. За кирпичной стеной – каменные плиты, кресты. Кое-где стоят каменные домики – слишком тесные для живых, но у них есть окна и даже двери. Краска облезла, деревянные двери разбухли от сырости, потемнели от времени, на них тоже вырезаны кресты.

Федор подходит и видит – дверь полуотворена, а за ней – темнота. И он стоит, не решаясь сделать ни шагу. А из темноты кто-то смотрит на него. Показалось ему, или дверь чуть подалась, скрипнув? Черная щель в потусторонний мир словно бы стала шире. Еще немного – и его затянет туда, во тьму. Рука уже сама тянется к двери, из которой, несмотря на теплую ночь, несет подземным могильным холодом. «Мир живых смешался с миром мертвых», – вспомнил Федор и содрогнулся.

Потом – то ли во сне, то ли наяву – померещились Федору шаги. Из глубины туннеля кто-то приближался к ним. «Кто на карауле? – пытался вспомнить он. – Данила? Почему он не поднимает тревогу?».

А шаги все ближе, чьи-то каблуки постукивают по старым доскам. Федор с трудом поднимает голову, всматривается. Из темноты приближается женский силуэт, только странный какой-то. Не хватает чего-то в нем. И вдруг он понял, похолодев, – самого главного не хватает.

Головы.

Застыв, не в силах пошевелиться, смотрит Федор на женщину в старинном широком платье. Одна рука у нее странно оттопырена. Да вот же и голова – в руке у нее. Пышные волосы, бледное лицо, ярко намазанные губы и щеки, сомкнутые веки. Федора стала бить крупная дрожь. Незнакомка вдруг подняла руки и ловко нахлобучила голову на плечи, где ей и полагалось быть. Обмахнула шею рукой, и остался только тонкий шрам. Ах нет, это уже не шрам. Это бусы.

– Анхен, уходи, ты ведьма, – шепчет Федор. Жуткая девушка улыбается, манит Федора рукой, а в лице ее проступает что-то знакомое. Федор отшатывается, незнакомка вновь поднимает руки. Федор вздрагивает – сейчас опять голову снимет с плеч. Но нет, она только стягивает накладные волосы, а под ними – короткая стрижка. И теперь становится ясно – у нее лицо Нели.

А следом за ней из мрака появляется другой. Он, наверное, тоже снял свои накладные волосы – настоящие волосы его темные, с проседью. И вместо расшитого костюма – что-то черное, неброское. Но Федор все равно знает, кто это. Еще один гость с того света явился их навестить. «Лефорт», – хочет окликнуть его Федор, но лишь слабый вздох получается у него.

Неля наклоняется над ним.

– Спит, кажется. Тише, а то разбудишь.

«С кем это она разговаривает?» – думает Федор, наблюдая за ней незаметно из-под полуопущенных век. Голос – мужской, незнакомый.

– Давай отойдем, поболтаем о делах наших скорбных.

– Зачем ты меня мучаешь? – жалобно спрашивает Неля. – На что я тебе нужна теперь? Я больная, я тебе только мешать буду. Дай мне хоть умереть спокойно.

Федор видит лицо мужчины – бледное, с правильными чертами. Глаза у него темные, недобрые. Что это – тоже сон или явь?

– Ну что ты, в самом деле? Давай отойдем, все обсудим. Если он проснется, мне ведь придется его убить, не люблю оставлять свидетелей.

– Ладно, – покорно говорит Неля. Он берет ее за руку, тянет, девушка нехотя идет за ним. Но тут ее снова начинает бить кашель – судорожный, неудержимый. Вот заворочался во сне Данила, зашевелился Фил. Мужчина смотрит на девушку, переводит взгляд на спящих, потом чертыхается и быстро уходит. Неля садится на пол, прямо на грязные доски, и смотрит ему вслед, по щекам ее текут слезы, она тихо качает головой. Федор хочет приподняться, позвать ее, но тело не слушается, свинцовая усталость придавливает к земле.

Кажется, всего несколько минут прошло – и Неля вновь склоняется над ним:

– Проснулся? Все уже встали.

Она уже не плачет. Наоборот, увидев, как тревожно смотрит на нее Федор, пытается даже улыбнуться бледными губами.

– Ну, что вы так на меня все смотрите. Все хорошо. Мне уже лучше. Давайте вечером отправимся дальше.

Под глазами у нее черные тени. «Приснилось или нет?» – думает Федор.

– А кто ночью дежурил? – спрашивает он.

– Сначала Данила, потом я, – отвечает Неля, – мне все равно не спалось.

«Наверное, приснилось все, – подумал Федор. – Книжку прочел, вот и мерещится теперь всякая дрянь».

Девушка присела к костру, Данила налил ей горячего чая. Федор взял книжку, лежавшую возле Нели, и без всякой задней мысли стал перелистывать страницы, вновь разглядывая картинки – странных женщин с голыми плечами и пышно взбитыми волосами, мужчин с длинными кудрями до плеч. И вдруг ощутил рывок, книгу выхватили у него из рук. Еще секунда – и она оказалась в костре. Огонь весело лизал страницы, а Неля смотрела на это злорадно и мстительно.

– Зачем? – вскрикнул Федор. Он искренне не понимал, с какой стати она дорого заплатила за книгу, а теперь хочет ее сжечь. Попытался выхватить книгу из огня, но девушка ударила его по руке. Федор сердито глядел на нее, потирая ушибленную руку. Опять пришло в голову, что девушка не в себе, что все эти перепады настроения – не к добру.

– Не хочу лишнюю тяжесть с собой таскать, – сердито сказала Неля. – Моя книга, я за нее заплатила – что хочу, то и делаю, – и вдруг она разрыдалась.

– Ну что ты, что ты, – забормотал Федор, гладя ее по волосам. В эту минуту ему было все равно – да пусть горит, не жалко.

– Ты, наверное, считаешь меня идиоткой? – всхлипывая, спросила она.

– Ну что ты, вовсе нет. Забудь. Твоя книжка, что хочешь, то и делай с ней – хоть в огонь кидай, хоть в реку.

Неля немного успокоилась и вдруг улыбнулась.

– Не обращай внимания. Прости, что ударила. Хочешь, я тебе стихи почитаю? – шмыгнув носом, спросила она у Федора. Он молча кивнул. И она завела нараспев:

 
У меня в Москве – купола горят,
У меня в Москве – колокола звонят
И гробницы в ряд у меня стоят,
В них царицы спят и цари[5]5
  Стихотворение М. Цветаевой.


[Закрыть].
 

Он вслушивался не в слова – в распевные звуки ее голоса. И представлялись ему мертвые цари и царицы в роскошных гробах. Ему приходилось слышать, что они похоронены где-то в Кремле. Разве могли они представить, что этим кончится? Что среди развалин мертвого города будет оплакивать их и многих других большеглазая стриженая девушка из подземелья. Может, уже и оплакивать-то некого, и гробниц тех не осталось, может, все уже сожрала обитающая теперь в Кремле биомасса.

– А кто это написал? – спросил он.

– Не знаю, кто-то из верхних. Наверное, его и в живых уже нет давно.

«У меня в Москве, – подумал Федор. – Она словно чувствует себя здесь хозяйкой. Мертвый город – ее владения». И ему стало не по себе. «Странная все-таки девушка. Там, на станции, у нее друзей не было. А наверху, среди мертвых, она чувствует себя как дома, словно мертвые ей ближе живых. Да и то сказать – мертвецы лежат себе спокойно, не лезут в душу, не пристают с разговорами. Хотя кто знает – может, они и приходят иногда». Он вспомнил свой жуткий сон – или то был не сон? А Неля уже рассказывала другое:

 
А по правой руке – пустырь,
А по левой руке – монастырь…[6]6
  Стихотворение А. Ахматовой.


[Закрыть]
 

– Монастырь – это башенки с золотыми куполами? – спросил Федор.

– Да, за толстыми каменными стенами. Когда мы дальше поплывем, один монастырь будет на берегу, совсем близко, ты увидишь, он весь белый. Раньше туда приходили молиться богу. В той же книжке еще были хорошие стихи – про то, что бог не спас. Но мне кажется, что о самых верных он позаботился. Говорят, в некоторых монастырях до сих пор святые люди живут невидимо для всех и продолжают молиться богу, но к себе никого не пускают, ведь спастись должны только самые праведные.

«Ну понятно, а мы этого не заслужили», – подумал Федор. – Вот и плывем себе, как неприкаянные, даже в воде не тонем – то пустырь, то монастырь, то кучи хлама, то какая-нибудь дрянь из воды лезет. И нигде нам не рады – хорошо еще, если не сожрут по дороге.

– А что ты то и дело кидаешь в реку? – спросил он.

Неля смутилась.

– Это чтобы нас пропустили.

– Кто пропустил?

Неля не отвечала. Федор хмыкнул.

– Не смейся, – сказала она укоризненно, – может, оттого мы до сих пор и живы, что я умею задобрить речных богов. Я стараюсь ладить и со старыми богами, и с новыми – на всякий случай. Нужно будет еще поклониться стерегущим реку там, дальше, возле шлюза. Там тоже очень опасное место.

– С духами на всякий случай нужно ладить, – согласился Данила, – но полагаться на них не стоит. Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай.

Кажется, сказал он это абсолютно серьезно – Федор не уловил иронии в его голосе.

– А потом будет большой замок, – нараспев сказала Неля. – Говорят, там в подвале, в гробу спит мертвец-вампир. А в лунные ночи выходит пить кровь. И если крови не изопьет, становится злой…

Данила фыркнул. Неля сконфуженно примолкла, ее и без того бледное личико показалось Федору в темноте почти прозрачным, словно она и сама была нездешним духом. Про вампиров Федор кое-что знал, и в отличие от Данилы, вовсе не настроен был смеяться по их поводу. Он прочел несколько книжек на эту тему, но так и не понял, сказки это или самая что ни на есть реальность, и больше склонялся к последнему. В одной книге, например, так прямо и говорилось, что существовал целый заговор, что накануне Катастрофы вампиры негласно жили среди людей, управляли ими, да и Катастрофа, по мнению Федора, едва ли не из-за этого и приключилась.

– А долго нам вообще еще плыть? – спросил он Данилу, чтобы прервать неловкое молчание.

– Да не очень. Нам главное – шлюз проскочить. Потом будет монастырь, железнодорожный мост, бывший продуктовый, старая заправка, еще один мост – а там уж недалеко и до места, где Яуза впадает в Москву-реку, недалеко от Кремля. Место приметное – там слева башня высоченная стоит. Но туда не поплывем – слишком опасно. В большой реке водятся монстры, а на свет кремлевских звезд люди уходят как заколдованные и не возвращаются. Об этом лучше лишний раз не говорить, не то накличешь беду.

– Да, с вами тут станешь суеверным, – задумчиво сказал Федор. – Костя вон и вправду как будто напророчил себе беду. Мне кажется, если б он не думал так много о поездах с того света, был бы жив до сих пор.

– Да откуда ты знаешь, что с ним случилось? – негодующе сказала Неля. – Я чувствую – у него получилось попасть туда, где все осталось, как прежде. Он встретил своих. И теперь ему хорошо.

– А мы туда не попадем?

– Наверное, туда не всех берут – я так думаю. Чтоб туда попасть, человек должен сначала понять что-то важное про себя. Измениться. И лишь тогда он сможет узнать проводника. Понять знак, который ему дан.

Федору снова показалось, что она повторяет чьи-то чужие слова. А девушка серьезно продолжала:

– В этом-то все и дело – он должен довериться проводнику. Тогда он сумеет спастись.

– Спасутся лишь достойные, – язвительно буркнул Федор. – Что-то все это подозрительно напоминает мне, как наш священник рассказывал про рай.

– Почему напоминает?

– Потому что этот рай тоже никто никогда не видел. Зато туда всех обещают пускать после смерти за хорошее поведение.

– Меня-то туда не возьмут, к праведникам, – усмехнулся старый Данила. Неля кивнула беспечально.

– Да, меня тоже.

– Тебя-то почему? – удивился Федор. – Ты, наверное, плохого ничего сделать не успела?

Он опять поймал этот ее странный взгляд искоса. Что в нем – недоверие, сомнение, насмешка?

– А я не знаю, во что я верю, – сказала она легко, словно в шутку. – Одно дело – стараться дружить с духами на всякий случай, и другое – верить по-настоящему. Да я и не хочу попасть на поезд в прошлое – меня никто не ждет там. Может, верхние духи будут ко мне добры – найдут мне местечко у себя? Я бы гуляла по городу, следила, как по развалинам бродят всякие существа, выводила бы заблудившихся людей в безопасное место – не всех, а только тех, кто этого заслуживает. Или вот Фил рассказывал, что некоторые после смерти становятся зверями, травой. Мне бы хотелось стать травой. Вообще-то я не боюсь умереть, просто не хочется пока. Не смерть страшна, а то, что не знаю, что будет дальше. Вдруг все-таки поезд придет и всех развезет в разные места, по заслугам? Кого в прошлое, а кого и в ад, в топку.

Федор поймал обращенный на нее тревожный взгляд старика.

Он не так уж часто задумывался о том, что с ним будет после смерти. Но сегодня эта мысль в первый раз пришла ему в голову – и он чувствовал, что не в последний. Куда попадают души тех, кто умирает? И может ли жить душа отдельно от человека? Он не верил ни в ад, ни в рай, о которых рассказывали старухи. Но и не хотелось думать, что со смертью все кончится. Что же будет? Придет ли за ним поезд с мертвецами, являвшийся ему в кошмарах? Кто-то говорил, что души мертвых остаются в метро, их шепот можно иногда услышать в трубах, но не везде, лишь в некоторых местах. Когда их становится слишком много в одном месте, там лучше не появляться живым. Мертвые стараются забрать их к себе.

«Интересно, а если умереть наверху, то душа навсегда останется на поверхности, будет бродить по мертвому городу? – подумал Федор. – Пожалуй, я бы тоже хотел, чтоб со мной было так».

Неля тревожно взглянула на него, словно догадываясь, о чем он думает. Федор скорчил гримасу.

– Да, это ты хорошо придумала – превратиться в траву. Растешь себе – потом придет какой-нибудь мутант и тебя сожрет. И кем тогда станешь? Мутантом обернешься? Представляешь, иду я по поверхности, а ты мне навстречу из засады – р-р-р!

– Наоборот, это ты меня подстрелишь, – слабо усмехнулась Неля. – Мутанты, которые едят траву, не нападают на людей.

«Черт, кажется, шутка не очень удалась», – понял Федор. Но Неля улыбалась, хоть и печально, видно, девушке понравилось, что Федор хотел ее развеселить.

«А ведь когда мы доплывем, придется с ней расставаться», – подумал вдруг Федор. В эту минуту Вера, да и все дела, которые ждали его на Китай-городе, показались пустыми и неважными.

Он почему-то вспомнил старую автомобильную покрышку, увитую плющом, о которую споткнулся по дороге. У верхних людей была такая песня – что там, где прольется кровь, скоро вновь вырастет трава и все будет как прежде. Он вдруг почувствовал любопытство, захотелось посмотреть, что за жизнь идет теперь наверху. Ведь это тоже жизнь, пусть и странная, непривычная. И Данила с Нелей как-то умеют приспосабливаться к ней.

«А может, остаться с ними, и все, – подумал Федор, – остаться с Нелей». Ведь он и сам хотел уйти когда-нибудь с Китай-города – почему ж не теперь? Он чувствовал, что сильно изменился за последние дни под влиянием новых впечатлений и необычной девушки.

Странные мысли приходили ему в голову. Зачем делить жалкие крохи, принесенные сталкерами, если он сам может подниматься наверх и брать все, что захочет? Наверху осталось еще столько всего, что на несколько жизней хватит. И страх перед поверхностью, так мучивший его раньше, стал проходить. Если ходить с толковыми напарниками вроде Данилы, можно серьезные дела делать.

Но трудно было так сразу решиться. Сначала надо вопросы уладить, которые на Китае у него остались, с Верой по-человечески попрощаться – жалко ее все же. Да и подумать хорошенько не мешает – на поверхности опасностей полно, да и жизнь у сталкера нелегкая.

Видимо, похожие мысли приходили в голову и Филу. Он о чем-то вполголоса беседовал с Данилой, Федор прислушался.

– Наверху еще столько всего осталось – только умей взять, – рассуждал Данила. – Но жадность чрезмерная тоже до добра не доводит. Надо брать столько, сколько тебе нужно, и не больше.

Фил с изумлением глядел на него.

– Да ведь тут такие возможности. Можно столько наварить.

Федору показалось, что он слышит Веру.

– Наварить? – с презрением спросил Данила. – А зачем? Мне и так хватает.

– Мы ведь можем куда-нибудь сходить, по квартирам пошарить, набрать полезных вещей. А потом продать с выгодой.

– Больно ты прыткий, – усмехнулся старик. – Сперва струсил, обратно в метро просился, а теперь осмелел, гляжу. Посмотрим, как оно пойдет. Тут домов-то мало жилых вдоль реки, а магазинов – и вообще почти нет. Тут тебе Яуза, а не Рублевка. Подумать надо. Взять-то что-нибудь можно, да ведь это тяжесть лишняя. Не остаться бы нам наверху.