Текст книги "Выполнять и лукавить. Политические кампании поздней сталинской эпохи"

А. С. Кимерлинг
Выполнять и лукавить. Политические кампании поздней сталинской эпохи

© Кимерлинг А. С., 2017

* * *

Введение

Изучая документы поздней сталинской эпохи, исследователь часто наталкивается на слово «кампания». Им маркировались разные явления: от уборки урожая и выборов в Верховный Совет СССР до разоблачения скрытых «врагов» и «предателей». Ход самых разнообразных кампаний активно освещался в газетах, становился предметом обсуждения на собраниях партийных организаций и трудовых коллективов, партийных и хозяйственных органов. За ходом кампаний внимательно следили органы. Иными сло вами, кампания в сознании людей той эпохи (как представителей номенклатуры, так и рядовых активистов) была значимым явлением. Это слово явно обозначало какие-то важные стороны властных отношений в сталинскую эпоху.

Между тем историки советского общества уделяют кампаниям немного внимания. В исторических текстах, посвященных сталинизму, сталинские кампании часто становились поводом для научного исследования, но почти никогда – предметом. В работах 1990-х годов изучение кампаний либо служило аргументом в пользу применимости концепта «тоталитаризма» как объяснительной модели для понимания проблем недалекого советского прошлого, либо их просто описывали в контексте событийной истории.

Позднее, в 2000-х годах, возобладала другая тенденция, связанная с увлечением методологией повседневности в ее разнообразных интерпретациях. В историографии этого периода делается акцент на изучение рутинных практик, устоявшихся мыслительных горизонтов, функционирования механизмов приспособления отдельных индивидов. А кампании если и рассматривались, то преимущественно как исторический фон – как нечто внешнее по отношению к предмету исследования. Если перефразировать В. Вахштайна, и в первом, и во втором случае кампании выступают в качестве «универсальной категории исторического мышления», «объясняющего фактора», а не предмета изучения[1]1
  См.: Вахштайн В. К концептуализации сообщества: еще раз о резидентальности, или работа над ошибками // Социология власти. 2013. № 3. С. 16.


[Закрыть]. Изменим исследовательский фокус, сделаем политические кампании предметом изучения. Сформулируем гипотезу: в позднем сталинском обществе – в 1946–1953 гг. – политические кампании были необходимым инструментом в восстановлении старого, поколебленного войной социального порядка. Это позволит высветить еще одну сторону советской действительности, обычно остающуюся в тени, а именно: ее неустойчивый характер, латентную конфликтность, проявление партикулярных интересов различных социальных группировок. И книга, которую читатель держит в руках, написана для того, чтобы понять место и сущность политических кампаний в широком контексте бытования и функционирования советского общества накануне реформ. Понять – значит представить взаимосвязь действия властей разного уровня и стратегии поведения отдельных групп населения в ситуации системных разрывов повседневности.

Большинство авторов, работающих над историей 1940–1950-х годов, либо предпочитают нарративное описание отдельных «дел» («дело врачей», «борьба с космополитизмом» и т. д.), не обращая внимания на типологическую схожесть такого рода явлений, либо рассматривают кампании как нечто, разворачивающееся в плоскости идеологии, борьбы за власть или пресечения инакомыслия. Это отражается и в применяемой терминологии. В лучшем случае в научной литературе сегодня используется термин «идеологическая кампания», что существенно обедняет теоретический инструментарий. Кампании сводятся к разовым событиям, в основном идеологического характера, и при этом упускается возможность увидеть в них способы реализации других, более сложных функций, например мобилизации масс, консолидации советского общества, корректировки изъянов советского управления, выработки новых практик политического поведения, новой культуры. В результате такой недоработки сталинская эпоха предстает перед читателем либо как набор слабо взаимосвязанных событий, объединенных в лучшем случае волей вождя (психологизированная версия), либо как прямая иллюстрация упрощенной модели тоталитаризма, с «атомизированным» обществом, подвергающимся манипуляции, строгим порядком и т. д. (политологическая версия). Вряд ли можно признать их исчерпывающими или даже достаточными.

Пристальное изучение кампаний, особенно на низовом уровне (в городах, районах и отдельных организациях), позволяет предположить, что все политические кампании объединяет некий типовой сценарий, общий набор приемов и практик, возникающих в процессе реагирования на сигналы сверху, посылаемые как в виде прямых приказов, так и скрытых властных импульсов. Поэтому будет уместно ввести общий термин для обозначения этого явления, и самым удачным представляется термин «политическая кампания». Это, во-первых, даст возможность рассматривать различные кампании в более широком контексте, как набор дискурсов и практик, навязываемых сверху и формирующихся на местах, а во-вторых, позволит концептуализировать кампании, т. е. с помощью единого инструментария описать, сопоставить и проанализировать разные исторические события как проявление единого выработанного и несколько раз повторенного шаблона действий, имеющего единую структуру и последовательность (иными словами, придать изучению политических кампаний теоретическое измерение). Это позволит констатировать, что именно политическая кампания стала основным механизмом управления поздней сталинской эпохи, своеобразным политическим институтом.

В данной книге предполагается определить место кампаний в политической жизни послевоенного сталинского периода, классифицировать кампании, выявить универсальные этапы кампаний, рассмотреть механизм их реализации, определить функции каждого структурного элемента, проследить складывающиеся практики на примере кампаний, проходивших в Молотовской области с 1945 по 1953 г. Чтобы разобраться в региональных особенностях этих процессов, необходимо реконструировать повседневность тех лет, обыденные практики номенклатуры, партийных активистов, простых рабочих и колхозников. Кроме того, потребуется выявить особенности советского патернализма и тоталитаризма на материале реальных практик повседневности, в которой сохранялся и воспроизводился военный образ жизни.

Обобщающих теоретических исследований механизма и особенностей сталинских политических кампаний практически не существует. В работах Л. Кюзаджана[2]2
  Кюзаджан Л. С. Идеологические кампании в КНР 1949–1966 гг. М.: Наука: Гл. ред. восточ. литературы, 1970.


[Закрыть], Р. Герцштейна[3]3
  Герцштейн Р. Э. Война, которую выиграл Гитлер. Смоленск: Русич, 1996. С. 389–452.


[Закрыть] рассматриваются некоторые аспекты идеологических кампаний в истории нацистской Германии и КНР. Пропаганда в средствах массовой информации, по их мнению, является главным методом воздействия на массы. Сталинскую пропагандистскую кампанию во время Великой Отечественной войны исследует Е. Добренко[4]4
  Добренко Е. Грамматика боя – язык батарей // Волга. 1993. № 10. С. 132–149.


[Закрыть]. О том, как протекали кампании на местах в последние годы рассматриваемой эпохи, опубликовано несколько исследований. Особо следует отметить работы Е. Гениной («Кампания по борьбе с космополитизмом в Сибири (1949–1953 гг.)»[5]5
  Генина Е. С. Кампания по борьбе с космополитизмом в Сибири (1949–1953 гг.). Кемерово: ГОУ ВПО «Кемеровский гос. ун-т», 2009.


[Закрыть]), В. Гижова («Идеологические кампании 1946–1953 гг. в российской провинции (по материалам Саратовской и Куйбышевской областей)»[6]6
  Гижов В. Идеологические кампании 1946–1953 гг. в российской провинции (по материалам Саратовской и Куйбышевской областей): дис…. канд. ист. наук. Саратов, 2004 // Научная библиотека диссертаций и авторефератов disserCat. http://www.dissercat.com/content/ideologicheskie-kampanii-1946-1953-gg-v-rossiiskoi-provintsii-po-materialam-saratovskoi-i-ku#ixzz2yY2C5vJD>.


[Закрыть]), О. Лейбовича (о судах чести в Молотовской области[7]7
  Лейбович О. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М.: РОССПЭН, 2008.


[Закрыть]), а также исследование «дела врачей» на Урале автора данной книги[8]8
  Кимерлинг А. Террор на излете. «Дело врачей» в уральской провинции. Пермь: Изд-во ПГИИК, 2011.


[Закрыть]. Истоки «кампанейщины» в 1920-х годах описаны в работе С. Ульяновой[9]9
  Ульянова С. Б. «То на скаку, то на боку»: массовые хозяйственно-политические кампании в петроградской/ленинградской промышленности в 1921–1928 гг. СПб.: Изд-во Политех. ун-та, 2006.


[Закрыть]. Пропагандистские кампании в практике функционирования сталинского режима в довоенные годы реконструировала С. Ушакова.

Выдвинем вторую гипотезу. Только в послевоенные годы политические кампании окончательно сформировались, приобрели законченный вид, рутинизировались.

В данном исследовании сделана попытка сочетать макро– и микроисторический подходы. Методология теории повседневности совместно с теорией практик дает возможность выделить в кампаниях повторяющиеся шаблоны действия, выявить общий механизм управления, обнаружить элементы «своеволия» (А. Людтке) или тактик (М. де Серто) простых людей, тем самым отводит ис следователя от упрощенной схемы описания. Это позволяет понять политические кампании как процесс, конструируемый и сверху, и снизу через практику организации кампаний на уровне региона, города, предприятия вплоть до низовых практик обычных граждан.

Методология исследования подробно рассматривается в соответствующей главе данной книги.

Предмет исследования определяет выбор источников. В данной книге использованы материалы местных и центральных архивов. Наибольшее количество материалов дали Пермский государственный архив новейшей истории (ПермГАНИ) и Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), а также Государственный архив Пермского края (ГАПК), Центр документации общественных организаций Свердловской области (ЦДООСО), Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ), Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).

В зависимости от того, о какой стороне проведения кампании идет речь (о деятельности властей или о реакции масс), можно выделить несколько категорий материалов. Деятельность властей может быть реконструирована по архивным материалам и газетным публикациям, в которых представлены позиции тех или иных властных инстанций в том виде, в каком они формулируют ее для себя, и в том, в каком они подают ее населению.

В архиве есть справки, материалы, докладные, информации, отчеты, стенограммы пленумов, заседаний бюро обкомов, райкомов и горкомов, переписка различных властных инстанций, резолюции, письма, хранящиеся в фондах обкомов, горкомов и райкомов, документы государственных учреждений и следственных органов. Всего в ходе работы в научный оборот было введено более 500 новых документов. (Цитаты из архивных источников приводятся с сохранением орфографии и пунктуации, однако некоторые имена изменены, когда речь идет о сюжетах интимного характера.)

Идеологический элемент политической кампании исследуется через материалы газет: центральных, областных и городских. Каждая кампания исследуется не менее чем в десяти местных газетах.

Что касается реакции масс, то здесь использованы как косвенные, так и прямые источники. Среди косвенных можно отметить сводки о настроениях и высказываниях трудящихся, составляемые на местах, отчеты о проведенных митингах и собраниях, списки вопросов, задаваемых на собраниях. Прямыми источниками являются эго-документы (письма и дневники), а также выступления на низовых партийных собраниях, материалы разбора жалоб, объяснительные письма. Письма к власти сохранились в очень небольшом количестве, их содержание индивидуализировано, поэтому к ним нельзя применить количественный анализ. К тому же невозможно понять, по какому принципу в архиве обкома ВКП(б) Молотовской области не уничтожили именно эти письма.

В процессе исследования удалось обнаружить два дневника, хронологически относящихся к изучаемому периоду: один принадлежит рабочему молотовского завода № 19 А. И. Дмитриеву (хранится в личном фонде), второй – журналисту областной газеты «Звезда» М. Т. Данилкину.

Политические пертурбации отражаются в словарях того времени. Отдельные слова во время кампаний меняют свое значение или вовсе исчезают. В качестве источников применены в исследовании «Толковый словарь русского языка» под ред. Д. Н. Ушакова (М., 1934), «Словарь современного русского литературного языка» под ред. В. И. Чернышева (в 17 т. М.; Л., 1948–1965), «Словарь русского языка» (М., 1959) и т. д.

Комплексное применение сравнительного анализа, критики и систематизации источников дает возможность решить поставленные исследовательские задачи.

Данное исследование осуществлено в рамках Программы «Науч ный фонд НИУ ВШЭ» в 2013–2014 гг., проект № 12-01-0052.

Глава 1. Историография политических кампаний поздней сталинской эпохи

История сталинской эпохи – широкое поле исследований. Когда первые историки, политологи и социологи приступали к изучению сталинской эпохи, они в силу ряда причин концентрировали свое внимание на попытках схватить суть этого периода, дать общую схему, подчеркнуть уникальность данного явления. По понятным причинам лучше всего это удавалось зарубежным исследователям, таким как Х. Арендт, К. Фридрих, Р. Конквест, поскольку в Советской России исследователи находились под воздействием идеологических ограничений. Однако нельзя говорить и о том, что западные исследования, сделанные до распада СССР, являются полностью неангажированными: общая политическая ситуация времен «холодной войны» этому не способствовала. Но их ангажированность существенно отличалась от ангажированности советской: в большинстве случаев их позиция определялась моральными оценками сталинизма, а не идеологией в чистом виде. Дело осложнялось недоступностью большинства источников, необходимых для исторических исследований. Поэтому в Советской России дело ограничивалось косвенными исследованиями (в рамках изучения «руководящей роли партии» или статистики), а на Западе – попытками концептуализации на основе скудных сведений.

Сегодня наблюдается слияние двух исследовательских традиций. После непродолжительного периода «разделения труда», когда отечественные историки в основном поставляли факты, а западные исследователи – концепции, наступает период, в котором и теоретические обобщения, и эмпирические исследования стали обязательным условием плодотворной работы.

1.1. Принципы изучения историографии сталинской эпохи

При описании историографии сталинской эпохи неизбежно возникают некоторые трудности. Прежде всего ввиду непродолжительности периода изучения этой проблемы и высокой динамики изменения методологии истории придется отказаться от поступательной модели такого описания: концепции изучения сталинской эпохи меняются довольно быстро, и большинство авторов, работающих над этой проблемой, оказались достаточно гибкими, чтобы меняться вместе с наукой. Поэтому нельзя соотнести разные течения с каким-нибудь определенным периодом. Далее, само поле историографии может быть структурировано (точнее, разделено) по разным основаниям, что делает невозможным каждого автора отнести к одной-единственной «ячейке» историографии. Каждый автор при выборе предмета и методологии его исследования волен двигаться в любом направлении. Поэтому фамилии некоторых авторов будут встречаться в разных разделах библиографической матрицы. Наконец, попытки определить точное место каждого автора в историографии неизбежно оборачиваются упрощением, схематизацией. Я заранее приношу извинения, если кому-то из моих коллег покажется, что их труды недооценены. Меня извиняет тот факт, что я историк, а не историограф, да и существующая литература о сталинской России на сегодняшний день настолько обширна, что даже простое упоминание каждого автора, писавшего на эту тему, заняло бы десятки страниц.

Учитывая вышеизложенное, самым удобным методом конструирования поля исследований данного периода представляется выделение различных течений по нескольким векторам, или основаниям: по предпочитаемому периоду сталинской эпохи (довоенный, военный и послевоенный периоды), по степени обобщения (обобщающая историография сталинизма vers. историография случая), по уровню локализации в социальном пространстве (изучение верхних слоев номенклатуры, изучение «обычного человека» и изучение «подвала» сталинского общества – мира лагеря, репрессированных и депортированных), по различным сферам жизни, в качестве которых берутся институты, сферы деятельности и досуга, а иногда те или иные концепции.

1.2. Историография периодов сталинской эпохи

Прежде всего исследования сталинской эпохи можно разделить по предпочитаемым исследователями периодам. Общий обзор научной литературы показывает, что чаще всего отдельные работы посвящены одному из трех периодов правления Сталина: 1920–1930-м годам, периоду Великой Отечественной войны либо послевоенному времени вплоть до середины 1950-х годов, когда осуществляется «выход» из сталинской эпохи. При этом основное внимание со стороны историков достается именно первому периоду. Это достаточно легко увидеть даже на примере последних опубликованных работ по политическим кампаниям, среди которых только одна (работа Е. Гениной[10]10
  Генина Е. С. Кампании по борьбе с космополитизмом в Сибири (1949–1953 гг.). Кемерово: ГОУ ВПО «Кемеровский гос. ун-т», 2009.


[Закрыть]) посвящена послевоенному периоду, а остальные – предвоенным годам. Большинство работ самых знаменитых историков посвящено именно 1920–1930-м годам (см.: Ш. Фицпатрик[11]11
  Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы. Город. М.: РОССПЭН, 2001.


[Закрыть], Н. Верт[12]12
  Верт Н. Террор и беспорядок. Сталинизм как система. М.: РОССПЭН; Фонд первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2010.


[Закрыть], А. Блюм, М. Меспуле[13]13
  Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия. Статистика и власть при Сталине. М.: РОССПЭН; Фонд первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2008.


[Закрыть], А. Грациози[14]14
  Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне 1917–1933. М.: РОССПЭН; Фонд первого Президента России Б. Н. Ель цина, 2008.


[Закрыть], С. Дэвис[15]15
  Дэвис С. Мнение народа в сталинской России: террор, пропаганда и инакомыслие, 1934–1941. М.: РОССПЭН; Фонд первого Президента России Б. Н. Ельцина, 2011.


[Закрыть]). Возможно, в этом сказывается традиция перестроечных времен, когда критические публикации о сталинском правлении опирались в основном на примеры внутрипартийных репрессий, Большого террора, коллективизации, первых пятилеток. Возмож но, 1930-е годы представляются историкам наиболее важными, поскольку именно в предвоенный период удается наиболее точно выявить генезис режима или в связи с драматичными из-за огромного числа жертвами.

Другие периоды такими яркими не кажутся. Так, исторические исследования СССР в годы войны чаще всего относятся к жанру военной истории, и относительно небольшое число авторов (например: О. Лейбович[16]16
  Лейбович О. Л. Антисемитские настроения в советском тылу // СССР во Второй мировой войне: Оккупация. Холокост. Сталинизм. М.: Политическая энциклопедия, 2014. С. 280–297.


[Закрыть], Д. Фильцер[17]17
  Фильцер Д. Смертность от голода в промышленных районах тыла в годы Второй мировой войны // СССР во Второй мировой войне: Оккупация. Холокост. Сталинизм. М.: Политическая энциклопедия, 2014. С. 196–220.


[Закрыть], В. Голдман[18]18
  Голдман В. Не хлебом единым: продовольствие, рабочие и государство // СССР во Второй мировой войне: Оккупация. Холокост. Сталинизм. М.: Политическая энциклопедия, 2014. С. 221–250; Голдман В. Террор и демократия в эпоху Сталина. Социальная динамика репрессий. М.: РОССПЭН, 2010.


[Закрыть], В. Шаба лин[19]19
  Шабалин В. Номенклатурные сообщества советского тыла // СССР во Второй мировой войне: Оккупация. Холокост. Сталинизм. М.: Поли тическая энциклопедия, 2014. С. 267–279.


[Закрыть], М. Стругова[20]20
  Стругова М. Р. Социальные процессы в послевоенном советском обществе (1945–1953 гг.): на примере Краснодарского края: автореф. дис…. канд. ист. наук. Краснодар, 2007.


[Закрыть] и др.) исследуют эволюцию режима и общества в эти годы. Послевоенные годы обычно становятся объектом исследования по поводу состояния народного хозяйства[21]21
  Зима В. Ф. Голод в СССР 1946–1947 годов: Происхождение и последствия. М.: Ин-т российской истории РАН, 1996.


[Закрыть], либо отдельных политических событий (многочисленные работы по «делу космополитов», гонениям в науке, «ленинградскому делу» и т. д., о чем будет сказано ниже), либо «холодной войны»[22]22
  Арнольд Ж., Берт Дж., Дадли У. Пламя «холодной войны»: Победы, которых не было / пер. с англ. Ю. Яблокова. М.: АСТ, Люкс, 2004; Федоров А. В. Трансформации образа России на западном экране: от эпохи идеологической конфронтации (1946–1991) до современного этапа (1992–2010). М.: МОО «Информация для всех», 2010.


[Закрыть]. Но представляется не менее интересным, а может быть, и более верным при исследовании сталинской эпохи уделить больше внимания как раз военным и послевоенным годам, когда сталинизм как особая форма правления сформировался в полной мере, временами проявляется его «нормальное» функционирование, если этот термин вообще применим к эпохе Сталина. Многие процессы (и политические кампании) действуют в этот период в повторяющемся режиме, когда их участниками наработаны собственные практики, происходит «нормализация» многих процес сов. Это, в частности, видно в складывании иной, отличной от 1930-х годов социальной структуры[23]23
  Лейбович О. Л. Реформа и модернизация в 1953–1964 гг. Пермь: Изд-во Пермского ун-та – ТОО ЗУУНЦ, 1993; Стругова М. Р. Указ. соч.


[Закрыть], в практике создания кланов и стабилизации номенклатуры[24]24
  Лейбович О. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М.: РОССПЭН, 2008; Шабалин В. Указ. соч.


[Закрыть], в появлении на исторической арене нового поколения, родившегося и воспитанного при советской власти[25]25
  Отцы и дети. Поколенческий анализ современной России / сост. Ю. Левада, Т. Шанин. М.: Новое литературное обозрение, 2005.


[Закрыть].

1.3. Историография уровней обобщения

Другим основанием выделения течений в изучении сталинского периода может стать уровень абстракции анализа. Как уже было сказано, изучение сталинского времени начиналось не с изучения архивов и не с публикации источников, а с попыток понять суть происходящего по обрывкам имеющихся сведений. Поэтому не удивительно, что первыми трудами по сталинизму стали скорее концептуальные труды, нежели эмпирические научные исследования, например работы Х. Арендт[26]26
  Арендт Х. Истоки тоталитаризма / пер. с англ. И. В. Борисовой и др.; послесл. Ю. Н. Давыдова; под ред. М. С. Ковалевой, Д. М. Носова. М.: ЦентрКом, 1996.


[Закрыть] и Р. Конквеста[27]27
  Конквест Р. Большой террор: в 2 т. Рига: Ракстниекс, 1991.


[Закрыть], А. Синявского[28]28
  Синявский А. Д. Основы советской цивилизации. М.: Аграф, 2001.


[Закрыть], М. Геллера[29]29
  Геллер М. Машина и винтики. История формирования советского человека. М.: Изд-во «МИК», 1994.


[Закрыть], а также отечественные работы рубежа 1980–1990-х годов (Л. Баткина, А. Эткинда, З. Файнбурга и др.[30]30
  Осмыслить культ Сталина. М.: Прогресс, 1989; Файнбург З. И. Не сотвори себе кумира: Социализм и «культ личности» (Очерки теории). М.: Госполитиздат, 1991.


[Закрыть]). Общим для всех этих (да и многих других) работ следует считать поиск ответа на вопрос, остроумно сформулированный А. Синявским: можно ли пирамиду перестроить в Парфенон?[31]31
  Синявский А. Д. Указ. соч. С. 383.


[Закрыть] Примечательна в этом контексте история со вторым переизданием книги Р. Конквеста «Большой террор» в 1990 г., после того, как появился доступ ко многим источникам. «Когда издатель Конквеста попросил его расширить и проверить “Большой террор”, Конквест предложил назвать новую версию книги “Я же вам говорил, чёртовы глупцы” (англ. “I Told You So, You Fucking Fools”»)[32]32
  Brown A. Scourge and Poet // The Guardian. 15 February 2003.


[Закрыть], стремясь тем самым подчеркнуть свою правоту резких оценок всего советского режима, не отделяя политику Сталина от политики Ленина.

Но и в дальнейшем, по мере разработки этой темы и появления новых материалов, количество обобщающих работ только возрастает. В них авторы делают попытки широких теоретических обобщений либо по поводу всего сталинизма (например, О. Лей бович[33]33
  Лейбович О. Реформа и модернизация…


[Закрыть], А. Медушевский[34]34
  Медушевский А. Н. Сталинизм как модель // Вестник Европы. 2011. Т. XXX. С. 147–168; Медушевский А.Н. История сталинизма: итоги и проблемы изучения // Российская история. 2009. № 5.


[Закрыть], А. Голубев[35]35
  Голубев А. В. Тоталитаризм как феномен российской истории ХХ века // Власть и общество в СССР: политика репрессий (20–40-е гг.). М.: ИРИ РАН, 1999.


[Закрыть]), либо его отдельных, но системообразующих принципов, таких как террор (Н. Верт, Э. Эпплбаум[36]36
  Эпплбаум Э. Гулаг. Паутина Большого террора. М.: Московская школа политических исследований, 2006.


[Закрыть], В. Голдман[37]37
  Голдман В. Террор и демократия…


[Закрыть]), командная экономика (П. Грегори[38]38
  Грегори П. Политическая экономия сталинизма. М.: РОССПЭН, 2008.


[Закрыть], Е. Добренко[39]39
  Добренко Е. Политэкономия соцреализма. М.: Новое литературное обозрение, 2007.


[Закрыть]), практики и механизмы управления (А. Блюм, М. Мес пуле, С. Кордонский[40]40
  Кордонский С. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. М.: ОГИ, 2006.


[Закрыть]), формируемая в обществе культура (Ш. Плаг генборг[41]41
  Плаггенборг Ш. Революция и культура: культурные ориентиры между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб.: Журнал «Нева», 2000.


[Закрыть]). Особую ценность такого рода исследования приобретают при сочетании обобщений и детальной проработки эмпирических аргументов. Тогда они позволяют задать широкий и многомерный контекст, необходимый для качественной разработки темы политических кампаний и иных явлений сталинской эпохи.

Наряду с обобщающими работами стоит упомянуть и исследования иного масштаба, посвященные локальным (по времени и месту действия) событиям. Число их огромно, поэтому не получится даже приблизительно перечислить названия и авторов. Ограничим ся некоторыми примерами, имеющими непосредственное отношение к теме политических кампаний. Так, например, тема «ждановщины» так или иначе отражена в работах В. Волкова[42]42
  Волков В. О друзьях-товарищах, или кто и как исключал Михаила Зощенко и Анну Ахматову из Союза писателей // Новый журнал общественно-политического, литературно-художественного издания. 1991. № 6. С. 92.


[Закрыть], В. Кутузова[43]43
  Кутузов В. А. А. А. Жданов и постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград»// Новейшая история России (Modern history of Russia). 2011. № 1. С. 146–152.


[Закрыть], B. Осоцкого[44]44
  Осоцкий В. Д. Как управляли литературой // Вопросы литературы. 1991. Апрель. С. 158–185.


[Закрыть], С. Сизова[45]45
  Сизов С. Г. К вопросу об организации кинопроката в Сибири во времена «ждановщины» // Музей и общество на пороге ХХI в.: матер. всерос. науч. конф., посвящ. 120-летию Омского гос. ист. – краевед. музея. Омск: Изд-во Омского гос. ист. – краевед. музея, 1998. С. 137–138.


[Закрыть], С. Куняева[46]46
  Куняев С. Жданов: гонитель или жертва? // Завтра. 1994. № 12 (17). Март. // C. 6.


[Закрыть], А. Рубашкина[47]47
  Рубашкин А. Ждановщина // Звезда. 2006. № 8. С.120–142.


[Закрыть], Д. Бабиченко[48]48
  Бабиченко Д. Л. Писатели и цензоры. Советская литература 40-х гг. под политическим контролем ЦК. М.: Россия молодая, 1994. С. 116–147.


[Закрыть], В. Иоффе[49]49
  Иоффе В. В. К пятидесятой годовщине постановления ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» // Звезда. 1996. № 8. С. 3.


[Закрыть] и еще многих других. Тема советских выборов как способа интеграции жителей вновь присоединенных территорий в состав СССР звучит у С. Заслав ского[50]50
  Заславский С. Первые послевоенные выборы 10 февраля 1946 // Журнал о выборах. 2011. № 2. С. 51–57.


[Закрыть], сопротивление в ходе избирательной кампании и в день голосования, а также реакцию на него власти описывали В. Вятро вич[51]51
  Вятрович В. Советская демократия: выборы 1946 года. http://ru.tsn.ua/analitika/sovetskaya-demokratiya-vybory-1946-goda.html.


[Закрыть], Е. Зубкова, В. Мотревич[52]52
  Мотревич В. П. Выборы в Верховный Совет СССР 1946 г..


[Закрыть].

Феномен писем во власть и доносов нашел отражение в работах Ф.-К. Нерара[53]53
  Нерар Ф.-К. Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР (1928–1941). М.: РОССПЭН, 2011.


[Закрыть], В. Козлова[54]54
  Козлов В. Феномен доноса // Свободная мысль. 1998. № 4. С. 100–112.


[Закрыть], С. Королева[55]55
  Королев С. Донос в России. Социально-философские очерки. М.: Прогресс-Мультимедиа, 1996.


[Закрыть], А. Лившина и И. Орлова[56]56
  Лившин А. Я., Орлов И. Б. Власть и народ: «сигналы с мест» как источник по истории России 1917–1927 годов // Общественные науки и современность. 1999. № 2. С. 94–104.


[Закрыть], В. Романовского[57]57
  Романовский В. К. Письма рабочих как источник для изучения социального облика рабочего класса 20-х годов // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXI. Л.: Наука, 1990. С. 54–65.


[Закрыть] и т. д. Отдельные работы посвящены локальной специфике тех или иных явлений сталинской поры, например «Спецконтингент Пермской области (1929–1953)» А. Сус лова[58]58
  Суслов А. Б. Спецконтингент Пермской области (1929–1953). Екатеринбург; Пермь: Изд-во Уральского гос. ун-та; Пермский гос. пед. ин-т, 2003.


[Закрыть] и «Вишерлаг» в сборнике «Города несвободы»[59]59
  Города несвободы: матер. науч. – практ. конф. Красно вишерск, 2012.


[Закрыть], история левой оппозиции на Урале В. Шабалина[60]60
  Шабалин В. В. Пейзаж после битвы. Из истории левой оппозиции на Урале. Пермь: Пермский гос. тех. ун-т, 2003.


[Закрыть].

Аналогичные историографические списки можно приводить едва ли не по каждой отдельной теме. Такого рода работы вносят свой важный вклад в общее дело сбора и осмысления эмпирического материала, подготавливая следующий этап более широкого исторического и даже философского обобщения.