Автор книги: Анна Кимерлинг
Жанр: Социология, Наука и Образование
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
3.2. трудовая повседневность: военный след
Дональд Фильцер отмечает, что положение рабочих в послевоенные годы принципиально изменилось. По его мнению, произошло стирание «границы между рабским и свободным трудом»[199]199
Фильцер Д. Советские рабочие и поздний сталинизм. С. 22.
[Закрыть]. Наказания за нарушения трудовой дисциплины были все такими же жестокими, как во время войны. Главную причину ужесточения наказаний за нарушения трудовой дисциплины он видит в необходимости предотвратить массовую текучесть кадров. Наиболее подробно эту проблему исследовал В. Земсков. Он показал государственные масштабы наказаний за нарушения трудовой дисциплины и дезертирство[200]200
Земсков В. Н. Указ от 26 июня 1940 года (еще одна круглая дата) // Радуга. 1990. № 6.
[Закрыть]. Е. Зубкова так описывает реакцию мобилизованных рабочих на окончание войны: «…дезертирство с предприятий мобилизованных рабочих превратилось в массовое явле ние… сдвиг в массовом сознании, обозначавший переход от войны к миру, произошел быстрее, чем к такому переходу оказались готовы государственные структуры и сама власть»[201]201
Зубкова Е. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945–1953. М.: РОССПЭН, 1999. С. 41.
[Закрыть]. Она указывает на динамику обращений во власть от людей, желавших вернуться из эвакуации к родным очагам, за 1945 г.: «…в июне таких писем в Президиум Верховного Совета поступило 2371, в июле – 3563, в августе – 5175, в сентябре – 5309, в октябре – 5524, в ноябре – 4192, в декабре – 3680»[202]202
Там же. С. 42.
[Закрыть]. Е. Зубкова полагает, что власть по экономическим причинам не могла допустить быструю и массовую реэвакуацию, поэтому считает усиление мер в борьбе с «трудовым дезертирством» обоснованным, во всяком случае соответствующим логике государственной политики.
Сохранение военного положения на заводах, включая наказания за «трудовое дезертирство», тесно связано с культурными характеристиками послевоенной повседневности. А. Чащухин описывает на примере Молотовской области, как пространство городского рабочего барака разрушало сельскую модель культуры его обитателей. Однако он отмечает, что и городская культура при такой скученности проживания не могла сформироваться, поскольку «частная жизнь объективно не могла здесь стать реальностью»[203]203
Чащухин А. В. Школа 1950-х в процессе формирования городской культуры // Городские миры: опыт гуманитарного исследования. Пермь: Изд-во ПГТУ, 2006. С. 120–121.
[Закрыть]. При такой организации городского пространства применение законов военного времени на заводе влияло на все структуры повседневности.
Культура военного времени была сродни традиционной модели культуры, в которой общество жестко делилось на сословия, а права и привилегии принадлежали только высшим сословиям, имевшим право в том числе распоряжаться трудом и даже жизнью низшего сословия. Начальники (хозяйственная и партийная номенклатура) в такой культуре занимали место высшего сословия. О. Лейбович описывает, как отличался образ жизни начальников и рабочих в послевоенные годы: «Мимо изможденных, дурно одетых рабочих проезжали в автомобилях большие начальники – румяные, сытые, под хмельком… своих подчиненных в машину не приглашали»[204]204
Лейбович О. Л. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М.: РОССПЭН, 2008. С. 34.
[Закрыть]. Он де лает вывод о том, что «видимый контраст жизненных условий порождал у рабочих чувство протеста» и социальную напряженность, которая выражалась в том числе во множестве анонимных писем в партийные и карательные органы[205]205
Там же. С. 35–36.
[Закрыть].
Исследования советской послевоенной повседневности раскрывают существовавшую в обществе социальную напряженность. При этом к старым конфликтам добавились новые, связанные в том числе с закреплением работников на эвакуированных предприятиях. Эти конфликты проявлялись в «дезертирстве», падении трудовой дисциплины, в массовых жалобах, обращенных к региональной и центральной власти.
Молотовская область, с одной стороны, была типична для индустриальных районов страны как область с развитой тяжелой промышленностью, полностью милитаризованной, подпадавшей под действия указа 1941 г. о «дезертирах»[206]206
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26.12.1941 «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий»// Известия Советов депутатов трудящихся СССР 27 декабря 1941 г. Размещен: Библиотека нормативно-правовых актов СССР. http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4336.htm.
[Закрыть]. С другой стороны, Прикамье отличалось особо крупными масштабами преследования рабочих – «дезертиров». Д. Фильцер приводит данные о том, что «за самовольный уход с предприятий» по стране в среднем на организацию приходилось 10–20 % наказанных работников[207]207
Фильцер Д. Указ. соч. С. 221.
[Закрыть]. А в Молотовской области, например на Чусовском металлургическом заводе, были массово осуждены 2338 рабочих, что составляло 27,5 % общего числа рабочих всего завода[208]208
Справка о результатах проверки и изучения практики отдачи рабочих под суд за прогулы в промышленных предприятиях области и осуждения несовершеннолетних детей. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 442. Л. 150.
[Закрыть]. Масштабы наказаний видны и при сравнении цифр, которые приводит В. Земсков. Он пишет, что по всей стране в 1947 г. в связи с нарушением Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений»[209]209
Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений» // Известия Советов депутатов трудящихся СССР 27 июня 1940 г. Размещен: Библиотека нормативно-правовых актов СССР. http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4252.htm.
[Закрыть] было осуждено 215 679 человек[210]210
Земсков В. Н. Указ. соч. С. 45.
[Закрыть]. А на предприятиях Молотовской области в том же 1947 г. в связи с данным Указом осуждено 28 648 человек. Это примерно 13 % всех осужденных по СССР[211]211
Справка о результатах проверки и изучения практики отдачи рабочих под суд за прогулы в промышленных предприятиях области и осуждения несовершеннолетних детей. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 442. Л. 148.
[Закрыть].
Отношения начальников и подчиненных, как и жизнь рабочих, в 1946–1953 гг. можно назвать военными. Несмотря на завершение боевых действий на фронте, война продолжала влиять на жизнь прикамского рабочего. Даже терминология в документах той эпохи показывает преемственность с военным временем: «дезертиры с предприятий» вместо прогульщиков, «дисциплина в отделе» вместо норм и отношений, «пайки», «нормы хлеба», «карточки», «одежда по разнарядке» вместо обычных покупок, «объекты» вместо места работы, «мобилизация» вместо приема на работу.
В послевоенные годы сохранял свою силу принятый в преддверии войны Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений», согласно которому опоздания, прогулы и самовольный переход рабочих с одного предприятия на другое серьезно карались. За самовольный уход с работы народный суд мог вынести приговор о тюремном заключении сроком от 2 до 4 месяцев. Прогул без уважительной причины карался исправительно-трудовыми работами по месту работы на срок до 6 месяцев с удержанием из заработной платы до 25 %[212]212
См.: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4252.htm.
[Закрыть]. При этом начальники учреждений, покрывавшие прогульщиков или принимавшие на работу тех, кто «самовольно» перешел к ним с другого предприятия в годы войны, сами стали подвергаться судебному преследованию[213]213
Там же.
[Закрыть].
На практике даже через два-три года после окончания войны народные суды и трибуналы были по-прежнему завалены делами о «дезертирах» с работы. Только на заводах им. Сталина, им. Молотова, им. Дзержинского (г. Молотов) в 1947 г. и в первом квартале 1948 г. было составлено и передано в народные суды 6493 дела о прогулах и дезертирстве, а всего по области под суд попали 32 375 человек. За 5 месяцев 1948 г. было отдано под суд 12 643 человека[214]214
Справка о результатах проверки и изучения практики отдачи рабочих под суд за прогулы в промышленных предприятиях области и осуждения несовершеннолетних детей. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 442. Л. 145.
[Закрыть]. Наиболее частыми мотивами «дезертирства» были следующие: плохие условия работы стояли на первом месте, отсутствие по болезни, не подтвержденной документами, – на втором, затем примерно в равном количестве следовали поездка в деревню по личным вопросам, перевод на другую работу без личного согласия, опоздание при возвращении из отпуска, из-за отсутствия одежды и обуви, в связи с опозданием поездов[215]215
Там же. Л. 150.
[Закрыть]. Оформление дел на «дезертиров» велось по наработанному шаблону: «на предприятиях треста “Коспашуголь” и Краснокамской печатной фабрике Гознак изготовлены в типографии специальные бланки – заявления в суд (нужно только поставить фамилию), в которых содержится перечень приложений: 1. Объяснение “прогулявшего”. 2. Справка на “прогулявшего”»[216]216
Там же. Л. 146.
[Закрыть].
Значительное количество дел о трудовом «дезертирстве» находилось на рассмотрении военных трибуналов, что также было продолжением практики военных лет. Основанием являлся Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 декабря 1941 г., ужесточивший уголовные наказания за самовольный уход с работы на военных предприятиях до 5–8 лет заключения. По этим делам судили не народные суды, а военные трибуналы. Разбирательства по «дезертирству» с трудового фронта были основным видом дел, рассматриваемых в трибуналах послевоенных лет. Например, в третьем квартале 1947 г. военный трибунал войск Министерства внутренних дел Молотовской области рассмотрел 965 дел в соответствии с Указом от 26 декабря 1941 г., в то время как на все остальные преступления приходилось только 54 дела[217]217
Доклад о работе Военного трибунала войск МВД Молотовской области за 4 квартал 1947 г. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Л. 43.
[Закрыть].
В борьбе с «трудовым дезертирством» активно участвовали и газеты. Так, орган партбюро, шахткома и управления новых Гремячинских шахт «Гремячинский рабочий» регулярно размещал на своих полосах заметки под таким заголовком, как «Дезертиры производства наказаны». Каждая подобная публикация обычно содержала краткие описания от двух до четырех случаев «дезертирства» и приговоры военного трибунала и народного суда. Большинство означенных «дезертиров» были пойманы в родном селе, куда «они сбежали, покинув работу, демобилизовались» самовольно.
Однако имели место и особые случаи. Так, рабочий оборонного завода им. Сталина А. Дмитриев писал в своем дневнике: «Я, например, уже мог бы быть несколько раз отдан под суд за опоздания на работу, но мне все это сходит, т. к. я это делаю так хитро, что никто даже и не замечает моих опозданий»[218]218
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 04.05.1946. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 58 об.
[Закрыть]. Запись от 5 ноября 1946 г. гласила:
«Сегодня опять опоздал на час, но, как обычно, все у меня сошло благополучно. Только в табельной смена не отмечена, так я ее потом отмечу»[219]219
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 05.11.1946. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 93– 93 об.
[Закрыть].
Такого рода записи встречались несколько раз, и всегда Дмитриев оставался безнаказанным. 21 ноября 1946 г. он писал в дневнике, что «сейчас, пожалуй, опаздывать на работу не придется, т. к. в табельной цеха ввели очень строгий учет»[220]220
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 21.11.1946. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 96 об.
[Закрыть].
На самом деле он и потом, например в 1947 г., опаздывал либо вообще не ходил на работу (оформлял отгулы задним числом).
Всем без исключения рабочим, несмотря ни на какие личные обстоятельства, нельзя было покидать место своей работы. Если солдаты-фронтовики возвращались домой, то мобилизованные рабочие после окончания войны годами оставались вдали от своих семей. Особенно жестоким выглядит пример с рабочим завода № 172, у которого в районном центре Нытва остались жена и пятеро детей. Он написал целую серию жалоб, пытаясь вернуться домой:
«Я был мобилизован на время войны 28 ноября 1941 года из г. Нытва, где и сейчас проживает моя семья, каковая находится на иждивении, жена и пятеро малых детей в возрасте от 12 до трех лет. Мне отсюда невозможно воспитывать такую семью. Я обращаюсь к вам уже вторично, разговаривали мы с вами в октябре м-це и я дал согласие проработать до 1 января, уже февраль и я все не могу добиться расчета… В случае отказа… я вынужден буду оставить работу самовольно… жить на два дома я больше не в силах»[221]221
Заявление от рабочего завода № 172 цеха № 15 Каменских – Секретарю Молотовского обкома ВКП(б), 6 февраля 1948 г. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 27.
[Закрыть].
Ему ответили, что вернуться домой он сможет, когда из Нытвы пришлют на замену другого токаря. А откуда бы смогли найти в маленькой Нытве свободного токаря, который без всякой мобилизации захотел бы поехать в г. Молотов на работу, да и кто бы стал его искать? Об этом письмо умалчивало.
Следует отметить, что практика трудовой мобилизации продолжалась до середины 1950-х годов. Многие старались любой ценой уклониться от мобилизации в те отрасли промышленности, которые отличались особо тяжелыми условиями труда. «Молодежь сотнями уходит из колхозов, чтобы только избежать мобилизации в лес», – говорил о проблемах лесозаготовительной промышленности секретарь обкома К. Хмелевский в 1948 г. Но без такой мобилизации эти отрасли не справлялись с планами.
Так как многие мобилизованные являлись хорошими, квалифицированными работниками, предприятиям было особенно невыгодно отпускать их домой. Поэтому местные руководители пытались задержать демобилизацию. В одном из писем, направленных в обком в 1948 г., автор невольно свидетельствует о мотивах действий руководства в сложившейся ситуации:
«…моя обида на директора и тем более еще как Депутата Верховного Совета РСФСР заключается в том, что… честных преданных стахановцев рабочих заставляет принудительно работать, несмотря ни на какие их мольбы и просьбы как это видно из моего примера. Я как награжденный знаком почета за трудовую доблесть и десяток раз записанный в книгу почета за самоотверженную работу сто раз подавал заявления начальникам цехов и директору завода об увольнении меня по моим домашним семейным обстоятельствам, так как на завод я попал не произвольно, а в порядке мобилизации был отозван на период войны сначала попал в стройбат, стройбат направил на завод в 1941 г. и при чем оставил дом и хозяйство и престарелых родителей на произвол судьбы… такой завод: что мы удовлетворяем просьбы только умышленных лодырей, симулянтов и т. д., а честным стахановцам рабочим не даем никаких привилегий и заставляем принудительно работать…»[222]222
Заявление от рабочего завода № 172 цеха № 9 1-го участка Вялых Александра Яковлевича – Секретарю Молотовского обкома ВКП(б), 20 июня 1948 г. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 9–10 об.
[Закрыть].
Автор даже не замечает, как сам объясняет причины отказов в демобилизации. Руководство завода имело очевидную выгоду в увольнении «лодырей» и сохранении передовиков производства даже спустя три года после окончания войны.
Мобилизованным рабочим место работы обычно выбрать не удавалось. Как в армии – куда пошлют, туда и следовало идти. Несмотря на то что в законе было закреплено правило, согласно которому рабочий должен быть обеспечен работой по специальности, на деле его могли поставить на заводе на любое свободное место. Рабочего могли и переместить на другое место по желанию начальника. Иногда это было связано с местью или произволом. Новое место работы могло быть менее выгодным по зарплате и условиям труда. Например, рабочий Катаев «в 1946 г. окончил ремесленное училище и получил специальность слесаря. Катаев, будучи направленным на завод № 33, он вопреки его желания администрацией использовался там не по специальности слесаря, а грузчиком и конюхом. Более того, Катаеву общежития администрация не представляла… он был вынужден длительное время проживать в конюшне вместе с лошадьми, а затем уйти самовольно с работы»[223]223
Доклад о работе Военного трибунала войск МВД Молотовской области за 4 квартал 1947 г. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Л. 45.
[Закрыть].
Данный случай показывает еще и то, что военные порядки распространялись не только на мобилизованных в годы войны, но и на молодых рабочих, попавших на заводы уже в послевоенные годы.
Произвол начальников можно проиллюстрировать материалами еще одной типичной жалобы. Директор завода решил «помочь отстающему цеху», где, видимо, не хватало рабочих рук и куда невозможно было привлечь рабочих из-за низкого заработка. В результате человек потерял квалифицированную работу и материальный достаток:
«Я работал в 3-м цехе на сборке экскаваторов… я выполнял месячную норму свыше 200 % и поэтому хорошо зарабатывал и подписался на заем 1000 руб. Сейчас меня перевели в цех 55 против моего желания… в цехе 55 работы по моей специальности нет… поставили подчиненным котельщика с окладом 335 руб.»[224]224
Жалоба в Обком ВКП(б) от рабочего Молотовского завода № 172 цеха 55 В. И. Смирнова, 8 июля 1948 г. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 49–49 об.
[Закрыть].
«Пайки» как форма распределения продуктов питания и карточки также были свойственны военному времени. Однако окончание войны не внесло в систему распределения практически никаких изменений. Простой рабочий писал о повышении цен в 1948 г.:
«Вы хотели ударить по спекулянтам, но ударили по самому сердцу рабочего, который работает за копейку… Если добавили рабочему, зарабатывающему 300 руб. в месяц 10 р., это ему надбавка на один только хлеб и то мало, ибо хлеб стоил 1 р. кг., а теперь 3 р. 80 к., это значит 280 % дороже, плюс к этому норму хлеба детям уменьшили… заработка с добавкой не хватает даже на выкупку месячного пайка, и от этих мизерных продуктов мы вынуждены половину продать для того, чтобы… позволить себе покушать по лишней картошке или купить ребенку чикушку молока… нет блата, нет знакомства, значит нет тебе жизни… Даже соль и то нам попадает сплошная грязь, в то время, когда на рынке продается мешками белоснежная соль»[225]225
Анонимное письмо, 1948 г. Машинописная копия // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 139. Л. 41–43.
[Закрыть].
В тексте, написанном спустя три года после войны, по-прежнему упомянуты пайки и нормы хлеба. Да и сама ситуация с питанием не сильно отличалась от военной.
В послевоенные годы ведущую роль в обеспечении рабочих всем необходимым играла не зарплата, а – как и в армии – государственное довольствие. Это воспринималось как нормальная практика, так что даже военный трибунал считал невозможным выносить обвинительные приговоры за «дезертирство» с работы в ситуации, когда рабочих не кормили. Например, в одном следственном деле говорилось:
«Самовольно оставил работу в Половинкинском Леспромхозе в связи с тем, что на протяжении месяца не выдавалось ему хлеба и совершенно не был, якобы, обеспечен горячей пищей вместе с другими 18 чел. рабочих…»[226]226
Доклад о работе Военного трибунала войск МВД Молотовской области за 4 квартал 1947 г. Машинопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 136. Л. 45.
[Закрыть].
Данное дело было отправлено на доследование. Этот пример ярко свидетельствует о том, что хлеб и горячее питание не нужно было покупать на зарплату, еду должны были «обеспечить» как в армии.
Индустриальные нормы, присущие мирному времени, играли лишь декоративную роль. Например, рабочие заключали с заводом коллективный договор, по которому устанавливались зарплата и время ее выплаты, правила принятия на работу и увольнения, нормы рабочего времени, правила пользования квартирами, столовыми, спецодеждой, условия обучения. Именно в послевоенные годы практика заключения таких договоров была восстановлена после долгого 14-летнего перерыва и подтверждена соответствующим постановлением Совета Министров СССР от 4 февраля 1947 г.
В некоторых случаях рабочие использовали заключение коллективного договора как повод защитить свои права, высказаться. Рабочий завода № 19 А. Дмитриев писал в дневнике:
«Вчера в цехе было собрание по заключению колдоговора и я на нем выступил… Я отвел душу. Все сказал, чем недоволен был. Сказал, что надо в магазинах давать не мороженную, гнилую картошку, а хорошую….Нужно немедленно перевести всех рабочих на 6-ти часовой рабочий день… И что иначе станция останется скоро без кадровых рабочих, потому что очень многие сошли с ума, многие ушли из цеха, а у остальных такой вид, что и он[и] вот-вот загнуться. Сказал, что надо выдавать рабочим действительно спец-жиры, а не “соленую известку”, которую сейчас возят, то есть брынзу плохого качества. Чтобы спецодежду давали доброкачественную и кроме того тем, кому она действительно полагается. Выступлением моим ребята остались довольны, но в число делегатов на заводскую конференцию я не попал… Главный инженер завода тут же пообещал, что с 1 мая весь цех будет работать по 6 часов»[227]227
Личные дневники А. И. Дмитриева. Дневник № 8 (Записки о жизни). Запись от 29.03.1947. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 6330. Оп. 5. Д. 12. Л. 119– 119 об.
[Закрыть].
Однако обычно такие выступления не имели желаемых последствий, просто давали возможность выпустить пар, недаром Дмитриева не сделали делегатом на заводскую конференцию.
Рабочие, воспринимавшие коллективный договор всерьез, ссылались на него, когда жаловались на задержки заработной платы и неправильную организацию труда:
«…в течение продолжительного времени на нашем заводе систематически задерживается выдача зарплаты. В коллективном договоре 1947 г. сказано, что администрация завода обязуется выдавать зарплату под расчет 7–8 числа, а аванс 22–23 числа каждого… укоренилась такая традиция до первой половины месяца все тихо-спокойно, все производственные вопросы решаются спустя рукава, а во второй половине начинается буквально штурмовщина, сверхурочные работы, перенесение выходных дней на следующий месяц… В апреле – мае прошлого года деньги не выдавались больше месяца… в 1948 в апреле… окончательный расчет выдавали ни много ни мало 7 раз, едва рассчитавшись в самый канун… 1 мая»[228]228
Анонимное письмо рабочего цеха № 9 завода им. Дзержинского в Молотовский Обком ВКП(б). 12.3.48. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 5–7.
[Закрыть].
Кстати, революционные праздники играли особую роль. Они, помимо всего прочего, служили отправными точками и поводами для решения отдельных проблем заводской жизни. К этим датам выдавали продукты питания, одежду, решали проблемы задержки заработной платы. Бывший завмаг продснаба № 1 при Березниковском магниевом заводе пишет в своем заявлении, что именно к 1 мая поступила сортовая мука для продажи в розницу рабочему классу в порядке живой очереди не более 3 кг на человека, но была на деле распределена среди начальства[229]229
Заявление от члена ВКП(б) бывшего завмага 1 Продснаба при Березниковском Магниевом заводе Сапеева Ивана Андреевича. 15.08.1948. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 510. Л. 17.
[Закрыть]. Завмаг пытался оставить немного муки хотя бы для своих подчиненных, и обратился по этому поводу к начальнику торгового отдела продснаба Бордюковскому:
«Я его спросил почему же Бокман опять хотит муку развезти по спискам. Я говорю дайте хотя моим 9-ти сотрудникам по 3 кг. Неужели мы в честь праздника 1-го Мая не хотим скушать белый пирог и белый оладик. Тогда тов. Бордюковский пишет письменное распоряжение кладовщику столовой № 1… отпустить 1 мешок для столовой № 1»[230]230
Заявление от члена ВКП(б) бывшего завмага 1 Продснаба при Березни ковском Магниевом заводе. 15.08.1948 // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 510. Л. 18.
[Закрыть].
Данное заявление фиксирует не только то, что праздники были особым поводом для получения муки, но также практики реального распределения этого важного в ту эпоху продукта.
Норматив поведения рабочих на заводе через описание нарушений передает в своем письме в Молотовский обком ВКП(б) анонимный рабочий:
«Я работаю на заводе им. Дзержинского и наш завод в дни отечественной войны вырос в крупный гигант. Коллектив завода неоднократно одерживал победу в соцсоревновании и вместе шел коллектив инструментального цеха, который горячо подхватил выполнение пятилетнего плана в 4 года. И ряд товарищей работают в счет 5-го года пятилетки. Но ростом производительности труда особенно молодых рабочих занимаются плохо. Политики массовой и разъяснительной работы в цехе нет. Полит. школа не работает, отделываются вывешиванием плана работы. Читки газет и бесед не проводится. Я беспартийный работаю в цехе 10 лет желаю участвовать в общественной жизни цеха, которой у нас нет»[231]231
Анонимное письмо рабочего цеха № 9 завода им. Дзержинского в Молотовский Обком ВКП(б). 12.3.1948. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 5.
[Закрыть].
Продвигаемая пропагандой иерархия рабочей среды фиксировала, что кадровые рабочие, передовики производства и фронтовики имели право на особое отношение к себе. Получается, что в идеале рабочий должен работать с энтузиазмом, быть передовиком производства, участвовать в социалистическом соревновании, перевыполнять план, заниматься общественной работой и повышать свой политический уровень. Во время выборов в Советы разных уровней это становилось обязательным пунктом отчетности. Опять же, проявление энтузиазма было чисто формальным. Отчеты зачастую звучали так:
«Выборы протекали при высокой политической сознательности и трудово[м] подъем[е]. Ряд предприятий района пришли к дню выборов с хорошими показателями. Так, например, Добрянский металлургический завод план за 20 дней февраля выполнил по прокату – на 103,4 %. Бригада сталеваров тов. Соловьева, за этот же период выполнила план на 101,7 %»[232]232
ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 20. Д. 201. Л. 138.
[Закрыть].
И это на первой странице «Информации о ходе выборов в Местные органы государственной власти». Проценты превышения нормы очень низкие, судя по всему, и они были лишь припиской. Впрочем, примерно такие же показатели и в других информационных сводках. Похвастать передовой работой было необходимо, но в реальности нечем. Впрочем, судя по всему, вопрос передового труда был все-таки в деньгах, а не обязательствах. Рабочий завода им. Дзержинского в разговорах с дядей говорил:
«Сейчас у нас мастер новый, хочет выслужится, новшества всякие вводит, программу хочет выполнить. Сегодня мне говорит – вот тебе задание – сделать 20 колец, а я его к… матери послал. А колец ни одного не сделал. А при расчете тысячу или полторы отдай, да выложь. Но ничего, мы этого мастера быстро скрутим, он у нас долго не наживет. Старший мастер нам заработать не дает. Дает такую работу, на которой ничего не заработаешь, а я нахожу сотни причин, чтобы такую работу не брать»[233]233
Лейбович О. В городе М… С. 26.
[Закрыть].
Но в данном случае это слова «дефицитного» рабочего с 6-м разрядом по доводке точных деталей. Этот же рабочий рассказывал, что премии за передовой труд он получал просто так. Однако чаще всего незаслуженные премии доставались не рабочим, а начальству. Показательным является письмо мастеров (8 фамилий) завода № 19 им. Сталина секретарю Молотовского обкома Хмелевскому о «несправедливом распределении премий за увеличение ресурса мотора АIII-73 в течение второго полугодия 1948 г.». Оно гласит:
«…дирекция и руководство завода премировав себя… до 5 и более месячных окладов… низовые и прочие инженерно-технические работники получают до половины своих месячных окладов. Первые получают до 10000 и более руб., а вторые до 200 руб. и менее…»[234]234
Письмо мастеров (8 фамилий) завода № 19 им. Сталина секретарю Молотовского Обкома Хмелевскому. 21.12.1948. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 88.
[Закрыть].
Коллективный договор являлся декоративной, ритуальной конструкцией. Следствием было отрицательное отношение рабочих к подписанию таких договоров. Само подписание происходило обычно на торжественных собраниях, на которые рабочих порой завлекали обещанием выдать дефицитные продукты питания.
«Вот например 11.03.1948 года на коротком совещании торжественно нам объявили, что 12.03.1948 проводится рабочее собрание с вопросом: заключение коллективного договора на заводе, и 2-е продажа муки в цехе всем рабочим! Оказалось муку стали продавать по биркам! Вначале служащим, а что останется то – рабочим. Но рабочие возмутились и на собрание не пошли. То администрация цеха решила задержать рабочим номера и оставить всех рабочих на собрание и наобещали продать муку после собрания. Собрание проводил от администрации т. Петрищев, а от профорганизации никого не было, и заступиться за рабочих некому. Поэтому и активность плохая, потому что все безобразия проходят мимо партийно-профсоюзной организации и они не замечают и рабочих не защищают. [По] 8 руб. муку 90 кг разделили, растащили нач-к [начальник] цеха и парторг т. Минин и разные администраторы цеха и зам. нач-ка [начальника] тов. Конюхов унес 4 пакета муки с заднего хода? Тогда как участнику войны т. Черепанову не дали и силой его вытащил из очереди начальник ОТК т. Синицин и грубо наругал тов. Черепанова. А кадровые рабочие остались без муки как т.т. Ощепков, Бушуев, Федотовских и Романова. Это происходит, что вся администрация сжились семейно. А рабочие остаются в стороне особенно кадровые. Прошу разобрать это письмо и устранить односторонние взгляды на рабочих, а иначе я буду вынужден написать в ЦК нашей партии. Фамилию не оглашаю, потому что Администрация и партийно-проф. [партийно-профсоюзная] организация не уважают, когда им подсказывают провду»[235]235
Письмо секретарю обкома от работницы Мотовилихинского завода цеха № 22 Шатуновой, 20 марта 1948 г. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 516. Л. 30–30 об.
[Закрыть].
Как следует из данного письма, рабочие могли отказаться прийти на собрание по подписанию коллективного договора, видимо не видя смысла в заключении заведомо недейственного договора, а также в качестве протеста против ограничений в продаже муки. Это заставило руководство принять ответные меры: с одной стороны, не выпускать рабочих с завода, с другой – вторично пообещать продать муку. Одно то, что рабочих не выпускали с завода по желанию начальства, могло быть расценено как произвол. Но рабочие воспринимали это как норму. Их возмущало не то, что их насильно задерживают, а то, что не дают еду.
Полная зависимость рабочих от начальников находит аналогии с армейской жизнью. В послевоенные годы в отношениях с подчиненными преобладает традиционная модель культуры. Руководители с легкостью задерживают подчиненных на работе, переставляют их с одной работы на другую без их согласия, используют их труд в личных целях. Чаще всего рабочие к этому относились как к норме. И только выходящий за всякие рамки произвол начальников становился причиной жалоб. Так, пять работниц пункта Заготзерно (заготовления зерна. – А. К.) Верещагинского района написали в 1950 г. в письме в ЦК ВКП(б):
«…двоюродный брат нашего директора… заставляет матерей одиночек работать в ночные смены… оскорбляет рабочих… Работают исключительно под страхом… по сколько придется часов… беременные разгружали муку по 65 кг… Работать приходится не только по 8 часов, а зачастую по 10–12 ч., а за сверхурочную не платят»[236]236
Письмо рабочих загот. зерно Верещагинского района в ЦК ВКП(б), 15 марта 1950 г. Рукопись // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 16. Д. 217. Л. 64–67 об.
[Закрыть].
Кстати, если бы платили за сверхурочную работу, то работать по 10–12 часов не казалось бы нарушением привычного ритма работы.
Другой пример военного образа жизни можно обнаружить в докладной записке о проверке одной из шахт г. Кизела: «На шахте было заведено такое правило, как-то посещение рабочими больницы может быть только с разрешения начальников участка и руководства шахтой»[237]237
Докладная записка о результатах проверки работы шахты № 6 Капитальная, 23 августа 1948 г. // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 159. Л. 116.
[Закрыть]. В докладной это названо нарушением, которое исправлено после вмешательства прокуратуры, но сколько еще было подобных случаев – сказать трудно. Этот случай был раскрыт случайно.
Хозяйственные руководители часто использовали своих подчиненных на домашних работах. Так, начальник шахты им. Сталина постоянно
«…заставлял рабочих коммунального отдела шахты работать на его личном хозяйстве». Они косили сено, сажали, окучивали и копали картофель, делали другие работы по хозяйству. Начальник шахты в течение трех лет «…использовал кучера в виде своеобразного батрака…». Тот «…следил за чистотой во дворе и конюшне (подметал, вычищал навоз, носил и стлал свежую подстилку), в зимнее время очищал двор от снега, колол и пилил дрова, весной пахал огород и участок в поле, садил картофель летом окучивал… Жена (начальника шахты. – А. К.) посылала в выходной день продавать на базаре сало… по 30 рублей за килограмм, зимой – картофель… по 10 рублей за ведро»[238]238
Справка по проверке фактов, компрометирующих члена КПСС тов. Н. И. Камчедалова, сентябрь 1956 г. // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 6. Д. 133. Л. 7.
[Закрыть].
В докладе секретаря Молотовского обкома ВКП(б) К. Хмелевского 3-му пленуму обкома 13 ноября 1948 г. вскрывались недостатки в обеспечении жилищных и бытовых условий жизни рабочих, за которые руководителей следовало строго наказывать. В докладе есть, в частности, такая фраза: «Начальник облУРСа тов. Штильман не создал нужного запаса валенок, шапок, телогреек ватных, постельных принадлежностей и т. д.»[239]239
Доклад К. М. Хмелевского на 3-м Пленуме молотовского обкома ВКП(б), 13 ноября 1948 г. // ПермГАНИ. Ф. 105. Оп. 14. Д. 19. Л. 46.
[Закрыть]. И хотя речь идет здесь все-таки о торговле, но торговле, основанной на распределении. Конечно, за валенки рабочему пришлось бы заплатить, но цену символическую и по предъявлении «жетона», «талона» или «карточки». Впрочем, как свидетельствовал Хмелевский в своем докладе, скорее всего, до рабочих эти товары вообще не доходили:
Военные порядки в промышленности ликвидировались очень медленно. Вначале были попытки прекратить действие военных законов на отдельных территориях, не отменяя их в целом по стране. Осознавая, что причиной сохранявшегося военного положения в промышленности была текучка кадров, власти стали пытаться улучшить материальные условия, чтобы уменьшить бегство рабочих. Уже в 1946 г. были предложены чисто экономические меры, дабы удержать рабочих на предприятиях. Постановление Совета Министров СССР от 25 августа 1946 г. «О повышении заработной платы и строительстве жилищ для рабочих и инженерно-технических работников предприятий и строек, расположенных на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке» предполагало повышение заработной платы с 1 сентября 1946 г. на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке на 20 % рабочим и инженерно-техническим работникам предприятий черной и цветной металлургии, угольной, нефтяной, химической, добывающей промышленности. Планировалось строительство индивидуальных и коммунальных жилых домов и передача индивидуального жилья в собственность рабочим и служащим по установленной цене. Например, деревянный рубленый дом (двухкомнатный с кухней) должен был обойтись рабочему в 8 тыс. руб., каменный – в 10 тыс. руб. Рабочим предоставлялась возможность получить ссуду на дом под 1 % в год[241]241
Постановление Совета Министров СССР от 25 августа 1946 г. «О повышении заработной платы и строительстве жилищ для рабочих и инженерно-технических работников предприятий и строек, расположенных на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке» // Известия Советов депутатов трудящихся СССР 26 августа 1946 г.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
