Текст книги "Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий"

Преподобный Наум

Один из ближайших учеников святых Кирилла и Мефодия, Наум, происходил из славян, живших на территории Византийской Империи. Он последовал за своими наставниками в Моравию, где в течение нескольких лет проповедовал Слово Божие и занимался перепиской богослужебных книг.

В 868 году в Риме папой Адрианом II был рукоположен во диакона. Затем уже святой Мефодий рукоположил Наума во иерея.

По кончине святого Мефодия, вместе с другими учениками его, Наум был посажен в темницу, где претерпел многие мучения. После освобождения из темницы был изгнан из Моравии за Дунай вместе с Климентом и Ангеларием. Вместе они добрались до Болгарии – там они были с честью встречены царем Борисом.

Некоторое время святой Наум провел при дворе царя Бориса в Плиске. Затем он отправился на Охридское озеро, на юго-восточной стороне которого и основал монастырь. Средства на создание обители пожертвовал царь Борис. Монастырь, основанный святым Наумом, вскоре стал одним из центров славянского просвещения. Здесь под руководством святого болгары обучались славянской и греческой грамоте; шла работа по переписке книг.

В 893 году, после того как святого Климента рукоположили во епископа Величского, Наум был вынужден оставить свой монастырь и на некоторое время перебраться в Девол, дабы школа, основанная святым Климентом, не осталась без наставника. Несколько лет он подвизался там, и, лишь приготовив себе преемников, возвратился в свой монастырь.

Там он закончил свой земной путь в 910 году. Святая Церковь вскоре причислила преподобного Наума к лику святых, а основанный им монастырь стал известен в народе как монастырь святого Наума. Там и поныне покоятся его мощи.

Константин

Константин принадлежал к младшему поколению учеников равноапостольных братьев. Вероятнее всего он был моравом по происхождению, ставшим учеником святых Кирилла и Мефодия уже по прибытии их в Моравию. Впоследствии святой Мефодий рукоположил его во пресвитера.

По преставлении наставника и архипастыря славян Мефодия, Константин вместе с другими учениками святого подвергся гонениям. Согласно предположениям исследователей, он вместе с другими молодыми клириками был продан в рабство еврейским купцам. Они пригнали рабов на продажу в Венецию. Находившийся там посол Византийского императора, узнав, что православных священников продали в рабство, как еретиков, выкупил их всех и переправил в Константинополь. В Константинополе им предложили на выбор: или остаться в столице Империи, или отправиться в Болгарию. Вместе с некоторыми другими учениками святых братьев Константин выбрал Болгарию.

В Болгарии он вновь встретился с другими учениками святых братьев, и совместно с одним из них – преподобным Наумом – устроил в восточной Болгарии – в Преславе – училище. Также они занимались переводами и перепиской книг. Вскоре Наум удалился на Охридское озеро, где основал монастырь, а Константин остался в Преславе.

Трудясь в Преславе, Константин прославился как выдающийся наставник юношества, переводчик и писатель. Именно он стал родоначальником древнеболгарской поэзии и историографии. Кроме того, он перевел на славянский язык творения многих византийских богословов.

Наиболее известное произведение Константина Преславского – «Учительное Евангелие» – сборник проповедей на евангельские темы. Его также считают автором «Пространных Житий» святых Кирилла и Мефодия и церковных служб, посвященных святым братьям.

Впоследствии Константин был рукоположен во епископа Преславского, согласно предположениям исследователей одновременно со святителем Климентом Охридским.

В настоящее время имя Константина Преславского носит Шуменский университет в Болгарии.

Другие ученики святых братьев

Наиболее трагично сложилась судьба одного из самых одаренных учеников святых братьев – морава Горазда. Согласно источникам, еще до прихода в Моравию святых Кирилла и Мефодия, он получил прекрасное образование в латинском духе. Затем, встретив пришедших в Моравию святых братьев, Горазд стал их учеником и усовершенствовал свое образование.

В числе других учеников Горазд вместе со святыми Кириллом и Мефодием совершил путешествие в Рим, где папой Адрианом был рукоположен во пресвитера. Впоследствии, вернувшись в Моравию, стал ближайшим помощником святого архиепископа Мефодия. Именно его, умирая, Мефодий назвал своим преемником.

Но латинская партия, поддержанная папой Стефаном, отвергла выбор святого Мефодия – Горазд, возглавивший православную партию, вместо архиерейской кафедры был заключен в темницу вместе со своими единомышленниками, а затем изгнан из Моравии. Впоследствии он пытался вернуться в Моравию и возродить дело святых братьев, но неудачно.

Дальнейшая жизнь его прошла в странствиях – нигде он так и не обрел утраченной родины. Исследователи находят его следы в различных славянских землях – Болгарии, Хорватии, Албании, Польше.

Еще один ученик святых братьев, Ангеларий, согласно предположениям исследователей, также был славянином, родившимся в Византии. В числе других он был выбран святыми Кириллом и Мефодием для участия в Моравской миссии.

По кончине святого Мефодия, Ангеларий вместе с другими ближайшими учениками святых братьев был заключен в темницу, а затем изгнан за Дунай. Вместе с Климентом и Наумом добрался до Болгарии, где все они были с радостью приняты царем Борисом. Все вместе они поселились в тогдашней столице Болгарского царства – Плиске. Но перенесенные испытания так сказались на святом Ангеларии, что вскоре он скончался.

Очень мало сведений дошло до нас об ученике святых Кирилла и Мефодия – святом Савве. Он с самого начала участвовал в Моравской миссии, затем сопровождал святых братьев в Рим. Впоследствии, уже после преставления святого Мефодия, Савва вместе с другими ближайшими учениками святых братьев был заключен в темницу, а затем изгнан за Дунай. Впоследствии он проповедовал на юго-западе Болгарского царства.

Приложение 4

Слово ректора Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиерея Иоанна Янышева, сказанное в исаакиевском соборе, в день святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, в присутствии славянских гостей 11 мая 1867 года

В день памяти святых первоучителей и просветителей славянских, в нынешнее особенное празднование этого дня, к которому Промысел из-за отдаленных окраин нашего Отечества привел в Петроград иноземных и отчасти иноверных нам наших славянских братьев, – в этом священном собрании, в котором многие из них, даже из тех, которые не принадлежат к одной с нами Матери-Православной Церкви, пришли однако же принять родственное участие, откуда может взять свое начало наша беседа, как не от воспоминаний всем нам равно близких общих первоучителей наших, и к чему должна располагать нас, как не к тому, чтобы по наставлению апостола всех языков подражать вере своих просветителей?

Тысячу, несколько более чем тысячу лет тому назад родные братья, святые Кирилл и Мефодий, по воле греческого царя Михаила и по благословению Константинопольской Церкви явились в славянские земли, в Болгарию, в Моравию, а еще позже, уже по смерти святого Кирилла, один Мефодий в Паннонию, к нашим предкам, которые или находились в язычестве, или были вынуждаемы принять христианские догматы и богослужение на непонятном для них языке от окружающих их с Запада других народов, принявших христианство от Римской Церкви.

Зная, как недостаточна одна устная проповедь для христианского образования целых народов, и не находя грамотности у наших предков, новые апостолы создали азбуку – кириллицу, перевели на родной нам язык Слово Божие и богослужебные книги, научили наших предков читать и разуметь читаемое, научили их молиться и находить силу и утешение в молитве, научили веровать, как веровала вся древняя Апостольская Церковь и жить по этой вере. Говорить ли, что перестрадали наши первоучители за то преимущественно, что, уча славян на родном их языке, они тем самым полагали основание их самостоятельному духовному развитию, их нравственной и гражданской самобытности, которая не поддается иноземным насильственным влияниям, полагали основание их будущему духовному и гражданскому величию, к которому не может не прийти племя многочисленное, как песок морской, населявшее и тогда едва не десятую часть всего мира, племя которое с такою жаждою принимало в свою духовную жизнь начала евангельские? Довольно сказать, что святые Кирилл и Мефодий, подобно апостолам, подвизавшимся в жизни, подобно им же положили и души свои за христианское на родном нашем языке просвещение.

За то они и оставили всем славянам, в том числе и нам, залог, без которого мы не знаем, существовали ли бы ныне на земле народы славянские, с их настоящим умственным и социальным развитием, не знаем, что было бы и со вселенскою православною истиною веры. Не будь в свое время создана грамотность славян на их почве, разве замедлили бы на ней явиться, как это уже и было при святых Кирилле и Мефодии, учители иноземные, которые поспешили бы привить к нашим предкам грамотность чуждую? Не будь у них учителей веры вселенской, апостольской, разве не явились к ним, как это и было во время подвигов наших первоучителей, проповедники иноверные, уклонившиеся от вселенской правды и водившиеся интересами чуждыми для славянских народов? Не будь положено в Библии и богослужебных книгах непоколебимого основания слову и письменности славян, а, следовательно, и их самосознанию народному, их жизни самобытной, разве не могло бы со всеми ими и нами случиться то же, что случилось с единоплеменными нам, и увы, по имени более не существующими народами, некогда населявшими Померанию, Селезию и многие другие страны Европы и Азии? Слово и мысль каждого отдельного человека, самосознание и личность его нераздельны между собой. Слово и мысль общественные, самосознание и самобытность народные, также неотделимы друг от друга. Дав нам письменность, притом с Богооткровенным содержанием, на родном языке, основав Церковь с ее общественным учением и богослужением на родном языке, святые первоучители наши благодатью Святого Духа положили начало нашему спасению вечному и вместе нашей самостоятельности на земле среди других племен и народов. Большего дать никто не может своему потомству. Поэтому они наши не учители только, но и отцы, и всякий, кто считает их отцами, есть наш брат и притом вдвойне: брат кровный – по плоти, брат духовный – по участию в наследии жизни вечной. Поэтому, братия, если когда, то сегодня так сладок нам голос Церкви: «возлюбим друг друга да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святаго Духа»!

Но доброе начало есть только половина дела, и здоровое семя, брошенное даже на лучшую почву, может или заглохнуть или принести совсем не те плоды, которые ожидали сеятели. С памятью о святых Кирилле и Мефодии, поэтому, невольно вспоминается нам, русским, весь великий сонм их преемников по славянскому просвещению, начиная от святого равноапостольного князя Владимира и великого князя Ярослава, Антония и Феодосия Печерских, преподобного Нестора летописца, через ряд веков, до современных нам подвижников славянского дела христианской науки и благочестия, которые на троне и в церкви, в обителях и на стогнах, в школе и бедной хижине поселянина, на всех концах страны русской словом и делом пользовались трудами первоучителей, чтобы евангельская истина как можно более возвещалась между нами на русском языке, чтобы она глубже и всесторонне проникала в славянскую жизнь, чтобы сознание народное крепло в каждой славянской душе, чтобы воспитание народа к лучшему будущему не уклонялось на ложные пути, так искусно заготовляемые врагами нашей нравственной и материальной независимости…

Исчислить кто и что для этой цели успел сделать в мире славянском невозможно. Что касается, в частности, до нашего русского мира, то это и не нужно. Венец благодеяний христианства, принесенного в наше Отечество при посредстве трудов святых Кирилла и Мефодия, составляют безмерные блага Духом Святым… сотни тысяч экземпляров Евангелия на языке для всех понятном – к этому стремились и наши первоучители, – распространяемые ежегодно в России, деятельная забота о здравом просвещении всего народа: все это такие плоды от семени Слова Божия, посеянные первоучителями, выше которых общественная жизнь ничего представить не может. Дорогим же нашим гостям, славянским братьям, кроме того, мы могли бы сказать: посмотрите наши грады и веси, сколько в них святых храмов Божиих, чудных обителей иноческих благоукрашенных, часто даже и там, где сами строители их имеют едва насущный хлеб, и в каждом из этих храмов слышатся язык святых Кирилла и Мефодия, или полюбопытствуйте узнать сколько на Святой Руси есть домов призрения, богаделен, лечебниц, где правая рука не знает, что делает левая, как научили нас первоучители наши во имя Христово, сколько рассеяно по всей русской земле школ, хотя и не мудреных, явившихся особенно в последние годы, где грамотность, насажденная святыми Кириллом и Мефодием, худо ли, хорошо ли, изучается по силам, не говоря уже о высших рассадниках христианской науки! А что сказать о тех делателях и делательницах на ниве Господней, которые то как известный многим из нас слепец или иной какой неведомый странник, то как, по несчастию, не довольно известные целые общины сестер милосердия, отдали себя всецело на деятельное подвижничество в мире и служат Христу в лице меньших Его братий: что сказать о целом сонме братств, по разным краям России возникающих, для поддержания древнего правоверия, русской грамотности, и для взаимного братского вспоможения! Вот и здесь среди нас вместе с Церковью чествуют память святых Кирилла и Мефодия члены братства под покровительством этих святых трудящегося на пользу Церкви и Отечества. Но зачем на все это указывать? Пусть наши гости сами попытаются заглянуть в душу кого угодно из русских православных людей и они узнают живо ли в нас чувство братства, бескорыстное, безотчетное к своим единоплеменникам, как бы они ни назывались, и даже к какому бы христианскому вероисповеданию они ни принадлежали! Как грустно при этом вспомнить, что в иных славянских странах такие люди как Иоанн Гус и Иероним, спасая своих соплеменников от иноземных заблуждений и влияний, не имели случая восстановить их духовное единство с православным славянством.

Но не будем касаться этой стороны жизни, хотя и родственных нам племен, но по попущению Промысла Божия поставленных в другие условия общественные и религиозные, чтобы не напомнить собою фарисея, который в храме Божием говорил: «Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как другие». Нет, братия, если мы указываем на нечто доброе в недрах Русской Церкви, то только для возвышения чувства нашей признательности к святым просветителям славянским и их последователям, для доказательства нашего духовного родства со всеми теми, кто вместе с Церковью чтит память и прибегает к молитвам наших первоучителей!

А что и в нашей русско-славянской среде кроется много, очень много духовных нужд и ран, быть может, труднее излечимых, чем в другой какой славянской стране, то можем ли мы не видеть этого и скроем ли это от братьев своих и от своей совести, и притом здесь – в храме Божием?

И, во-первых, давно ли мы вспомнили как следует о своих общеславянских первоучителях? Даже и теперь, в нынешний день, весь ли русский народ, все ли, по крайней мере, образованные представители его, сознают и празднуют подвиги этих святых, как нашу славу в прошедшем, и как наш пример в будущем?

Во-вторых, из самого Слова Божия, которое святые первоучители признали уже в свое время необходимым переложить на живой родной язык, чтобы оно было по возможности ясно и вразумительно верующим, из этого самого живого слова не делаем ли мы часто буквы, которая и сама в себе непонятна, потому что вышла из народного употребления, – и ценится так мало, читается даже в общественных собраниях, в храме с такой механической небрежностью, что вместо духа жизни слышатся одни звуки, вместо молитвы – одно невразумительное многоглаголание. И мы все еще остаемся к этому совершенно равнодушными, как будто так всегда было и должно быть, как будто, что молитва, что другой какой поденный неизбежный труд, всё – равно: в одном этом довольно общем у нас небрежном обращении с библейским словом, и притом в общественных собраниях, в храмах, какая бездна религиозного невежества!

В-третьих, давно ли, да и теперь достаточно ли общее внимание обращено на то, чтобы каждого крещеного христианина научить молитвам, хотя бы самым кратким, истинам Евангелия, хотя бы в самых элементарных обязанностях жизни, хотя бы в самом неотложном и обыденном? И сколько миллионов, даже десятков миллионов славян относительно и этого малого, элементарного обучения коснеют в непроходимой тьме!

А от этого недостатка нашего самосознания и просвещения Словом Божиим, что выходило и выходит? То, что и в нашей русско-славянской семье далеко еще нет той нравственной крепости и того сознательного единодушия, которые были бы так желательны не только внутри каждого отдельного славянского племени, но и во всем славянском мире. Выходит, что и из нас, из нашей русской семьи, один изза невежественного понимания буквы религии образует враждебную всем прочим секту или толк, другой уклоняется то в ту, то в другую сторону к иноземным верованиям, там славяне не в силах противостоять напору магометанства, в ином месте чуть не уступают даже языческой пропаганде. Упоминать ли уже о том, какие опустошения производит среди русского народа на гибель даже и его потомству пьянство, грубость нравов, предрассудки! Мудрено ли после этого, что иноплеменные нам соседи могли, и, пожалуй, еще могут смотреть на славян, как на варваров, на их веру, чуть не как на идолопоклонство, на их землю, как на свою, раньше или позже, несомненную добычу!

Ах, братия, «поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие и подражайте вере их». Если святые Кирилл и Мефодий точно наши учители и отцы, будем же их действительными учениками и детьми, посвятим все лучшие наши силы и средства прежде и более всего на просвещение себя и своих братий Словом Божиим, на воспитание себя и меньших братий не столько к внешним подвигам в будущем, сколько к внутренним доблестям, которыми так справедливо гордятся некоторые иноверные и иноземные народы, – каковы правдивость во всем, честность, трудолюбие, трезвость, а с этим и готовность на всякое благое и богоугодное дело, чтобы имя славянское пользовалось справедливым уважением среди своих и чужих, чтобы вера славян, Церковь Православная светилась в чадах своих, и являла в них тот дух вселенской истины, которому не страшны и не опасны никакие частные религиозные мнения, или новоизмышленные догматы, и тот дух вселенской любви, пред которым исчезают всякие национальные и племенные преграды и пред которым несть иудей, ни еллин: несть раб, ни свободь: несть мужеский пол, ни женский: вси бо вы едино есте о Христе Иисусе (Гал. 3: 28)

«Отче праведный, молился наш Спаситель, оставляя мир сей, – да вси едино будут, якоже Ты во Мне, и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут. И сказах им имя Твое, и скажу: да любы, еюже Мя еси возлюбил, в них будет, и Аз в них». Аминь.

Слово в день тысячелетия кончины святого Кирилла, просветителя славян, 14 февраля 1869 года, сказанное в Исаакиевском соборе ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиереем Иоанном Янышевым

Тысяча лет, целая тысяча лет уже протекла, как скончался святой Кирилл, в мире Константин Философ, основатель славянской письменности и наш первоучитель, – а мы только начинаем припоминать его святое имя. Сколько же лет прошло, как сыны России, предки наши, стали учиться своей родной грамоте, а с нею слышать весть о спасении мира Сыном Божиим, устроять храмы истинному Богу, созидать свой государственный строй и спасать свои души от тьмы язычества, – а мы только в последние годы начинаем от времени до времени малыми собраниями да и то лишь в немногих местностях обширной христианской России чтить память своих первоучителей! Да и ныне, в этот торжественный день тысячелетия кончины преподобного Кирилла, многие ли русские православные христиане, все ли, по крайней мере грамотные, даже из грамотных – все ли просвещенные заботящиеся об общественном благе, обращены, благодарной мыслью своей и молитвой к своему первоучителю?

Загадочное явление! «Вол знает стяжавшего его и осел ясли господина своего». Ужели русского человека нужно обличать в недостатке чувства религиозной признательности, когда он целые сотни верст готов идти пешком, в посте и молитве, чтобы воздать благодарное поклонение останкам оказавшего ему милость угодника Божия, когда он из рода в род передает религиозное благоговение к источнику ключевой воды, через который по его вере послана ему помощь свыше? Нет, слушатели благочестивые, наша речь в настоящую минуту не к той среде православного народа из которой и сегодня многие, без сомнения, прибегают к молитвам преподобного Кирилла, как угодника Божия, вовсе не зная его заслуг для славянского мира, и молились бы ему еще теплее и сознательнее, если бы имели понятие об этих заслугах. Более или менее учившиеся родной письменности, более или менее просвещенные классы русского общества, люди со значительными материальными средствами, педагоги и преподаватели разных наук, во власти которых умы и сердца русского, тоже имеющего принадлежность к классу просвещенных юношества, лица более или менее участвующие в разносторонних отправлениях государственной жизни и, следовательно, более или менее понимающие цену общественного преуспеяния, они все, они почему так мало помнят своих первоучителей? Словом! Большинство общества нашего, образованного общества, почему так равнодушно к их памяти?

На этот именно вопрос так хотелось бы в настоящие минуты предложить ответ, такой ответ, из которого были бы понятны условия, при которых, по крайней мере, в будущем можно ожидать большего сознания и лучшей оценки заслуг для нас святых первоучителей.

С именами святых просветителей славянства нам всегда и невольно припоминаются единокровные нам племена вне России, племена, разделенные между собой, страдающие под разнородными враждебными влияниями, угрожаемые той же гибелью, какая постигла уже окончательно некоторые из них на севере Германии. Не сочувствие ли к этим страждущим братьям, ожидающих от вас сочувствия и ободрения в своих страданиях, напомнило и многим из вас, слушатели, в день тысячелетней памяти святого Кирилла и собрало сегодня под его знамя на молитву к общему нашему Отцу Небесному? И если так, если это прекрасное естественное чувство сострадания делает для вас дорогим имя великого первоучителя всего славянского мира, то не отсутствие ли этого чувства, не отсутствие ли сознания нашего племенного единства с прочими славянами, не недостаток ли вообще развития национального чувства составляют причину того, что наше общество равнодушно к памяти святых просветителей. Но кто осмелится сказать это о нем, и можно ли говорить, когда мы знаем, например, политический гений Петра Великого, так ясно понимавший родство наше и значение этого родства со славянскими племенами, что подвиги на Востоке времен Великой Екатерины не раз шевелили все струны кровных симпатий наших к славянам, а между тем имена святых первоучителей оставались и тогда в полном забвении? Почему же не вспомнились и тогда эти великие общеславянские имена?

В том-то и состоит скорбь Церкви Хриcтовой, в том-то и несчастье нашего русского общества, что забвение им святых первоучителей имеет более глубокую, чем всякие внешние или политические отношения, потому не скоро и не легко устранимую причину, которая должна бы вызвать всякого русского, всякого славянина на серьезные размышления. Даже в трудах людей, с особенною любовью занимающихся изучением судьбы единоплеменных нам братий, даже в эти дни, когда в нашей печати слышалось предуведомление о значении настоящего дня, имя святого Кирилла приводит только к мысли… или о славянской грамотности, или литературе и науке, или о племенном естественном родстве славян, об их самостоятельности среди других народностей, тогда как наши первоучители, трудясь над составлением славянского алфавита и переводя на славянский язык Священное Писание и православное богослужение, думали совсем о другом: они заботились только о распространении между славянами Царствия Божия, того Царствия Божия, в котором находят себе место и эллин, и иудей, и раб, и свободный, и которое призвано обнять собой весь человеческий род, одинаково созданный Богом и так возлюбленный Им, что Он послал в мир Своего Единородного Сына, да всяк веруяй в Него не погибнет, но имать живот вечный (Ин. 3: 16).

«Ищите прежде Царствия Божия и правды его», – говорит нам Евангелие, переведенное для нас святыми первоучителями, «и сия вся» – все необходимое для нашего земного благоденствия, – «приложится вам». Только тот истинно дорожит памятью святых первоучителей, кто дорожит не оболочкой, так сказать, их дела – славянской буквою, и не ожидаемыми когда-то политическими последствиями этого дела, а самим делом распространения Царствия Божия, которое проникает собой чью бы то ни было народную жизнь, развивает ее до полной естественной зрелости, твердости, самостоятельности. Грамотность, литература, наука имеют неоспоримо великое значение в народном развитии. Но если этой грамотностью владеет грубая или дерзкая рука славянского же врага? Если эта литература шевелит и поощряет страсти и без нее так мертвящие благородные стремления человеческого духа? Если в этих науках проводятся начала, вызывающие не на труд, не на правду, мир и любовь, а на взаимную борьбу самолюбий всех и каждого? Может ли такая письменность вести к народному развитию, к народной самобытности? И что это за самобытность народа, не проникнутого единомыслием и единодушием? Мысль человеческая, как ни высоки и могучи полеты ее, как ни стройно и логично словесное выражение ее, производит в сознании только то и влечет волю только к тому, чем дорожит сердце: «от сердца человека помышления его». И что же святой Кирилл имел ввиду, когда создавал нашу грамотность? Чего, по его мнению, недоставало нашим предкам славянам? Им, как язычникам с грубыми нравами, недоставало ни чувствования, ни понимания именно лучших благ человеческого существования, недоставало ни той личной нравственной свободы, которая не порабощается страстями, но и не гибнет ни под каким физическим насилием, ни того уважения и любви к человеческому достоинству ближнего, которое заставляют ценить его блага и права, как свои собственные, ни того сознания необъятной важности взаимных общих интересов и того сочувствия им, которые рождают готовность жертвовать всякими личными благами, даже самой жизнью за общественное дело, – короче сказать, им недоставало духа христианского, их надлежало, по выражению, приписываемому самому святому Кириллу, «отучити жития скотска и похотей» (рукопись из библиотеки Гильфердинга). Нам конечно же не нужно здесь доказывать, что все исчисленные блага жизни, составляющие основу общественного благоустроения и процветания, составляют вместе и сущность христианской жизни, что они впервые явлены миру во всей их силе и величии вочеловечившимся Словом Божиим, были выяснены Его учением, жизнью, страданием, смертью, наследованы Его апостолами, а через них возвещены и насаждены везде, где есть только начатки Церкви Христовой, Царствия Божия. Вот это то именно Царствие Божие, которое, прежде всего, по слову Божию, внутрь нас есть, созидается из наших чувствований, стремлений и помыслов, которое потом с неотразимой силой вырежется в нашей внешней жизни, в счастье семейном, в благоустройстве и процветании общественном, наши первоучители хотели насадить в мире славянском, и тем положить начало его общественного, народного развития.

Что же, довольно ли мы сознаем, довольно ли сознает наше общество эту жизненную образовательную силу христианства, питаемую и умножаемую по мере изучения слова Божия, по мере общения со Спасителем в Таинствах веры и любви, по мере участия во всей церковной жизни? Не будем говорить о временах прошедших, но и в общественной жизни настоящего времени бросаются в глаза странные явления, невольно заставляющие неизвестность многим образованным того простого факта, что развитие нашей письменности и образования совпадают с введением у нас христианства, – той простой истины, что действительное просвещение и христианское развитие в сущности суть одно и то же, вместе составляет единственное условие всех высших, как личных, так и народных, как временных, так и вечных благ. Я разумею это раздвоение в понятиях и в жизни общества: между верой, которая всегда по Слову Божию должна быть разумна, и наукой, которая есть дело того же разума, и в свою очередь немыслима без таинств природы и человеческого духа, между духовным и прочими, как будто лишенными духа сословиями, между Церковью и, так называемым, светом, как будто в христианском мире может быть еще какой-нибудь свет, независимый от единого Отца светов, между делами веры… и делами обыкновенной жизни – как будто вера и все какие бы то ни было наши дела не должны истекать вместе из одного и того же живого и неразделимого настроения всей нашей личности, нельзя не указать также на умалчивание обо все этих всеобъемлющих началах христианства нашей недуховной печатью, нашими непризванными судьями о народном просвещении и попечителями общественной нравственности, нельзя не указать особенно на наше всеобщее равнодушие к положению сословия, призванного, прежде всего, к этой просветительской деятельности и все еще, как издавна, находящегося почти в невозможности без особенной чудесной помощи удовлетворять долгу своего звания. Уже одного этого последнего факта было бы достаточно, чтобы видеть, как мало мы понимаем значение христианства для жизни. А если так, если нам не ясно и не дорого значение самого христианства, то судите сами: можем ли мы дорожить памятью наших первоучителей в христианском просвещении? Разве можно заставить себя помнить то и воодушевляться тем, что нисколько не затрагивает нашего чувства и не возбуждает в нас никакого стремления?

Откуда же к нам, в наше общество, занесены это раздвоение между светским образованием и христианским просвещением, этот разлад между стремлениями духовной и светской жизни и науки? Очевидно, не от самого христианства. Христос Спаситель пришел в мир не разделять и расточать, а собирать расточенное и соединять разделенное: мир и любовь – эти слова, так сказать, не сходили с Его божественных уст, а чтобы любовь не могла как-нибудь уступить место эгоизму и разделению в христианском обществе, Он поставил ее первым существенным признаком всякого верующего (о сем разумеют вси, яко Мои ученики есте, аще любовь имате между собою) и охранение неповрежденности всего Своего учения вверил лишь взаимной любви между собою верующих… так что где нет любви между членами Церкви, там не может быть и истины, а где есть истина, там она непременно выражается в любви. Откуда же в недрах христианского общества такое непонимание христианства, видимое отчуждение от него, иногда даже вражда к нему?.. От этих-то именно бедствий ложного христианства, когда оно только зарождалось в Риме, от этого-то порабощения латинством спешили спасти славянский мир святые Кирилл и Мефодий, научая его самостоятельно пользоваться Словом Божиим и преданием Церкви, предлагая ему молитвы и все богослужение на родном для него языке, помогая ему таким образом под кротким влиянием Православной Церкви свободно развивать свою мысль, совершенствовать свой язык, устроять свою самобытную частную и общественную жизнь… По поводу этих-то преследований со стороны латинского духовенства должен был и святой Кирилл из Моравии путешествовать в Рим, где, хотя и успел тогда еще отстоять свое дело, но, изнуренный трудами и скорбями, с молитвой к Богу о преуспеянии насажденной Церкви между славянами, с нежной просьбой к своему брату – любить славян и продолжать начатое дело – предал дух свой Отцу Небесному.