Текст книги "Пятый постулат"

Глава 20
Есть женщины…

Чернобородый со свитой уже убрались, гигант тоже развернул коня, народ разбрелся, а Маша все боялась сдвинуться с места. Вернее, это Весь не шевелился, а куда она одна денется?

– Ну пойдем, – потянула девушка каменное, тяжеленное тело. Вроде и небольшого роста, хрупкий такой, а поди подыми! – Ну, Весь! Идем же!

Тащить на себе Веся ей пришлось волоком, своими ногами он не шел, будто из него все кости вынули – и это притом, что Маша готова была поклясться, что ни чернобородый, ни его подчиненный не причинили ему вреда!

Слава Вождю, сил у Маши хватало, и ей удалось дотянуть Веся до того места, где они оставили лошадей, и даже взгромоздить его на телегу. Маша хотела поскорее покинуть негостеприимный городок, но не тут-то было…

– Ты куда правишь? – спросил Весь, сев прямо. Его рубашка висела клочьями, и Маша подумала, что надо бы его переодеть.

– Подальше отсюда!

– Дай вожжи! – Весь отстранил Машу – откуда силы взялись! – и направил Зорьку куда-то в центр городка. Девушка потянула носом: от взмыленного мужчины должно было бы крепко пахнуть потом, но тянуло почему-то полынью, остро и так горько, что аж в носу защипало.

– Ты чего?.. – Маша потрогала его за плечо, но Весь дернулся, сбрасывая ее руку. Она хотела поговорить с ним, успокоить как-то: видела же, что его аж колотит, как в припадке, предприняла еще одну попытку: – Весь, ну ничего же страшного не случилось! Ты так и так выступал, а потом этот здоровый дядька вступился и еще денег дал… Вот, смотри, два золотых!

– Очень кстати! – Он выхватил у нее монеты, быстро спрятал – девушка даже не успела увидеть, куда именно, не то попыталась бы отобрать.

– Весь, но нам же надо припасов купить, и ночевать где-то тоже нужно! И вон Зорька хромает что-то! – попыталась Маша воззвать к его совести. Куда там!

– Зорьку сведи в кузницу, у нее подкова болтается на правой задней, – сквозь зубы ответил мужчина. – Поспать и на телеге можно, не зима ведь! И еда осталась.

– Весь. – Маша снова попыталась подсесть к нему поближе, сморщила нос от острого запаха полыни. – Ну Весь, ну правда, чего ты? Они тебя не ударили даже…

– Не ударили?! – Тот развернулся к ней, и девушка невольно отшатнулась – таким бешенством перекосило лицо мужчины. – Ты, на голову больная! Моему роду больше тысячи лет, среди моих предков были великие полководцы, даже император один затесался, крупнее наших владений нет во всей империи! Да и сам я не последнего разбора человек! Бывало, мои родичи всходили на плаху, но чтобы так?! Чтобы какая-то рвань подзаборная надо мной глумилась?! И это, по-твоему, ничего не значит?!

– Но ты же сам артистом представился… – пробормотала Маша, немного даже испугавшись такой вспышки.

– По доброй воле, – отрезал Весь. – И по необходимости. И не лезь ко мне. Зашибу еще под горячую руку…

И Маша поняла – правда, зашибет. Именно по этой своей отвратительной аристократической привычке срывать зло на том, кто слабее. Те шестеро (уж кто они такие были, правда, что ли, кто-то из преступных главарей со свитой?) вытерли ноги о Веся, вот отчего он так бесится. И если ему сейчас слово поперек сказать, то может в отместку и ударить. И даже не устыдится! Да и говорить с ним пока что бесполезно, он от злости вообще ничего не слышит. Как же, потомка императоров чуть кнутом не выпороли, будто распоследнего крестьянина…

– Сто-ой!.. – Весь натянул вожжи, Зорька послушно остановилась. Встал и привязанный к задку телеги Разбой.

Мужчина порылся в сундуке, нашел рубашку попригляднее, переоделся, снова спрятал волосы под косынку. Отвязал Разбоя, взял под уздцы.

– Жди тут, – велел он, – и смотри, чтобы с телеги ничего не сперли.

– А кузница? Зорьку-то перековать? – напомнила Маша. Ей вовсе не хотелось торчать посреди улицы у всех на виду. И еще неизвестно, куда наладился Весь и как долго он намерен пропадать.

– Кузницу по звуку найдешь, – сквозь зубы ответил мужчина и бросил ей мелкую монету. – Этого хватит. И живо назад. Не застану, как вернусь…

«Что, уедешь один? Без вещей? И без денег?» – могла бы спросить Маша, но промолчала. Она знала, что Весь деньги где-то прячет, но где именно, так и не поняла, подозревала, что где-то в телеге, но не обыскивать же! Ну его!

– Ладно, – кивнула она. – А ты долго?

– Смотря что там у них наливают, – хмыкнул Весь и направился к какому-то неприметному на первый взгляд дому. Свистнул слуге, отдал ему поводья Разбоя, а сам скрылся за дверью.

Маша успела увидеть красные бархатные занавеси, пламя свечей, а еще из открытой двери донесся визгливый и жеманный женский смех, долетел удушающий аромат благовоний, и девушка от злости даже пнула тележное колесо. Снова он пошел к гулящим женщинам! Да еще и напьется, все деньги просадит! Мерзавец какой-то, бросил ее совершенно одну на улице незнакомого города, без единого медяка…

Нет, медяк-то как раз был, и чем злиться, лучше было покончить с делом до темноты. Негоже оставлять лошадь с болтающейся подковой!

Прислушавшись, Маша и впрямь поняла, что кузница где-то неподалеку: этот звон и лязг ни с чем не перепутаешь. Пришлось покружить по узким улочкам, пару раз спросить дорогу, а там она и выбралась к цели своего путешествия.

Зорька, вообще-то мирная и послушная, нервно запрядала ушами, когда Маша остановила ее возле кузницы: лошади не понравился грохот и порой вырывающиеся наружу искры (кузнец работал, распахнув двери настежь, – видно, было жарко у пылающего горна). И этот фейерверк выглядел даже красиво, он напомнил девушке салют, который всегда устраивали на День торжества общевизма и на другие важные государственные праздники.

Стучать было бесполезно. Во-первых, как прикажете стучать в открытую дверь? А во-вторых, хозяин кузницы все равно бы ничего не услышал. Пришлось покричать, и наконец мужчина заметил гостью.

Он передал здоровенные клещи подмастерью, снял рукавицы, утер пот со лба и подошел к двери. Полуголый, в одном кожаном фартуке, он высился над Машей, как бронзовый памятник Вождю, который был установлен к его юбилею на Всемирной выставке достижений общевизма, так что она невольно попятилась. Правда, приглядевшись, она обнаружила, что эту гору блестящих от пота мускулов венчает кудрявая русая голова с добродушным чумазым лицом. На черной от копоти физиономии светились ясные голубые глаза, курчавилась короткая светлая бородка.

– Чего изволите? – спросил кузнец густым басом, как в бочку прогудел.

– Мне бы лошадь подковать, – сказала Маша и добавила, вспомнив о вежливости: – Здравствуйте…

– И тебе добрый вечер. – Мужчина, видимо, разглядел, что к нему пожаловала не благородная госпожа, а девушка одного с ним сословия. – Ну-кась, поглядим… Которая нога?

– Правая задняя, – припомнила Маша.

– Ну, это мы мигом поправим, – решил кузнец, осмотрев копыто Зорьки. В его ручищах лошадиная нога казалась не толще березового прутика. – Распрячь только надоть…

– Сейчас… – Девушка потянулась было к упряжи, но мужчина решительно отстранил ее, испачкав ей рукав копотью, заметил это и покраснел. Хотя, возможно, это отблеск огня из кузницы так упал. – Прощения просим!

– Да ничего страшного! – Маша стряхнула сажу и невольно улыбнулась, так засмущался этот здоровенный парень.

– Эй, Дичко! – окликнул кузнец подмастерье. – А ну пособи!

В четыре руки они живо распрягли Зорьку, завели в специальный станок и мигом поменяли той почти слетевшую подкову. Заодно кузнец и остальные проверил, счел, что на передней левой подкова тоже плоховато держится, поменял и ее, потом решил, будто негоже так: чтоб на двух ногах новые были подковы, а на двух – старые, и сменил все.

Маша только прикидывала, хватит ли ей денег расплатиться: Весь, дрянь такая, оставил совсем мало, а о расценках на кузнечные услуги девушка имела крайне смутное представление.

– Ну вот, готово. – Кузнец добродушно похлопал Зорьку по крупу, отчего лошадь чуть не присела и покосилась на него с опаской. – Запрягай, Дичко!

– Спасибо, – сказала Маша и полезла в кошель. – Сколько с меня?..

– Да это что, работа, что ли? – отмахнулся кузнец. – Так, проветрился маленько…

– Нет, так нехорошо, – нахмурилась девушка. – Вы ведь работали и еще материал потратили, и, вообще, я вас от дела отвлекла, так что…

– Ну ладно… – Мужчина почесал в кудрявой шевелюре и назвал совершенно смехотворную сумму. – Уж для такой красивой девицы и того много будет!

Тут только Маша с запозданием припомнила, что так и не смыла «боевую раскраску», что нанес ей на лицо Весь, а у местных мужчин очень странные понятия о красоте. Она лично считала, что ничего не может быть красивее чистой здоровой кожи, и вовсе не обязательно штукатуриться слоями пудры и румян, как делали здешние девицы.

– Спасибо, – повторила она. Дичко уже запряг Зорьку, щеголявшую новыми подковами.

– Может, еще телегу посмотреть? – предложил кузнец. – А то, гляжу я, обод вон на том колесе больно хлипок…

– Что вы! – испугалась Маша и решила признаться честно: – У меня больше вовсе денег нет, да и ждут меня, я ведь не одна тут…

– С другом, поди? – огорчился тот и опять засмущался: – Прощения просим, ежели чего не то спросил, разумения-то нету, голова чугунная!

– Ну что вы, – поспешила успокоить его девушка. – Это… ну, попутчик просто. Он по делам пошел, а я вот лошадь повела перековать. Потом должны встретиться, а если ему ждать придется…

Что может наговорить Весь в нынешнем его состоянии, Маша даже представлять не желала! И так понятно, что ничего хорошего.

– Ясно, хозяин, поди? – догадался кузнец. Видно, он был не таким простаком, каким казался. – И строгий?

– Что-то вроде того, – уклонилась от прямого ответа Маша, взяла лошадь под уздцы, погладила.

– А меня Яныком звать, – сообщил вдруг мужчина. Дичко как-то незаметно ретировался. – Янык Кузнец, меня все тут знают! Вот, от батюшки кузница досталась, как в силу вошел, так с тех пор тут молотом и орудую. Вон, подмастерье даже есть, дела на лад идут…

– А я Маша Звонкая, – уже привычно представилась девушка. – Проездом тут.

– А сама-то кем будешь? – спросил кузнец любопытно.

Маша замялась. Говорить, что она артистка, не хотелось: уже поняла, как тут относятся к подобному люду, а кузнец был таким приятным парнем. Не хотелось, чтобы он отвернулся от нее по такой глупой причине, или, того хуже, решил, что с бродячей артисткой все дозволено! От такого, пожалуй, не отобьешься, как от Ронана-дикаря! Он выше Маши больше чем на голову, а уж плечи неохватные… Такому не то что молот, а и наковальня, наверно, детской игрушкой кажется!

– Да из поселка я одного, – сказала она наконец полуправду. – Работала там, ткачихой была. А потом так вышло, что пришлось на другое место перебираться…

– Уж не обессудь, если обидел чем! – испугался кузнец, отщипывая от кожаного фартука клочки, видно, нервничал. Точно, такому и клещи не нужны, если что! – Я это сглупу… У нас, вишь ли, мужики в семье завсегда сильные, а вот бабы – те умом хороши удаются. Правда, сестру мою старшую и тем, и другим боги не обидели: я пока не возрос, она у отца в кузнице подмастерьем была, молотом махала…

Маша невольно поперхнулась и попятилась. До чего ж тесен мир! Взять вот так и налететь на брата тетки Бессы! Конечно, ее имени кузнец не назвал, но вряд ли в окрестностях сыщется еще одна женщина-молотобоец. Главное, ничем не выдать знакомства с ней, а то мало ли… Вроде пока их с Весем не искали, но как знать?

– Ну что вы, вы меня ничем не обидели, – сказала девушка. – Просто неприятно говорить об этом. – Тут ее осенило, наверно, она вспомнила сказки Раххана-Хо и принялась импровизировать: – Матушка померла, батюшка на другой женился, а у нее свои две дочки, постарше меня, да куда как нехороши собой. К тому же и по хозяйству ничего толком не умеют, избалованы! Я и подай, и принеси, и скотину обиходь, а еще и другая работа есть. А батюшка тоже помер недавно, так меня вовсе поедом съели! Ясное дело, на меня парни заглядываются, а сводным сестрам – шиш. Разве мачехе такое понравится? Вот подумала я, подумала, да и решила податься лучшей доли искать. Прибилась к одному путешественнику, он человек неплохой, – тут Маша невольно скривилась, – только вспыльчивый очень. Ну да я не пропаду, работать умею, уж найду себе дело!

– Негоже девке одной-то, – покачал головой кузнец, что-то обмысливая. – Всяк обидеть норовит!

– Ну, меня не больно-то обидишь, – хмыкнула Маша и вытащила из соломы на телеге свой молот, верное оружие. – Как залеплю промеж глаз, живо отстанут!

Янык посмотрел на нее с еще большим уважением.

Маше же просто приятно было разговаривать с парнем, который не лез с ходу к ней под юбку, с уважением даже обращался. Тут такие редко встречались, когда еще попадется такой славный собеседник из простого трудового класса! А Весь… Маша прикинула, сколько прошло времени. Да он не скоро еще со своими забавами покончит, в прошлый раз всю ночь шлялся, окаянный! Правда, на этот раз у него денег куда меньше, но все равно… Не куковать же ей одной на телеге посреди улицы! Правда, нехорошо мешать кузнецу работать, но он вроде и сам не особенно стремится снова приняться за дело.

– Что же это я вас отвлекаю, – сказала она все же для очистки совести.

– Кого – нас? – с удивлением оглянулся Янык. Из кузницы доносился звон молота – видно, подмастерье и сам что-то мог делать, мелочь какую-нибудь. – Дичко вон работает, а тут я один.

– Ну, я про вас и говорю, про вас. – Маша знала, что показывать пальцем на собеседника невежливо, но тут без этого было не обойтись, и она указала молотом.

– А! – рассмеялся кузнец. – Это ты ко мне как к благородному обращаешься, что ли? Придумала тоже! Засмеют же!..

Маша невольно улыбнулась в ответ: так забавно было видеть белоснежную улыбку на черном от копоти лице. «А Янык симпатичный, – отметила она невольно. – Сажу отмыть, будет красавец хоть куда! Прямо статую молотобойца с него лепи!»

Янык вдруг насторожился, прислушался. Маша тоже навострила уши, но расслышала только отдаленный гул и вроде бы крики.

– Что это? – удивленно спросила она.

– Пожар, похоже, – проронил он. – Да вон, повернись, зарево видно…

И правда, над низкими крышами домов вставало зарево пожара, теперь уже отчетливо слышны были голоса людей: призывали тащить воду.

– Это где ж полыхнуло-то? – вслух подумал Янык, а Маша невольно подумала, что горит совсем неподалеку, в той стороне, где остался Весь.

– Да похоже, опять веселый дом, – сказал Дичко, подходя сзади. Это был стройный парнишка – и не подумаешь, что в кузнице работает!

– Цыц, ты, охальник! – нахмурился кузнец.

– А что такого-то? – удивился тот. – Они что ни год по два раза горят! Там же тряпок не счесть, вечно пьяные все в лоскуты, а долго ли свечу опрокинуть? Но, – заметил он справедливости ради, – до сих пор еще никто до смерти не сгорел. У девки одной волосы обгорели, было дело, а дядька один в окно выпрыгнул и ноги сломал, а чтоб так…

– Ты куда, Маша?! – спохватился кузнец.

– Присмотри за Зорькой! – прокричала она на бегу, вовремя сообразив, что с тихоходной телегой на узких улочках ей сейчас будет не развернуться. А что на кузнеца можно положиться, она не сомневалась, сбережет и лошадь, и телегу, и пожитки. А она только сбегает и посмотрит, все ли в порядке…

Народу на пожар бежало много: кто помогать тушить, а кто просто поглазеть. Мальчишки забирались на коньки крыш, чтобы лучше видеть, пронзительными голосами обсуждали происходящее: «Вон-вон, смотри, водовоз подъехал, сейчас дело шибче пойдет! Ага, ребя, смотрите, девки совсем без ничего бегают! А вон на дяденьке штаны горят, вот умора-то!»

Маша ничего смешного в пожаре не находила, это же несчастье! Люди же погибнуть могут! Если даже и такие негодящие, как ее попутчик, но все равно люди!

– Куда прешь! – толкали ее со всех сторон, когда она пробиралась к месту происшествия. Хорошо, телегу оставила. – Посторонись, самим не видно!

– Соседние, соседние дома поливайте! – закричал кто-то, и бочка водовоза со скрипом поползла, куда указывали.

Паника, хаос – так ли работали у Маши на родине пожарные команды, если вдруг что случалось! Ну да там люди были специально обученные, а тут что?

Маша быстро раскинула мозгами, выхватила у какой-то зазевавшейся бабки ведро и кинулась ближе к горящему дому – якобы помогать заливать.

Что-то затрещало.

– Поберегись! – выкрикнули сразу несколько голосов. Полураздетые (а некоторые и вовсе голые) девки кинулись врассыпную, народ попятился, но это всего лишь упал карниз.

– Крыша провалится скоро! – прокричал пузатый дядька. – Остался там кто, нет?

– А даже если и остался, – ответил другой, прижимавший к себе сразу двух перепуганных женщин из сгоревшего борделя (как же не полапать-то на дармовщинку; а может, это был клиент, не желавший упускать своего). – Туда уж не подлезть!

– Ой, остался! Остался! – заверещала вдруг одна из девиц, что стояла поодаль, завернувшись в одеяло. – Со мной был! Я выскочила, в чем была, а он пьяненький совсем… и нету нигде! Ой, девочки-и-и-и… – завыла она. По нарумяненным щекам текли черные реки раскисшей краски для ресниц. – Жалость-то какая-а-а! Такой молоденький, хорошеньки-и-ий!

– Как выглядел? – Маша живо подскочила к девице, встряхнула ее за плачи. На нее уставились испуганные серые глаза. – Звали как?!

– На что мне имя? – неожиданно спокойно ответила та. – А выглядел… С меня ростом будет, глаза зеленые и коса золотая до пояса. Жалость-то какая-а-а-а-а! – снова завыла она безо всякого перехода, будто сирена учебной тревоги у Маши на фабрике.

– Тихо ты! – Пока эта дурочка причитала, все здание могло обвалиться! – Точно его тут нигде нет? Уверена?

– Уверена, – прохныкала девица. – Уж я бы не проглядела, он же мне еще не заплатил!

Это был весомый аргумент, и Маша продолжила допрос:

– А где вы были? Ну, в какой комнате или как там у вас?

– А прямо по лестнице и первая дверь налево, – ответила девица и вдруг вытаращилась на Машу, как на привидение. – Ты чего удумала-то?!

– Одеяло дай! – Маша решительно сдернула с девицы толстое одеяло, оставив ее в одной кружевной сорочке.

Действовать надлежало решительно, как подобает общевистке. Вот и уроки гражданской обороны пригодились! Жаль, противогаза нет, но тут уж выбирать не приходится. Маша быстро завязала рот и нос собственной косынкой, намочив предварительно в чьем-то ведре, одеяло окунула в кем-то притащенный чан и закуталась с головой. «Авось проскочу!» – решила она и ринулась к входу.

– Сгорит! Ой, сгори-и-ит! – заголосила все та же заполошная девица. – Держите припадочную, сгорит ведь!..

По счастью, все настолько опешили, что даже не попытались остановить Машу. И хорошо, а то при виде пылающих стен решимость ее разом поослабла. Едкий дым ел глаза, пробивался даже через мокрую ткань, было нестерпимо жарко, сверху сыпались горящие обрывки ткани и мелкие обломки, и было ясно даже на первый взгляд: лестница долго не продержится.

«Да что я, правда с ума сошла? – мелькнуло в голове у Маши. – Он мне кто, сват или брат? Или товарищ по партии? Преступный элемент, служитель культа, пьяница и развратник! Аристократ! А я жизнью рисковать собралась?!»

Она тут же помотала головой, отгоняя крамольные мысли. Сгореть заживо – такого даже классовому врагу не пожелаешь! О том, что Весь, скорее всего, пьян в дымину и не почувствует, даже если на него два таких дома обрушатся, Маша предпочитала не думать, чтобы не растерять решимости.

Пулей девушка взлетела по невысокой лестнице – та предательски трещала под ногами, но пока стояла, и на том спасибо! – и чуть было не упала на пол, споткнувшись обо что-то мягкое. Пригляделась – оказалось, Весь! Видно, попытался все-таки выбраться из горящей комнаты, но далеко не ушел: рухнувшая с потолка доска угодила ему аккурат по голове, отправив в глубокое беспамятство. Еще немного, и он попросту задохнулся бы в дыму, да и огонь к нему подбирался: на голой коже виднелись ожоги, даже штаны прогорели…

Маша поправила одеяло (толстая ткань уже высыхала, вот-вот сама загорится!), рывком вскинула бессознательного Веся на плечо и ринулась вниз. Скорее, скорее, пока держится лестница и не рухнули перекрытия!..

Ее, наверно, сила Вождя берегла, потому что ступенька провалилась у нее под ногами, но Маша успела перескочить опасное место, а из дома вывалилась аккурат в тот момент, когда перекрытия с глухим вздохом осели, и дом превратился в костер. Ее даже отлетевшими головешками не задело, чего не скажешь об окружающих!

– Во дает… – сказал кто-то в толпе и опасливо попятился, когда она опустила Веся наземь. Потом подумала, скинула одеяло и перекатила беспамятного на него – все не на земле лежать!

– Лекарь есть тут? – спросила Маша, отдуваясь. Несмотря на кажущуюся хрупкость, Весь был ой как тяжел, и если бы девушка не привыкла таскать тяжести, и на фабрике, и на работе в обхозе, ей бы ни за что не удалось его даже поднять. – Пожалуйста!..

– Да чего там лекарь, – отозвалась толстая тетка. – Отлежится! Вон, водой облей, живо в себя придет!

Маша сомневалась, что Весь оценит такой метод лечения, но водой ему в лицо все-таки поплескала. Выглядел он, если честно, довольно жалко – в саже, ожоги, опять же волосы перепачканы золой. И еще рана на макушке Машу очень волновала. Мало ли, вдруг у него сотрясение мозга или еще что похуже, а что она может сделать? Девушка прекрасно понимала, что любой лекарь потребует денег, а она отдала последний медяк кузнецу. Весь вроде не успел расплатиться с той девицей, но деньги он, скорее всего, держал в карманах сгоревшей одежды. А уж где он прятал свои драгоценности, Маша не знала. Надо, конечно, будет обыскать сундук как следует, вдруг там тайник, но Маша на это мало надеялась. Кстати, сперва надо телегу вернуть! А как быть-то? Оставить Веся тут, а самой бежать за лошадью? Или тащить его на себе? Так и надорваться можно. А ведь еще Разбоя надо забрать! Кстати, где он?..

– Помрет, – предрекла та же тетка, посмотрев на Веся сверху вниз. Столпившийся народ мало-помалу расходился, смотреть больше было не на что: дом быстро догорел, остатки залили водой. Головешки и утром раскидать можно будет, поискать что ценное. Девиц разобрали по домам сердобольные мужчины, прочие люди тоже отправились на боковую, только соседи бдительно следили, чтобы случайно пропущенная искра к ним не отлетела. – Не жилец он! Точно тебе говорю, девка, не жилец!

– Не каркайте вы! – обозлилась Маша, вытирая косынкой лицо. Ох, хороша она, должно быть, в размазавшейся краске, а теперь еще и в саже! – Ничего он не умрет!

– А я говорю, умрет! – стояла на своем тетка. – Я на своем веку, знаешь, сколько покойников повидала? Вот зуб даю, к утру точно помрет!

Маша гневно засопела: выругать пожилого человека ей не позволяло истинно общевистское воспитание, уважение к возрасту женщины, но, с другой стороны, хотелось как-то опровергнуть этот пессимистичный прогноз! Ведь Весь дышал, слабо, правда, но отчетливо, и вообще…

– Маша! – раздался гулкий бас, и девушке показалось, будто земля содрогнулась под тяжелым топотом кузнеца Яныка. – Вот ты где есть! Живая!

– Живая, – кивнула та.

– Ты убежала, я за тобой – мало ли что, дело-то к вечеру! А мне люди говорят: рыжая девка на пожар побегла, – тяжело дыша, объяснил кузнец и присел рядом, – да в огонь и кинулась! Такого наплели, я, поди, поседел! Оно бы ладно, под сажей не видать, а ты-то как же? Где так учумазилась?..

И он осторожно провел пальцем по Машиной щеке.

– Вот… – не удержавшись, девушка всхлипнула. С ней давно никто не обращался так… по-человечески душевно и с добротой!

– Это попутчик твой? – враз догадался Янык, и Маша в очередной раз подумала, что он далеко не такой увалень и рохля, каким может показаться. – Обгорел?

– Ему на голову что-то свалилось, – сказала Маша. – Так и лежит без памяти, водой пыталась отлить, не вышло. Ожоги вроде пустяковые, а голова… И тетка та сказала, что он умрет.

– Это которая? Толстая такая, в цветастой юбке? – нахмурился Янык. – Да это Магрыся, гадалка местная. Ты ее не слушай, она в жизни ничего правильно не предсказала, так у нас и говорят, если кто глупость сделает, других не слушая: «Ну точно, к гадалке сходил!» Так что не волнуйся…

– Как быть-то? – Маша вспомнила о всех своих проблемах разом и, как ни старалась быть сильной и храброй, расстроилась. – Денег нет совсем, за постой заплатить нечем, а кто меня пустит с раненым? Лекаря еще надо найти, а я даже не знаю, где тут на ночь глядя кого искать!

– Ты погоди, не шебурши, – остановил ее кузнец. – До утра ничего с ним не сделается. Я, бывало, в кузне и не так пришпаривался, а и следа не осталось! А что до ночлега… – Он почесал в затылке, что-то прикидывая. – Коли не побрезгуешь, заночуйте-ка у меня! Места на всех хватит. Живу, правда, по-холостяцки, уж не обессудь, но перекусить что найду.

– Правда? – спросила Маша, не смея поверить в такую удачу. – Ой, спасибо вам, Янык! Тебе то есть… Только, говорю, заплатить у меня…

– Что я, торгован какой, с погорелых деньги брать? – нахмурился тот. – Ну-ко, пошли!

Он поднял замотанного в одеяло Веся так легко, будто тот был парнишкой десяти лет и вовсе ничего не весил.

– Прямо ко мне пойдем, а кобыла пока пускай у кузни остается, – сказал он. – У меня-то и конюшни нет, а там Дичко за ней присмотрит, он там ночует.

– Ой! – спохватилась Маша. – У нас же еще один конь!

– Коней вроде вывести успели, – прищурился кузнец. – А вот не прибрал бы его кто… Какой он из себя был?

– Не очень большой, гнедой, с белой звездочкой, – перечислила Маша приметы. – И на передних ногах белые чулочки. И норовом очень злой.

– Пойду поищу. Держи пока. – Он сунул так и сидящей на земле Маше бесчувственного Веся, словно куклу, и ушел.

Маша осторожно покосилась на испачканное лицо Веся. Еще было достаточно светло, чтобы разглядеть – бледен он до зелени (правда, непонятно, от удара по голове или от пьянства), исцарапан, в общем, выглядит так, что краше в гроб кладут. Девушке даже жаль его стало на мгновение, но она быстро отогнала это неуместное чувство: сам во всем виноват! Ночевали бы, как нормальные люди, на постоялом дворе, ничего бы не случилось! И ей бы рисковать не пришлось. Но, с другой стороны, тогда она не познакомилась бы с Яныком!

– Этот? – пробасил кузнец у нее над головой.

Маша вскинула взгляд и увидела Разбоя, злющего больше обычного: разволновавшийся конь аж пританцовывал на месте и норовил укусить незнакомого человека. Правда, почуяв хозяина, приутих и даже потянулся мордой к Весю, обнюхать.

– Сбруя, поди, в конюшне осталась, там и сгорела, – с сожалением сказал Янык. – Ну да все равно он бы нас троих не свез, мелковат. Так что, Маша, ты коня веди, а я твоего попутчика возьму. Конька потом в кузню сведу, как вас устрою.

– Спасибо, – снова повторила Маша с искренней благодарностью.

Шли молча, но вскоре Маша почувствовала себя неловко в тишине и спросила, так, разговор поддержать:

– Янык, скажи, а ты не знаешь, кто это такие: один чернобородый, со шрамом, кнут у него еще, звать Вазеком, и при нем пятеро здоровенных парней?..

– Как не знать, – спокойно ответил тот. – Это, считай, такой человек, который всем нашим городом правит.

– Городской голова? – догадалась Маша.

– Да нет же! – отмахнулся Янык. – Тот тоже правит, только по закону. А эти дань с ремесленников берут, с артистов вот на ярмарке, устанавливают, выше какой цены брать нипочем нельзя, и ниже тоже, кому чем торговать можно. Кто ослушается, враз шкуру спустят!

– А-а… – протянула Маша. Значит, она не ошиблась: Раххан-Хо рассказывал, что бывают такие люди, она не очень-то поверила, но историю запомнила.

– А ты чего спрашиваешь-то? – поинтересовался кузнец.

– А такой вот, огромный, но не толстый, и тот чернобородый разом от него удрал? – вопросом на вопрос ответила Маша.

– Про этого лучше не спрашивай, – помрачнел Янык и понизил голос. – Это из людей властелина, которые за порядком приглядывают. Говорят, многие сами из таких, как Вазек, все их повадки и обычаи знают, так что… не дают особенно расходиться-то. Но болтать об этом не следует!

– Ладно, не буду, – пообещала Маша, пытаясь уложить в голове эти разнородные сведения. Городом правит вроде бы городской глава, но еще и бандиты какие-то, а над бандитами другой бандит, поставленный властелином. С ума можно сойти!

– Вот, пришли, – сообщил Янык и пинком – руки были заняты – открыл калитку. – Заходи, сделай милость!

И Маша переступила порог очередного приюта, невесть уже какого по счету в череде таких вот временных обиталищ.