Текст книги "Грехи негодяя"

Глава 14

Клейтон не был религиозным человеком и никогда не думал о наказании за прошлые грехи. А вот теперь почему-то задумался об этом. Впрочем, ненадолго.

Поднимаясь по лестнице, он услышал голоса в комнате Оливии. Поэтому и занялся тем, что лучше всего умел, – стал шпионить. Он намеревался приоткрыть дверь, соединяющую их комнаты, посмотреть, с кем говорила Оливия, а потом прикрыть дверь и расположиться рядом, чтобы все слышать. Вдруг скажут что-нибудь интересное…

Он хотел многое узнать. Хотел убедиться, что Оливия в безопасности и удостовериться, что она никому не передает информацию. Следовало также понаблюдать за ее общением с людьми. Тогда будет легче определить, есть ли фальшь в ее общении с ним, Клейтоном.

Но сейчас ему было не до этого. Потому что портниха, щелкнув языком, сняла с Оливии очередное платье.

– Нет, и здесь переделки займут слишком много времени, – заявила она.

Все в Оливии – от прикушенной нижней губы до бархатистой кожи цвета сливок и меда – заставляло Клейтона корчиться словно от боли. Ничего подобного он не испытывал уже много лет.

Утром на рынке Клейтон решил, что утратил контроль над собой – точно зеленый юнец, впервые обнявший женщину. Но тогда он был зол и переполнен подозрениями.

Теперь же его ничто не отвлекало, и он не мог отвести глаз от нежных округлостей грудей, видневшихся над корсетом. У него даже ладони вспотели, когда его взгляд скользнул по плавному изгибу талии. А когда ей на щеку упал тугой завиток, который она сдула со лба, Клейтон ощутил пульсацию в паху.

– Да, довольно-таки прохладно. Думаю, через несколько дней порт полностью замерзнет. – Катя и Оливия, оживленно болтавшие обо всем на свете, теперь заговорили о Санкт-Петербурге.

– Море замерзает? – спросила Оливия.

– Совершенно. Люди путешествуют на санях по льду из Санкт-Петербурга в Кронштадт. Хотя однажды граф ждал очень долго и…

Разговор был весьма остроумным, и постоянно слышались взрывы веселого смеха.

А его, Клейтона, там не было.

Он нахмурился и бросил взгляд на свою руку, стиснувшую дверную ручку. Похоже, он вел себя как дурак. Ведь наблюдать все равно нечего. А подслушивать можно и с закрытой дверью. Женщины говорили достаточно громко.

Портниха стала надевать на Оливию другое платье, и Клейтон передумал, не стал закрывать дверь. Он замер, затаив дыхание. А женщины восторженно ахнули.

В тонком шелковом платье цвета слоновой кости Оливия выглядела так, словно ее окунули в сливки. Корсаж был расшит мелкими жемчужинами. Длинные элегантные рукава скрыли бинты на запястьях. Широкий вырез выгодно подчеркивал изящную линию плеч.

Вот она, красавица, дочка богатого фабриканта. Девушка, однажды заставившая отца сменить обивку в карете, чтобы была в тон ее платью. Девушка, которая выбросила новые туфельки, потому что ей показалось, что в них мало золотых нитей. Девушка, в досаде морщившая нос, когда видела, что он, Клейтон, ест что-то простое – например, кашу.

Он должен был ее презирать, однако…

Господи, как же ему хотелось коснуться пальцем каждой жемчужинки на ее платье, вплести новую нитку крупного жемчуга в ее шелковистые волосы и увидеть на ней великолепные жемчужные серьги.

Взглянув на себя в зеркало, Оливия покачала головой:

– Нет, я пойду в голубом атласе.

Тут Клейтон выпустил дверную ручку и для верности отступил на шаг от двери. Ему ужасно хотелось ворваться в комнату и спросить, в своем ли Оливия уме. Ведь слепому ясно, что это замечательное платье.

Словно прочитав его мысли, княгиня проговорила:

– Но шелк цвета слоновой кости создан специально для тебя, Оливия.

– Я все равно надену голубое.

– Если тебя смущает цена, – неуверенно сказала Катя, – то поверь, для меня это ровным счетом ничего не стоит. Я с огромной радостью куплю его для тебя.

– Я ценю твою доброту, но в этом нет необходимости, – заявила Оливия. Однако Клейтон заметил, как ее пальцы погладили восхитительную ткань. – Меня вполне устроит самое простое платье.

А ведь прежде Оливия не могла отказать себе в подобном удовольствии. Более того, она часто требовала у отца новых нарядов. Правда, когда он впервые увидел ее на фабрике, на ней было дешевое платье. И она неоднократно упоминала о плохо сидевших на ней платьях, которые ей ужасно не нравились.

Оливия изменилась – нет смысла это отрицать. Но действительно ли она стала лучше? Или ему просто хотелось видеть ее такой? Может, он просто искал оправдание своим чувствам?

Не исключено, что такую же власть его мать имела над отцом. Клейтон никогда не мог понять, почему отец постоянно разрешал ей вернуться, принимал ее. Как-то раз ее привез к дому бывший любовник, но отец все равно позволил ей войти. И если чувства, которые он сейчас испытывал, имели ту же природу…

Нет! Он тогда отца не одобрял, и сейчас ничего не изменилось. Здесь было что-то иное…

Клейтон снова осторожно заглянул в соседнюю комнату. Оливия не поддалась на уговоры Кати и портнихи, и ее наконец оставили в одиночестве.

Оливия встала и с наслаждением потянулась: руки подняты высоко над головой, спина выгнута. Потом она медленно сняла платье и корсет, оставшись в одной сорочке. После чего столь же медленно наклонилась, взялась за подол и стала поднимать его. Вот уже ее ноги обнажились до коленей…

Клейтон на мгновение зажмурился, потом открыл глаза. Он слышал, как шумит в ушах кровь. Проклятие! Если он хочет сохранить рассудок, то должен немедленно отойти от двери. Мысль о том, что Оливия могла делать одна, обнаженная, заставила его задрожать.

Ткань поднялась еще на несколько дюймов, и Клейтон увидел нежную кожу бедер.

«Закрой глаза, идиот! – приказал он себе. – Она имеет право на уединение, неужели не понимаешь?»

Еще полдюйма.

Но тут она выпустила из рук подол, и ткань закрыла ее ноги до лодыжек.

– Тебе понравилось представление?

Клейтон успел вовремя – хотя и совсем не грациозно – отпрыгнуть в сторону, чтобы не получить по физиономии распахнувшейся дверью.

Он постарался придать себе невозмутимый вид, но понимал, что это вряд ли ему удалось. Дыхание он еще мог контролировать, но как быть с краской, залившей лицо? И что делать с топорщившимися штанами?

– Узнал что-нибудь новенькое? – спросила Оливия.

Да, кое-что, например, то, что сквозь тонкую льняную ткань ее сорочки видны соски. И то, что они темно-розовые. Проклятие! Какого черта она не носит фланель?!

– Насколько я поняла, ты собирался шпионить за мной и получить доказательства моей работы на революционеров.

– Ты давно знала, что я здесь?

Что-то в ее лице неуловимо изменилось. И казалось, в глазах промелькнуло… удивление? А может, возбуждение?

– Ты застонал, вот я и узнала, что ты здесь.

– Не стонал я, – буркнул Клейтон.

Оливия рассмеялась. Теперь она явно развлекалась.

– Да, застонал. Когда с меня сняли первое платье. К тому же ты открыл дверь практически наполовину.

Проклятие! Это же катастрофа! Но Клейтон не собирался сообщать о «катастрофе» Оливии.

– Почему ты отказалась от платья?

– Я не отказывалась. У меня будет платье.

– От того… белого… Или кремового? Не знаю точно, как называется этот цвет.

Оливия молчала, внимательно разглядывая мягкий ковер, в котором утопали ее босые ноги. Наконец ответила:

– Оно мне не нужно. К тому же Катя и так слишком добра к нам. Она позволяет нам оставаться здесь, несмотря на очевидный риск. А тебе-то какая разница? Я имею в виду выбор платья.

Какая ему разница? Действительно, почему его так расстроил тот факт, что она не выбрала понравившееся ему платье?

Пожав плечами, Клейтон пробормотал:

– Просто я не знаю, какая ты теперь и как тебя понимать.

Ее грудь резко поднялась и опустилась.

– Я просто женщина. Женщина, совершившая несколько ужасных ошибок. – Она опустила глаза, и ее лицо потемнело. – Но я осталась женщиной. Всего лишь женщиной.

Оливия снова подняла на него глаза, и их взгляды встретились. Клейтон вздрогнул и на всякий случай – чтобы не прикоснуться к ней – завел руки за спину. Неужели у него так мало гордости? Достаточно ей взглянуть на него с тоской, и он упадет к ее ногам? Но он не желал снова превращаться в того несчастного парнишку, который в тюрьме вскакивал от каждого звука, уверенный, что она пришла, чтобы вызволить его.

– Тебе удалось продвинуться с шифром? – спросил он.

Оливия в растерянности заморгала, – очевидно, не ожидала столь быстрой смены темы.

– Нет. Полагаю, мне нужна твоя помощь. Я перепробовала все способы, которые мне известны, но даже не смогла понять, откуда надо начинать. Ты нашел Аршуна?

– Пока нет.

– Как ты намерен его искать?

Используя Оливию. Ведь революционеры в любом случае попытаются отыскать ее. Но он не мог ей так ответить, поэтому сказал:

– И этого пока не знаю.

Глава 15

– Если тебе надо воспользоваться ночным горшком, советую сделать это сейчас, пока не вернулся твой эскорт, – прошептала Катя, прикрываясь веером. Она переоделась, и теперь вместо бриджей на ней было простое, но очень элегантное платье из красного шелка, отделанное черным мехом. – Этот человек относится к своей роли заботливого жениха слишком уж серьезно.

Оливия машинально покосилась на Клейтона, беседовавшего с солдатами. Он взглянул на нее, удостоверился, что с ней все в порядке, и продолжил разговор.

Она провела рукой по вырезу платья. Это было то самое платье цвета слоновой кости. Когда час назад принесли коробку от портнихи, в ней оказалось именно оно, а не голубое. На обмен уже не было времени. Когда же Оливия спросила Клейтона, не он ли в этом виноват, тот лишь ухмыльнулся в ответ.

– Если хочешь, я могу попросить императрицу запереть его где-нибудь до конца бала, – продолжала княгиня. – Тогда ты сможешь танцевать с кем пожелаешь. – Катя (Оливии это уже было известно) являлась доверенным лицом императрицы.

– Нет, не надо. Полагаю, я и так смогу танцевать с кем захочу.

Один из джентльменов, вероятно, принадлежавший к свите княгини, пригласил Оливию на танец.

А Клейтону скорее всего уже наскучила роль заботливого жениха. В течение следующего часа Оливия не пропускала ни одного танца, и ее представили бесчисленному множеству мужчин, имен которых она не запомнила. Но Клейтон не сделал ни одной попытки оказаться с ней рядом. При этом он постоянно находился где-то поблизости, поэтому напряжение ни на минуту не покидало Оливию.

А она смотрела на толпу в огромном бальном зале и старалась не думать о Клейтоне. Ведь она, Оливия, – гостья на императорском балу! Ни о чем подобном скромная дочь владельца бумажной фабрики и мечтать не могла. И она не позволит Клейтону испортить ей удовольствие. Вернувшись домой, она расскажет обо всем друзьям, расскажет во всех подробностях. Например, о прекрасных тропических деревьях, которые росли в кадках у стен. За окном – холодная зима, а тут с веток свисали спелые апельсины и лимоны.

Подумав об этом, Оливия вспомнила, как однажды Клейтон украсил ее волосы цветком персика.

А вот и он сам. Стоит, прислонившись плечом к стене. Его поза – воплощение небрежного изящества. Он беседовал с двумя красивыми блондинками, но при этом не выпускал из виду ее, Оливию. Ей вдруг очень захотелось, чтобы Клейтон наконец-то к ней подошел, но он не двигался с места.

Неожиданно в зале стало необыкновенно душно, и Оливии почудилось, что она задыхается.

– Пожалуй, мне нужно немного свежего воздуха, – шепнула она Кате.

Та прервала молодого офицера-кавалериста, с увлечением рассказывавшего ей о преимуществах горных пони по сравнению с чистокровными арабскими скакунами, и предложила:

– Хочешь, я пойду с тобой?

Оливия покачала головой. Ей было необходимо хотя бы на несколько минут остаться в одиночестве. И она стала пробираться сквозь толпу, прежде чем Катя успела ей возразить. Несколько раз она наступила кому-то на ноги, дважды воспользовалась локтями и, наконец, пробилась к небольшому открытому окну в дальнем углу зала.

Воздух в зале был горячий, густой и тяжелый – он вытекал из окна и поднимался к ночному небу точно дым.

Оливия присела на подоконник и подумала, что хорошо бы высунуть голову наружу и вдоволь надышаться морозным воздухом. Рядом с ней слышались голоса; дамы громко и весело болтали, мужчины же степенно беседовали. Оливии не приходилось бывать на королевских балах в Англии, но она предполагала, что и там все точно так же – только язык общения другой.

Наплевав на приличия, она высунулась в окно и с наслаждением вдохнула морозный воздух, не обращая внимания на моментально покрывшую ее плечи и шею гусиную кожу. В голове немного прояснилось, и она с улыбкой подумала о своих несомненных успехах с Клейтоном. Уже один тот факт, что он позаботился о ее платье, определенно являлся положительным моментом. Да, он явно смягчался по отношению к ней, так что вскоре…

Сильные руки схватили ее за талию.

– Какого дьявола? Что ты здесь делаешь? Почему ушла одна? – Клейтон развернул ее лицом к себе и прижал к груди. Он был бледен и зол. Дышал же медленно и размеренно, словно пытался таким образом умерить свой гнев.

Оливия попыталась оттолкнуть его, но Клейтон даже не пошевелился. Он весь вечер ее игнорировал – так почему ей нельзя было отойти к окну?

– Я ведь не выходила из зала, – пробурчала Оливия. – Отошла-то всего на десяток футов.

– Почему ты не взяла с собой Катю?

– Потому что я хотела несколько минут побыть в одиночестве. А ты все испортил.

Клейтон знал, что слишком остро реагирует, но ничего не мог с собой поделать. Проклятие! Он несколько минут не мог ее найти! Он схватил Оливию за руку и потащил за собой в коридор. Не следовало привлекать к себе всеобщее внимание.

Оливия тяжела дышала, а ее пальцы больно впились в его изуродованную руку. Но Клейтон все равно ее не отпускал – словно все еще не мог осознать, что Оливия в полной безопасности.

А минуту спустя он с немалым удивлением обнаружил, что прижимает Оливию к стене в пустой гостиной, упершись руками в стену по обе стороны от ее плеч. Глубокое размеренное дыхание, с помощью которого Клейтон пытался успокоиться, привело лишь к тому, что он остро почувствовал ее запах. Теперь он никогда не сможет пройти мимо цветущего куста жасмина, не вспомнив об этой женщине.

Оливия ни в чем не виновата. Она не революционерка.

Умом он это давно понял. И наконец принял этот факт сердцем. Потеряв ее из виду, он даже не подумал о том, что она может выйти на связь с революционерами. Нет, его охватил ужас совсем по другой причине. Он боялся, что кто-либо нападет на нее, причинит ей боль. Почему он не предупредил ее о своих страхах? И вообще, не следовало приводить ее на бал, где она была как кролик перед сворой гончих.

Клейтон коснулся пальцами ее щеки и пробормотал:

– Я не должен был выпускать тебя из поля зрения. Поверь, я действительно… Я очень за тебя беспокоился.

Ее взгляд смягчился, и она сама поднесла его руку к своему лицу и потерлась о нее щекой. Губы же ее чуть дрогнули в намеке на улыбку.

Но Клейтона это не обрадовало. Оливия не должна была прощать его так быстро. И так легко. Еще острее почувствовав свою вину, он проговорил:

– Спроси меня… – Клейтон судорожно сглотнул. – Спроси меня, почему я так тревожился.

Оливия в недоумении моргнула и нахмурилась:

– Что?…

– Спроси меня о моих планах на сегодняшний вечер. Спроси, как я надеялся, что революционеры придут за тобой, а я их поймаю.

Она побледнела и вжалась в стену. Подальше от него. Но потом что-то в ее лице изменилось, и она положила руки ему на плечи.

– А что, если я спрошу, почему ты рассказываешь мне об этом сейчас, почему не продолжаешь молча стоять в стороне и наблюдать?

Потому что мысль о том, что с ней может случиться несчастье, разъедала его как кислота. Никогда в жизни он больше не подвергнет ее риску.

– Потому что я слишком люблю тебя.

Клейтон собирался еще кое-что добавить, но передумал и поцеловал ее. И в тот же миг Оливия обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.

Клейтон невольно застонал. Облегчение оказалось таким сильным, что у него подкосились ноги. О, как же он нуждался в этой женщине! Нуждался в том, что когда-то вычеркнул из сердца. В том, о чем запрещал себя думать.

– Порядочный человек сейчас ушел бы, – пробормотал Клейтон.

Положив ладонь Оливии на затылок, он принялся поглаживать большим пальцем нежную кожу шеи. Другой же рукой провел по длинному ряду пуговиц у нее на спине.

– А я… я дурной человек, Оливия.

Почувствовав, что ей не хватает воздуха, она сделала глубокий вдох. И еще крепче прижалась к Клейтону, прижалась всем телом. Теперь в их единении не было ничего общего с неумелыми объятиями, которые так радовали их в детстве. Они оба уже не были детьми.

– Нет, Клейтон, ты гораздо лучше, чем тебе кажется.

Его стон выражал одновременно несогласие и тоску. Он внезапно отпрянул, и Оливия впервые увидела его таким, каким он был. Не хладнокровным шпионом и не наивным юношей, которого она когда-то знала, а неким… совмещением обоих. Диким. Возбужденным. Уязвимым. Все это читалось в уверенно расправленных плечах. В отчаянии, поселившемся в глазах. В дрожании рук.

Но тут Клейтон наконец справился со своими чувствами и запрятал их глубоко в сердце, опять став сдержанным и бесстрастным.

Однако он опоздал. Оливия уже обо всем догадалась, поэтому встретила стальной блеск его глаз совершенно спокойно. И теперь она знала, что ошиблась, считая, что сможет помочь Клейтону вернуться в прошлое, стать тем юношей, которого она когда-то знала. Тот милый невинный мальчик был давно уже принесен в жертву ее, Оливии, глупости и неопытности. Но мужчина, которым ему пришлось стать, не был таким уж ужасным, на самом деле все те черты, которые ей так нравились в юноше, сохранились и в мужчине – только изменились таким образом, что он стал еще более привлекательным.

И она сделает все от нее зависящее, чтобы Клейтон понял это.

Глава 16

Оливия кивнула профессору, сидевшему рядом с ней за императорским столом. Он преподавал химию в одном из университетов, и, как ни удивительно, они легко нашли тему для беседы – отбеливание при производстве бумаги. Эта тема была ей интересна, поскольку отбеливание непосредственно влияло на работу фабрики. Однако Оливия никак не могла сосредоточиться и постоянно косилась на Клейтона, сидевшего рядом с императором и императрицей во главе необычайно длинного стола. Их с Клейтоном разделяло несколько сотен гостей, но он постоянно наблюдал за ней, и его взгляд был пристальным и напряженным.

Оливия знала, что ей следовало бы разозлиться. Никому не могла понравиться роль приманки. И отчасти она действительно сердилась на Клейтона. Но ее намного больше занимал другой ошеломляющий факт: Клейтон сам признался, что сделал ее приманкой.

И еще… Ох, она даже не подозревала, что могла так воспламениться; ей всегда казалось, что все рассказы о любовных приключениях – плод фантазии их авторов. Что же касается воспоминаний о ее детской любви к Клейтону, то с течением времени они превратились в красивую сказку.

Но никакой сказки не было.

Мимо нее прошествовал лакей, и Оливия позволила ему забрать свою тарелку, хотя она предпочла бы доесть оставшийся на ней кусочек очень вкусного мяса.

После очередной смены блюд она смогла наконец поговорить с человеком, сидевшим слева от нее. Однако Голов не должен был сидеть рядом с ней. Его социальное положение было довольно высоким, а ее – никаким. И графиня, сидевшая напротив, пояснила: внимание столь высокопоставленного и пользующегося благосклонностью императора человека – большая честь.

Оливия уже перекинулась с ним несколькими словами, когда уносили суп, но это были обычные, ничего не значившие любезности.

Да, ей очень нравится Санкт-Петербург. Нет, у нее пока не было возможности осмотреть его потрясающие церкви. Нет, она ничего не слышала о ярмарках, которые проводились на этой неделе в честь дня какого-то святого.

Но теперь-то она решила использовать свой шанс. Голов должен был поверить в реальность угрозы царю.

– Вы должны убедить царя отменить праздник, – заявила Оливия.

– С какой стати? – буркнул министр.

Лакей поставил перед Оливией другую тарелку. Она дождалась, когда он отойдет, и снова заговорила:

– Граф Аршун хочет устроить революцию.

– Граф – недоразвитый юнец. – Голов поправил манжеты рубашки.

– Да, возможно. Но он осуществит свой план. Он рвется к власти, понимаете? Странно, что человек, занимающий такое положение, как вы, может оказаться столь несведущим.

На губах Голова заиграла улыбка.

– Знаете, вы меня все же заинтересовали. Довольно смелый гамбит, доложу я вам.

– У нас нет времени на что-либо другое.

– У вас? Вы имеете в виду себя и барона? Что ж, он довольно интересный человек. Вы согласны со мной? – Голов принялся крошить какую-то выпечку на маленькие, совершенно одинаковые кусочки. Оливии показалось, что он вообще ничего не ел за императорским столом.

– Конечно. – Но ей не хотелось говорить с министром о Клейтоне. Сейчас она думала об опасности, грозившей царю. – Вы будете отвечать перед императором, если кто-то из его семьи будет убит.

– Неужели? Скажите, как вы встретились с бароном?

– Мы познакомились еще детьми.

– Тогда вы можете не знать, что барон – тяжелый человек. У него много врагов. И поэтому… Что ж, пожалуй, я помогу вам его защитить.

– Защитить?…

– Да, конечно. Возможно, между нами нет согласия по всем вопросам, но я обещал, что с ним ничего не случится. Поэтому я сделаю для этого все, что смогу. – Голов снова принялся методично крошить хлеб. Причем его пальцы казались бледнее, чем выпечка.

Он считал, что она станет следить за Клейтоном. Оливия поднесла бокал к губам, но не отпила.

– Чего вы от меня хотите? Что я должна сделать?

– Всего лишь информировать меня о его действиях.

– Разве у вас нет шпиона среди домашней челяди княгини?

Голов растер очередной кусочек выпечки.

– Мне всегда не хватает информации. А барон слишком упрям, чтобы вовремя заметить опасность.

– Почему вы считаете, что я стану вам помогать?

– Потому что вы очень неглупая женщина. Уверен, вы знаете, как обратить ситуацию себе на пользу. И если вы мне поможете… Могу вас заверить, что в предстоящей войне между нами вы не пострадаете.

– Вы вроде бы говорили, что моя помощь необходима вам для его защиты.

– Только до праздника. Относительно более продолжительного времени у нас никаких договоренностей нет. Так что вы наверняка понимаете, как выгодно иметь друзей в рядах обеих противоборствующих сторон. Это всего лишь старая политическая вражда между нами. Мне бы не хотелось, чтобы вы оказались между молотом и наковальней. А если он сумел убедить вас, что является чем-то большим, чем хладнокровным убийцей… Тогда я в вас ошибся.

Ему не надо было ее убеждать. Она все видела собственными глазами.

– Барон убил мужчину в постели, когда его жена и дети спали в соседней комнате, – продолжал Голов. – И он считает это своей заслугой.

Клейтон никогда не претендовал на какие-либо заслуги. Его поступки говорили сами за себя. И если он убил того человека… Оливия нисколько не сомневалась: иначе было нельзя.

Но теперь она начала понимать, почему Клейтону было так тяжело. Ведь временами он ненавидел самого себя. Потому что на самом деле все принимал близко к сердцу. А потом мучился.

– Я бы мог сделать вас богатой, – вновь заговорил Голов.

Оливия опять поднесла к губам бокал и на сей раз сделала большой глоток.

– Видите ли, я кое-что слышал о фабрике, которая для вас имеет особую ценность.

Она поставила бокал на стол. Сердце ее забилось быстрее, но не более того. Особого впечатления слова Голова на нее не произвели.

– Да, есть такая, – кивнула Оливия.

– И возможно, она значит для вас больше, чем барон.

Ей очень хотелось швырнуть бокал в физиономию министра. На мертвенно бледной коже красное вино смотрелось бы очень живописно.

– Да, возможно.

Голов улыбнулся.

– Весьма разумно. Люблю разумных женщин.

Тут император с императрицей встали, и все остальные тоже поспешно поднялись со своих мест.

Голов едва заметно поклонился.

– Я поговорю с вами позже, – сказал он и вышел из зала вслед за императорской четой.

Как только за императором закрылась дверь, какая-то женщина оттолкнула Оливию и схватила тепличный цветок, стоявший в вазе на середине стола.

– Что вы… – Оливия глазам своим не поверила, когда увидела, что профессор прячет в карман несколько вилок.

– Подарок. – Возле нее появился Клейтон и протянул ей ложечку. В его глазах плясали озорные огоньки. Он явно был настроен игриво.

Оливия с подозрением взглянула на ложечку:

– А ты не боишься провести ночь в тюрьме Голова?

Клейтон предусмотрительно посторонился, чтобы не мешать двум женщинам не первой молодости драться из-за солонки.

– Императорская семья никогда не использует приборы после официальных застолий дважды. Поэтому люди стараются принести домой какие-то предметы со стола – как знак царской милости. – И он снова протянул Оливии ложечку.

– Полагаю, тебе больше нужна царская милость, чем мне.

– Тоже верно. – Ложечка исчезла в его кармане.

К ним подошла Катя.

– Думаю, можно ехать домой. Если вы, конечно, не желаете задержаться.

– Нет! – в один голос воскликнули Оливия и Клейтон.

Катя улыбнулась.

– Сейчас прикажу лакею, чтобы нам подали сани. – И она исчезла в толпе.

Какой-то толстяк в красно-зеленом мундире со знаками отличия полковника и множеством медалей на груди подбежал к столу. У Оливии перехватило дыхание.

– Нужно найти Голова, – прошептала она с дрожью в голосе. – Я узнаю человека из поместья графа.

Клейтон проследил за ее взглядом.

– Нет, ты ошиблась.

– Но он приехал тем же вечером, что и граф Аршун. Он один из его сподвижников. Тогда он был не в мундире, но я уверена, это он. Нельзя позволять ему свободно разгуливать по дворцу.

– Можно. Потому что это брат Голова.

Полковник вскоре отошел от стола и скрылся за той же дверью, что и императорская чета.

– Мы должны пойти за ним, – заявила Оливия.

Клейтон пожал плечами. А может, действительно проследить за полковником? Ведь теперь-то он доверял Оливии… А она отнюдь не глупа.

Клейтон коротко кивнул:

– Хорошо, пойдем.

И, взяв Оливию за руку, он осторожно выскользнул из столовой вслед за предполагаемым заговорщиком. А тот сначала прошел по коридору в сторону бального зала, потом завернул в гостиную, расположенную справа.

Клейтон в свое время изучал план дворца и точно знал, что комната, в которую вошел полковник, – ничем не примечательная маленькая гостиная. В ней не было ничего интересного. А может, у него там назначена встреча?

Клейтон перехватил взгляд Оливии, прижал палец к губам и жестом приказал ей оставаться на месте.

Прошло несколько минут, но никто не появился. Клейтон подкрался к двери и прислушался. Судя по звукам, полковник зажигал свечу. А потом по коридору поплыл насыщенный сладковатый запах. Полковник закурил сигару. Значит, он уединился, чтобы покурить?

По крайней мере внешне все выглядело именно так.

Клейтон взял Оливию за плечо и оттолкнул себе за спину – чтобы полковник не увидел ее лица. Затем с улыбкой распахнул дверь.

Толстяк, попыхивая сигарой, облокотился о стену возле камина. Окно было открыто, и почти весь сигарный дым выходил наружу.

– Пардон, – пробормотал Клейтон. – Мы найдем свободную комнату.

Полковник затушил сигару о подоконник и выбросил ее в окно. У него были такие же запавшие глаза, как у брата, но они выглядели еще более нездоровыми на его мясистом лице.

– Я как раз собирался уходить, – произнес он.

– О, нет никакой необходимости уходить из-за нас. Моей даме просто надо… поправить платье. – Клейтон сделал паузу и смущенно улыбнулся. – Кажется, мы знакомы? Вы ведь друг графа Аршуна?

Глаза полковника сверкнули. Он смотрел мимо Клейтона, пытаясь разглядеть, кто стоит у него за спиной.

– Нет, я не знаю такого человека.

– Плохо… – Клейтон сокрушенно вздохнул. – Я проиграл графу в карты немалую сумму. Хочу отдать, но никак не могу его найти.

Полковник провел ладонью по медалям, украшавшим его грудь.

– Боюсь, я не смогу вам помочь. – Он прошел в коридор и направился в бальный зал.

Как только полковник скрылся из виду, Клейтон захлопнул дверь гостиной. И сосчитал до тридцати.

– А теперь посмотрим, с кем он свяжется. – Открыв дверь, Клейтон вывел Оливию в коридор.

– Думаешь, он так и поступит?

– Или да, или занервничает. А когда люди нервничают, они совершают ошибки.

– Ты, наверное, очень хорош в своем деле, – тихо сказала Оливия.

Клейтон пожал печами. Вряд ли этим стоило хвастаться.

– Я ведь был шпионом больше десяти лет…

– А как ты стал шпионом? И почему мой отец сказал, что тебя повесили?

– За день до казни ко мне пришел человек и предложил сделку: мне сохраняют жизнь, а я посвящаю ее служению короне. Я принял предложение. И нам давали задания, считавшиеся невыполнимыми. – Клейтон прошел весьма своеобразный курс обучения. Полученные навыки не раз спасали ему жизнь. И сослужили еще одну службу – ожесточили сердце. Подобные уроки не забываются до конца жизни. – Поэтому я лгал, убивал, разрушал…

– Но ты выжил.

– Да.

Прежде чем Клейтон открыл дверь в бальный зал, Оливия накрыла его руку своей.

– Конечно, ты не думаешь обо мне ничего хорошего, но все равно знай: я рада, что ты жив.

Пусть дьявол в аду посмеется над ним, но он, Клейтон, ей верил.

В зале же царил хаос. Гости громко кричали, требуя свои сани, а слуги бегали с охапками шуб и накидок.

– Ты его видишь? – тихо спросила Оливия.

Клейтон осмотрелся и почти тотчас же ответил:

– Да, вижу. Он куда-то очень быстро идет и…

Внезапно дорогу им преградил Голов.

– С нетерпением жду нашей завтрашней встречи, барон. – Министр перевел взгляд на Оливию и криво усмехнулся: – Поверьте, я очень хочу защитить царя.

– А я очень хочу поговорить с вашим братом, – заявил Клейтон. Однако в следующее мгновение выяснилось, что полковник уже ушел. Но ничего страшного. Его можно найти и попозже.

– Не знал, что вы с ним знакомы, барон.

– Не так хорошо, как хотелось бы.

Глаза Голова превратились в узкие щелочки.

– О чем вы хотите поговорить с моим братом?

– Об общем друге.

– У моего брата нет друзей.

Клейтон холодно улыбнулся, продемонстрировав безупречно белые зубы.

– У меня – тоже.