Текст книги "Волшебный магазин"

После урока Гуля и украинка Света шли в кафе выпить кофе и пообщаться. Света крутила головой в поисках одинокого миллионера с внешностью киноартиста. Но такие тут не водились.

– Ты понимаешь, – говорила Света, – они же тупые, так Задорнов сказал. Их вокруг пальца окрутить ничего не стоит. Просто кадр не подворачивается.

Действительно, вокруг попивали кофе престарелые ковбои в высоких сапогах и широких шляпах. И никто даже не косился в их сторону.

Потом они шли в магазин секонд-хенд и там наслаждались выбором. После Страны Советов эти поношенные вещи казались верхом изыска. Светка всегда хватала что подешевле, а Гуля отыскивала дорогие стоящие вещи по бросовой цене – уму непостижимо, как это ей удавалось среди гор барахла? Инстинктивно Гуля брала вещи модных трендов, понятия не имея, что это за тренды. Она обладала врожденным вкусом.

Однажды она сидела в этом кафе в одиночестве – отдыхала от мытья посуды и бесконечно ломающейся посудомоечной машины.

К ней подошла ухоженная дама средних лет и что-то спросила. Гуля ослепительно улыбнулась – она училась быть позитивной, хотя ничего не понимала. Но дама была упорной и стала повторять с помощью жестов – то показывала, как подносы носят, то месила воображаемое тесто, то считала деньги. Гуля поняла, что ее приглашают работать, и радостно закивала головой, а потом просто бросилась даме на шею. Американцы – народ простой, дама ее тоже обняла – так Гуля начала работать в кафе.

Виктору не понравилась смена места работы, хотя денег светило больше. Ему вообще все не нравилось здесь. Хотелось назад, на родину, – там вроде жизнь налаживалась, враги постреляли друг друга. Бизнес раскручивался под надежной уголовной крышей, а уж там у него все схвачено. И язык свой родной, матерный.

Гуля привела Дашку из школы. Девочка сразу села у телевизора, поставила любимую кассету с русскими мультиками и утонула в них, не прислушиваясь к очередному скандалу.

А скандал разгорался нешуточный.

Гуля уперлась и сказала:

– Я никуда не поеду, мне здесь нравится.

Виктор не выносил, когда на допросе ему перечили. Разговоров он не признавал, он признавал выполнение приказа. Но не только – в его воспаленном мозгу засветилась мысль, что не так все просто: нравится ей тут!.. Ничего тут нравиться не может. Стало быть, завела себе кого-то – вот нравится же кому-то татарка убогая. Еще бы! На фоне американских уродок и татарка может показаться кинозвездой. Его методы допроса были простые – сразу в ухо!

Но татарва была крепкая – ни звука. Тогда ее по носу – кровянка хорошо пойдет. Пошла. Молчит.

А у Дашки мультики чирикают – сю-сю-сю.

Тогда руку сломать. Удалось. Только слабо заскрипела, монгольское иго.

– Я тебе покажу, монгольское иго!

Неприятно заныла рука, неправильно ударил, надо было ребром, – Виктор сам боли не выносил и сразу труханул: может работу потерять.

Сунулся за льдом в холодильник, не нашел – еще бы, нет у этой суки понимания, что лед необходим в доме.

Выпить тоже не было.

Рванул куртку с вешалки и кинулся прочь из дому.

Мультик продолжал чирикать.

Гуля застонала и попробовала встать. Добралась до телефона. Единственный телефон, который она знала, был телефон Суламифь.

Суламифь моментально поняла ситуацию и появилась через пять минут на машине.

– Быстро, – сказала она, – документы с собой и, если есть, деньги.

– Нет, – простонала Гуля.

– Я помогу девочке собраться. До машины дойдешь?

– Попробую.

Когда Виктор вернулся, уже успокоившийся и даже несколько смущенный происшедшим – погорячился с этой дурой! – дом был пуст. Разбросанные вещи так и валялись по полу. Дашки тоже не было.

– В госпиталь, дура, пошла, тут близко, за углом.

Надо было как-то поворачивать ситуацию в свою пользу. Мысль билась, но ничего не приходило в голову. Черт, с нее станется – она и в полицию пойдет, тоже за углом.

Но самому соваться с повинной не хотелось.

Ждал до утра.

Никто не пришел.

Тогда побежал к Дашкиной школе. Он там никого не знал и к учительнице не подошел. Посмотрел со стороны – нет Дашки.

Пошел на работу. По дороге сообразил – рука у него болит, да это же самооборона. На него напала эта сумасшедшая, и пришлось обороняться – ну не рассчитал сил, виноват.

Но в ресторане ему никто ничего не сказал, и пришлось взяться за привычное дело – таскать ящики.

Прошла неделя, но он ничего нового не узнал. Потом не выдержал и позвонил Суламифь. Та ему сухо сказала, что Гуля и Даша в шелтере и с ними все в порядке.

И положила трубку.

В библиотеке узнал, что такое шелтер. Это вроде приюта для женщин, потерпевших домашнее насилие. Новое дело, никогда о таком не слышал.

Узнал адрес там же, в библиотеке.

Отыскал, подъехал на машине. Подбирая английские слова, подошел к запертым воротам.

Нехорошего вида негр выслушал его английский лепет и сказал «no».

Потом его вызвали в полицию. Пришлось взять с собой Суламифь. Она была максимально неприязненно настроена. Переводила сухо. Сказала, что ему запрещено общаться с жертвой, и любая попытка будет стоить ему заключения под стражу. Эти слова Виктор хорошо понял и не выступал. Молча что-то подписал.

Это был весьма внушительный штраф и подписка о невыезде.

Гуля была поражена – как к ним отнеслись в этом шелтере. Накормили, поселили в отдельной комнате, дали одежду, Дашке – книжки и игрушки. Девочка скучала без русских мультиков, но уж тут ничего нельзя было поделать. Пришлось смотреть американские. В этом убежище они провели почти год. Суламифь им звонила и рассказывала, что происходит с Виктором.

Первым делом он попросил ее продать дом, но поскольку дом был на имя Суламифь – она сказала, что это ее дело и ее деньги.

Тогда Виктор попросил продать машину – Суламифь ее просто отобрала.

У Виктора ничего своего не было.

Он сделал попытку повидать дочку, но предупрежденная учительница немедленно увела девочку и пригрозила полицией.

Тогда он наплевал на подписку и, забрав у подруги Максима его колымагу, уехал в неизвестном направлении. Подруга немедленно известила полицию. Тогда было изменено наказание – был наложен запрет на проживание в данном штате под страхом тюремного заключения.

Неизвестно каким образом Виктор узнал об этом постановлении, но на долгое время он исчез из города.

Гуля мечтала, чтоб навсегда.

Некоторое время он еще ей мерещился. Прямо на углу. Или в кафе, где она работает – стоит за прилавком и рекомендует разные пирожные. Научилась коротким фразам. И вдруг – входит и идет прямо к ней. Подошел ближе – не он, симпатичный пожилой фермер в ковбойской шляпе и показывает на пирожные. И пальцами – две штуки. Гуля быстро положила на красивую тарелочку и взяла деньги. Но фермер отказался от сдачи, взял тарелочку и подошел к столику рядом, где Даша готовила уроки. Поставил перед ней тарелочку и, махнув рукой Гуле, вышел. Даша смотрела на пирожные равнодушно – сладкого было много и Гуле разрешали брать просроченные булочки, а также хлеб, плохо пропеченный из-за неисправности хлебопечки. Она с благодарностью брала и дома готовила из него вкусные татарские блюда.

Из убежища они переехали на новое место – им выделили двухэтажную квартиру за мизерную цену. Это было специальное жилье для беженцев, которые только начали тогда наводнять Америку.

И Гуля начала улыбаться, потому что жизнь начала ей улыбаться.

Даша стала заниматься в детской танцевальной студии рядом с домом. В этом маленьком университетском городе можно было обходиться без машины, просто ходить пешком. Редкая, даже уникальная ситуация для американского образа жизни.

Гуля проводила дни в кафе. А школьница Даша вела совершенно привычный советский образ жизни – всюду одна и была настолько самостоятельна, что учительница, увидев ее из окна своей машины, встревожилась: как это восьмилетняя девочка может находиться на улице без взрослых. Гуля звала дочку «маленький гимназистик» – с ранцем за спиной и в брючках.

Пожилой фермер по имени Джон, тот самый, который угощал Дашу пирожными, однажды пригласил их на родео: конные показательные выступления местных фермерских хозяйств. Не очень понимая, что такое родео, Гуля вырядилась и Дашке бант привязала над ухом. Но когда Джон привез их на манеж, Гуля поняла, что открытое платье и каблуки – не самая подходящая одежда для спортивного мероприятия. А Джон в ковбойской шляпе был как рыба в воде – жал руки, перекрикивался приятелями, расположившимися на некотором отдалении, купил девочкам – Гуле и Даше – сладкую вату, отыскал хорошее место на трибуне и усадил их как самых дорогих гостей. Гуле понравилось, что Джон так расположен к девочке. Не пошлый ухажер, а добрый друг, да еще и по возрасту как ее отец.

Родео Гуле нравилось, хороший конный цирк и все так стремительно. Она вдруг сняла проклятые каблуки и, оставив Джона и Дашу, побежала босиком вниз к манежу. Там гуртом ковбои ожидали своей заезд. Гуля подбежала к оседланному коню, взвилась на него, платье треснуло по швам – и на глазах ошарашенных организаторов полетела вдоль трибун.

Взыграла степная дикая кровь прадедов-кочевников. Всё на уровне инстинкта, хотя в детстве ей приходилось ездить в ночное с деревенскими. Конь нес ее по гаревой дорожке, и восторг переполнял ее – это было непостижимое ощущение подлинной жизни и в голове стучало: «А вот так… А вот могу, хочу и могу. Могу и хочу!»

Приближался барьер и не моргнув глазом Айгуль ударила пятками бока коня, и тот послушно перелетел препятствие. Айгуль сидела в седле, как воин Чингисхана, и все повторяла: «Вот тебе татаро-монгольское иго! Выкуси, сволочь! А попробуй сам сядь и попробуй, мерзавец!»

Джон и Даша, буквально замерев, смотрели на этот поединок татарской женщины с окружающим ее миром, в котором ее ни в грош не ставили, полагая, что она сама знает эту житейскую субординацию: женщина, знай свое место!

Джон влюбился в нее сразу и окончательно, забыв про возраст, про то, что еще не разведен и вряд ли получится, да про все – просто смотрел и любовался. Ее красотой.

Уже через год Гуля с Дашей перебрались к Джону в его старинный колониального вида дом с могучими стенами, кроватями из фильма «Унесенные ветром», с балдахином и высокими загадочного вида палками с четырех сторон, за которые хорошо держаться, когда горничная шнурует тебе корсет. И стадо коров, неторопливо жующих прошлогоднюю траву. И лошади, покорно мокнущие под осенними дождями. На Гулино недоумение, почему они не в стойлах, Джон даже не знал, что сказать. «Зачем? Так было всегда. Это же не ездовые рысаки или отборные жеребцы. Это просто старые кобылы, которые отработали свой век!»

И кроме того, свиньи, куры, собаки, кошки. Всё, что любили Гулина бабушка Башира и дед Гамил, да не в то время они жили.

Элеватор, как в колхозе, для запаса сена.

– А где телятся коровы? И кто их доит? – не поняла Гуля.

– А зачем их доить, пусть телята сосут. Это не молочные коровы, а мясные.

Даша потребовала уточнения, хотя она лучше матери понимала английский, и пришла в ужас: всех этих коров Джон сдаст на убой и привезет новых. Но неколебимый фермерский покой хозяина успокоил девочку – было в этом порядке что-то вечное, древнее, как человеческая жизнь.

– На нашей земле все едят друг друга – для того, чтобы жить, – сформулировала дочери Гуля. Она тоже относилась к животному миру по-крестьянски.

Даша поклялась стать вегетарианкой и стала.

Все эти разговоры шли со словарем и с мимикой.

Гуля потом узнала, как удивился Джон, когда он ее спросил, как война прошла по ее родным – многие ли пострадали?

На этот вопрос она, решив быть улыбчивой и позитивной, просто расхохоталась, не поняв ни одного слова.

Однажды, когда Гуля поцеловала Дашку на ночь и погасила свет, Даша попросила:

– Мама, не гаси, а то что-то шуршит, я боюсь.

– Глупости, – сказала мать, – ветер шуршит. Мы не в городе. Тут вообще все шуршит.

И ушла.

Они хорошо посидели с Джоном. Выпили дорогого вина и собрались спать.

Перед сном Гуля решила заглянуть к дочке. В полоске света она увидела, что Дашка сидит на кровати и с ужасом смотрит куда-то наверх. Она включила лампу. Сверху буквально перед Дашкиным носом с потолка свисала длинная и толстая змея.

Гуля заорала так, как орут все женщины при виде чего-то ползущего.

Джон появился моментально.

Змея раскачивалась на потолочном вентиляторе и шипела.

Джон исчез буквально на секунду и вернулся в больших брезентовых перчатках.

Мгновенно прикинув амплитуду, он сумел схватить змею у самой головы и, держа ее в вытянутых руках, понес добычу на улицу.

Дашка ночевала в столовой. Гуля и Джон долго сидели около нее и успокаивали. Джон сказал, что змея не ядовитая. И даже добавил, что однажды он принял змею на яблоне за ветку и схватил голыми руками. И ничего – как видите: жив!

Этот рассказ еще больше парализовал Дашку. Пришлось произвести полное ее переселение в другую комнату, иначе она не спала бы вообще никогда.

Гуля подумала: вот что такое американский фермер – спокойный человек, дружит с природой, не боится ни змей, ни грозы.

Но как же она была потрясена, когда узнала, что фермерство для Джона – вроде развлечения, и что он – серьезный адвокат высокого уровня по вопросам недвижимости и половина домов в их городке принадлежит ему. И Гуля упросила его взять ее на работу кем угодно. Хоть секретаршей, хоть бухгалтером, хоть буфетчицей. Джон выбрал бухгалтерскую работу, и Айгуль начала осваивать бухгалтерскую науку по-американски, во многом отличающуюся от родной российской, прежде всего честностью.

Рабочий день кончался. Пора было идти за Дашкой в школу, а потом домой. Все было аккуратно собрано. Разложено по полочкам. Приготовлено на завтра.

Дверь открылась. Вошел Виктор.

– Ну что, – сказал он, усаживаясь на стул для посетителей, – миллионерша, разбогатела?

– У меня рабочий день закончился.

– Тихо-тихо, Чингисхан. Мне деньги нужны.

– Сколько?

– Много.

– Много я не могу.

– Как это не можешь? А миллионы?

– А миллионы в коровах.

– Каких коровах? Что ты мне лапшу вешаешь?

– Продаст бычков, будут деньги. А пока нет.

– Да ладно. Кто ж поверит. А сколько можешь?

– Все, я ухожу.

Айгуль быстро собралась и пошла к двери. Позвонил мобильник.

Виктор выхватил у нее телефон и отключил.

– Ну и чего ты добился? – удивилась Гуля. – Он уже по лестнице идет.

Но никто не вошел.

– Это Максим топает. Выпустили, а денег нет и жрать нечего.

Гуля покопалась в сумочке. Открыла кошелек. Виктор быстро выхватил карточку из ее рук:

– Здесь, наверное, хватит, – неожиданно добродушно сказал он и вышел.

Послышались голоса – это Джон что-то у них спрашивал. Те что-то ответили, и снова послышались тяжелые шаги уходивших вниз.

Гуля пошарила в поисках телефона – звонить в банк блокировать карточку.

Потом вдруг передумала. Денег у нее там было мало – только ее последняя зарплата, пусть берут.

Вошел Джон:

– Это кто такие? Русские?

– Муж с приятелем. Дала им карточку. Мне надо в банк – заказать новую и пароль сменить.

Джон согласно кивнул и сказал:

– Конечно, а потом берем Дашу и в ресторан – у меня сегодня день рождения.

– Господи, что же ты не сказал? Я бы приготовила, и гостей бы позвали.

– А давай в воскресенье позовем моих сыновей с семьями? Пора знакомиться!

– Знаешь, надо побыстрее в школу.

«Вот дурак, – сообразила вдруг Гуля, – он и телефон спер». Это ее сильно расстроило. Это было ужасно!

– Он и телефон мой забрал, ну что ты будешь делать.

– Русская мафия, – сказал Джон по-русски и быстро набрал Гулин номер, кивком предлагая ей выйти из комнаты.

О чем он говорил с Виктором, она не спросила, но телефон наутро лежал в почтовом ящике.

…Когда Гуля увидела в аэропорту родителей, у нее сжалось сердце. К ней в зал встречающих вышли два стареньких испуганных человека, растерянных, озирающихся. Гулю неприятно поразила их одежда: они принарядились, как на первомайскую демонстрацию. Только бумажных цветов не хватало.

А Дашка бросилась к ним без всяких колебаний и так же весело, как всегда.

Марсея поразило, что его дочь водит машину. А Диляру – как выросла Дашка. Потом все молча смотрели в окошко на проносящийся поток машин.

Потом Диляра спросила:

– А муж твой новый где?

– Он не муж. Жена не дает развода.

– Так любит его?

– Любит… деньги. Такого откупного заломила, страшно сказать.

– А твой? – Мать покосилась на Дашку. Дашка спокойно сосала петушка на палочке. – Не просил?

– Я подала на развод. Время нужно.

Подъехали к дому. Отец достал из кармана лист бумаги. На пороге стоял Джон и с ним три собаки. Все были приветливые.

Отец вышел из машины с видом посла вражеской страны на процедуре перемирия. Достал очки и по бумажке бойко, но неправильно зачитал ноту, в которой он от имени русской страны заверял господина Джона в миролюбивых намерениях. И предлагал дружбу между народами.

Очевидно, кто-то очень грамотно написал текст, но произношение мешало Джону понять смысл. Он сначала крепко пожал гостю руку, а потом трижды поцеловал, как научила его Гуля. А тут и мать кинулась обниматься.

Вскоре Джона ударил инсульт. Лежал в местной больнице. Хорошая больница. Гуле там очень понравилось, и она решила учиться на медсестру. Джон не возражал.

Встретила в больнице Суламифь – она мать навещала.

– Плохая совсем, – сухо сказала Суламифь о матери. – А потом спросила: – А что ты тут делаешь?

– Джон заболел, – сообщила Гуля, – а я решила на медсестру учиться.

– С ума сошла?! Там, знаешь, сколько всего надо выучить – мозгов не хватит.

– Мне хватит, – не согласилась Гуля.

– И с языком у тебя проблемы.

– Справлюсь. Я хочу хорошую профессию получить.

– Это правильно. Джон не молоденький. А у тебя с ним как?

Гуля расстегнула плащ:

– Ребенка ждем. К осени.

Суламифь помолчала.

– Ну тогда иди учись. Ведь если что – тебе никаких денег не перепадет.

Все его жене останется. Вот она развод и не дает.

– Даст, куда денется. Начнем детей рожать каждый год – даст.

На это Суламифи было нечего сказать.

– А если тебя Виктор волнует – я уже развелась с ним, заочно. Он все бумаги подписал. Ладно, я к Джону – мы там по очереди ночуем: сегодня моя ночь, а завтра старшая невестка, а потом младшая.

– Как ты со всеми ладишь, – позавидовала Суламифь, – а у меня с мамой плохо. Привет Джону передавай. Скажи – завидуют ему.

– Чему? Что болеет?

– Он выберется. С вашим планом ему жить и жить. Ему с тобой повезло.

Родились еще три дочки-погодки. Никогда в жизни Айгуль не была так счастлива и так смертельно измучена. Самое страшное – она стала засыпать за рулем. Успевала проснуться в последний момент. Слава Богу, Джон был в хорошей форме и все фермерское хозяйство было на нем. Гуле хватало детей и учебы.

Родители, конечно, помогали, но тоже устали и время от времени, когда кончались визы, уезжали в Россию отсыпаться. А Марсей еще начал всерьез побаливать.

В этот день их здесь не было, Джона тоже.

Виктор, крадучись, вошел в кухню. Глаза бегали. Был «выпимши», как говорят на его родине. У Гули работал телевизор, и она не услышала лая собак. На плите варился суп. Сама клевала носом над домашним заданием. Старшая Дашка была в школе. Младшие – все три – спали на веранде.

Виктор сел за стол и сказал:

– Дай поесть!

Вид у него был неважный. Женское сердце дрогнуло – голодного надо накормить.

Буянить Виктор не стал. Наоборот давил на жалость. Ел много, с удовольствием, хвалил еду. Досидел до прихода Даши.

Увидев отца, Даша остановилась. На веранде проснулись малыши, и Гуля пошла к своим погодкам.

– Ну что, дочка, как учишься?

– Хорошо.

– Домой не хочешь?

– Я дома.

Для доказательства этой мысли Даша открыла холодильник и достала сковородку, поставила разогревать.

– Поехали домой! Хватит здесь болтаться.

– Я не болтаюсь, – деловито парировала Даша, – я учусь. Есть будешь?

– Мать покормила.

Даша села за стол и стала есть. Виктор прислушался – на веранде слышались детские голоса.

– И вы справляетесь? Это надо же – трое подряд. Кто помогает?

– Папа.

– Какой папа? Чей папа? Дед?

– Джон.

Даша достала учебник и стала читать.

– Не читай во время еды, – вспомнил Виктор. – Какой он тебе папа? Папа – это я. Знаешь, эта страна не для меня. Вернуться хочу. Знаешь, пока я тут, мать умерла. Ты знала?

– Да. Мы звонили.

– Поедем! На могилку сходим? Что тебе тут светит?

– Я подала в три университета – в двух приняли.

– Ты, что, уже кончаешь школу?

Даша аккуратно складывала тарелки в посудомойку.

Появилась встревоженная Гуля с грудным на руках:

– Даша, в окно вижу – коровы разбрелись. Наверное, прорвали ограду.

Даша схватила куртку. Выскочила из дома. На веранде захныкали девчонки. Виктор помедлил и помчался за дочкой.

Они добежали до сломанной ограды. Вдали темнели кучки коров. Они равнодушно жевали траву, некоторые шли дальше.

Дашка бесстрашно схватила палку и стала пытаться повернуть коров, но они не поддавались.

Виктор растерянно схватил длинную сухую ветку и тоже стал размахивать перед носом удивленных быков. Некоторые нацеливали на него немалые рога. Солнце садилось, и было ясно, что уже не успеть до темноты. Но Дашка и Виктор продолжали свою безуспешную работу, отшатываясь от быков. Вдруг один, самый страшный, пошел прямо на девочку. Виктор, рассвирепев, кинулся на него совершенно безрассудно и яростно. Бык удивился и замер, потом неожиданно медленно повернул назад. К своей территории.

Коровы послушно пошли за ним, только две дуры, ушедшие очень далеко, не поняли его призыва и продолжали свой путь в дальние поля, перелезая через рвы и пробиваясь сквозь бурелом.

– Как побег из лагеря, – прокомментировал Виктор, – ну ничего, вернутся, они всегда возвращаются.

Когда стадо вернулось, на свою территорию, Айгуль уже стояла возле пролома и твердой рукой приколачивала слеги.

От чая Виктор отказался. С Джоном видеться не хотелось. Он обнял Дашу и пошел к машине – все к той же старой колымаге, только стекла вставлены.

Он выкатил на дорогу, навстречу ехал черный «лендровер», с Джоном за рулем. Они разъехались, не разглядывая друг друга.

Дашка поступила в университет в соседнем городке и уехала из дома. Грустно было ее отпускать, да городок недалеко, будет приезжать. Гуля готовилась к последнему экзамену, и дальше практика в больнице. Родители помогали как могли: пасли девчонок на поляне, оборудованной всякими детскими радостями – горками, качелями, маленьким бассейном. У них была сказочная жизнь: собаки зализывали их ушибы и царапины, кошки ласкались своими мягкими лапками, пряча опасные когти, верхом их катал отец, ведя под уздцы лошадку и придерживая за ножки седока, а страшные быки паслись далеко и не были опасны. Просто сказки дядюшки Римуса.

Марсей и Диляра отрабатывали свою барщину честно, но уставали. И опять же наваливались болезни. А тогда вспыхивали старые обиды и звучали сердитые перепалки по-татарски. Джон держался потрясающе – засилье русского языка его не пугало. Но с татарским был перебор. А малышня пока болтала на своем детском языке.

Гуля включила на минутку телевизор узнать погоду и увидела какую-то сцену из старого кино. Но канал был новостной и никогда фильмы не показывал. На экране разъяренные люди в белых колпаках – в СССР они назывались куклуксклановцами, лупили черных студентов битами для гольфа. Все пространство было заполнено негодующими людьми, а полиции не видно. В бегущей строке Гуля прочитала, что это тот самый Дашкин университет и побоище происходит прямо сейчас, в эту минуту, когда она смотрит.

Схватила сумку с документами и ключи от машины. Махнула рукой в сторону детской площадки и помчалась. Ездила она аккуратно и никогда не лихачила. И сейчас, сжав зубы, ехала не спеша. И слава Богу. Машину вдруг повело в сторону, она ее еле удержала. Потом опять повело – Гуля остановилась, вышла и увидела, что шина плоская – так это называется по-английски. В багажнике лежал «бублик» для замены, но она никогда еще не занималась этим мужским делом. Набрала номер Джона, но тот не ответил. Тогда она ему «текстанула»: «Звони срочно».

Просидела два часа, дожидаясь автопомощи. Когда они приехали, спросила про события в университете. Ей сказали – ничего не знаем. Почти одновременно с аварийкой появился Джон на своей машине.

На ее вопрос ответил:

– Сейчас поедем.

Оставили Гулину машину и помчались в университет.

Приехали к шапочному разбору. На улицах было пусто. Только мусор.

Тогда Джон отвез ее в больницу, ту самую, где он всегда лечился и где Гуля родила их девчонок.

В больнице был аврал. В приемном отделении сидели в ожидании врача легко раненные черные ребята. Мимо на каталках возили окровавленных и стонущих.

Что же это произошло с Америкой? В стране с самой могучей демократией и толерантностью, возведенной в закон. Откуда взялась эта средневековая дикость?

Айгуль и Джона узнали и сразу отвели в отделение срочной терапии.

Дашка лежала с приступом астмы, спровоцированным страшным нервным срывом и водометами, которыми разгоняли беснующихся. Она захлебнулась от сильной струи и упала.

Они с подругой шли после занятий в общежитие и попали в эпицентр драки.

Потом выяснилось, что именно в этом университете была создана классическая расистская организация, и полиция об этом знала. И знала вожака.

Спустя время сделали на эту тему смешную комедию «Черный клановец», и актеры играли замечательно. Но когда в самом конце фильма идут документальные кадры побоища, комедия перестает быть смешной, а становится страшной.

С тех пор как Даша прилетела в Америку, это был первый приступ никуда не ушедшей астмы. Она просто затаилась.

Как затаились эти безумцы, практически почти не наказанные правосудием толерантной и демократической страны.

Побежали годы. Наконец Джон принес Гуле коробочку с колечком и сделал ей официальное предложение.

Дашка перевелась в Колумбийский университет и там же пошла в аспирантуру, выбрала профессию адвоката.

Рано утром позвонил Виктор. Он вернулся на родину и там преуспел. Звонил он сообщить Гуле, что умер ее отец и мать ждет их с Дашкой на похороны.

Гуля немедленно позвонила в российское консульство: у нее с документами было все в порядке, она могла лететь немедленно, а вот с Дашкиным паспортом были проблемы. Новый паспорт она получить не могла, потому что у нее вообще никогда не было паспорта – она прилетела по маминому и на паспортном фото было две головы: мать и трехлетняя дочь. Сколько Гуля ни билась, вопрос оказался неразрешимым: по рождению Даша была гражданкой СССР, но чтобы получить российский паспорт, ей надо было восстановить паспорт СССР, а как его восстановить, если она не теряла, а просто получить визу она не могла, потому что не была гражданкой России.

Дашка нарвала с клумбы цветы и сказала:

– Положи дедушке от меня.

Айгуль попрощалась с отцом и положила цветы, которые привезла в мокрой газете «Вашингтон пост», на могилу.

Виктор тоже присутствовал. И был расстроен, оттого что Даша не смогла прилететь.

– Ну что за глупости, ей-богу, надо было мне сказать – у меня тут все схвачено, даже американцы.

Не успела Айгуль добраться обратно и поцеловать девчонок, как опять позвонил Виктор. Он ей уже надоел, и она закричала:

– Не надо нам ничего, мы сами справимся.

Но он сказал:

– Я не по этому вопросу. Твоя мама умерла.

И снова Джон везет ее в аэропорт имени Даллеса, и снова обещает ей справиться с малышами, и снова турбулентность, и снова пограничники и пересадка на сибирский рейс.

Маленькая-маленькая мать лежит и ждет ее.

Айгуль наклонилась к ее уху и тихо произнесла: «Тыныч йокы» – Спокойной ночи!

Так говорила ей мама каждый вечер перед сном, а потом внучкам, и гладила своих татарчат по русым заморским головкам.

– Таныч йокы, кадерлелэр!

Спокойной ночи, мои дорогие!