Текст книги "Волшебный магазин"

Она выключила, счастливая, что ничего плохого с ее Анатолием Алексеевичем не случилось, и стала ждать.

Дверь хлопнула за полночь – Анастасия Александровна шепотом крикнула:

– Я сплю, завтра поговорим!

И выключила свет. Но дверь тихо открылась и на просвет от уличных фонарей она увидела женскую фигуру.

– Кто это? – испугалась Анастасия Александровна. – Кто вам дал ключи?

– Толя, он сейчас с той стороны слушает.

Не снимая ни пальто, ни ботиков, дамочка залезла на их супружескую кровать, где еще недавно было так хорошо. Один каблук был стоптан, на другом была набойка.

– Где у вас этот телевизор включается? А-а, нашла.

Заработал экран. Гостья из соседнего подъезда то включала, то выключала пульт, что-то негромко шепча, очевидно, ультразвуком.

Анастасия Александровна встала, уступив ей всю кровать. Она с омерзением вышла из комнаты и подумала, что перестирает всю постель, как только эта сволочь умотает. Но сволочь не умотала, наоборот, она попросила хозяйку одеться и пойти в ее квартиру послушать с той стороны. Анастасия Александровна кое-как натянула дутик прямо на ночную рубашку и вызвала лифт. Было очень поздно, и она забыла спросить, а куда ей, собственно, идти. Пока лифт спускался, по ступенькам кто-то поднимался. Анастасия Александровна робко спросила: «Анатолий?» Но шаги уже поднялись выше лифта. Она вышла из подъезда и подняла голову к своему балкону. На балконе стоял Анатолий Алексеевич и негромким ночным голосом сказал ей: «Квартира одиннадцать, первый подъезд».

Анастасия Александровна подошла к первому подъезду, в дверях лежал кирпич, не давая двери замкнуться – так делали рабочие во время капремонта. Анастасия Александровна пошла наверх пешком и удивилась, как это она не заметила этот этаж: он был напрочь перегорожен двумя роскошными дополнительными дверьми с позолоченными цифрами – одиннадцать. Дверь была открыта. В глубине квартиры стояла бабка со сковородкой – она ее чистила уже второй день. Когда Анастасия Александровна вошла в квартиру, обе двери за ней захлопнулись и она ощутила себя в ловушке. Бабка молча повела ее в комнату, где стоял неожиданно убогий диванчик – вплотную к стене, очевидно, это и было страдальческое ложе дамочки. С другой стороны висел очень большой экран размером с полстены.

Бабка жестом при помощи сковородки приказала ей лечь на диван, что Анастасия Александровна и сделала. Тогда бабка погасила свет, очевидно, для чистоты эксперимента, и ушла.

Анастасия Александровна лежала в чужой квартире на чужом диванчике и ловила звуки за стенкой. Сначала было тихо. Потом послышались какие-то передвижения и вдруг – смех! Смех Анатолия Алексеевича. Потом опять шорохи, а после – ритмичные сотрясения кровати. Анастасия Александровна вскочила как ошпаренная и пошла к входной двери.

В квартире было абсолютно тихо, даже как-то могильно тихо. Удалось нащупать выключатель на стене и щелкнуть. Где-то под потолком возник мертвенный свет, как в прозекторской. Анастасия Александровна когда-то училась в медицинском. Она достала свой телефон и набрала номер мужа. Но автоматический голос сообщил, что он находится вне зоны досягаемости.

Наконец набрела на входную дверь, но, похоже, сволочь бабка, уходя, заперла ее снаружи. Балкон в квартире тоже был, но выходил не во двор, а на улицу, по которой не спеша ехал ночной троллейбус. Сигать вниз с четвертого этажа она не решилась. Можно было порвать простыни и сделать веревочную лестницу. Всю осень их дом мыли снаружи альпинисты. Они так забавно заглядывали в окна и просили попить. Надо было разобраться со светом и телефоном. Ее мобила отчаянно сигналила – давая понять, что зарядка на нуле. Оставался один процент. Надо было найти выход.

Сначала она начала грохать по стене, но моментально со всех сторон стали грохать в ответ.

Дом оказался карточным, а они жили в нем почти двадцать лет и не замечали. Тогда пришла в голову гениальная мысль. Анастасия Александровна пошла в ванную и включила воду – и горячую и холодную в полную силу. Когда вода стала переполнять края и ринулась на пол, она села на подоконник и стала ждать. Не сразу, но все же жильцы заволновались. По квартире поплыли старые тапки и древние журналы. Вообще все кругом было какое-то пыльное, необустроенное и казалось временным. Может, квартиру снимали. Ни одной живой вещи, говорящей о характере и привычках жильцов, не было. Не было домашнего интернета – очевидно, их мобильные кормились от соседей по площадке, которым и принадлежат эти роскошные двери. Ни одного провода для зарядки, ни пульта от громадного телевизора она тоже не обнаружила. Квартирного телефона тоже не было. В шкафу висело одно платье – летнее, не по сезону. Возле ванной на маленьком столике лежала шпилька чеховских времен. Где спала бабка, было непонятно. Потом сообразила – на антресолях была раскладушка, неуклюже запихнутая слабыми женскими руками и наспех. Никаких простыней не было. Веревочная лестница отпадала.

С площадки донеслись голоса – очевидно, вода стала проникать в нижние квартиры.

Анастасия Александровна пересекла бурный поток и подошла к двери. Оттуда начала кричать почему-то по-английски: «Хелп! Хелп!» Но ее не слышали. Она постояла в воде, потом вскарабкалась на стол, безучастно смотрела, как хлещет вода. Так продолжалось довольно долго, и она испугалась, что утонет.

Дверь открылась внезапно, и возник Анатолий Алексеевич в крайней степени ярости. Он моментально прошлепал к кранам в ванной и закрыл. Сразу весь намок.

Он страшно ругался. Он кричал: «Дура! Убийца, безмозглая, что ты натворила!»

Потом сдернул с окна грязную занавеску и стал окунать занавеску в поток и выжимать в ванную. Носить воду в решете.

– Дура, – сказал он, – теперь надо будет платить всем квартирам внизу, а это, между прочим, космическая сумма.

Анастасия Александровна не реагировала.

– Сиди и нос не высовывай, особенно если придет полиция. Охренела совсем, дура. Теперь они точно будут ночевать в нашей квартире. Доигралась, идиотка.

– Не кричи. Она меня заперла.

Анастасия Александровна постояла в нерешительности, потом стала неуверенно помогать собирать воду.

Когда проступил пол, натянула на мокрую рубашку дутик.

– Куда? Ты хочешь, чтобы тебя арестовали? Дура! Всё, заткнись, пойду разбираться. А еще в Америку захотела, на какие шиши?

Она вцепилась в него и истерически закричала:

– Не уходи, не уходи, я боюсь.

Он отцепил ее от себя, отшвырнул от двери и удалился, заперев дверь снаружи.

Анастасия Александровна согрелась в ванной и заснула под дутиком.

Наутро муж принес еду – йогурт и непривычный сэндвич с маслом, который она тут же выбросила: ненавидела масло, Анатолий Алексеевич это знал, значит, бутерброд делал не он.

Спросила:

– Что дальше?

Он подробно рассказал, что жильцы написали заявление и теперь будут рассматривать, какую сумму убытка она нанесла.

– Я тебя спрашиваю, когда я могу вернуться домой.

– Напортачила и спрашиваешь когда.

– Ты мне можешь принести зарядку и пульт от телевизора?

– Обещаю.

(Не принес.)

– И одежду, я же в ночной рубашке.

– Хорошо, что-нибудь найду.

(Кое-что принес.)

– А ты не можешь, пока это все утихнет, жить со мной?

– Где?

Он выразительно оглянулся – действительно было негде. Диван Анастасия Александровна оттащила в кухню, а раскладушку достать не смогла – она за что-то зацепилась и не вытаскивалась.

– А где ты там спишь?

– В нашей кровати. Что ты спрашиваешь глупости?

– А эти сволочи?

– Не надо в таком тоне. Это очень достойные люди. Ириша – доцент на кафедре экологии.

– Кто? Кто доцент?

В это время донесся громкий скандал с лестничной площадки. В дверь звонили.

– Не открывай, – сказала Анастасия Александровна, – они всю ночь колготились.

– Еще бы, а если бы нас так залили, ты бы не колготилась?

Молча просидели около часа.

– Я пошел, надо всех успокоить. Не кисни.

– Мне даже читать нечего.

– Ну потерпи немного. Почему мне никогда не скучно с самим собой? Думай о жизни, анализируй, сопоставляй.

Убежал и запер дверь.

Анастасия Александровна прошла по этой жалкой конуре, соображая, что бы еще изгадить.

Кое-что она все же обнаружила. Папку с документами. Это были старые счета за квартиру. Больше не нашла ничего.

«Это застенок, – поняла Анастасия Александровна, – деться некуда».

И она стала анализировать свою жизнь.

Она была очень некрасивой девочкой. Вдобавок, прыгая с вышки в бассейне, сломала нос. На нее не обращал внимания ни один мальчик в школе. Родители очень переживали и решили, что надо исправить хотя бы нос. Ее отвели в Институт красоты, собрали кучу справок. Нашли деньги. Хирург был молодым человеком, одержимым идеей Пигмалиона, он хотел исправлять ошибки природы и делать женщин прекрасными. Впоследствии, когда пластическая хирургия станет заурядным явлением, он разочаруется в своей профессии. Переделывать природу оказалось делом прибыльным, но бессмысленным. Ему казалось – он штампует кукол.

Но для Асеньки он очень постарался и слепил ей очень хорошенький задорный носик. Девочка влюбилась в своего Пигмалиона. Конечно, безответно. Эта несчастная любовь нанесла могучий удар по ее психике. Она буквально преследовала своего врача, стояла под его окнами, задрав голову на пятый этаж, следя за невнятными тенями, – там, за кружевными занавесками, проходила жизнь ее кумира. Однажды он наткнулся на это обожание возле своей клиники, подошел к ней и очень серьезно сказал: «Пока ты не окончишь школу и не определишься со своим будущим, не подходи ко мне. А потом поглядим».

Она смотрела на него близко-близко, и у нее дрожали брови от любви к нему. Этот тик у нее остался надолго.

Он дал ей план жизни, и она стала исполнять этот план. Решила поступить в Первый мед.

Утром в морозное окно заглянул альпинист. Анастасия Александровна обрадовалась:

– Ребята, вы чего, я думала – вы уже все кончили.

– Теперь уже для комиссии моем. Водички дадите?

– Окно заклеено. Могу через форточку.

Встала на подоконник, протянула стакан.

– А вам не холодно?

– Я на Эверест два раза ходил.

Анастасия Александровна не могла решиться: надо просить у него помощи или нет. А если ее и вправду ищет полиция?

– А когда комиссия?

– Да на днях – будут ходить по квартирам проверять трубы, радиаторы, газ.

Анастасия Александровна поняла, что шанс есть.

Она с третьего раза поступила в медицинский – не давалась математика. Работала санитаркой в городской больнице, старалась любить людей. Любить было трудно – слабых, некрасивых, плохо пахнущих, капризных. Когда наконец поступила, выбрала стоматологию. Думала: благородная профессия – избавлять людей от боли. Техника была чудовищная, не сравнить с нынешней, фантастической. Даже анестезия была неважной, а уж пломбы, буры – вспомнить страшно. И этот запах изо рта – чаще всего гнилостный, у мужчин никотиновый, у женщин чесночный. Тогда всё лечили чесноком и даже во время гриппа носили на шее вместо бус связку головок чеснока.

Начала ходить в клуб на Трёхгорке «Кому за тридцать», сразу, как стукнуло тридцать. Безнадежное дело – женщины в этих клубах были прекрасные, умные, тонкие, с запахом польских духов «Быть может», мужчины – ужасные: у всех залысины и по моде тех лет бакенбарды, которые уродовали их и так не классические лица. Запах от них тоже исходил сомнительный, чаще всего перегара – запах отчаяния.

Однажды в этом клубе выступали артисты Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко, солисты показывали па-де-де, а миманс создавал атмосферу. И там она увидела Анатолия Алексеевича – с гордым профилем, в роскошной боярской шубе и сафьяновых сапогах – он притопывал в такт па-де-де и зловеще улыбался.

После выступления Анастасия Александровна подошла поблагодарить, и Анатолий Алексеевич неожиданно к ней расположился. Он переоделся, отказался от автобуса, который отвозил артистов и реквизит. И они попили чай с сушками. От него пахло дорогим импортным одеколоном.

Как случайные попутчики, они вдруг рассказали друг другу свои жизни и ощутили тайную симпатию. Анатолий Алексеевич был холост и устал от этого. Когда предложили ехать в Трёхгорку с шефским концертом, он сразу напросился, чем обрадовал профорга. Анастасия Александровна увидела милого интеллигентного неудачника, мечтавшего некогда о славе Нуриева. А он понял, что у нее богатый внутренний мир, далекий от стоматологических проблем. И конечно, она стала часто ходить по контрамарке в их театр – пересмотрела весь репертуар и пришла к мысли, что лучше Анатолия Алексеевича нет никого.

Когда она смотрела на его благородное лицо, тика не было, что означало: время необдуманных поступков прошло и пора перейти к трезвой действительности. В любом случае жить с артистом было веселее, чем с медицинским работником. Шире горизонт.

Дочь родилась поздно – по тем временам, когда ей было тридцать три, а ему за сорок, но они вырастили ее с любовью и выпустили в далекий мир, как выпускают жаворонка в марте: лети и дай тебе Бог счастья.

Бог ей дал счастья в Америке и сразу двух сыновей-погодков.

Поздно вечером Анатолий Алексеевич принес еду: паштет из «Вкусвилла», аккуратный крошечный, размером с ладонь тортик оттуда же, хурму, которую можно есть сразу, и при этом на нем был новый пиджак. Он решительно сел за стол и жестом велел ей сесть, благо в квартире было два стула. Она начала:

– А когда…

– Стоп! – выключил он ее звук. – Хочешь полететь к Дашке?

– Одна?

– Почему? Ты хочешь одна?

– Я спрашиваю.

– Можно вдвоем.

– Ты говорил с Дашкой? Она не удивляется, почему я не звоню?

– Я тебя соединю.

– А что ей сказать?

– Что я тебе диктовать должен? Скажи, что скучаешь, что у нас все хорошо…

– А у нас хорошо?

– Что ты имеешь в виду?

– А суд уже был?

– Какой суд?

– Ну что я всех затопила.

– Только вот про это Даше не надо, у нее своих проблем хватает.

– А вдруг они подслушают?

– Кто?

– Ты же не даешь мне телефона…

– На, держи, звони.

Быстро нажал кнопки в своем телефоне и протянул Анастасии Александровне готовый ватсап:

– Говори!

Но на долгие звонки никто не откликнулся.

– Откуда у тебя пиджак?

– Ты всегда спрашиваешь ерунду.

– Я тебя спросила, откуда у тебя новый пиджак?

– Господи, надо же в чем-то ходить.

Дозвониться не удавалось.

Анатолий Алексеевич строго посмотрел на Анастасию Александровну и сказал:

– Появилась возможность заработать хорошую сумму денег.

– Заплатить за потоп?

– Что ты с этим потопом. Чтобы к Дашке слетать.

– Откуда?

– Вот это серьезный разговор.

Анатолий Алексеевич снял пиджак и, оглянувшись, увидел пустую вешалку, повесил и сел с самым важным видом.

– Во многом это случилось благодаря всем ужасным обстоятельствам, которые произошли после Нового года.

– А что произошло после Нового года? – издевательски удивилась Анастасия Александровна.

Как всегда в таких случаях, Анатолий Алексеевич выдержал выразительную паузу, потом сказал:

– Что с тобой происходит? Посмотри на себя в зеркало.

– Здесь нет зеркала.

– В окно отразись. Ты выглядишь старухой.

Этого нельзя говорить женщине никогда. Анастасия Александровна зашлась от негодования и проорала минут десять все свои обиды на «эту шлюху» и на своего мужа.

Все десять минут Анатолий Алексеевич держал, мрачнея, паузу. Когда Анастасия Александровна замолкла, он продолжил:

– Есть возможность получить большую сумму денег, их хватит на оплату потопа, как ты говоришь, на поездку к Дашке и еще на многое другое. Не перебивай, пожалуйста, когда ты говорила, я молчал. Жильцы этой затопленной тобой квартиры не требуют денег, а просят обмена, и готовы сами доплатить очень приличные деньги. Не перебивай. Ты сама хотела перемен в жизни, а теперь они стучатся в дверь, а ты не открываешь.

– Я заперта в этом застенке.

– Мы сделаем из этого застенка сказку, ты все заменишь по своему вкусу – стены передвинем, сделаем студию, будем приглашать людей, откроем клуб, салон, все что угодно.

– А они будут жить в нашей квартире?

– Нет, это будет сложный обмен, и я еще не знаю, кто будет жить в нашей квартире.

Анастасия Александровна судорожно искала подтекст в этом предложении и не могла найти. Она сама когда-то предлагала мужу что-то похожее…

Анатолий Алексеевич дал ей ручку и показал, где надо расписаться.

Неожиданно ожил мобильный Анатолия Алексеевича. Это была Даша, у них было утро.

Заливаясь слезами счастья, Антонина Александровна слушала родные голоса.

Потом Анастасия Александровна нашла на антресолях рулон обоев. В кухонном ящике среди вилок обнаружила шариковую ручку. И начала записывать всю жизнь с момента, как она ее помнила – от одного события до другого. Мелко-мелко, чтобы надолго хватило.

Вот, например, школьная подруга. В те годы у каждого были школьные друзья. Про них рассказывали по радио в разных передачах и в кино. Не обязательно школьные, но верные друзья были у всех – на всю жизнь. По идеологии того времени – друг, товарищ, подруга были гораздо важнее, чем любовник или сексуальный партнер, как сейчас говорят. Ее звали красиво – Олеандра Фистунова. Кличка Фистула. Они встречались на углу Асинового переулка и шли вместе в школу. Фистула всегда опаздывала, а Ася приходила вовремя или даже раньше. Она обижалась, ныла, но все равно они продолжали встречаться. Иногда они обе опаздывали в школу по вине Фистулы, но ругали всегда Асю, иногда вообще Фистула не приходила, тогда Ася бежала в ее подъезд, поднималась на третий этаж, выходила бабушка и говорила, что Олечка сегодня в школу не пойдет – у нее насморк. Это проклятие длилось все школьные годы. В старшем классе Фистула подружилась с другой девочкой из параллельного класса, это предательство было невозможно пережить, но Ася пережила, потому что другой подруги у нее не было.

Как и сейчас, у нее не было другого мужа, кроме Анатолия Алексеевича.

В дверь звонили и даже стучали. Анастасия Александровна еле глаза продрала. Подошла к двери – но открыть, конечно, не смогла. Прислушалась – двойные двери не пропускали звука. Очевидно, это была ремонтная комиссия. Анастасия Александровна пискнула: «Кто там?» Но голоса удалялись. А вторая квартира на площадке молчала, как всегда, – там никто не жил.

Глухо было и мрачно в этой конуре. Анастасия Александровна представила себя в тюрьме и поняла, что уже отбывает срок за потоп. Надо было смириться. Но не получалось. Когда Анатолий Алексеевич принес ей еду, он заметил, что она не тронула вчерашнюю: борщ и макароны по-флотски, которые она любила.

– Это что? – спросил он

– Аппетита нет.

Он понюхал борщ. И оставил, а новое унес – зачем добру пропадать.

На следующий день он опять понюхал и понял, что борщ скис. Анастасия Александровна смотрела на него издевательски.

– Ты что, голодовку объявила?

– Ага.

– Почему?

– Я хочу домой.

– Ну иди пожалуйста, если так хочешь.

– Хочу.

Анастасия Александровна стала собираться. Анатолий Алексеевич смотрел на нее с изумлением.

Она подошла к двери и сделала рукой жест: гони ключ. Но Анатолий Алексеевич не дрогнул. Она удивленно обернулась.

– Что такое?

– Ты можешь подождать совсем немного? Скоро придут первые деньги.

– Куда придут?

– На счет. У нас все законно.

– А я чем мешаю?

– Я сказал, что ты срочно уехала к дочке. Поэтому я все оформляю по твоей доверенности. Будет глупо, если ты появишься.

– Принеси мне зарядку.

– Ой, прости, все забываю.

– И пульт.

– И пульт. Завтра иду к агенту, приду вечером.

– А как ты входишь в чужой подъезд?

– У меня есть ключ.

Анатолий Алексеевич погладил жену по голове и попросил: «Поешь, пожалуйста».

И ушел.

Так она дотянула до конца февраля. В форточку запахло весной.

Распахнулась дверь, и в квартиру двое молодых людей внесли какие-то огромные коробки.

– Что это? – не поверила Анастасия Александровна.

– Ну всё, – весело сказал Анатолий Алексеевич, расплачиваясь за доставку наличными, – начинается новая жизнь.

Молодые люди удалились. Анатолий Алексеевич исчез в туалете. Анастасия Александровна схватила кошелек мужа и достала пятисотку. Денег было много. Тогда взяла еще тысячу. Спрятала. Положила кошелек обратно. Зашумела вода, Анатолий Алексеевич мыл руки.

– Ну? – сказал он, выходя. – Все складывается как нельзя лучше. В октябре полетим.

– Почему не летом?

– Дела надо завершить.

– Какие?

– Оформить обмен, сделать ремонт, тебя привести в порядок. Тебе в таком виде нельзя лететь.

– Мне надо в парикмахерскую.

– Ради бога. Хочешь я с тобой?

– Зачем?

– Для охраны. Если что-то случится, я буду знать. Но лучше, знаешь, потом, после ремонта.

– Я могу во время ремонта спать у себя?

– Ну конечно у себя, здесь. Ты будешь следить за рабочими, смотреть, как они все будут делать. Конечно, ты будешь дома. Мне надо будет, чтобы ты подписала еще кое-что.

– Для обмена?

– Конечно, для обмена.

– У нотариуса? Мне надо быть?

– Обойдемся. Ты подпишешь, а я сам заверю.

– Это будет большая сумма?

– На все хватит. О-о, прости, у меня срочная встреча.

Анастасия Александровна встала у двери:

– Почему ты меня запираешь?

– Ну опять двадцать пять.

– Дай мне зарядку для телефона.

– Прости, забыл. Завтра принесу.

Не принес. У Анастасии Александровны роились самые страшные подозрения. И она решила: надо что-то делать, но что?

На следующий день, когда Анатолий Алексеевич принес еду, он не сразу нашел Анастасию Александровну в этой маленькой квартире. Она лежала на диванчике, прижатом к опасной стенке, и, казалось, была без сознания.

– Ну здравствуйте, – сказал Анатолий Алексеевич сам себе, – только этого не хватало.

Он слегка потряс жену и пощупал лоб: горячий. Он быстро достал мобильный и вызвал скорую. А сам побежал за полисом.

Скорая ехала часа два – наступало Восьмое марта и все куда-то спешили праздновать.

Врач нисколько не удивился обстановке, – и не такое видел, – и предложил госпитализацию.

– Нечего-нечего, – раздался неприятный голос бабки, – еще чего, сами выходим, не пальцем деланы, всё умеем.

У врача была эпидемия гриппа, и он только обрадовался предложению пожилой женщины. Анатолий Алексеевич подписал отказ от госпитализации и с благодарностью получил рецепты и рекомендации. Ему не хотелось сдавать Анастасию Александровну в больницу.

Перед уходом врач что-то вколол Анастасии Александровне, и она сразу заснула. Бабка все взяла в свои руки.

Когда Анастасия Александровна очнулась, бабка ее спросила:

– Пысать хочешь?

Анастасия Александровна покачала отрицательно.

– А надо, – пристала к ней старуха, – пысать надо, чтоб очиститься. Я вот над тобой помолилась, ты и очнулась. А теперь вставай пысать, вставай-вставай.

И бабка поволокла ее в туалет.

У Анастасии Александровны сил не было сопротивляться. Бабка оторвала ее от стульчака и глянула в унитаз:

– Плохо пысаешь, болеешь сильно.

Анастасия Александровна, стояла, прислонившись к стенке, в полусознании. Под постоянное понукание она дошла до диванчика и рухнула на подушку. У нее был самый настоящий грипп, который ей неоткуда было получить. Редкие люди вокруг были абсолютно здоровы. Очевидно, ее заразил врач, уколов что-то сомнительным шприцем.

Через несколько часов проснулась, на кухне что-то горело. Черный чад стлался по воздуху. Она слабо застонала, но никто не откликнулся. Из последних усилий доползла по стенке до кухни. Там горела все та же сковородка, на которой тлели угли от забытой еды. В квартире никого не было.

Справившись со сковородкой, она легла и опять заснула. Просыпаться не хотелось – все самое прекрасное было во сне: легкий ночной ветерок, нежное объятие, ласковый голос.

Голос Анатолия Алексеевича пробил атмосферу сна:

– Просыпайся, у нас гость.

Анастасия Александровна открыла глаза и увидела Дашу. Она решила, что Даша – это часть ее сна, и опять закрыла глаза. Но это была живая Дашка, она хохотала, как Дашка, шумела, как Дашка, и командовала, как Дашка.

О таком Анастасия Александровна и мечтать не могла.

– А детки с кем?

– С папашкой, с кем еще. Со своим американским. Я же на неделю всего.

– Тебя отец вызвал?

– Не, я сюрпризом. Здравствуйте, я ваша тетя! Ну Ирина, конечно, в несознанку. А отец просто обалдел.

– Прости, я не поняла – какая Ирина?

– Да ладно, мам, мы взрослые девочки и всё понимаем. Правильно тебя отселили – с таким гриппом лучше полежать в одиночестве.

– Я не понимаю.

– Ладно, потом поговорим.

– Как вы там? Как Грегори?

– Кризис среднего возраста. Каждый день ссоримся. Каждый день разводимся.

– Разводитесь?

– Ну неокончательно.

– Ты поэтому прилетела.

– Просто соскучилась без всех вас. И без Москвы. Зря я тогда уехала в эту Америку.

– Господи, а дети как же?

– Мы договорились подождать – пока не пойдут в колледж.

От сердца отлегло – значит, не скоро.

– Ну как ты, мам? Чем занимаешься?

Неожиданно вступил Анатолий Алексеевич.

– Вредительством занимается. Не хватает только пожара.

– Наоборот, я сковородку вчера погасила.

Даша погладила мать и сказала:

– В парикмахерскую сходим. Слушай, может, тебе, наконец, подстричься?

– Пусть сначала поправится, – вмешался отец, – а то осложнения пойдут.

– Ой, осложнений не надо. Нам этого не надо.

Анастасия Александровна прошептала:

– Мне надо с тобой поговорить.

Даша осторожно ее обняла, боясь заразиться, и ласково пообещала:

– Обязательно, я только пойду поспать, ладно, мамочка?

– Завтра, да? Завтра поговорим, – слабым голосом попросила мать и добавила тихо: – Принеси мне паспорт, ладно? А как пойдем в парикмахерскую, зайдем в банк, хорошо?

Анатолий Алексеевич уже стоял в дверях, торопя дочь.

Даша уже встала и подошла к нему.

– Даша, – сказала Анастасия Александровна, – спроси папу, почему он меня запирает?

– Не буду, – засмеялась Даша, – сама знаю, чтобы ты не гоняла по Москве в бреду.

– Хорошо сказала, – донеслось до матери еще до того, как ключ повернулся в скважине.

Ночь она провела, стараясь проникнуть сквозь стену. Там решалась ее жизнь, но ничего не было слышно. Она вспомнила, что фантасты много лет назад предсказывали, что в новом тысячелетии люди научатся проходить сквозь стену. Но как? Как протиснуть свое материальное тело сквозь материальный кирпич?

Дашка честно ухаживала за матерью. А та все больше и больше уходила в болезнь. Организм выздоравливать не хотел. Мечты о выходе с Дашкой из этого узилища исчезали. Дочь давала по часам лекарство. Рассказывала о внуках. Показывала фотографии. И очень много говорила о своих отношениях с Грегори. Но паспорт принесла, и там действительно стояла прописка в квартире № 11.

– А что у отца?

– А что у отца, – не поняла Даша

– У него прописка какая?

– Откуда я знаю. Сама спроси.

– Знаешь, – сказала Анастасия Александровна, – он мне даже пульт не принес от телевизора

– А зачем тебе пульт?

Анастасия Александровна посмотрела на стену, где всегда висел огромный молчаливый экран, но там ничего не было, просто пустота. Она даже не заметила, когда он исчез.

– Я хочу к тебе. Можно мне с тобой?

– Господи, ну как я тебя возьму сейчас – нужны визы…

– У нас есть. Мы же хотели на Новый год…

– Ты как маленькая, честное слово. Потом, знаешь, Грегори типичный американец, он не любит ничего спонтанного, все обдумывается заранее. Правильно папа сказал: в октябре! Приходите в себя, организуйте все дела и приезжайте в гости – дети будут только рады.

Дашка улетела, а Анастасия Александровна продолжила болеть и кашлять – болела и кашляла до майских праздников.

Анатолий Алексеевич стал раздражительным, приносил еду, как в камеру смертника, – ставил на стол сумку, забирал другую и, не говоря ни слова, исчезал.

Однажды она спросила:

– А где телевизор?

Он не понял, о чем речь.

– Здесь раньше был телевизор.

– Не было. Ты придумываешь.

– Был. Он висел на стене, но не было пульта. И потом – почему нет ремонта, ты обещал.

– Ты сначала поправляйся, а потом будет ремонт. Как ты будешь при этом ужасе дышать со своей астмой?

– У меня нет астмы, откуда ты взял, ты придумал.

Но Анатолия Алексеевича уже не было.

Она спасалась, продолжая свои записи на рулоне обоев.

Когда она работала в районной поликлинике, ей понравился молодой практикант – протезист Егор. Егор всерьез увлекался вставными зубами, что ее очень забавляло. «Рановато ты стал этим заниматься, – подшучивала она, – откуда такой интерес?» Но практикант стал ей объяснять, что зубы можно будет выращивать в любом возрасте из специального материала, не отличимого от натурального. «Как выращивать? Как цветок?» – дразнила она будущего гения. Тот краснел, но терпеливо объяснял ей перспективы этих исследований. Ей нравился его энтузиазм, и она постепенно стала помогать ему в опытах. Даже предоставила ему свои собственные зубы, и терпела боль, и воспаление надкостницы, и лечение кариеса методом, изобретенным этим талантливым самородком. Совместная работа их сблизила, и Анастасия Александровна забыла, сколько ей лет и что она ненавидит стоматологию.

Дома была семья, маленькая Дашка, а она бежала на работу как на праздник.

Но однажды, прибежав к началу смены, она узнала, что практикант уволился. И никто не мог сказать, где его искать. А у нее оставались опытные экземпляры «мостов», и она решила его разыскать.

Разыскала только через несколько лет, когда увидела его выступление по телевизору. Он работал в НИИ, занимался наукой и при виде допотопных «мостов» засмеялся.

– Прошлый век, – сказал он. Это действительно был прошлый век, буквально, даже по летоисчислению, потому что все материалы уже были нового поколения, а уж техника исполнения ушла на многие годы вперед. К ней самой гений не проявил ни малейшего интереса, даже не поблагодарил. Выбросил «мосты» в мусорную корзину и деловито убежал.

Анастасии Александровне стало жаль, что она его нашла, лучше бы продолжала не знать, тогда не было бы так обидно.

Вообще обижалась она часто, хотя знала, что это бессмысленное, отягощающее жизнь занятие.

Сейчас она была по уши в своих обидах, перебирала их по ночам вместо сна и придумывала разные виды мести – в основном дурацкие, типа подойти к кастрюльке супа и плюнуть в него, а потом греть себя мыслью, что они едят этот суп. А они этой мести даже не заметят.

Но вдруг настала жара. Анастасия Александровна разодрала заклеенные балконные двери и вышла в большой мир. Было прекрасно. Все цвело, даже обугленные ветки, засыпанные мусором бесконечного ремонта – покрылись голубенькими цветочками. Отсюда она видела живую жизнь города. Куда-то спешили люди. Приехали два автобуса китайцев в Музей вооруженных сил – они высыпали перед музеем и сразу начали фотографироваться на фоне танков и пушек.

Анастасия Александровна села на перевернутое ржавое ведро и задумалась: а не выброситься ли все же вниз. Но вечер был прекрасен. И откуда-то доносилось божественное пение. Какая опера – она не знала, не сильна была, хотя Анатолий Алексеевич ее всячески просвещал.