Текст книги "Инквизиция"

Глава 23

Прошло два дня, и бледное, полинявшее солнце проглянуло сквозь тучи, озаряя город Тандарис, в первый раз за много недель. Слишком слабое, чтобы давать резкие тени, оно тем не менее придало зданиям новый вид, красные и голубые цвета сильнее заиграли на белом фоне, и зелень деревьев приобрела особую сочность. Тандарис был городом тепла и света, и серость зимы не отдавала ему должное. Его построили до Войны, когда между сезонами почти не существовало различия, и ущерб, который мы увидели, пока шли из дворца вниз по холму, свидетельствовал о том, как неприспособлен этот город к ударам штормов.

Мы обогнули груду камней и веток, где упавшее апельсиновое дерево проломило стену сада. На его стволе стоял человек, топором обрубая сучья, а беловласый старик и мальчик оттаскивали те, что он уже срубил. Когда мы проходили мимо, они с любопытством посмотрели на нас, не здороваясь, но без враждебности.

Из дома напротив донесся стук молотка. Перед ним, вокруг кучи разбитой черепицы, стояла загородка.

– Эй, там, берегите головы! – крикнул кто-то. – Крыша еще ненадежна.

– Спасибо! – крикнула в ответ Персея и снова повернулась к нам. – Я никогда не видела столько разрушений. Каждый дом, смотрите. Хорошо еще, что Сфера не отрезала весь город, это было бы ужасно.

Она права, подумал я, когда мы подошли к перекрестку. Пострадали все без исключения дома – разбитые окна, болтающиеся или сорванные ставни, – а выше по улице, через перекресток, виднелась еще одна груда упавшей каменной кладки, которую разбирали полдюжины человек.

– Что случилось с Агатоклесом? – спросила Персея, когда мы повернули налево, проходя через крошечную площадь с заколоченной таверной на другой стороне. Разбитая вывеска пьяно висела на своей опоре, слова «Таверна Агатоклеса» были едва различимы, а на деревянной двери чернел выжженный знак пламени.

– Арестован, – мрачно сообщил Лиас. – Неделю назад. Очевидно, ты не часто ходишь этой дорогой.

– Это не самый короткий путь, – ответила Персея, когда мы завернули за угол, и таверна скрылась из виду.

Здесь появились признаки жизни: открытые лавки, один-два поднятых навеса и больше людей, чем я увидел за все три недели моего пребывания у Сэганты. В утреннем воздухе звучали людские голоса, пахло фруктами и хлебом. Мы все еще находились в нескольких улицах от рыночной площади – один из недостатков проживания во дворце. Когда-то здесь была городская крепость, еще до того, как в ста футах выше был построен ныне разрушенный Акролит, и внешние стены еще оставались достаточно толстыми, чтобы выдержать осаду.

Везде чувствуется атмосфера напряженности, атмосфера ожидания, подумал я, когда мы стали спускаться по широкой кривой улице, ведущей к рыночной площади. Не ощущение надвигающейся гибели, нет. Скорее казалось, что город затаил дыхание. Ожидает услышать, действительно ли миссия Сархаддона положит конец страху.

– Мы забываем, что больше всего люди хотят жить, – заметила Персея, провожая взглядом мамашу, ведущую семерых детей – явно своих и чужих, в ворота с эмблемой в виде пера. Перо обозначало школу. – Для них главное, чтобы от политики вреда не было.

– Как и от религии, – откликнулась Телеста. – Нигде в мире простые люди не боятся Сферы так, как здесь.

– Я бы не стала говорить столь категорично. Во многих местах это больной вопрос, просто именно здесь проблема стала реальной. – Персея обвела рукой вокруг себя. – Если будет еще один Священный Поход, Тандарис повторит судьбу Посейдониса: всех безжалостно убьют или обратят в рабство и вывезут в Хэйлетту. Вот почему мы даем Сархаддону шанс.

– У нас все равно остается проблема Оросия.

– Оросий в Селерианском Эластре. Инквизиция здесь. Если Сархаддон сдержит слово…

– То что? – резко спросил Мауриз. – Что именно он сделает? Если еретики раскаются, присоединятся к нему в молитве, то все станет прекрасно, так, что ли?

– Сархаддон предлагает амнистию, как вы могли бы заметить, – ответил ему Лиас. Здоровяк сдерживал свое раздражение, зная, что больше ему не придется терпеть Мауриза. – Его дело, как он это организует.

– А вы подумали, что произойдет, если Сархаддон добьется успеха? Вы окажетесь в изоляции, лишитесь народной поддержки. Ладно, дайте ему отозвать инквизицию, но не сидите сложа руки. Не ждите, что все, как по волшебству, станет хорошо, потому что этого не будет. Вы подумали, сколько власти он получит, если добьется своего?

Скартарис твердил то же самое и во время аудиенции, данной Сархаддону, и так достал вице-короля, что тот велел ему заткнуться или уйти. Почему-то идея Сархаддона вызывала у Мауриза непримиримую ненависть.

Но Скартарис был прав. Палатина тоже предвидела эти последствия, и за два дня споров мы так и не пришли к согласию ни в чем, кроме одного: мне надо как можно скорее поговорить с Равенной. Однако от ее гонца не было никаких вестей, и я боялся, что Равенна отозвала его, когда мы согласились на условия Сархаддона. Идея сотрудничества со Сферой, на которое намекал Сархаддон, была отвратительной, но какие другие пути у нас есть? «Эон» выбьет подставку из-под власти Сферы. Но будет ли это иметь значение, если население будет успокоено речами Сархаддона?

Если эти речи будут успокоительными. Сегодня состоится первое обращение венатитов к народу: Сархаддон и один из тех мудрых наставников, о которых он так восторженно отзывался, будут чередовать свои речи, соединяя страсть и логику. Сархаддон действительно стремится к примирению? Или это будет пустая риторика?

«Жрецы Сферы удерживают власть двести лет, – вспомнил я слова Равенны, сказанные той ужасной ночью в камере под дворцом моего отца. – Они изменили историю, они возвысились, чего раньше никогда не бывало. Случались священные войны, я знаю. Но за все то время был только один реально серьезный конфликт, на Архипелаге около двадцати пяти лет назад, потому что Премьер оказался сторонником слишком жесткого курса. Сфера никогда не пользовалась там особой популярностью, но жизнь продолжалась. Люди не возражали против жрецов, пока их распри с правителями не выходили за пределы дворцов. Но в Священном Походе они не ограничились правителями, они захотели преподать урок населению. Вот почему их так ненавидят.»

Дорога повернула обратно и снова пошла параллельно склону, образуя пологий спуск. Из-за большой крутизны прямой путь был бы слишком неудобным. Торговых лавок стало больше, и справа, между двумя зданиями, обнаружилась небольшая мощеная площадка со скамейками и балюстрадой, венчавшей купол стоящего внизу дома. Там же росли два чудом уцелевших дерева, и их облетевшие листья усеивали брусчатку. А за каменными перилами открывался вид на море.

Утренний туман рассеялся, и на этот раз море было голубым, а не серым, лазурная гладь, простирающаяся до невероятно далекого горизонта. Маленькие волны рябили его поверхность, но не было никаких барашков – в этом затишье между штормами ветра почти не было.

Я вдруг понял, что мои спутники ушли вперед, оставив меня одного. Но Лиас оглянулся и задержался, радуясь любому предлогу сбежать от Мауриза.

– Красиво, верно? – заметил он. – Видел бы ты его летом. Оно необыкновенного цвета, похоже на море в Цитадели. Здесь очень много мелей, видны даже песчаные банки.

– А там острова Илахи? – Я указал на дугу низких черных силуэтов вдали, которые отсюда казались почти плоскими, хотя я предполагал, что они холмистые. – По-моему, мы проплывали их на пути сюда.

– Да. Тот большой остров слева – это Лесат, затем Порос и Косрос, Иксандер, Юврос, Песката. Я не помню названий более мелких, вроде той группы из трех островов в центре. А, Этийские острова.

– Этийские? В честь императора?

– Да, по какой-то причине имперские офицеры воздвигли там монумент Этию. Мне говорили, что есть еще одна группа, называемая Тиберийскими островами. Они находятся на Необитаемых территориях, точно на экваторе. Кто-то построил там маяк, как памятник Тиберию.

– Почему на Необитаемых территориях? – заинтересовался я. И зачем? Зачем тратить столько усилий, чтобы построить маяк вдали от всех известных морских путей? Тем более что этот маяк некому будет обслуживать.

– Понятия не имею. – Лиас пожал плечами, потом наморщил лоб, как будто что-то вспоминая. – «Не сводящие глаз с земли никогда не узрят красоту звезд. Они ходят в их свете, не видя, слушают их музыку, не слыша». Так гласит надпись. Она необычна для эпитафии, потому и засела у меня в памяти. Там есть еще две строчки, что-то насчет зеркала неба и ада, но я их забыл.

– Ну где вы застряли! – крикнул кто-то из наших, ушедших вперед.

Постояв еще минуту, мы неохотно отправились их догонять.

«Зачем те две святыни? – спросил я себя. – Зачем имперским офицерам строить памятники на бесплодных островах? Более точный вопрос: зачем посвящать один из них Тиберию?»

Остальные ждали нас у изгиба дороги, возле глухой стены между кафе и ткацкой мастерской. Мы подошли, и все вместе зашагали дальше. Прямо впереди и чуть ниже показалась широкая площадь. Очевидно, это и была наша цель, мы входили на нее, спускаясь под гору.

Первое, что мы увидели, это насколько она полна народа – море темных голов и ярких красок с островками деревьев и статуй… и даже там были люди, сидящие на постаментах или свесившие ноги с нижних веток. Слышались приглушенные разговоры, и ощущалось всеобщее ожидание, сфокусированное на пустом возвышении для ораторов перед величественной, украшенной колоннами агорой.

– Не думала, что здесь соберется столько народу, – заметила Персея, когда мы спустились ниже, и сама площадь скрылась из виду за рядами людей, выстроившихся вдоль дороги. – Посмотрите на окна. Никогда не видела такого скопления.

Все окна, выходящие на рыночную площадь, были до отказа забиты людьми. Это чем-то напоминало всеобщую фиесту, но настроение было слишком серьезным, слишком тревожным. Люди пришли в надежде, что это действительно новое начало, но в душе у каждого гнездились сомнения. Высокие стены храма на другой стороне площади скрывали дюжины сакри, не говоря уже об инквизиторах и их узниках.

– Мы останемся здесь послушать речь, – сказала Персея Мауризу и Телесте, коада мы вышли на площадь и остановились на краю толпы. – Лиас проводит вас дальше, а потом вернется к нам.

Мы без особого тепла попрощались с фетийцами. На сей раз Мауриз воздержался от замечаний. Вероятно, он счел, что уже высказал свое мнение. Затем Персея провела нас вдоль задней стены площади и вниз по узкой, почти невидимой улочке. Ее белые стены с обеих сторон были увиты зеленью, а в конце находился очаровательный крошечный дворике ползущим во все стороны плющом и четыре большие, вычурные двери. Одна из них принадлежала «другу» Персеи, который разрешил нам смотреть со своего балкона – на случай беспорядков в толпе.

Персея подошла к двери и постучала дверным молотком, но прошло какое-то время, прежде чем внутри раздались шаги, и дверь распахнулась. Мужчина года на два старше Лиаса или меня приветствовал Персею с фамильярностью старого друга и провел нас по широкой, изогнутой лестнице на второй этаж. Это был очень роскошный дом, чем-то похожий на Дом ГамилькаравТанете, хотя менее показной в своем убранстве, потому что его владелец был коренным апелагом, а не ценителем этой древней культуры.

– Чей это Дом? – прошептал я Персее, когда кто-то появился в холле, и внимание нашего провожатого на минуту отвлеклось.

– О, я тебе не сказала? Алидризи, президента клана Калессос. Этот клан живет в восточной части Калатара.

Алидризи. Откуда мне знакомо это имя?

Пока я ломал голову, нас провели в просторную, полную воздуха гостиную с высоким потолком и балконами, где уже собралось человек шесть или семь.

– Персея и ее друзья, кузен! – крикнул провожатый, и люди на балконах обернулись в нашу сторону.

– Мы рады вас видеть, – сказал один из них, входя внутрь. Он указал на плетеный столик с бутылками в центре комнаты. – Пожалуйста, угощайтесь. Я Алидризи Калессос. – Поразительно высокий и смуглый, он легко мог сойти за уроженца Южного Архипелага. Ровесник Гамилькара, предположил я. Или постарше, возможно, лет тридцати пяти.

– Мои друзья Палатина Кантени и Катан Тауро, – сообщила Персея, представляя каждого из нас по очереди.

Алидризи поднял брови, быстро взглянул на Палатину, а потом очень внимательно посмотрел на меня. Его взгляд был испытующим, а вежливое выражение на лице через миг сменилось беспокойной напряженностью.

– Вот уж не думал, что встречусь с тобой так скоро, – резко промолвил он наконец. – Ты не такой, как я ожидал.

Персея посмотрела на него вопросительно.

– Налейте себе вина и проходите на балкон, мы придем к вам через минуту, – мельком взглянув на нее, сказал президент.

Женщина в тунике океанографа помахала Персее бутылкой с балкона, и я вдруг вспомнил. Алидризи. Один из тех шести человек в Калатаре, кто знает подлинную личность Равенны. А это значит, что президент наверняка поддерживает с ней контакт.

– Как она? – спросил я, когда остальные взяли себе по бокалу и вышли за пределы слышимости. Я чувствовал себя довольно неловко.

– Кто? – Выражение его лица мгновенно изменилось, и передо мной снова был радушный хозяин. Только карие глаза горели слишком яростно.

– Вы знаете, – осторожно ответил я.

– Она сказала, что ты ненадежен. Я не обязан тебе говорить.

– Она сказала, что мне нельзя доверять, – уточнил я, надеясь, что правильно истолковал его слова.

– Это одно и то же.

– Как она? – повторил я. – Вы видели ее в последние несколько недель, может быть, меньше. Она заходила сюда по приезде?

– Твои самоуверенные предположения мне неинтересны. Я не обязан отвечать на твои или чьи бы то ни было вопросы.

– Нет, обязан! – огрызнулся я. Гнев боролся во мне с приливом надежды от такой неожиданной встречи с человеком, поддерживающим связь с Равенной. – К тебе приходит совершенно незнакомый гость, и вместо приветствия ты публично его оскорбляешь, и тут же заявляешь, что ничего не знаешь о том, что только что сказал. Я не спрашиваю, где она и каковы ваши планы. Я даже не спрашиваю, обращаешься ли ты с ней, как она того заслуживает, или как с пешкой среди пешек. Я только спрашиваю, как она?

– Хорошо, насколько это возможно при том, что здесь происходит, – натянуто ответил Алидризи. – Ненадежный – не первое слово для тебя, которое приходит на ум. Скорее, грубиян – ведь я знаю ее всю жизнь.

– И ты навещал ее в Цитаделях? – бросил я в ответ, сам удивляясь, что веду себя так, будто напился или разговариваю с врагом. – У меня создалось впечатление, что вице-короля она знает лучше. – Меня охватил необъяснимый приступ ненависти к Алидризи, дикое желание наброситься на него, швырнуть через всю комнату ударом своей магии.

Я заставил себя остановиться, сдерживая слова, которые вертелись на кончике языке. Что это со мной? Я глубоко вдохнул.

– Лорд президент, прошу меня извинить. Я был непростительно груб.

– Извинение принято, – ответил Алидризи через минуту. Потом тепло улыбнулся, и на этот раз улыбка дошла до глаз. Но на его лице осталось слегка встревоженное выражение. – Я тоже хочу извиниться за такое приветствие. Меня часто обвиняют в бестактности – не лучшая черта для президента клана. – Я вообще не мог поверить, что этот человек – президент клана. В Фетии, возможно, но не в Калатаре. – Она обеспокоена, даже подавлена. Возвращение домой не было счастливым, и происходящее ее тоже не радует. И – нет, мы не обращаемся с ней как с пешкой, просто держим ее в безопасном месте.

– Ее не радует план Сархаддона, или она просто не доверяет Сфере?

– А ты и есть тот самый, кого он на это уговорил? – Лицо Алидризи стало непроницаемым. Этот человек был так переменчив, что постоянно сбивал меня с толку.

– Когда-то Сархаддон был моим другом. Я – единственный из нас, кого он знает.

– И ты ему доверяешь? Даже после того, что он вам сделал?

– Она слышала его версию того, что было?

– Слышала, но не поверила. И я тоже, и никто здесь не верит. Ты приехал оттуда, где Сфера ведет себя рационально, включена в повседневную жизнь, где она никого не пытает, не сжигает, не преследует, как здесь. Здесь… они никогда так себя не вели. Наверняка это очередная хитрость.

– Если Сархаддон добьется успеха, Священного Похода не будет. Лечеззар стяжает славу и сэкономит деньги.

– Лечеззара не интересуют деньги, – ядовито возразил Алидризи, опять мгновенно изменив свою манеру. – Он хочет подбросить дров в костры Ада, растопить их так, чтобы переплюнуть всех своих предшественников. Если их пламя взметнется вверх и подпалит мир снизу, тем лучше. Это будет предупреждение. Лечеззару не нужна мирная победа.

– Может быть, и так. Но разве мы имеем право рисковать? – Сам не знаю, зачем я ввязался в этот спор, но Алидризи не из тех, от чьих слов легко отмахнуться, слишком сильная личность, чтобы просто прервать разговор. И он недавно говорил с Равенной. Я вдруг оказался так мучительно близко от нее, я должен как-то передать ей сообщение. – Все знают, что Лечеззар бредит Священным Походом, и не хотят, чтобы это случилось. Если Сархаддон даст людям шанс остановить его, разве они не ухватятся за эту возможность?

– Я думаю, что слишком глубока взаимная ненависть. – Президент махнул рукой на окно, на невидимую, но очень слышную толпу. – Он поколеблет их медоточивыми речами, а потом ударит – и мы должны узнать как.

Должно быть, Алидризи заметил мой скептический взгляд, потому что продолжил:

– Кажется, Сархаддон тебя убедил, что меня удивляет. Доверять мнимому другу, который был готов тебя казнить, представляется мне… опасным. Они нарушили все обещания, что когда-либо давали, и предадут кого угодно, если это усилит их власть. Короли и императоры все время так поступают, но они не притворяются, что это воля Бога.

– Но Калатар не может победить Сферу. Кто-нибудь когда-нибудь придумал, как это сделать, или вы просто барахтаетесь от кризиса до кризиса, а когда они случаются, тогда и пытаетесь с ними бороться?

– Ты намекаешь, что мы – покоренный народ? – Лицо Алидризи снова потемнело.

Я поднял руки умиротворяющим жестом. Казалось, президент успокоился так же быстро, как рассердился, но уверенности у меня не было.

– Не более, чем Океания. Но у вас нет возможности нанести ответный удар, и нет защиты от нового Похода.

Алидризи слегка расслабился, но тревога не ушла с его лица, и ответил он не сразу.

– Я часто веду подобные разговоры, но на этот вопрос ни разу не получил ответа. У нас нет централизованной власти, кроме вице-короля. – Судя по жесту отвращения, президент был не очень высокого мнения о Сэганте.

– Но фараон ведь будет просто марионеткой Сферы? Ни армии, ни флота, ни способа защититься от жрецов или их магии.

– Если ты хоть на секунду вообразил, что она когда-нибудь пойдет на компромисс со Сферой, то ты ее совершенно не знаешь.

– Это мне известно, – ровно ответил я, негодуя на очередную инсинуацию, что я как-то недостоин Равенны. Должно быть, Алидризи догадывался, что я к ней чувствую, и это мучило его по какой-то причине. Так мучило, что он хватался за любую возможность меня уколоть. – Все хотят, чтобы принцесса вернулась как герой-победитель, чтобы вышвырнула Сферу одним своим взглядом, чтобы восстановила свободу, и мир, и все прочее. Ладно, она более чем способна это сделать, но как?

– Есть союзники. Они ждут лишь достаточного стимула.

– И готовы рисковать? Попасть под интердикт, отлучение от Сферы? Люди подчиняются Сфере, потому что она якобы говорит голосом Рантаса. Только Сфера может остановить штормы, позволить нам иметь огонь. Я уж не говорю о сакри и хэйлеттитах.

– И поэтому нам следует сдаться, смириться с поражением и попытаться прийти к компромиссу? Ты это хочешь сказать? Что нам никогда их не победить, но если мы как следует попросим, они дадут нам символическую независимость? Это хорошо для океанина – пару лет назад ты, вероятно, не знал, на что похожи сакри. А мы с ними выросли. Персея и все мы видели их каждый день, зная, что они властны над нашей жизнью и смертью. Неужели они так легко откажутся от этой власти, как говорит Сархаддон?

– Да, вы правы, я не вырос с ними. Но разве это означает, что я не могу выступать против них? Сакри разрушили и мою родину, только там они не использовали огонь и меч.

Я назвал Фетию своей родиной, но в моих ушах это прозвучало фальшиво и напыщенно. Фетйя не была моим отечеством, – я там только родился, – и я не чувствовал себя фетийцем.

– Очень приятное разрушение, верно? – язвительно заметил Алидризи. – Пиры, балы, опера. Нечего винить Сферу: твой народ сам обленился, как только не с кем стало сражаться. Сфера – это просто удобный козел отпущения.

– А кто ваш козел отпущения? – огрызнулся я в новом приступе гнева, хотя не мне было это говорить. – У вас было двадцать четыре года на подготовку к этому дню, и вы не сделали ничего. У принцессы не больше шансов принять свой трон, чем было после того Похода. Союзы так и не осуществились, свой жалкий флот вы потеряли в ту минуту, как появились инквизиторы, и вы точно также бессильны, как были всегда. И несмотря ни на что, вы отвергаете этот шанс, даже не услышав, что они предлагают.

Я вдруг замолчал с ужасным чувством, что только что перерезал эту тонкую ниточку связи с Равенной. Я нервно наблюдал за Алидризи. Ну почему я столкнулся именно с ним? У меня еще был один контакт – но, может, это он и есть? О Фетида, зачем я открыл рот?

– И если план Сархаддона удастся, ты поставишь это себе в заслугу? – спросил президент очень тихо и зловеще. – Потому что Сархаддон пришел к тебе первому с этим предложением?

– Вас когда-нибудь приговаривали к смерти, Алидризи? По вашим словам, Калатар приговорен, но Сархаддон дает ему право на апелляцию. Если начнется Поход, вы останетесь здесь и будете страдать вместе с остальным островом?

– Я не признаю полномочий этого суда. Никто из нас не признает – ни я, ни Персея, ни Лиас, ни те люди на площади. Пока Сфера не исчезнет, разбитая и изгнанная, здесь не будет правосудия. Все, чего мы достигнем – это приостановки приговора. Да, мы должны иметь план, а не просто отвечать на действия Сферы. Но ты как раз это и сделал – позволил им снова взять инициативу и отвлечь нас, пока они готовят свой следующий ход. Я не намерен с этим соглашаться. Никто из нас не согласится, тем более фараон, которую ты говоришь, что любишь. Или это просто слова, или ты такой же глупец и безумец, как вся твоя раса. Выбирай сам, но ее оставь в покое.

Алидризи демонстративно отвернулся, взял свой бокал, снова ушел на дальний балкон и завел разговор со стоявшими там людьми. Я смотрел ему вслед, больно кусая губу. В этих переговорах единственный козырь был у него в руках, и он решительно поставил меня на место.

– Беседа прошла неудачно, – заметила Палатина, появляясь сзади меня. – Как я понимаю, Алидризи против Сархаддона.

– Он против всего! – свирепо заявил я, не в силах больше сдерживать гнев. – Алидризи думает, что Сархаддон просто отвлекает внимание, пока Сфера готовится к Походу, и кроме полного разгрома Сферы, его ничто не устроит. Разумеется, у него нет никакой идеи, как это сделать, но он совершенно уверен, что я недостоин говорить с Равенной. Алидризи сказал, она несчастлива, что меня не удивляет, раз ее окружают люди вроде него.

– Тише, тише! – зашикала Палатина, беспокойно оглядываясь. – Здесь слишком много ушей.

– Их всегда слишком много, – проворчал я, но голос все-таки понизил. Последний выпад президента меня встревожил. Это прозвучало так, будто они держат Равенну под контролем. Но зачем тогда говорить мне, что она несчастлива? Чтобы выместить свою злобу?

– Помню, Равенна говорила, что была пешкой во властных играх знати. Теперь я ее понимаю. Сэганта вроде не такой – я думаю, он искренне о ней заботится, – но, кажется, Алидризи рассматривает ее как… как собственность. Я не слышала вашего разговора, но я видела выражение его лица. Могу понять, почему ты озабочен, но Персея говорит, что он – один из немногих действительно влиятельных калатарцев. Не стоит делать из него врага.

– Похоже, он уже встал на этот путь, когда услышал мое имя.

– Да, похоже. Минутку.

Она вернулась к окну, отвела Персею в сторонку и что-то у нее спросила. Персея казалась озадаченной, довольно долго отвечала, после чего Палатина вернулась ко мне.

– Она говорит, что Алидризи достаточно легко читать, а значит, он действительно настроен враждебно. Должно быть, Равенна ему что-то сказала.

– Думаешь, он знает о моем происхождении?

– Алидризи о нем упоминал?

Я задумался на минуту, затем покачал головой, совершенно уверенный, что ничего подобного не было.

– Он знал, что я фетиец, оскорбил один раз Фетию, но ни разу мою семью.

– Тогда он скорее всего не знает, поэтому думает, что ты незначительный океанин, который случайно оказался фетийцем по происхождению. Если Равенна рассказывала о тебе с привязанностью или чем-то большим, они встревожились. Возможно, они хотят использовать ее, чтобы купить помощь.

– Купить помощь? – Я не сразу понял, что Палатина имеет в виду.

– Варварский обычай, я знаю. Вы, наверное, делаете это в Океании. Мы нет..

– Но большинство мест, откуда они могли бы получить помощь – это республики вроде Танета и Кэмбресса. Там семейных связей недостаточно: они даже не хотят, чтобы их лидеры состояли в родстве с королевскими домами.

– Это меня и беспокоит, – пробормотала Палатина, оборачиваясь посмотреть на Алидризи, который стоял на балконе ко мне спиной. – Ты не мог бы поточнее повторить, что он тебе сказал?

Я повторил все, что запомнил, а Палатина стояла и слушала.

– Похоже, у него действительно нет плана, но в это трудно поверить. Возможно, он хитрее, чем мы думали.

– Почему тебя это беспокоит?

Шум на площади внезапно стих, и люди на балконе прекратили разговоры. Воцарилась глубокая тишина.

– Брачные союзы заключаются в Аду, – прошептала Палатина. – Так думают большинство фетийцев. По крайней мере те, кто туда не стремится.